Глава 47. Воробьи в пыли.

- Я поссать пошел, не дотерпел до подъема. Пива маленько вчера выпили. Ну и смотрю – лежишь ты заблеванный весь, и зеленый аж… И горячий, как капот у БТРа. А я же знаю, что ты в охранение уходил, стало быть не с бухла это. Наркоту ты не жрешь… Вот и настоял, чтобы медицину вызвали. Не мог я тебя разбудить, и доктор тоже не мог. Да ты и сейчас какой-то вареный до сих пор.

Ванька Грязев доел притащенный мне пломбир. Вытер руки об штаны. Сидели мы в одном из немногих относительно тихих мест в батальоне – за палаткой санчасти. Смотрели, как воробьи купаются в пыли. Дело было после ужина уже, жара понемногу спадала.

- Чего медицина то говорит, что за беда с тобой приключилась? Не заразно?

Где-то в расположении первой роты грянули пара автоматных выстрелов. Заорали… Воробьи улетели.

- Не знаю, Ваня.

- А диагноз сказали тебе?

- Сказали. Психо… какая-то... фиговина.

Грязев хохотнул.

- Так ты тронулся мозгами все таки, Яга?

- Похоже на то.

- Точно не заразно? А Елеина ты за что кумарил? Я руку видел у него: караул там – варежка драная. Ну и мордой тоже хорош.

За забором проехал БТР, поднял пыль, которую ветром притащило на нас. В санчасти затарахтел телефон.

- Чего ты раскис-то, Яга?

Медики закипешили за брезентовой стенкой, затопали. Выскочили из палатки с носилками и убежали.

- Я устал, Ваня. Я… устал. Это не я уже, это кто-то другой теперь. Я же первый в жизни раз хотел человека изувечить. Не убить даже… Именно так – инвалидам до конца жизни оставить, чтобы ему еще хуже чем мне было. А я не такой совсем. Я же всю жизнь маменькиным сынком был, паинькой. Материться даже не умел… Это чего, – школа жизни, да? Не-ет. Это чистилище. Маленький такой локальный ад. Но почти как настоящий. И войны то говорят нету, а я немножко так умер уже, и попал… Одного не пойму: когда нагрешить то успел?

- Ты, это… Не кисни давай. Не время теперь раскисать. Духам можно киснуть, когда дедушки напрягают. И то не обязательно, а то до дембеля два года совсем долгими покажутся. А нам-то с тобой, заслуженным дедам – совсем грешно! Ты альбом дембельский готовишь уже? А форму? Ну и зря. Этот славный армейский обычай имеет вполне конкретный смысл: чтоб голова не думала фигню всякую – надо по возможности руки занять. Так что не выкаблучивайся давай. Дня три хотя бы в санчасти потусуешься сейчас, потом выпнут тебя с этого курорта – как новенький будешь. Чего там – нормальные пацаны лежат с тобой?

- Да откуда? … Один наркоман какой-то, привязанный к кровати, а другой – дебил. Прикинь чего исполнил: выточил из зубной щетки шарик и в залупу его себе под кожу имплантировал. Думал, что на гражданке его с таким прибором девки сильно любить станут. Идиот. Загнил, естественно… Хирург угорает, отрезать предлагает под самый корешок. А тот лежит на шконаре и стонет постоянно. Я поражаюсь: откуда столько уродов больных кругом?

- Да уж… Слушай, Яга! Мороженого ты не хочешь…

- Да не лезет ничего, блевать сразу тянет.

- Я понял. Так это… У меня заначка есть, коньяка бутылка. Притащить? В роте сейчас палевно бухать, комбат объявил утром, что за пьянку по две недели накидывать будут. А здесь – кто тебя поймает?

- Заманчиво... Давай тогда знаешь как? …

Не договорил.

Мимо, возглавляя маленькую процессию, прошел всегда улыбчивый батальонный хирург. Сейчас лицо его было – сама задумчивость. Следом несли носилки, на которых лежал, тягуче матерясь булькающим из груди голосом, низкожопый лейтенант.

***

Лейтенант этот, как рассказывали потом, в первую роту попал. И заколебал всех сразу до такой степени, что пацаны планировали ему темную устроить. Не сложилось…

В тот вечер после ужина решил он взвод свой затренировать сбором по тревоге. Раза три они оружие получали, сдавали, а потом начал он одного пацана перед строем поносить. А тот впечатлительным оказался. Пальнул молодому, но дурному лейтенанту пару раз в грудь.

Плохо лейтенант умирал, долго. Минут сорок, наверное. Орал все, чтобы ему кроссовки с ног сняли. Чудилось ему, что они огнем горят. Это видимо от того, что пуля позвоночник повредила. И затих потом, резко так.

Хирург вышел из палатки, сел рядом, сигарету спросил. Смотрели с ним, как вернувшиеся воробьи купаются в песке.