Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава шестнадцатая
Страх, как и голод, истерзав и скомкав тело, делает его со временембесчувственным, апатичным и ленивым к восприятию ощущений. Шестеросмертников к концу ночи выглядели спокойней. Серые их лица хранилипокорность и бесстрастье, и лишь инстинктивная воля к самосохранению согналавсех в тесную кучу в дальнем углу нар. Тело удавленника, нелепо перекосившись, было обращено лицом ксмертникам, полузагораживая дверь камеры. Длинный раздувшийся язык бычинойселезенкой выполз изо рта висевшего и загнулся в сторону уха. Огромнымиоловянными пуговками синели выкатившиеся из орбит глаза и, казалось, вот-вотупадут на доски нар, как падают с дуба созревшие желуди. Тихо в камере. Выплеснули с вечера смертники с хрипом горловым испуг имуки, протест и жалобы. Пусто в голове. Лень в теле. Лишь неугомонное сердцеотбивает без устали удары-секунды. Что же ты, сердце? Куда ты? Ну, замри наминуточку, останови ночь! Ты знаешь ведь, сердце: мы мало жили... Слышишь, мое сердце? Знаешь? Я хочу жи-иить!!! И в назначенное время услышали смертники за дверью топот кованых сапоги грохот открываемой двери. Вот оно! Как подброшенные током огромной силы, вспрыгнули смертники на ноги и... стали прятаться друг за друга. Ломаяпальцы чьих-то рук, обхвативших его живот, Сергей тихо двинулся по нараммимо удавленника к двери, туда, где стали у стены четыре гестаповца в черныхклеенчатых плащах. Словно по команде, они держались левыми руками за пряжкисвоих поясов с надписью " с нами бог", а правыми придерживали у бедер черныеавтоматы. Два надзирателя и давний знакомый Сергея - начальник вещевогосклада - стояли поодаль у самой параши. - Куликов! - Попов! - Руссиновский! Надзиратель сложил листок, ожидая вызванных. Гестаповцы молчаразглядывали висевшего. - Я - Попов... В первый раз Сергей заметил, какие добрые и умные глаза у этого парня.Высокий белый лоб его пересекала темная косичка спутанных волос, серыевпалые щеки подергивались энергичным сжатием зубов. " Такие не ползают на коленях! " - подумал о нем Сергей и, подойдя кПопову, стал рядом. - Я - Руссиновский. За дрыгающие желтые ноги и дулей выпятившуюся голову на длинной шеепринесли надзиратели Куликова из угла камеры. Он не стонал и даже не плакал.Неподвижными рыбьими глазами изумленно уставился он на гестаповцев, сидя уног Попова и уцепившись за его кальсоны. - Идемте со мной! Начальник вещевого склада вышел в коридор. Сергей и Попов разом ступилиза ним. - Раус! - гаркнул один из гестаповцев и размашистым пинком выбросил заними Куликова. Двери камеры захлопнулись, прикрыв гестаповцев, одногонадзирателя и трех смертников с одним повесившимся. - Наслаждаетесь, господин начальник? - спросил, вздрагивая ноздрями, Сергей. - Куда ведете? - Одевать вас. - Зачем? - Приказано. Отправлять будут. - В лес? - Туда вывозят голых... знаешь ведь......Над тюрьмой, в бездонной пропасти неба, пушистыми котятамишевелились звезды. Декабрь выклеивал на широких окнах канцелярии стальныелистья папоротника, наивными мотыльками кружил вокруг висевшей над воротамилампы редкие сверкающие снежинки. Во дворе, на тонком батисте молодогоснега, только что, видимо, развернувшийся автомобиль наследил огромныйвопросительный знак. Оставив Сергея, Попова и Куликова у каменных ступенеккрыльца и поручив их привратнику, надзиратель вбежал в канцелярию. Оттудасейчас же вышли два жандарма. Еще в коридоре Сергей заметил в их рукахчто-то тускло сверкавшее. "...Значит, думают прямо тут..." Эти два гитлеровца были хорошо откормлены. Высокостоячие фуражки, делаяих похожими на болотных чибисов, врезались околышами в бритые затылки.Огромные черные кобуры маузеров болтались у них на левых бедрах, в рукахпылали никелем новенькие наручники. В один миг левая рука Сергея быласкована с правой рукой Попова, а не перестававший дрожать осиновым листомКуликов прилип к правой руке Сергея... По сонным зловещим улицам Паневежиса в пять часов утра никто не ходит.Временами слышен лишь размеренный шаг фашистских патрулей да испуганный отпривидевшегося во сне коридорный лай " бонзы". Жандарм. Три удивительно ровно и тесно идущие фигуры в сером. Жандарм. Резкие, звонистые ступки сапог путаются с тупым стуком деревянныхклумп. Пять странно движущихся людей пересекли весь город и вошли в темный иузкий переулок, ведущий к вокзалу. - Что они думают делать с нами, Руссиновский? - Не знаю, Попов. Видишь: увозят... - Пальцы окоченели... Давайте в чей-нибудь карман всунем руки. - Жить думаете, Попов? - Вы это не одобряете? - Напротив. Вы просто не теряетесь... - И не советую вам, пока живы... " Славный малый", - подумал Сергей и потащил вместе со своею руку Поповав просторный карман халата. В вокзале было пусто и холодно. Два немецких солдата, увешанныеамуничным скарбом, словно иранские ишаки хлопком, стоя у окна кассы, завтракали. Перед каждым на " Дойче цайтунге" лежала треть буханки хлеба, арядом - оранжевая пластмассовая баночка с искусственным маргарином.Расставив локти и растопырив пальцы, слишком осторожно, почти испуганно, резали хлеб солдаты. С горбушки снимался удивительно искусно срезанныйломтик. Нужно быть артистом-хлеборезом или целый век прожить впроголодь, чтобы суметь отрезать кусочек хлеба толщиной с кленовый лист. Чистопо-своему, по-немецки, " накладывался" маргарин: в баночку резко пырялся нож, затем обтирался о ломтик-листик хлеба... Вокзальные часы показывали ровно шесть, когда жандармы знакамиприказали скованной тройке следовать за ними. По перрону сытой кошкойкувыркался ветер, играя с клочками бумаги и окурками папирос. От пыхтящегопаровоза истерзанным холстом тянулся пар, растворяясь в холодном воздухе.Одиннадцать маленьких пассажирских вагонов робко жались друг к другу, зарясьна перрон просящими бельмами замороженных окон. Войдя в вагон, жандармыочистили от пассажиров купе. Сипло кукукнув, паровоз дернул состав, и втяжелые головы скованных застучали колеса вопросами: " Кто же вы? Кто же вы? Кто же вы?.. Куда едете? Куда едете? Куда едете?.." Мрачный и холодный день уже пронизывался нитями сумерек, когда жандармывывели скованных из вагона. Улицы незнакомого города были оживленны. Помостовой, гремя клумпами, плелась согнувшаяся в три погибели старушка связанкой соломы на спине; цокали извозчики; проносились грузовики. Из-загряды домов, где-то впереди шагающих пленных, шприцем проколол небокрасномакушечный костел. Но по мере того как передний жандарм, подрагиваяжирными бедрами, уходил из улицы в улицу, костел отодвигался вправо, потомочутился позади. У приземистого черного здания с вывеской " Вермахткомендатур" жандармы остановились. На тротуарах замялись любопытствующие, пристыв глазами к потускневшим от мороза кандалам Сергея, Попова и Куликова.А через час жандармы ввели скованных в обширный двор Шяуляйской каторжнойтюрьмы. Бледно-розовым утром двадцать седьмого июня 1941 года фашистыоккупировали Шяуляй. По пустым, словно вымершим улицам днем гуляли штабныеофицеры и гестаповцы. С наступлением вечера и до зари на окраине города, уозера, не умолкали трели автоматов. Девять концлагерей тесным кольцомопоясали Шяуляй. В двух лагерях - физически здоровые евреи, специальнооставленные для работы, в остальных - советские военнопленные. В Шяуляе самое большое здание - тюрьма. Величественным замком выситсяона на отлете города, мерцая узкими окнами пяти этажей. В конце 1941 -начале 1942 года ее наполняли пленные. Во дворе, в коридорах, в четырехстахкамерах, на чердаке - всюду, где только было возможно, сидели, стояли, корчились люди. Была их там не одна тысяча. Их не кормили. Водопровод немцыразобрали. Умерших от тифа и голода убирали с первого этажа и со двора. Вкамерах и коридорах остальных этажей трупы валялись месяцами, разъедаемыенесметным количеством вшей. По утрам шесть автоматчиков заходили во двор тюрьмы. Три фургона, наполненные мертвецами и еще дышащими, вывозились из тюрьмы в поле. Каждыйфургон тащили пятьдесят пленных. Место, где сваливали в огромную канавуполутрупы, отстояло от города в четырех верстах. Из ста пятидесяти человек, везущих страшный груз, доходили туда сто двадцать. Возвращались восемьдесят- девяносто. Остальных пристреливали по пути на кладбище и обратно. Бывшую канцелярию тюрьмы занимал комендант лагеря со своим штабом. Неподнимаясь из-за стола, просунув автомат в форточку, каждый день расходовалон тридцать два патрона на пленных. Один фургон был специально закреплен заним... Иногда в тюрьму заходил комендант города и с ним - поджарые, похожие нагончих сук три немки, одетые в форму сестер милосердия. Тогда из пленныхтщательно выискивались наиболее испитые и измученные. Их симметричновыстраивали у стен. С нескрываемым отвращением и ужасом подходили к ним" сестры", становились в трех шагах спереди, а тем временем комендант щелкалфотоаппаратом. Эти увеличенные снимки видели потом пленные в витринах окон, провозя городом фургоны. Под снимками пестрели пространные подписи о том, как немецкие сестры милосердия оказывают помощь пленным красноармейцам напередовой линии германского фронта... Гестапо торопило. Требовалась тюрьма для литовских коммунистов, антифашистов. Рейсы фургонов участились. Редели пленные, становилосьпросторнее в тюрьме, и наконец она совсем освободилась. Шла весна 1942 года. Оттаивала и оседала земля на огромном кладбищевоеннопленных. Тихим пламенем свеч замерцали там подснежники. И в одну измайских ночей на этой великой могиле братьев по крови задвигались бесшумныетени с лопатами и кирками в руках. То рабочие из города тайком от фашистовпришли оборудовать последнее пристанище советских товарищей... А на заре, встречая солнце, маленькая красногрудая птичка весело славила братство вборьбе и надежде, сидя на огромном камне-обелиске, что появился на братскоймогиле замученных. Корявые, тугогнущиеся пальцы деповского слесарявыгравировали долотом на камне простые слова большого сердца: Пусть вам будет мягкой литовская земля. У подножья обелиска просинью девичьих глаз пытливо и вопросительноглядели в небо первые цветы полей, перевязанные в букет широкой кумачовойлентой... На третий день после этого немцы выставили на кладбище часового.
Данная страница нарушает авторские права?