Глава 50. Контрактник.

Мишаня всегда собирался быстро. Вытряхнул барахло из тумбочки в вещмешок, накинул на себя бронежилет, свернул матрац и ушел жить в палатку контрактников.

Пацаны шушукались:

- Придурок, до дембеля месяц оставался…

- Поехал бы домой, нагулялся, а там уж и контракт через военкомат заключил, если в его колхозе совсем уже ловить нечего.

- И то верно! Из России и на тот берег можно было пристроиться, если уж так повоевать охота. Чем в нашем гадюшнике киснуть. Бабла опять же поболе…

Тошно мне было от этой болтовни. Хоть бы дневальный заорал чего: вскочил бы я тогда с кровати, побежал из палатки, озадачился обязанностями дежурного, - только бы о Мишане не думать.

- Слышь, Заяц? Ты же осенью еще прошлой сам грозился на контракт перейти. Чего бухтишь-то на Мишаню теперь?

- Да ну ее козе в трещину, такую военную карьеру. Осенью меня кроме вшей и люлей не смущало более ничего. И вера еще была, что не кинут нас с деньгами и днем за два. Да и на работу ездить стали уже после Нового Года. До этого, считай так – шалостями детскими занимались. Ты вспомни: мы же год еще назад салагами неразумными были все. Не по понятьям армейским – по сути. А теперь я этим всем сыт по самое не балуйся. Я домой хочу, чтобы адекватные люди были кругом. Правильно же говорят: «Военный – это не профессия, это диагноз». Ну ты посмотри на того же Малкина! Он же кроме войны в жизни своей не видал ничего. Как в девятнадцать запекся в БМПшке на Минутке – так и бегает с автоматом по Чечне. Всех радостей в жизни – забухать да пожрать. Ну телевизор вот еще купил с приставкой, в стрелялки теперь играют ночами напролет. Не настрелялись… Контрактники же во всю голову военные! Я давеча слышал разговор промеж них. Про сюрпризы. Один говорит: я когда домой еду – обязательно жене заранее сообщаю! Чтобы как положено - встречали на вокзале семьей, как героя и кормильца. А то, говорит, приедешь без предупреждения, - так придется жениных трахалей гонять, морды бить и с нищим участковым водку пить. Так это нормально разве, Яга?

Да и черт бы с ним, всяк живет, как сам знает. Но ведь они же должны понимать, что нет у них шансов своей смертью умереть! Сегодня слыхал ты, какую цифру на разводе сказали?

- Я дежурный сегодня, не был я на разводе.

- Двадцать два, Яга. ДВАДЦАТЬ ДВА двухсотых за неделю! А рассказать тебе - откуда такая цифра в мирное время?

- Ну, рассказывай, коли знаешь…

- А я тебе расскажу. Это в Грозном идиоты какие-то джип нашли без двигателя, якобы брошенный. И решили его во двор комендатуры притащить. Гении, черт возьми! На запчасти видимо разобрать хотели. Только ворота закрыли – он и бахнул. Ни джипа, ни комендатуры, ни запчастей. Зато восемнадцать трупов. Как дети, ей богу.

***

Дежурство я Мишане передавал. Когда шли в КХО, я смотрел в его могучую спину и думал – чего бы сказать такого? Чтобы знал он, что догадался я о его беде, что жалко мне его по-человечески. Но не было слов таких. Мишаня деловито как всегда наизусть пересчитывал оружие, наметанным взглядом окидывал кучи боеприпасов, и бубнил про себя чего-то.

- Померла?

Слово неожиданно гулко ударилось о сырые бетонные стены. Мишаня пошатнулся, будто хлыстом я его стегнул, покачался секунду и тяжко сел на штабель РПГшных ракет.

- Чего на похороны не поехал?

Мишаня долго тёр обеими ладонями лицо, вздохнул и откинулся на спину.

- Та-ак две не-е-едели, как в зе-е-емле, Яа-а-ага. По-о-очта гребаная по-о-олевая.