О реализме в театральном искусстве, о правде

О борьбе с рутиной, о правде

“Рутиной называют театральность, то есть манеру ходить и говорить как-то особенно на театральных подмостках. Если так, то не следует путать рутину с необходимыми условиями сцены, так как последняя требует, несомненно, чего-то особенного, чего не находится в жизни. Вот тут-то и задача: внести на сцену жизнь, миновав рутину (которая убивает жизнь) и сохранив в то же время сценические условия. Вот это и есть главная и, может быть, одна из последних трудностей для актера. < …> Если удастся пролезть через это ущелье – между рутиной, с одной стороны, и сценическими условиями, с другой, – попадешь на настоящую жизненную дорогу.

Эта дорога без конца, в ней много интересного, много простора для выбора, словом, есть где разгуляться и развиться таланту”.
(Художественные записи. – С. 115.)

О стремлении к подлинной художественной правде

(Моя жизнь в искусстве. – С. 212.)

Натуральное, нормальное, естественное состояние на сцене – основа работы

(Там же. – С. 212–213.)

О “внутреннем реализме”

“Линия интуиции и чувства направила нас к внутреннему реализму. От него мы естественно, сами собой пришли к тому органическому творчеству, таинственные процессы которого протекают в области артистического сверхсознания. Оно начинается там, где кончается и внешний, и внутренний реализм. Этот путь интуиции и чувства – от внешнего через внутреннее к сверхсознанию – еще не самый правильный, но возможный”. (Там же. – С. 225–226.)

О правде и вере

“Но вот является творческое “если бы”, то есть мнимая, воображаемая правда, которой артист умеет верить так же искренно, но с еще большим увлечением, чем подлинной правде. Совершенно так же, как верит ребенок в существование своей куклы и всей жизни в ней и вокруг нее. С момента появления “если бы” артист переносится из плоскости действительной реальной жизни в плоскость иной, создаваемой, воображаемой им жизни. Поверив ей, артист может начать творить.

Сцена – правда, то, во что искренно верит артист; и даже явная ложь должна стать в театре правдой для того, чтобы быть искусством < …> Оказывается, что чувство правды, точно так же, как и сосредоточенность и мышечная свобода, поддается развитию и упражнению”. (Там же. – С. 304–305; см. также с. 315–316.)

“Реализм быта” и “реализм внутренней правды жизни человеческого духа”

(Статьи, речи, беседы, письма. – С. 419.)

“О пустом актерском глазе, неподвижном лице, глухом голосе”

(Работа актера над собой. – С. 251.)

О наигрыше, об игрании чувств и действий

“Обыкновенно актеры поступают иначе. Одни, актеры-ремесленники, заботятся о действии, но только не о жизненном человеческом, а об актерском, театральном, проще говоря, о наигрыше. Другие актеры, интуиции и чувства, заботятся не о действии и не о тексте, а непременно о подтексте. Они его выжимают из себя, если он сам не приходит, и от этого насилия, как всегда, попадают на наигрыш и ремесло.

Таким образом, пусть актер создает действие плюс действенный текст, а о подтексте не заботится. Он придет сам собой, если актер поверит в правду своего физического действия”. (Режиссерский план “Отелло”. – С. 232–233.)