Глава 19. – Отца своего Лешко, прозванного в народе Белым, сына Казимира Справедливого, я почти не помню

– Отца своего Лешко, прозванного в народе Белым, сына Казимира Справедливого, я почти не помню. Знаю, что был отец одним из сильнейших польских князей. Считаться с ним вынужден был даже его брат Конрад Мазовецкий. И сын Болеслава Высокого Генрих Бородатый – бывший правитель Силезии. И Владислав Второй, Ласконогий, прозванный также Великим, – тот, что сражался с Владиславом Одоничем за Великопольское княжество. И другие удельные князьки помельче. Да, с Лешко Белым считались и боялись его. Краковский стол Малопольского княжества при отце возвысился настолько, что самые мудрые паны пророчили долгожданное объединение под его началом многострадальных польских земель, погрязших в междоусобных войнах. Возможно, Лешко Белый действительно смог бы подчинить гордых соседей и стать всепольским князем, но убили его. Подло, предательски, когда мне было всего три года.

– Убили?! – Василий удивленно вскинул брови. – И кто же осмелился нанести удар столь могущественному князю?

– О, наивный русич. Ты совсем не искушен в политике. Иначе тебе было бы хорошо известно: чем могущественнее правитель, тем больше у него врагов. Особенно в тот период, когда могущество должно вот‑ вот усилиться во сто крат. Убили Лешко Белого люди предателя Святополка – властителя далеких поморских земель. Святополк являлся вассалом отца, но преступил клятву верности и напал на своего господина… Однако ты прав, Вацлав. Сам коварный Святополк ни за что не решился бы умертвить краковского князя без поддержки влиятельных покровителей. А покровителем таким мог стать кто угодно. Одни говорят о князе Великопольских земель Владиславе Одониче, женатом на сестре Святополка Ядвиге. Другие утверждают, что Лешко Белого убили по наущению бывшего силезского князя Генриха Бородатого, который, как и отец, мечтал объединить всю Польшу под своим началом.

Бурцев старался уследить за ходом мысли собеседницы, что было непросто. Как только вмещала такая небольшая территория столько особ княжеского рода. Не мудрено, что живут они здесь, как скорпионы в банке.

– Но почему‑ то мало кто вспоминает о брате Лешко – моем дяде Конраде, князе Мазовии и властителе Куявии, – продолжала Аделаида. – А зря!

Ее глаза блеснули ненавистью. Вот, значит, на кого у панночки зуб, вот кого она подозревает в гибели отца! Или тут другое?

– А ведь есть еще жена Лешко Белого и моя родная мать Грымыслава Луцкая! – Девушка тяжело задышала.

Вот те на! Еще и женщина замешана! И не абы какая!

– Погоди, Аделаида, ты хочешь сказать, что…

– Что моя мать в сговоре с Конрадом Мазовецким настроила Святополка на убийство своего мужа и моего отца.

Бурцев с ожесточением потер лоб. В фамильном шкафу этой знатной семейки прячется свой скелет. Не скелет даже – скелетище. А он‑ то считал, что брат, изничтожающий брата, жена, сживающая со света собственного мужа и дочь, ненавидящая мать, – удел бульварных романов и сериалов для домохозяек.

– Опомнись, княжна! Зачем твоей матери понадобилась смерть твоего отца?!

– Да потому что терпеть она не могла Лешко Белого! – Кулачки Аделаиды сжались. – А любила Конрада. Безумно любила и давно! Но вынуждена была выйти замуж за отца. Династический брак. Разумеешь, глупый русич?!

Вообще‑ то Бурцев разумел плохо.

– А Конрад что же?

– Дядя тоже женился. На Агафии – дочери черниговского князя Святослава. Мазовецкому правителю нужен был этот марьяж, чтобы укрепить свои позиции. Обе свадьбы сыграли в один год.

– Марьяж? Ну да, конечно… Жениться по любви не может ни один король.

– Мне горько говорить об этом, но мать тайно встречалась с Конрадом. Их встречи участились, когда краковский стол начал набирать силу. Дядя, ослабленный северными войнами с прусами и ятвягами, опасался, что отец подомнет Мазовию под Малую Польшу. Потому ему были выгодны эти свидания.

Грымыслава стала одновременно любовницей Конрада и мазовецким шпионом в самом сердце Малопольского княжества. И она была только рада оказать содействие в убийстве мужа. Именно моя мать убедила отца поехать на встречу с предателем Святополком. Да еще уговорила Лешко не брать с собой большую дружину, и она же обещала Святополку награду и покровительство за нарушение вассальной клятвы.

Снова по лицу Аделаиды покатились слезы.

О времена, о нравы! Бурцев вздохнул. Конечно, если политика перемешана с любовью и адюльтером, всякое может быть. Однако голословно заявлять такие вещи и, тем более, безоговорочно верить в них – слишком не разумно. Нужны факты, доказательства, свидетели.

– Есть свидетель, – вспыхнула Аделаида, обиженная недоверием Бурцева. – Мой опекун, воевода Кракова Владислав Клеменс. Достойнейший человек. Он, как и подобает вассалу, всегда хранил верность отцу. Но о предательских кознях против Лешко Белоузнал слишком поздно. После смерти отца к Грымыславе прибыл Конрад. Якобы выразить соболезвования. Заговорщики, добившись своего, утратили бдительность, и воевода случайно подслушал беседу Конрада с матерью.

– И? – нахмурился Бурцев.

– И решил рассказать все услышанное детям своего господина. То есть мне, моему брату Болеславу и сестре Саломее.

– Гм, странно тогда, что вы, детишки, вообще уцелели. Раз уж пошла такая пьянка, заговорщики запросто могли бы вырезать весь род Лешко Белого и посадить в Кракове своего ставленника.

– Не все так просто, Вацлав. Открытые убийства и захват власти силой годятся не всегда. Соседние полькие княжества не признали бы прав нового властителя. Малопольские паны и народ тоже вряд ли присягнули бы на верность мазовецкому наместнику. К тому же у Конрада появился бы сильный противник в лице венгров. Ведь моя сестра Саломея состоит в браке с венгерским королевичем Кальманом Галическим.

– Как же тогда смог ваш воевода переговорить с твоей сестренкой? Отправился в Венгрию, что ли?

– А никак не смог. Саломея до сих пор ничего не знает. Мой брат Болеслав тоже. Ему было девять лет, когда погиб отец, так что брата сразу окружили люди, верные Грымыславе и Конраду. Сам же Конрад стал его законным опекуном. Быть опекуном малолетнего князя очень выгодно, Вацлав. Поскольку после смерти Лешко Белого Краковский стол унаследовал Болеслав, Конрад Мазовецкий получил возможность управлять через него всей Малой Польшей. Мой дядя теперь всячески оберегает брата от любого влияния извне. В общем, пробиться к Болеславу у Владислава Клеменса не было никакой возможности. Без особого пригляда оставалась только я. И воевода упросил мать отдать меня ему на воспитание. Мать не возражала – отдала. Как она сама сказала, «до поры до времени».

– То есть как это понимать – мать отдала. Какая ж мать отдаст свое дите?

Аделаида залилась краской. Да, нелегко даются эти признания княжне.

– А я ей была не нужна. Грымыслава вообще болезненно относилось ко всему, что напоминало ей об отце. Любила‑ то она всю жизнь Конрада, а ложе делила с Лешко. Такова уж обязанность у княгинь: производить на свет наследников и девиц княжеского рода для выгодных династических браков. А я уродилась в отца. Похожа на него, как две капли. Вот и возненавидела меня мать люто с самого детства. Болеслав и Саломея – те больше на Конрада смахивают. Может, они его дети и есть – кто ж знает. А мне вот не повезло. Да еще и имя мое…

– А что с именем?

Аделаида вздохнула:

– Отец ведь тоже любил не свою законную жену, а княжну Агделайду – сестру покойного нынче князя Силезии Генриха Бородатого. И она любила Лешко. Даже, по слухам, встречалась с ним тайком пару раз. Да только отец ее Болеслав Высокий не пожелал выдать свою единственную дочь за молодого краковского князя: враждовал он тогда с Малой Польшей, в память о той любви Лешко Белый и назвал меня Агделайдой. Конечно, мамочке это не понравилось.

Бурцев встряхнул головой. Он вконец запутался в плетениях родословных и адюльтерах. Аделаида не умолкала:

– Мою участь Конрад и Грымыслава предрешили года назад. Уже тогда меня пророчили в жены сына Конрада – моему кузену Казимиру, князю Куявии. К счастью, сам Казимир тогда не горел желанием связывать свою жизнь со мной. Он в то время слишком увлекся дочерью Генриха Благочестивого Констанцией Силезской. Причем настолько, что пошел даже против воли отца, заявившись свататься к ней. Конрада взбесил тот поступок Казимира. В ярости повесил Яна Чаплю – наставника своего своенравного сына, который выполнял функции посредника между Казимиром и Констанцией. Свой гнев Конрад впоследствии объяснял нежеланием потворствовать кровемесительному браку, поскольку Казимир состоял с Констанцией в четвертой степени родства. Однако основнная причина заключалась в другом: по замыслу родителя, Казимир должен был жениться только на мне. Причем я, между прочим, прихожусь ему двоюродной сестрой. Но это обстоятельство ничуть не смущает Конрада. И я догадываюсь, почему. Если у меня и Казимира родится наследник, Конраду Мазовецкому не потребуется опекунство над Болеславом, которое рано или поздно должно закончиться. Брат может, к примеру, умереть от внезапной «хвори», внук Конрада унаследует Малую Польшу.

– Слушай, а почему бы Конраду просто не взять в жены твою мать и самому не родить наследника?

– Я же говорила – Конрад уже женат. На Агафи черниговской. И портить отношения с ее родствениками он не желает. К тому же мазовецкий князь и Грымыслава уже слишком стары, чтобы заводить наследников. Потому и мечтают повязать брачными узами меня и Казимира.