X. Через юго-западную Гоби

Утро 30 апреля приветствовало нас сильным и ровным северо-восточным ветром. Тучи закрывали пики гор Цаган Обо, и влажный снег хлестал по нашим лицам. Верблюды прибыли к десяти часам – прекрасные стойкие животные в отличном состоянии. Проводник, лама Самбу, был достаточно опытен и привел с собой только молодых животных, пригодных для пересечения пустыни. Большинство верблюдов целый год откармливалось, и они выглядели очень сильными. В одиннадцать тридцать караван экспедиции отправился тремя длинными колоннами в длительное путешествие через Гоби. Верблюды ступали тяжело, и большие караванные колокольчики на последнем верблюде каждого отделения печально звенели. Хлещущий влажный снег и ветер ослабели к полудню, и мы совершили вполне приятный переход по обширной каменистой равнине, ограниченной вдали холмистой местностью, лежащей к югу от гор Цаган Обо. Однообразный ландшафт сильно отличался от севера Юм-бейсе с его ответвлениями гор Хангаи, уходящих далеко в пустыню.

После пяти часов перехода караван остановился в пустынном месте, вокруг которого росли кусты саксаула – любимой пищи верблюдов. Мы разбили лагерь на обширной каменистой равнине. Далеко на горизонте возвышались массивные горные хребты. К северу лежали горы Байн Ундюр, продолжение хребта Цаган Обо. Далеко на востоке можно было только едва различить слабое очертание гор Элги-йин-ула, одного из многих параллельных хребтов Гоби Алтая.

Местные погонщики верблюдов имеют любопытную традицию никогда не упоминать названия лагеря при пребывании в нем. Если произнести имя на месте, неудача может настигнуть караван и верблюды могут погибнуть. Название ими произносится громко только после того, как они оставляют это место. По этой причине название нашего лагеря, Цаган Худук – " Белый колодец" было раскрыто мне только после того, как мы двинулись дальше.

На следующий день мы встали рано и к восьми часам верблюды были напоены и загружены. Обычно нам требовалось около двух часов, чтобы привести наш большой караван в походный порядок.

После пересечения каменистой равнины в северном направлении мы вступили на невысокие песчаные холмы, которые тянулись более чем на пять миль. Эти холмы окружали каменистую равнину с юга и юго-востока.

На юге этой полосы песчаниковых холмов и песчаных дюн лежала широкая песчаная равнина, покрытая лессом и травой дересун (Lasiagrostis splendens). Мы нашли здесь несколько кочевых стоянок монголов, принадлежащих к тому же хошуну, что и монастырь Юм-бейсе. Как и во всех пограничных районах Центральной Азии, население палаток было чрезвычайно разнообразно. Кроме нас, прибывших сюда через Торгут из Монгольского Алтая, здесь были калка-монголы по крайней мере из полудюжины хошунов, или племенных объединений, и несколько тибетцев из Амдо, тех, которые обосновались в этом районе. Некоторые из них утверждали, что являются бывшими ламами великого монастыря Кумбум в районе Синин провинции Кансу.

После пересечения покрытой травой равнины мы прибыли к реке, текущей с северо-запада на юго-восток. Это был крошечный поток, на берегах которого были разбиты несколько палаток монголов. Здесь нам предлагали купить прекрасного белого верблюда. К сожалению, животное было слишком молодо для длительного перехода, но монголы настаивали на этой покупке. Белые верблюды считаются самым лучшим подарком, который можно предложить одному из великих лам Тибета. Мы отказались, опасаясь, что животное слишком молодо и не выдержит длительной поездки до Тибета. Мы должны были запастись водой из реки, так как нам сообщили, что на маршруте ее нет.

После переправы реки вброд мы вступили в пересеченную холмистую область невысокого рельефа. Здесь и там можно было видеть выходившие на поверхность гранит, порфир и другие камни. После длинного перехода в двадцать пять миль мы разбили лагерь в круглой низине среди холмов, хорошо защищенной от частых ветров, выравнивающих ландшафт. До сих пор погода была умеренна и даже встречались теплые дни. Местоположение нашего лагеря носило название Кхара Боро, и, как говорили, оно получало значительное количество осадков в течение дождливых летних месяцев. Конечно, мы не имели никакой возможности проверить это утверждение наших проводников, но многочисленные высохшие миниатюрные озерца, найденные между холмами, указали нам, насколько обильны осадки здесь в дождливое время года.

После отъезда из Кхара Боро наш маршрут пересек несколько песчаных гребней, которым часто предшествовали зоны песчаных дюн. Все гребни тянулись с северо-запада на юго-восток. Между ними лежали песок и каменистые обширные долины, покрытые кустами саксаула. Ветры собрали небольшие холмики песка и лесса вокруг растений, и эта деталь местности образует одно из самых больших препятствий для продвижения на автомобиле через этот район.

День перехода, в течение которого мы должны были достичь колодца, расположенного в горах, возвышавшихся на юге, был необычайно длинным. К семи часам мы остановились на ночлег на маленьком каменистом плато, защищенном невысокими холмами. К северу и северо-востоку плато было открыто, и мы могли видеть вдали неровное очертание гор Байн Ундюр.

Местоположение лагеря носило выразительное название Дзого-узу, которое означает " испробованная вода". " Дзого" – вежливое монгольское выражение, означающее " принимать участие". Вежливый термин используется потому, что Далай лама делал остановку здесь во время его известного бегства из Лхасы в 1904 г. Его Святейшество следовал тем же самым маршрутом, но в противоположном направлении. Местные монголы, помня этот важный случай, дали бывшим лагерям Далай ламы причудливые названия, чтобы отличать их от других.

От Дзого-узу путь поднимался по низкому гребню горы к югу от лагеря. С этой вершины мы спустились в однообразную долину, которая сливалась с сухим руслом реки. Холмы стали выше, и мы восхищались скалистыми утесами и выветренными базальтом и гранитом, вышедшими на поверхность. Это был наш первый жаркий день – бриз от открытых пространств пустыни не мог проникнуть через узкое речное ущелье. Острые камни и валуны блокировали тропу в нескольких местах. Удивительно было видеть верблюдов, идущих по такой трудной поверхности без какого-либо признака неудобства. Мы заметили по пути несколько глубоких шурфов, погрузившихся в гравий речного русла. Они, как говорят, прежде были золотыми копями, оставленными много лет назад. Копи относились к периоду, предшествовавшему разбойной деятельности Джа ламы приблизительно на десять или двенадцать лет.

К заходу солнца мы вышли с холмов и разбили лагерь на северной границе каменистой равнины, густо заросшей кустами саксаула. Мы собирались ставить наши палатки, когда внезапно холодное дуновение ветра, сопровождаемое отдаленным грохотом в горах на северо-востоке от лагеря известило о подходе монгольского урагана. Через несколько мгновений буря бушевала над лагерем. К счастью, это продолжалось недолго, и ураган пронесся в юго-западном направлении на равнину, поднимая облака песка. Мы приняли все предосторожности, укрепив наш лагерь так прочно, насколько это возможно, но ночь прошла тихо. Этот песок и бури всегда большое бедствие для путешественников. Почти невозможно защититься от них в одиночку. Ураган ломает шесты, срывает полотна палаток и покрывает пол палатки и кровать толстым слоем песка.

На следующий день мы снова двинулись на юг, двигаясь по сухому руслу реки, которая когда-то текла с гор по равнине на юг. Дни стали более жаркими, и верблюды начали терять клочки шерсти.

После восьми часов перехода через каменистую равнину мы остановились на ночлег у заброшенного колодца с солоноватой водой, которая имела дурной вкус. Вокруг возвышались невысокие песчаные холмы. Далеко к югу стояли горы Шара-Хулусун, таинственное место, которое все мы стремились посетить. Согласно нашим проводникам, Шара-Хулусун был узким лесистым ущельем с небольшим горным потоком, бегущим через него. Много историй рассказывалось про этот одинокий оазис, расположенный в самом сердце пустыни Гоби.

Гоби между Юм-бейсе и Аньси чоу представляет собой цепь хребтов кристаллических горных пород, пересекающих пустынные равнины. Большинство хребтов относится к горной системе Алтая, которая простирается с северо-запада на юго-восток, пересекая бесплодную пустынную местность, расположенную между южной частью гор Хандаи и восточными ответвлениями Тянь Шаня и гор Баркол. Я уверен, что многочисленные каньоны на склонах пустынных хребтов дадут вполне подходящие возможности для изучения ископаемых, если исследовать их должным образом.

Местность на северо-востоке от нашего маршрута – район Сайн-Ноин, область вокруг Цаган-нора, восточные ответвления Монгольского Алтая, горные хребты Бага Богдо, Артса Богдо, и Гурбун Сайкхан – была полностью исследована с точки зрения геологии и палеонтологии Третьей Азиатской экспедицией под руководством доктора Роя Чепмена Эндрюса в 1922-1923 гг. До сих пор Юго-Западная Гоби привлекала слишком мало внимания. Только немногие из европейских путешественников коснулись этой безлюдной местности, и многое придется сделать, чтобы восстановить геологическое прошлое этой пустынной страны. Портнягин и некоторые из наших монголов несколько раз пересекали восточную часть монгольской Гоби от Халгана и Пао-тоу, но все они утверждали, что никогда не видели такой бесплодной и безлюдной местности, как Юго-Западная Гоби.

К настоящему времени нашей обычной практикой стало отправляться в путь днем, разрешая верблюдам все утро пастись, поедая кусты саксаула, найденные в горах. 5 мая мы решили отправиться в путь рано утром, чтобы достигнуть оазиса Шара-Хулусун и дать нашим верблюдам больше времени пастись в лесу оазиса. День выдался исключительно жарким. Далеко к югу возвышались в туманной дымке бесплодные горы Шара-Хулусун. В течение первых двух часов верблюжья тропа вела через широкие участки песка, покрытые высохшей потрескавшейся грязью и пересекающиеся узкими полосами гравия. Плоская равнина была разрезана невысоким хребтом из известняка и песчаными дюнами. Наше продвижение между холмами было очень медленным, так как поверхность в мелких ложбинках была покрыта грязью, и верблюды часто проваливались в песок.

Оставив песчаный хребет позади, мы вышли в широкую песчаную долину, постепенно поднимающуюся к юго-западу. Приблизительно через шесть миль путь продолжился вдоль сухого русла реки с большими скоплениями обломков от соседних утесов из песчаника. Затем путь снова вышел на каменистую равнину, медленно поднимающуюся по направлению к горам Шара-Хулусун, которые теперь ясно вырисовывались на фоне неба. Со значительного расстояния каменистое плато было только гигантским сухим руслом некоторого могучего потока, который когда-то мчался с гор через равнину. Валуны, обломки, и сухие стволы деревьев блокировали проход. Монгольские проводники уверяли нас, что даже в настоящее время, в течение периода летних дождей, уровень воды Шара-Хулусун-гола поднимается, и мощный поток обрушивается вниз на равнину. Летние дожди в Гоби в основном бывают в июле и в августе и часто разрушительны.

Чрезмерный ливень будет формироваться несколько дней и превратится в поток, который унесет обломки вниз в равнину и прорежет глубокие ущелья в горе. Несколько месяцев спустя мы пережили такой ужасный поток, которому предшествовали несколько дождливых ночей в засушливых горах Нань Шаня.

К четырем часам дня, когда люди и животные были полностью измучены необычайной жарой, мы заметили несколько темных пятен у подножья гор и около входа в узкое ущелье, скрытое за длинным уступом. Кто-то в колонне каравана закричал: " Деревья! " Мы не поверили своим глазам, так как большинство из нас были твердо убеждены в том, что в лучшем случае мы увидим только жалкие кусты можжевельника. Тем не менее вдали виднелись настоящие деревья, пустынные тополя (Populus euphratica), растущие по берегам реки. Как ощущалась свежесть при вступлении в прохладу лесистого ущелья и при разбивке лагеря на зеленых лугах!

Погонщики верблюдов быстро разгрузили животных и увели их в густую чащу туи, находящуюся немного дальше от потока. Мы пересекли реку в поисках тенистого места для стоянки и нашли восхитительное место для лагеря в тополиной роще, самое лучшее, что мы имели со времени нашего отъезда из Урги. Я могу добавить, что это даже было намного приятнее всех наших стоянок во время пересечения Тибета по очаровательным рододендроновым лесам Тхангу в Сиккиме.

Мы решили поставить наши палатки в роще и возвратились на другой берег реки. Верблюды, перевозящие палатки, были еще не разгружены, но погонщики бурно протестовали против переправы верблюдов через реку. Согласно их возражениям, надлежащее место для лагеря было недалеко от берега реки, а не на другой стороне. Удивительно, как эти караванщики приучаются к одному и тому же месту и всегда останавливаются только на нем. После длительного обсуждения мы вынудили погонщиков перевести верблюдов через поток под охраной половины наших людей. Поток был мелок и не представлял никаких трудностей для поддерживания связи между двумя лагерями.

Оазис Шара-Хулусун находится в узком ущелье, орошаемый крошечной рекой Шара-Хулусун-гол, которая разбухает в огромный поток в дождливый сезон. Тополиные рощи растут вдоль речных берегов, покрытых густой зеленью тростника, от которого и произошло название местности – " Желтый тростник". Оазис остался с того периода, когда область получала большее количество осадков, и условия были благоприятны для земледелия. Многочисленные мертвые стволы деревьев и пни указывают на то, что в прошлом оазис занимал обширную область и что леса простирались вдоль подножья гор далеко в каменистую равнину. Оазис – любимое место крупной дичи и птиц. Кроме монгольской антилопы (Antilopea gutturosa), или джейрана, мы видели многочисленных волков и несколько диких ослов, или куланов (Equus hemionus). Зайцы (Lepus tolai) были в изобилии. Королевство птиц было представлено несколькими ястребами (Vultur monachus), огромными черными птицами, которые пролетали над высокими скалами, защищавшими ущелье. Мы также видели несколько гусиных семейств (Anser anser) и турпанов (Casarca casarca). Оазис использовался водоплавающими птицами как остановка на пути их ежегодных перелетов.

Горный массив, в котором расположен оазис Шара-Хулусун, представляет несколько интересных проблем в связи с вопросом о климате Гоби и количестве осадков в пустынных областях Внутренней Азии. Генерал П. К. Козлов во время его экспедиции в 1901 г. обнаружил прекрасные луга, леса и стремительные потоки на плоскогорье Атик Богдо, которое кажется продолжением хребта Шара-Хулусун. Британский исследователь, Дуглас Керразерс, во время его экспедиции в горах Карлик-таг восточнее Баркола, нашел лиственные и сосновые леса в южном и восточном ответвлениях горной цепи Карлик-таг (Керразерс, " Неизвестная Монголия"). Я спрашивал наших монгольских проводников и торговцев, тех, кто следовал путем на Ку-ченг, и все говорили, что это есть массивный горный хребет, который простирается от Атик Богдо к горам Карлик-таг. Изучение жизненных зон Внутренней Гоби и ее оазисов, потерянных в необъятных песках и каменистых пустынях, было бы прекрасной задачей.

Выше ущелья Шара-Хулусун мы обнаружили несколько разрушенных сооружений, и на одном из горных отрогов маленький китайский мяо, или храм. В нескольких местах речные берега были заняты насыпными полями. Наши монгольские проводники сообщили нам, что прежде это было маленькое китайское поселение. Китайцы имели обыкновение приезжать сюда из Аньси для разведения опиумного мака. Теперь уже в течение нескольких десятилетий долина покинута.

Ущелье Шара-Хулусун расположено на пересечении двух важных караванных путей Центральной Азии: маршрутов Юм-бейсе – Аньси и Коко-хото – Ку-ченг, соединяющих Китай с землями китайского Туркестана и Джунгарии. Кроме этих двух маршрутов, есть еще скрытый путь, во многих местах проходящий по реке Ецин-гол Торгутс, затем идущий через ущелье и соединяющийся с маршрутом Коко-хото – Ку-ченг.

Располагаясь недалеко от монгольской границы, ущелье всегда было любимым убежищем грабителей. Джа лама содержал там заставы, смотрящие за караванами, прибывающими из Китая, Тибета и Монголии. Даже после смерти Джа ламы ущелье было все еще посещаемо бандами грабителей. Только за месяц перед нашим приходом в ущелье был разграблен большой караван на пути в Ку-ченг, и один из погонщиков был убит. Наш монгольский проводник советовал нам быть осторожными и выставлять охрану на ночь. Большим недостатком нашего положения, в случае нападения, была необходимость защищать два лагеря вместо одного. Однако этот самый недостаток сохранил нас от убийства невинных людей. Следующий отчет пояснит это.

Был уже поздний вечер, около девяти часов, когда внезапно в полной темноте в лагерь примчался один из наших монгольских погонщиков, наблюдавший за верблюдами, и принес нам тревожное сообщение о том, что в ущелье появились вооруженные всадники. Любым способом необходимо было выяснить, кто эти люди. Мы все еще обсуждали, какие нужно предпринять меры, когда внезапно раздался громкий выстрел из винтовки, эхом откликнувшийся в ущелье, следом другой через короткий интервал. Наш сторожевой на другом берегу реки немедленно забил тревогу, и все помчались за оружием. Сторожевой ясно видел в темноте двух вооруженных винтовками всадников, один из них, на белой лошади, скрылся в кустарнике и выстрелил около лагеря. Каковы были намерения наездников? Было очевидно, что они нападали на лагерь, и что в любой момент мы могли бы ожидать дико кричащих людей, выскакивающих из-за кустов и камней, окружающих лагерь. Руководитель экспедиции поручил мне собрать людей из охраны экспедиции и обеспечить безопасность лагеря.

Было невозможно защитить оба лагеря сразу, и поэтому я решил оставить лагерь с багажом под охраной четырех из наших стрелков, а с остальными людьми занять линию южнее второго лагеря. Эта позиция позволяла нам не только защитить оба лагеря винтовочным огнем, но и сделать легким нападение на противника, в случае, если бы он предпринял открытый налет на лагерь с тяжелым багажом.

Мы провели долгие, напряженные минуты, так как выстрелов больше не было, но по шуму мы могли понять, что большой вооруженный отряд людей и животных шел через ущелье и приближался к нашему лагерю. Было тяжело удерживать людей от стрельбы по каждому темному пятну, которое появлялось вдалеке. Было необходимо выяснить, кто были наши противники и где они находились. Я решил послать разведывательный отряд, поддержанный группой наших стрелков. Портнягину было поручено защищать лагерь с остальными людьми, а я с двумя из наших монголов занял удобную позицию в кустах на берегу недалеко от места, где путь из Коко-хото подходил к реке. Наш тибетец добровольно вызвался в разведку и исчез в кустах. Длительное безмолвие царствовало в ущелье. Внезапно мы услышали лай собак. Присутствие собак привело нас в легкое замешательство. Я возвратился в лагерь, чтобы сообщить это и госпоже Рерих, которая также слышала собак и была уверена, что это был караван или группа странников. Но почему они стреляли на таком близком расстоянии от нашего лагеря?

Тибетец возвратился после продолжительного отсутствия и рассказал о своих впечатлениях о незнакомцах. Он нашел их лагерь выше ущелья. Это был большой караван, который путешествовал из Коко-хото в Ку-ченг и Урумчи. При его приближении к лагерю все люди сидевшие вокруг костра вскочили, загасили огонь и приняли его в полной тишине. Когда он появился среди них, эти люди просили его не вредить им, так как были убеждены, что он член большой банды грабителей, остановившейся в ущелье Они даже обещали ему большое вознаграждение деньгами или товарами. Караванщики были смертельно напуганы, и тибетец потратил немало труда, прежде чем объяснил им, что мы – научная экспедиция. Наконец они поверили ему и сообщили, что они принимали нас за лагерь грабителей и что начальники их каравана, китаец и татарин из Кульджи, прискакали к нашему лагерю и выстрелили, чтобы напугать нас! Это обычный маневр китайских караванов. В опасных местах они обычно стреляют в воздух или в подозрительно смотрящих людей, чтобы испугать их. Было большой удачей, что все мы были во втором лагере, так как если бы мы были в первом, мы конечно ответили бы на выстрелы и, возможно, нанесли бы урон. Мы все возвратились к нашим палаткам, счастливые от того, что все повернулось так хорошо. Многие наши люди были немного разочарованы – они предпочли бы бороться против реальных грабителей, а не испуганных торговцев.

Рано утром начальники китайского каравана нанесли нам визит и принесли извинения за то, что стреляли рядом с нами. Один из них был китайский торговец из Коко-хото, другой – мусульманин из Кульджи. Оба очень боялись грабителей. Караван принадлежал американской фирме братьев Бреннер в Тинцине.

Мы остались в Шара-Хулусуне на большую часть дня и дали верблюдам достаточно времени попастись. В пять часов вечера мы разобрали лагерь и продолжили продвижение через ущелье. На протяжении первых трех миль ущелье было узким. По обеим сторонам возвышались массы гранита, гнейса и порфира. После трех миль пути ущелье расширилось, и дорогу пересекло несколько насыпей гравия и обломков пород. Растительность исчезла вскоре после того, как мы оставили лагерь, и остальной маршрут пролегал по бесплодной местности. Мы встретили несколько брошенных верблюдов, оставленных здесь китайским караваном. У животных были воспалены ноги, и они были не в состоянии следовать за караваном.

Вскоре после того, как мы оставили ущелье и начали продвигаться через песчаную равнину, полная темнота окутала окружавшую местность. Мы прошли в темноте по однообразной равнине с невысокими холмами по обе стороны пути, и было невозможно определить реальный характер местности. В час ночи мы подошли к месту у ручья с пресной водой, названного Билгекх, пригодному для лагерной стоянки. От этого пункта обычный маршрут каравана идет по направлению к юго-западу, но путь, по которому мы следовали, ответвлялся к югу.

Мы потратили немало времени, разбивая лагерь. К трем часам палатки были поставлены, и все могли подкрепиться чаем.

Следующие фрагменты моего дневника описывают переход экспедиции через область Мацу Шань. (Мацу Шань – монгольское произношение китайского Мацунг Шань; мы сохраняем монгольскую форму названия.)

Суббота, 7 мая 1927 г. День обещает быть жарким. Облака парят над горизонтом. Всюду песок. Песчаные дюны простираются далеко к югу. Мы начали приготовления приблизительно в полдень. Монгольские погонщики напоили верблюдов, закрепили вьючные седла и смазали кровавые раны под седлами на боках животных. Шерсть животных скатывается под седлом, и седла сдирают кожу постоянным трением. Расширяющиеся раны могут скоро стать открытыми язвами и заживление будет почти невозможным. Около трех часов дня весь караван в трех колоннах начал движение на юг.

После пересечения зоны песчаных дюн, которые обычно опоясывают подходы горных хребтов Гоби, караван прибывает на огромную равнину Гоби, покрытую гравием. Черная поверхность каменной пустыни искрится с глубоким опаловым оттенком. Миражи колышутся в горячем воздухе – озера и острова, покрытые растительностью.

Перед нами – три дня пути по безводной пустыне, и люди и животные каравана степенно двигаются по едва видимой тропе. Сохранение силы верблюдов – главная забота в течение этих длинных переходов через безводные пустыни. В противном случае опасность становится неминуемой. Мы пересекаем узкое ущелье, заблокированное огромными валунами, невысокий непрочный гребень массивных гор, известных под названием Хан-ин-нуру, так же, как и большинство горных хребтов Юго-Западной Гоби, простирающийся с северо-запада на юго-восток. С обеих сторон дороги возвышаются острые камни гранита, переходящие в темные, почти черные массы базальта. Вершины гор увенчаны фантастическими образованиями из выветренных камней, которые принимают форму неприступных замков или цитаделей, охраняющих караванный маршрут.

Снова каменная пустыня – черный гравий Гоби. Верблюды идут в своем равномерном темпе, степенно поворачивая головы в поиске конца каменной пустыни, которая режет подошвы их ног. По пути мы встречаем большое количество фаллических изображений, вырезанных на маленьких белых камнях, лежащих на поверхности гравия. Монгольские погонщики уверяют нас, что создателями этих изображений были китайские торговцы.

Мы пытались пройти как можно больше. Как волшебны рассвет и закат в пустыне! Внезапно тени заката вспыхивают темно-фиолетовым, и огромная равнина светится фиолетовым сиянием. Через несколько секунд большая часть интенсивного блеска и цветов блекнет и обширное пространство пустыни погружается в фиолетовую темноту. На удивительно темном небе Центральной Азии появляются звезды. При исключительной сухости атмосферы они кажутся необычайно яркими, подобными тысячам ламп, горящих вокруг невидимого алтаря. К одиннадцати часам восходит луна и освещает своим мягким голубоватым светом пустыню – мертвое сердце Азии, покрытое мрачным черным камнем. К полуночи караван останавливается, ставятся палатки, и верблюды привязываются внутри лагеря.

Палящий жаркий день следует за тихой звездной ночью. Трудно себе представить обжигающий жар, излучаемый поверхностью камней пустыни. Мы решаем отправиться раньше, несмотря на высокую температуру, чтобы достигнуть скорее обещанного колодца. Верблюды, которые во время зимы способны путешествовать шесть или семь дней без глотка воды, в весеннее время сильно страдают от жажды. Они становятся сонными, и ветер разносит их протяжные крики. Их глаза становятся бесцветными и унылыми.

Мы отправились в путь около двух часов дня по едва видимой тропе, ведущей на юг. Со всех сторон простирается то же самое черное каменное царство. Мы идем весь день и вечер. Около полуночи останавливаемся, чтобы дать отдых утомленным животным. Никакие палатки не ставятся, и все проводят ночь под открытым небом. На рассвете мы загружаем верблюдов и снова движемся вперед. Некоторые из верблюдов так ослабели, что их приходится поить из наших фляг. К полудню высокая температура становится нестерпимой, и все в караване считают часы, приближающие нас к скалистому хребту, который простирается далеко к югу в туманной атмосфере палящей пустыни.

В четыре часа, после мучительного перехода по трудной местности, мы достигаем колодца Алтан-усу. Это место расположено у подножья массивного горного хребта с многочисленными сухими руслами рек. Около двадцати лет назад китайские золотодобытчики из Кансу имели обыкновение прибывать сюда и добывать золото, которое они находили в песке сухих русел рек. Обломки китайских лачуг указывают на то, что место было плотно населено. Теперь все опустело. Наши монголы говорят, что оно имеет дурную репутацию из-за убийств и других преступлений, совершенных здесь. Горные хребты Гоби изобилуют золотоносным песком, и в прошлом китайские старатели имели обыкновение посещать эти отдаленные места. После того, как Джа лама захватил этот район, добыча золота была прервана.

Алтан-усу и горы южнее ее часто посещались грабителями, и банды Джа ламы все еще действуют в многочисленных узких ущельях. Сильно пересеченная местность и запутанная система массивных скалистых холмов напоминает одну из границ Афганистана. Местность изобилует укрытиями для грабителей, используемыми всевозможными преступниками, которые заполонили торговые маршруты.

Поэтому мы решаем предпринять все возможные предосторожности и посылаем разведывательный отряд перед основной колонной каравана. С этого времени лагерь должен защищаться удвоенным количеством часовых в ночное время и все должно быть устроено так, чтобы в любой критической ситуации около половины охраны было готово к действию. Для этого решено, что половина людей будет спать вооруженными и одетыми.

На следующий день (9 мая) мы дали верблюдам краткий отдых и отправились в путь только в четыре часа дня. Дорога поднималась на плоский мыс и вела в узкое ущелье. В некоторых местах мы находили высушенную траву и следы лошадиных копыт. Очевидно, люди были недалеко. Наши проводники часто поднимались на близлежащие холмы и внимательно исследовали местность.

Наши разведывательные группы обыскивали ущелье перед колонной каравана и сообщали знаками, если проход был свободен. Некоторые из караванщиков, у которых не было оружия, несли палаточные шесты, помещенные в ружейные чехлы. С расстояния это выглядело, как будто бы целый караван был вооружен до зубов. Мы прошли мимо места бывшего лагеря, следов очагов из камня, куч аргала и лошадиного навоза. Навоз был все еще свежим, и все выглядело так, как будто лагерь был перемещен только за несколько дней до нашего прихода. Наши проводники сообщили, что во времена Джа ламы ущелье охранялось крепким фортом с вооруженными бандитами.

Мы пересекли крутой перевал, который вел через горы Артсегин-нуру, вступили на широкую каменистую равнину и остановились только в одиннадцать часов в полной темноте. Пока еще не встретилось никакой воды, хотя около лагеря располагалось сухое русло реки. На юге-юго-западе возвышался массивный Икхе Мацу Шань и его продолжение Бага Мацу Шань. Весь этот район был когда-то местом действий Джа ламы и его банд. Его бывшие последователи часто посещают близлежащие горы и часто грабят караваны, так как память о Джа ламе все еще живет среди его людей. Китайские власти из Аньси неспособны остановить разбой и предпочитают оставить все так, как есть.

Вокруг нашего лагеря мы находим многочисленные пустые патроны, напоминание о присутствии разбойников. Наш монгольский проводник-лама сказал, что на этом месте было большое сражение. Позже мы находим многочисленные скелеты мертвых лошадей и верблюдов в ложбине недалеко от нашего лагеря. Караван был уничтожен здесь.

Портнягин и я охраняли лагерь по очереди. При обходе лагеря мы обнаружили огромные фигуры ступ, построенные из белого булыжника на черном гравии. По словам монголов, это была работа пленников Джа ламы. Это место называется Сукхаи-Бом, оно получило свое название от кустов можжевельника, найденного недалеко отсюда.

Ночь была тихой, и мы не заметили ни людей, ни животных поблизости.

В путь мы отправились днем. Земля стала сырой, и мы проходили через большие участки земли, покрытые соляной коркой. Верблюды, чувствуя присутствие воды, передвигались быстрее. Все было тихо, так как караванные колокольчики были связаны, как предосторожность против возможных столкновений.

Мы послали наш разведывательный отряд вперед, чтобы найти место для лагеря на ночь. Высокие силуэты наших людей на верблюдах исчезли в темноте. Мы знали, что находимся недалеко от крепости Джа ламы, которая все еще была занята остатками его людей. Караван перестроился в компактную колонну, и наездники были выдвинуты, чтобы защитить фланги.

Внезапно мы увидели огонь, блеснувший на расстоянии. Был ли это лагерь кочевников, или это были наши люди? Караван остановился, и мы с Портнягиным отправились на разведку. Скоро мы услышали голоса наших людей, ориентирующие нас в темноте.

Мы решили остановиться здесь, так как местность была трудной для продвижения ночью. Был найден ручей с пресной водой, и мы могли напоить верблюдов. Через час маленький ровный участок земли был покрыт палатками и лагерь засветился в темноте, бросая вызов крепости, которая, как упоминалось выше, была недалеко отсюда.

Ночью лагерь охранялся удвоенным количеством караульных, а остальная охрана экспедиции получила строгий приказ быть готовой к любой опасности. Люди спали вместе с оружием. Ночь была исключительно темной из-за облаков, но соседние холмы казались полностью безлюдными.

Ранним утром мы довольно сильно удивились, неожиданно обнаружив устрашающий замок Джа ламы непосредственно к югу от нашего лагеря. Не было никаких сомнений в том, что необходимо занять замок, вместо того чтобы оставаться в лагере, так как в случае, если он занят грабителями, они могли бы легко напасть на наш лагерь. Ранним утром профессор Рерих решил разведать окружающую местность и занять форт. Следуя его инструкциям, я приказал половине нашей охраны сопровождать нас с Портнягиным к крепости. Люди, обычно весьма дисциплинированные, ответили дружным отказом. Они сообщили нам, что были готовы бороться против китайцев, тибетцев или монголов, но никогда не будут входить в крепость Джа ламы или драться с его людьми.

Все наши убеждения были тщетны, и мы должны были идти одни. Было решено, что мы должны подать знаки нашими винтовками с вершины сторожевой башни, в случае если крепость будет безлюдной. Выстрелы с нашей стороны означали бы, что мы встретились с каким-то сопротивлением. Мы быстро продвинулись и заняли первую сторожевую башню, откуда мы могли легко наблюдать за крепостью. Она казалась полностью безлюдной. Тогда мы вошли в первый внутренний двор. Мертвая тишина. Ни собак, ни людей, только кучи мусора, оставленные прежними жителями Второй двор был также пуст.

Крепость стоит на небольшом холме, тыльной стороной к невысокому гребню, который является частью Бага Мацу Шаня. Основное здание, которое служило резиденцией самого Джа ламы, представляет собой двухэтажный квадратный дом с плоской крышей, имеющий маленькие подобия башен, выступающих на каждом из четырех углов. К нему ведут два внутренних двора, окруженные высокими кирпичными стенами. Во внутренних дворах расположены помещения для охраны, конюшни и складские помещения. В самом доме большая дверь. На первом этаже – большой зал с очагом в центре. Маленькая каменная лестница ведет на второй этаж, где были расположены личные комнаты Джа ламы. Крепость выглядела совершенно запущеной. Комнаты и потолки почернели от пожара. Окна не имели рам, и состояние полов было такое, что они могли бы выдержать только двух или трех человек одновременно. Внутренние дворы были полны мусором и грязью, скелетами рогатого скота и собак.

Крепость была защищена несколькими концентрическими поясами стен с башнями. Соседние холмы и скалы, возвышающиеся над крепостью, были увенчаны сторожевыми башнями, каждая из которых, вероятно, имела свой собственный маленький гарнизон. Вне стен крепости – кучи отбросов и заброшенные каменные очаги, ведь во времена Джа ламы крепость была окружена огромным поселением бродяг, состоящим из нескольких сотен палаток. Теперь все разрушено, но монголы говорят, что люди Джа ламы все еще часто посещают это место, используя его как зимние жилища. Профессор Рерих сделал эскиз этого безлюдного замка, окутанного многочисленными легендами.

После исследования остальной части крепости и соседних сторожевых башен мы возвратились к первой из них и подали знак, что крепость пуста. Возвращаясь в лагерь, мы встретили нашу охрану, идущую в форт. Теперь, когда все знали, что он пуст, они решились осмотреть его.

Наши погонщики верблюдов обнаружили ниже в долине китайский караван из Коко-хото, направляющийся в Ку-ченг. Это были торговцы из Коко-хото, которые предварительно подписали " соглашение о неприкосновенности" с грабителями. Мы послали одного из наших людей, чтобы поговорить с китайцами. Он нашел в их палатке подозрительно смотрящего вооруженного торгута, который поинтересовался, сколько у нас людей и сколько оружия. Он, кажется, был одним из последователей Джа ламы, и его лагерь находился в холмах к западу от крепости. Он сообщил нашему человеку, что несколько семейств бывших разбойников живет по соседству. Он жаловался на недостаток снаряжения и использовал старое фитильное ружье, для которого он мог приготовить что-то сам. Его карабин Маузера лежит без дела в палатке, так как он не может обеспечить достаточно патронов к нему. Согласно его утверждениям, около двух сотен людей все еще укрываются в холмах к северу и юго-западу от Мацу Шаня.

Позже некоторые из разбойников пришли в наш лагерь. Их тела были прикрыты лохматыми шубами, и они носили меховые шапки или синие платки, повязанные вокруг головы. Их вооружение состояло из старых берданок, карабинов Маузера и устарелых фитильных ружей. Они живут за счет выращивания рогатого скота и охоты. Холмистый район вокруг Мацу Шаня изобилует дичью. Меха позже продаются на рынках в Аньси и Ю-мен шина или используются самими охотниками.

Наше оружие, кажется, произвело на разбойников сильное впечатление, и после короткого визита они ушли. Один из наших тибетцев имел неприятный опыт встречи двумя месяцами ранее с отрядом казаков-киргизов, прежде состоявших на службе у Джа ламы. Он пересекал Гоби около Алтан-усу с тибетским караваном, когда был задержан бандой вооруженных киргизов. Группа всадников появилась из-за небольшого холма, спешилась с лошадей и заняла позицию позади холма. Тибетцы были хорошо вооружены огнестрельным оружием и решились ответить на огонь. Нападавшие киргизы, вероятно, поняли их намерение и послали человека, чтобы поговорить по этому делу. После обычных вопросов о том, откуда караван идет и куда направляется, киргизы пригласили тибетцев выпить араки, или китайский коньяк, по случаю китайского Нового года. Тибетцы должны были принять приглашение, но выставили охрану на все время, и руководитель каравана спрятал маленький браунинг в своем большом рукаве. Киргизы оказались бывшими солдатами Джа ламы. По словам нашего тибетца, они были все хорошо вооружены берданками и карабинами Маузера. Они не стали вредить каравану и спокойно уехали.

Около трех часов дня мы разобрали лагерь и долго шли вдоль Бага Мацу Шаня. После двух часов пути мы вошли в узкую горную долину, протянувшуюся с севера на юг, и пошли вдоль берега маленькой речушки, называвшейся Балгунтай. Река пересохла, но говорят, что она несет значительный объем воды в течение сезона дождей. Мы разбили лагерь на ровном участке земли, ограниченном маленьким ручьем со свежей водой. Мы повстречали отряд торгутов, едущих на охоту, один из которых был нашим вчерашним знакомым. У одного из людей было отрезано правое ухо, и вся их компания выглядела неприятно. Наши люди восстановили свое мужество и смеялись над вооруженными торгутами. Торгуты информировали нас, что основная масса их людей скрылась на севере, так как они боялись наступления китайских отрядов генерала Фена, которые шли к Хами.

На следующий день первые шесть миль путь следовал по долине реки Балгунтай. Долина во многих местах предоставляла идеальные места для стоянок кочевников, с хорошими пастбищами и родниками. В верхней части долины мы нашли большой верблюжий караван, расположившийся лагерем. Это была часть того же самого каравана, который мы встретили за день до этого.

Недалеко от верхней части долины Балгантай мы наблюдали большое стадо горных козлов на вершине крутого уступа на западе долины. Оставшуюся часть пути тропа вела по бесплодным каменисто-песчаным холмам. Мы разбили лагерь на ночь на маленьком плато недалеко от большой гужевой дороги Коко-хото-Хами.

Утром мы продолжили наш путь по горной долине, которая постепенно расширялась в плоскую долину со скудной травой. Для нескольких семейств торгутов с гор Савур, южнее озера Зайсан на русско-китайской границе, долина служила пастбищем. Мы остановились поздно ночью у подножья крутого утеса, увенчанного разрушенной сторожевой китайской башней. Маленький ручей дал достаточный запас воды для нашего каравана.

Следующим утром мы поднялись на утес, чтобы исследовать башню. Мы должны были взобраться по гладкой поверхности и скользким камням, на которые было очень трудно наступать уверенно. От башни почти ничего не осталось, кроме части стены.

Мы разобрали лагерь после полудня и следовали по долине, которая незаметно сужалась в сухое русло реки. Монгольский проводник сказал, что река текла здесь во время сезона дождей.

Мы остановились на ночь около маленького ручья, вытекающего из-под камня, который был замечен маленьким китайским мяо. Раньше храм украшало несколько изображений из глины, но теперь все разрушилось на части и внутренняя часть храма стала грудой развалин.

15 мая мы оставили позади холмы Пей Шань, которые возвышаются севернее низины Кансу. Эти холмы были увенчаны разрушенной китайской сторожевой башней, которая когда-то защищала эти пустынные места. Под палящим солнцем караван перемещался прямо к югу через беспредельную каменистую пустыню. К востоку протянулся невысокий гребень По-хсиен Шаня. Далеко к югу поднимались неотчетливые контуры северного хребта Нань Шаня. Равнина засушлива, ни ручья, ни колодца, но на расстоянии можно было разглядеть проблески строений китайских деревень и садов. Мы приближались к провинции Кансу.

После заката воздух значительно охладился и наши превосходные верблюды ускорили темп. Здесь и там мы замечали глубокие следы колес от тяжелых китайских повозок. Поздно вечером мы достигли реки Аньси-гол, или Су-ло хо, которая течет к Тунь хуану и по берегам которой проходил древний китайский военный путь. Мы решили остановиться на пару часов, чтобы дать отдохнуть людям и верблюдам, и послали нашего монгольского проводника разведать место брода через реку. Палатки не были поставлены, и все отдыхали на верблюжьей поклаже вокруг костров лагеря.

Тишина нашего лагеря была нарушена большим стадом овец, которое направлялось в Аньси. Стадо было доверено пожилой монгольской женщине, которая сообщила, что ее народ принадлежал к калкха монголам, но много лет назад они жили на краю Кансу продажей овец и овечьей шерсти на рынках в Аньси и Сучоу. Проводники посоветовали нам, что будет лучше для нас и наших верблюдов пересечь реку ночью, а горячую низину Кансу – во время прохладных утренних часов.

К трем часам дня караван бесшумно подошел к реке. Берега реки были покрыты песчаными дюнами, которые напомнили нам реки в далеком Китайском Туркестане. Русло Су-ло хо было очень широко, а дно – песчаным, но, к счастью для нас, река пересохла, т. к. вся вода ушла в каналы для орошения полей. Переправившись через реку, мы оказались на большой великолепной дороге, соединяющей Китай с отдаленной провинцией Шин-чан. Некоторое время мы следовали вдоль глубокого оросительного канала, который лежит к югу от дороги, и почти вошли в город Аньси, но тогда наши проводники внезапно решили повернуть обратно и пересечь канал где-нибудь вне города. Снова вся колонна каравана повернула и шла по своему следу, пока мы не нашли место переправы около китайской деревни.

Прекрасная дорога, соединяющая Пекин с Урумчи, столицей нового доминиона, представляет собой многочисленные глубокие следы колес. Здесь, около Аньси, она выглядела точно так же, как и в других частях Китайского Туркестана. Мы ожидали увидеть отряды, движущиеся по дороге, но не увидели никого, хотя нам говорили об их присутствии в большом количестве по маршруту. В этот ранний час дорога была совершенно безлюдна. Телеграфная линия на маленьких несчастных столбах следует вдоль дороги, соединяющей Ших-чан с Пекином.

Мы разбили лагерь около полудня в маленьком лесу, растущем по берегам притока реки Су-ло хо. Нирва ушел повидаться с некоторыми из его китайских друзей в деревне поблизости, а караван отдыхал в тени леса. Жара была угнетающая, и желтая завеса, оставленная позади прошедшей песчаной бурей, висела над местностью. Нирва вернулся в четыре часа с сообщением, что вдоль маршрута в Ших-пао-чьенг все благополучно и что мы должны отправиться в путь немедленно, чтобы достигнуть места назначения в течение дня.

Верблюды были загружены, и караван еще раз начал движение через горячую равнину у подножья Нань Шаня. Ни ветра, ни облаков, чтобы снизить дневную жару! Верблюды перемещались медленно, и часто испускаемый ими протяжный крик означал, что животные были измучены. Теперь они быстро теряли свою шерсть, и это причиняло нам много беспокойства. Способны ли мы достигнуть Ших-пао-чьенга прежде, чем начнем терять верблюдов? Люди должны были защитить их глаза ветвями деревьев, чтобы уменьшить ужасные отблески пустыни. После двух часов исключительных стараний мы вошли в узкое песчаниковое ущелье и пересекли небольшую седловину, которая отделяла низину Кансу от горной местности системы Нань Шаня. В горах стало значительно прохладней, и животные удвоили свой темп с возобновленной энергией. Мы спустились в широкую заболоченную долину. К югу от нее возвышался внушительный снежный пик Цаган Чулута. В долине располагались несколько монгольских лагерей и стада лошадей; рогатый скот и овцы оживляли картину. Мы разбили лагерь за пределами одного из монгольских поселений, на сухом участке земли.

Монголы вышли нас встречать и были чрезвычайно дружественны. Это были калкха монголы из хошуна Дайчинг-Вонг, которые иммигрировали в Кансу приблизительно десять лет назад. Они жили за счет выращивания рогатого скота и также поставляли животных китайским путешественникам, которые шли из Аньси в Ших-пао-чьенг. Среди них жили несколько торгутов с Ецин-гола, и одного из них мы приняли на службу в нашу охрану. В палатках монголов мы видели нескольких дед-монголов из Цайдама. Они живут выше в горных долинах и редко приходят к северным склонам Нань Шаня. Здесь мы купили нашу первую лошадь, драгоценную покупку, которая верно служила экспедиции долго, как Чу-на-кхе на тибетском нагорье, которая там и умерла от голода и солнца.

Наш доктор, который был одет в фиолетовое монгольское одеяние тибетских пуру, был принят всеми за ламу, и люди приходили просить благословения у него. В каждом лагере была большая потребность в докторе и его аптечке. Мы поставили только две палатки, а остальная часть отряда спала под открытым небом. Это была замечательная звездная ночь с видом на снега Цаган Чулута, ясно выделяющиеся на темном опаловом небе.

На следующий день мы начали движение поздно, к закату, и пересекли каменистую равнину, которая отделяла нас от гор. Расстояние от лагеря до подножия горы кажется пустяковым, но нам потребовалось полных три часа, чтобы пересечь равнину. Наше место назначения было Ших-бочен-ама, или вход в ущелье реки Ших-пао-чьенг. После вхождения в ущелье полноводной реки тропа следовала по левому берегу. Кусты ивы и тополя росли на плоских уступах. Мы остановились около одиннадцати часов на покрытом травой уступе, защищенном прекрасным старым тополем. Воздух был чудесно прохладен, и мы все отдыхали после гнетущей жары Кансу.

Следующим утром мы продолжили движение по речному ущелью, которое расширялось, как только горы по обеим сторонам отступали. У нас произошел неприятный случай с верблюдами, и все дело могло бы легко закончиться бедствием, так как невозможно управлять караваном испуганных верблюдов. Мы спокойно двигались по тропе, когда внезапно маленький осел выскочил из кустов. Этого было достаточно для верблюдов. Передний верблюд подскочил, сбросил наездника и побежал в панике к краю долины. Остальные верблюды последовали его примеру; некоторые сбросили свои грузы, остальные галопировали за первым. Было удачей, что верблюд госпожи Рерих и остальные наши ездовые верблюды были вовремя остановлены и не убежали. Сидя верхом на нашей новой лошади, я мог видеть, что отряд нашего первого верблюда с некоторыми из наших людей исчезает в оживленном галопе за невысоким уступом горы. Я поторопился к месту действия, чтобы найти погонщика верблюдов, лежащего без сознания на тропе, и остальных верблюдов, сбрасывающих грузы. У бедного погонщика был серьезный сердечный приступ после падения, и ему была необходима врачебная помощь. После больших усилий остальные погонщики и наши люди овладели верблюдами, но потребовался почти полный час прежде, чем мы привели все снова в походный порядок. Многие верблюды сильно кровоточили, так как носовые палки, с помощью которых верблюды были привязаны друг к другу, порвали их ноздри.

Сразу за большой китайской фермой мы вошли в прекрасный еловый лес, недалеко от каменных башен с древним каменным изображением Майтрейи, вероятно, относящегося к периоду, предшествующему десятому столетию На пути в Монголию Далай лама объявил, что это каменное изображение появилось чудесным образом на поверхности камня, и заказал маленькую часовню, которую нужно было установить над ним. Изображение представляет собой стоящего Майтрейю, и теперь оно является объектом поклонения среди местных монголов.

После прохождения китайской фермы с ее тенистым лесом мы повернули на юго-запад через песчаное плато и пошли по местности, пересеченной невысокими песчаными валами. На нашем пути мы снова встретили реку, которую при нашем движении мы переходили, по крайней мере, десять раз. Недалеко от реки мы встретили прекрасно выглядящего дед-монгола, едущего на большом верблюде. Он носил темно-синий халат, отороченный мехом выдры, и маленький белый фетровый головной убор своего племени. Его сопровождала жена, едущая на лошади. У них украли верблюда, и они ехали ловить вора.

После краткой беседы с парой монголов, которые оказались старыми знакомыми монгольских проводников и тибетца, мы продолжили движение. Монгол сообщил нам хорошие новости о Ших-пао-чьенге. Глава монголов оставался в оазисе и имел много хороших верблюдов в своем распоряжении.

Песчаниковые холмы становились все выше и выше, и их выветренные и разрушенные вершины напоминали фантастические замки и цитадели. Недалеко отсюда в этих холмах расположены маленькие Чен-фо-тон, или пещеры Тысячи Будд, посещенные сэром Аурелом Стейном во время его второй экспедиции в 1908-1909 гг.

Мы разбиваем лагерь поздно вечером на маленьком плато на берегу реки. На другом берегу блистают огни лагеря большого китайского каравана из Ю-мен шина, маленького городка восточнее Аньси. Китайские торговцы из Кансу проводят летние месяцы, торгуя среди монгольских племен в более высотных долинах Нань Шаня. Они содержат свои собственные большие караваны верблюдов и перемещаются с места на место, продавая китайские шелка, европейскую ткань, металлическое оборудование, рис, муку, получая в обмен верблюдов, овец, овечью шерсть, рогатый скот и лошадей. Вся торговля производится посредством обмена и, в значительной степени, основана на кредите, но не до такой степени, как в Кхалка Монголии до независимости. В окрестностях большого монгольского поселения или палаток старшин вы всегда найдете синюю палатку китайского торговца.

На следующее утро мы рано отправились в путь, и к десяти часам колонна каравана двигалась по речной долине. Растительность была все еще скудной. То здесь, то там росли кусты можжевельника и маленькие кусты ивы. Ущелье расширилось, и мы еще раз восприняли на расстоянии волшебство Цаган Чулута. Перед ним простиралась обширная равнина – оазис Ших-пао-чьенг. На нашем пути мы прошли несколько полей, обрабатываемых несколькими китайскими поселенцами, которые арендуют землю у местного главы монголов. Река разветвилась в многочисленные каналы, которые разрезали болотистую равнину. Позади темной линии оазиса лежали большие пространства пестрого гравия со скудными кустарниками. Я проехал вперед, чтобы найти место для нашего лагеря. С большими трудностями мы прошли через болота оазиса. Несколько раз верблюд нашего тибетского проводника тонул по колено и моя собственная лошадь падала в грязь. После часа поисков мы находим временное место для лагеря на песчаном плато, возвышающемся над одним из многих притоков реки. Остальная часть колонны каравана медленно перемещается в лагерь, и мы ставим наши палатки. Это был конец нашей поездки на верблюдах, и мы должны были позволить погонщикам идти и снимать грузы. Один из погонщиков был болен в течение нескольких дней и теперь попросил нашего доктора дать ему какое-нибудь лекарство. Доктор обнаружил у него пневмонию и слабое сердце. У этого человека не было надежды на выздоровление, и он умер на следующий день.

В тот же день нашего прибытия нас посетил местный монгольский старшина Мачен, толстый человек лет пятидесяти с хитрым взглядом. Он сообщил, что готов помочь экспедиции и даже может снабдить ее верблюдами и лошадями для поездки в Нагчу. Также он сказал, что в Ших-пао-чьенге довольно трудно найти достаточно провизии, но он может нам помочь получить продовольствие из Аньси или Чанг-ма пао-тзу, крупного китайского поселения на востоке оазиса. Мы расстались хорошими друзьями, и он обещал посетить нас на следующий день.