Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава вторая.
Декабрь 1941 года был на редкость снежным и морозным. По широкому шоссеот Солнечногорска на Клин и дальше на Волоколамск нескончаемым потоком тектранспорт отступающих от Москвы немцев. Ползли танки, орудия, брички, кухни, сани. Ползли обмороженные немцы, напяливая на себя все, что попадалось подруку из одежды в избе колхозника. Шли солдаты, накинув на плечи детские одеяла и надев поверх ботиноклапти. Шли ефрейторы в юбках и сарафанах под шинелями, укутав онучами головы. Шли офицеры с муфтами в руках, покрытые кто персидским ковром, ктодорогим манто. Шли обозленные на бездорожье, на русскую зиму, на советские самолеты, штурмующие запруженные дороги. А злоба вымещалась на голодных, больных, измученных людях... В эти дни немцы не били пленных. Только убивали! Убивали за поднятый окурок на дороге. Убивали, чтобы тут же стащить с мертвого шапку и валенки. Убивали за голодное пошатывание в строю на этапе. Убивали за стон от нестерпимой боли в ранах. Убивали ради спортивного интереса, и стреляли не парами и пятерками, абольшими этапными группами, целыми сотнями - из пулеметов ипистолетов-автоматов! Трудно было заблудиться немецкому солдату, возвращающемуся из окрестной деревни на тракт с украденной курицей подмышкой. Путь отступления его однокашников обозначен страшными указателями.Стриженые головы, голые ноги и руки лесом торчат из снега по сторонам дорог.Шли эти люди к месту пыток и мук - лагерям военнопленных, да не дошли, полегли на пути в мягкой постели родной страны - в снегу, и молчаливо игрозно шлют проклятия убийцам, высунув из-под снега руки, словно завещаямстить, мстить, мстить!.....Сергей открыл глаза и встретился ими с волосяной рыжей глыбой, свисающей к его подбородку. " Где это я? " - подумал он. Вдруг щетина зашевелилась, и мягкий гортанный голос заставил его ширеоткрыть опухшие веки. " Да это же борода! " - обрадовался он, встретившись счуть насмешливым взглядом ее обладателя. - Эх ты, мил человек, горяч, нечего сказать! Чай, запамятовал, где ты? - урчал бородач, наклоняясь над Сергеем. - Портсигар пожалел... великаважность! Убить германец ить мог тебя, вот оно как... Голос бородача напомнил что-то знакомое, и, силясь припомнить, где онего слышал, Сергей закрыл глаза. - Полежи, я схожу погляжу - снег растаял ли. Попьешь водички... " Да Горький так говорил! В кинокартине " Ленин в 1918 году", - вспомнилСергей. - Как зовут-то тебя, мил человек? - подавая Сергею консервную банку сполурастаявшим снегом, спрашивал бородач. - Серегой, стало быть... - Ну, добре, а меня Хведором, мил человек, Никифорычем, значит...Ярославский я, из Данилова, может, слыхал? Остаток дня и ночь Сергей провел в разговорах с Никифорычем. Задушевнаяпростота и грубоватая ласковость его советов и нравоучений заставили Сергеяпроникнуться к старику чувством глубокой приязни, почти любви. Сергейсознавал, что Никифорыч неизмеримо практичнее, опытнее его; крепче стоит наземле чуть кривыми мускулистыми ногами, многое видел и знает и многое имеет" себе на уме". Не удивился поэтому Сергей, когда Никифорыч, подтащив вещевоймешок, долго рылся в белье, портянках, старых рукавицах, пока не нашел белуюбаночку с какой-то мазью. - Помогает, слышь, крепко при побоях, - объяснил он, зачерпнув черныммизинцем солидную дозу снадобья. Сергей не возражал. " Значит, верно, помогает при побоях", - решил он и дал Никифорычу вымазать вздувшийсяразбитый висок. Когда Сергей отказался от предложенного сухаря, Никифорычвдруг урезонил его: - Ты, мил человек, бери и ешь. Приказую тебе... - А помолчав, добавил -Помогать будем друг другу. Это хорошо, слышь... На второй день ранним утром всех пленных выгнали из котельной во дворзавода. Построенные по пять, тихо двинулись по Волоколамскому тракту, окруженные сильным конвоем. Сергей и Никифорыч шли в первой пятерке.Колючий, пронизывающий ветер дул в лицо, заставлял в комок сжиматьсяисхудавшее тело. - Лос! Лос! {Давай! Давай! } -торопили конвойные, пытаясь ускоритьпроцессию. Не успели отойти и трех километров от города, как сзади началираздаваться торопливые хлопки выстрелов - то немцы пристреливали отстающихраненых. Убитых оттаскивали метров на пять в сторону от дороги. У Сергеятупо и непрестанно болело бедро, пораженное осколком... Контуженная леваячасть лица часто подергивалась дикой гримасой. С каждым шагом боль в бедревсе усиливалась. - Держись крепче, Серег, не то убьют! - посоветовал Никифорыч. - Есть уменя три сухаря, подкрепимся малость, - продолжал он, невозмутимо шагаявперед. Чем дальше шли, тем больше становилось убитых. Нельзя отстать от своейпятерки. На место выбывшего сразу становился кто-нибудь другой, местотерялось, а вышедшего на один шаг из строя немедленно скашивала пуляконвоира. Люди шли молча, дико блуждая бессмысленными взорами по заснеженнымполям с чернеющими на них пятнами лесов. - Братцы, ну как жа оправиться? - взмолился вдруг кто-то из пленных. - Ай вчера от грудей? Снимай штаны - и дуй! - поучали его из строя. - Не умею, родненькие, на ходу, я жа не жеребец... - Пройдешь верст пять и сумеешь, - обещали несчастному. - Ишь, чего захотел! Знать, не голодный... - Черт плюгавый!.. Плохо быть одному сытому среди сотни голодных. Его не любят, презирают.Этот человек чужой, раз ему не знаком удел всех. К полудню впереди показалась небольшая деревенька, расположенная нашоссе. - Журавель, ребята, виден, попьем водички! - Эти напоят... захлебнешься... - Ан, слава богу, третью недельку живу в плену и ничего, пью... Самомунужно быть хорошему, тогда и камраты будут хороши... - Штоб твои дети всю жизнь так пили, как ты тут! - Ишь, сука паршивая, камрата заимел... Лениво переругиваясь, пленные вошли в деревню. На крыльце каждогодомика толпились женщины и дети, торопливо выискивая глазами в толпе пленныхзнакомых или родных. - Тетя, вынеси хоть картошку сырую... - Пить... - Корочку... - Окурок... - Да-а... Сюда-аа... Аа-я-оо-а-яя!.. Двести голосов просящих, умоляющих, требующих наполнили деревеньку. Накрыльце одной особенно низенькой и ветхой избенки старуха, кряхтя, тащилабольшую корзину с капустными листьями. Видно, не под силу была ноша бедной, и тогда, схватив ревматическими пальцами охапку листьев, она бросила их втолпу пленных. Думала мать сына-фронтовика, что и ее Ванюша, может быть, шагает где-нибудь вот так, умоляя о глотке воды и единственной мерзлойкартошке. И вынесла бы старуха мать ковригу хлеба и кринку молока, да живетона, горемычная, на бойком месте, давным-давно взяли немцы корову, очистилипогреб от картошки, съели рожь и пшеницу... Только и осталась корзинакапустных листьев пополам с навозом. Как морской шквал рвет и бросает из стороны в сторону пенную от яростиволну, так пригоршни капусты, бросаемые старухой, валили, поднимали ибросали в сторону обезумевших людей, не желающих умереть с голода. Но в этуминуту с противоположной стороны улицы раздалась дробная трель автомата.Старушка, нагнувшаяся было за очередной порцией капусты, как-то неловкоткнулась головой в корзину, да так и осталась лежать без движения. Как бы вторя очереди первого автомата, застучали выстрелы со всехсторон. Конвойные открыли огонь по пленным, сбившимся в одну кучу. Стоны, вопли ужаса огласили деревеньку. - Ложись, Серег, - предложил Никифорыч, но, сразу побледнев, схватилсяруками за грудь. - Что такое? Что? - бросился к нему Сергей. - Убили-таки, ироды! - хриплым и тихим голосом проговорил Никифорыч, ложась на спину. - Вот... тебя тоже убьют, Серег... беги, - хрипел он. -Володька похож на тебя... сын. На фронте он... Ну, возьми мешок... Иди! Выстрелы так же внезапно прекратились, как и начались. Сергей, распахнув шинель и фуфайку, увидел на груди Никифорыча две ямки выше левогососка. Коричневая густая кровь, пенясь, сочилась из них. Долго возилсяСергей с бородой, пытаясь уложить ее горизонтально. Она упрямо торчалавверх, волнуемая холодным декабрьским ветром. Вновь, построенные по пять, двинулись пленные в путь. Восемьдесятубитых остались лежать на снегу. Раненых не было, их добивали на месте.Сергей оглянулся еще раз на развевающуюся бороду Никифорыча и, поправивмешок, зашагал по снежному тракту.
Данная страница нарушает авторские права?