А вот сейчас пойдёт веселье так веселье.

Мы услышали радостные возгласы, выстрелы, музыку — посреди Сада праздник был в самом разгаре.

— Я, пожалуй, останусь здесь, подожду вас, — печально сказал Скалотяп. — Там так шумно!

— Хорошо, — сказал Фредриксон. — Только смотри не потеряйся.

Мы остановились на краю открытой зелёной лужайки, заполненной верноподданными Самодержца. Они скатывались с горок, кричали, пели, бросали друг в дружку гранаты и сосали сахарную вату. Посреди лужайки стоял большой круглый дом с развевающимися вымпелами, он был полон белых коней в серебряной сбруе и весело кружился.

— Что это? — восхищённо воскликнул я.

— Карусель, — ответил Фредриксон. — Я же показывал тебе чертёж этой машины. Сечение неужели не помнишь?

— Но то выглядело совсем иначе, — возразил я. — А здесь и кони, и серебро, и вымпелы, и музыка!

— И шестерни, — добавил Фредриксон.

— Не угодно ли господам соку? — спросил рослый Хемуль в фартуке, который был ему решительно не к лицу (я всегда говорил, что у хемулей нет вкуса). Он налил нам по стакану и с важным видом сказал.

А теперь вы должны пойти поздравить Самодержца. Сегодня ему исполнилось сто лет!

С противоречивыми чувствами взял я стакан и возвёл глаза на трон Самодержца. Вот он сидит предо мной во всей своей морщинистой красе и совсем не такой, как я. Не могу изъяснить, что я испытал — разочарование или облегчение. Возвести глаза на трон это целое событие, торжественное и важное. У каждого тролля должно быть что-нибудь такое, на что надо смотреть снизу вверх (и, разумеется, сверху вниз), что-нибудь этакое, внушающее почтение и благородные чувства. А то, что я увидел, был Король с короной набекрень и цветами за ушами. Король, который хлопал себя по коленкам и притопывал в такт музыке, аж трон подскакивал! Под троном у него был ревун[3], и он то и дело пускал его в ход, когда хотел чокнуться с кем-нибудь из своих верноподданных. Не скрою, я был ужасно смущён и удручён.

Но вот ревун проревел и смолк, и Фредриксон сказал:

— Имеем честь поздравить. С первым столетием.

Я взял хвост на караул и ненатуральным голосом сказал:

— Ваше Величество Самодержец, дозвольте беглецу с дальних берегов принести вам пожелание счастья. Эту минуту я запомню надолго!

Король удивлённо посмотрел на меня и хихикнул.

— Ваше здоровье! — сказал он. — Вы промокли? Что сказал бык? Только, ради бога, не уверяйте меня, будто никто из вас не провалился в бочку с сиропом. О, как славно быть королём!

Король устал от нас и реванул ревуном.

— Эй, верные мои люди! — вскричал он. — Остановите кто-нибудь эту карусель. Все — сюда! Начинаем раздачу призов!

Карусель и качели остановились, прибежали все те, кто нашёл яйца.

— Семьсот первый! — крикнул король. — Кто нашёл семьсот первый?

— Я, — сказал Фредриксон.

— Извольте! Пользуйтесь на здоровье, — сказал Самодержец и протянул ему чрезвычайно красивый лобзик, именно такой, о каком Фредриксон давно мечтал. Затем стали выкликать другие выигравшие номера; верноподданные длинной вереницей выстроились перед троном, смеялись и болтали. Всяк сверчок и зверок что-нибудь да выиграл.

Супротивка и Зверок-Шнырок сложили свои призы рядком перед собой и налегли на них, ибо призы состояли главным образом из шоколадных драже, марципанов в виде хемулей и роз из сахарной ваты. А Фредриксон держал на коленях целую кучу полезных, но неинтересных вещей, главным образом инструменты.

Наконец Самодержец взошёл на трон и крикнул:

— Дорогой мой народ! Дорогие мои придурковатые, сварливые и неразумные верноподданные! Вы получили как раз то, что вам лучше всего подходит, и большего не заслуживаете. Руководствуясь своею столетней мудростью, мы прятали яйца в тайниках трёх родов. В тайники первого рода попадают, когда тыркаются без толку во все стороны или слишком ленивы, чтобы искать, и в этом случае призы съедобны. Тайники второго рода находят, когда ищут спокойно, методично и рассудительно. Такие призы на что-нибудь да годятся. Зато в тайники третьего рода можно попасть, лишь обладая воображением. Такие призы вовсе ни на что не годятся. Слушайте же, вы, неисправимые дорогие придурковатые верноподданные. Кто искал яйца в самых фантастических тайниках? Под камнями, в ручьях, на верхушках деревьев, в бутонах цветов, у себя в карманах или в муравейниках? Кто нашёл яйца под номерами шестьдесят семь, четырнадцать, восемьсот девяносто, девятьсот девяносто девять, двести двадцать три и двадцать семь?

— Я! — крикнул я с такой силой, что аж подскочил на месте и тут же сконфузился.

А вслед за мною кто-то ещё, уже не так громко, выкликнул:

— Девятьсот девяносто девятый!

— Выступи вперёд, бедняга тролль, — сказал Самодержец. — Вот тебе ни на что не пригодное вознаграждение для мечтателя. Нравится оно тебе?

— Страшно нравится, Ваше Величество, — выдохнул я из себя и впился глазами в приз.

Двадцать седьмой был, бесспорно, наилучший — украшение для гостиной, пенковый трамвайчик на коралловой подставке. На передней площадке прицепного вагона можно было хранить английские булавки. Шестьдесят седьмой номер была инкрустированная гранатами мутовка для сбивания шампанского. Ещё я выиграл акулий зуб, законсервированное колечко дыма и разукрашенную ручку к шарманке. Можете себе представить, как я был счастлив?!

И можете ли вы понять, дорогие читатели: я почти простил Самодержцу, что он вёл себя так не по-королевски, более того — он вдруг предстал в моих глазах настоящим славным Королём.

— А что мне? — крикнула дочь Мимлы (нечего и удивляться, что это она нашла приз девятьсот девяносто девятый).

— Крошка Мимла, — серьёзно сказал Король. — Ты должна поцеловать Нас в нос.

Дочь Мимлы взобралась на колени к Самодержцу и поцеловала его в его старый самодержавный нос, меж тем как все прочие кричали ура и поедали свои призы.

Это был Праздник Сада с размахом. С наступлением сумерек повсюду в Парке Сюрпризов засветились разноцветные фонари, начались танцы, затеялись веселые потасовки. Самодержец раздавал воздушные шары, открывал большущие бочки с сидром, повсюду горели бивачные костры, на которых варили суп и жарили колбасу.

Прохаживаясь между гостей, я заметил большую мимлу, которая, казалось, состояла всецело из округлостей. Я приблизился к ней, отвесил поклон и сказал:

— Прошу прощения, возможно ли, что вы та самая Мимла?

— Та самая! — ответила Мимла и засмеялась. — Елки-палки, чего только я не ела! Очень жаль, что ты получил такие чудн ы е прибытки!

— Чудн ы е?! — воскликнул я. — Что может быть лучше ни к чему не пригодного вознаграждения для мечтателя. И учтиво добавил: — Естественно, ваша дочь получила главный приз.

— Она честь семьи, — гордо согласилась Мимла.

— Так вы больше не сердитесь на неё? — спросил я.

— Сержусь? — удивилась Мимла. — С какой стати? Мне некогда сердиться. У меня не то восемнадцать, не то девятнадцать детишек, их надо обстирывать, укладывать спать, одевать, раздевать, кормить, просмаркивать, утешать и морра знает, что еще. Нет, мой юный друг, мне приходится куда как весело!

— А что ваш уникум-брат? — продолжал я беседу.

— Брат? — спросила Мимла.

— Да, дядюшка вашей дочери, — пояснил я. — Тот, что спит в своей рыжей бороде. (Слава те, Господи, я ни словом не обмолвился о мышах, что жили в бороде.)

Мимла расхохоталась во всё горло и сказала:

— Ну и доченька у меня! Она всё наврала! Насколько мне известно, у неё вовсе нет никакого дядюшки. Ну пока, охота покружиться на карусели.

С этими словами Мимла сгребла в охапку столько своих детишек, сколько вместилось, и шагнула к одному из красных сидений, которое влёк за собой серый в яблоках конь.

— Уникум-мимла, — сказал Супротивка с неподдельным удивлением.

На спине коня сидел Зверок-Шнырок с каким-то странным выражением на лице.

— Как дела? — спросил я. — Тебе невесело?

— Ничего, спасибо, — пробормотал Зверок-Шнырок. Мне жутко хорошо. Вот только всё кружишься, кружишься, и становится как-то не по себе…

— Сколько кругов ты уже накружил? — спросил я.

— Не знаю, — уныло ответил он. — Много-много!

— Прошу прощенья, но я должен! Может, мне больше никогда в жизни не придется кружиться на карусели… О, она опять завертелась!

— Пора домой, — сказал Фредриксон. — Где Король?

Но Самодержец был увлечён катанием с горок, и мы тихо-мирно удалились. Один только Супротивка остался. Он заявил, что они с Мимлой собираются качаться на качелях до самой зари. На краю лужайки мы нашли своего Скалотяпа. Он дрых, зарывшись в мох.

— Привет, — сказал я. — Ты не пойдёшь получать свои призы?

— Призы? — удивлённо моргая, переспросил Скалотяп.

— Ну да, яйца, которые ты нашёл, — сказал Фредриксон. Ты набрал их целую дюжину.

— Я съел их, — сконфуженно сказал Скалотяп. — От нечего делать, пока я вас ждал.

Очень интересно, что выиграл бы Скалотяп и кому достались его призы. Возможно, Самодержец приберег их до своего следующего столетнего юбилея.

Муми-папа перевернул страницу и сказал:

— Глава шестая.

— Погоди минутку, сказал Снусмумрик. — А мой папа любил ту мимлу?

— Спрашиваешь! — ответил Муми-папа. — Насколько мне помнится, они бегали вместе как угорелые и смеялись до упаду.

— Он любил её больше, чем меня? — спросил Снусмумрик.

— Но ведь тебя тогда ещё не было на свете, — отвечал Муми-папа.

Снусмумрик фыркнул, натянул шляпу на уши и отвернулся к окну.

Муми-папа поглядел на него, поднялся, мягко прошлёпал к угловому шкафу и долго рылся там на верхней полке. Вернулся он с длинным, блестящим акульим зубом.

— На, — сказал он, — твой папа часто любовался им.

Снусмумрик поглядел на акулий зуб.

— Красивый, — сказал он. — Повешу над своей постелью. А он ушибся, когда бык швырнул его в розовый куст?

— Нет, — ответил Муми-папа. — Супротивка мягкий, как кошка, да к тому же рога у быка были чучельные тоже, мягкие.

— Ну а что сталось с другими выигрышами? — спросил Снифф. — Трамвайчик-то стоит под зеркалом в гостиной, а где всё остальное?

— Н-да, шампанского-то мы никогда не пили, — словно спохватившись, сказал Муми-папа. — Так что мутовка, наверное, всё время пролежала в ящике кухонного стола. А кольцо дыма растаяло, годы-то или…

— А разукрашенная ручка к шарманке! — воскликнул Снифф.

— Н-да, — сказал Муми-папа. — Если б только я знал, когда у тебя день рождения. Да только твой папа всё время пропадал неизвестно где с календарём.

— А как же мои именины! — умолял Снифф.

— Ладно, будет тебе на именины подарок, но пока это покрыто тайной, — сказал Муми-папа. — А теперь тихо, читаю дальше.