Марк Ларсон. Архитектура Боллингена

Этот дом повествует о собственной истории на языке архитектуры. Первая очередь проекта была начата в 1923 году, результатом стало нечто вроде Примитивной хижины. Эта часть проекта также носила название «материнская башня», поскольку сам Юнг связывал ее возведение со смертью своей матери (Hannah, с. 156). По описанию Юнга, он «собирался строить не дом, а лишь какую-нибудь одноэтажную времянку, круглую, с очагом посередине и кроватями вдоль стен. Мне виделось что-то вроде африканской хижины, в центре которой, обложенный камнями, горит огонь, средоточие всего, что происходит в доме» (Юнг, с. 219). Ее маленькая круглая башня сосредоточена на себе, держит оборону, соотносится лишь с собой и ни на что не ориентируется. Доступ туда один – через похожую на бойницу дверь, что сегодня сочли бы нарушением норм жилищного строительства. У этой уникальной башни, почти полностью сделанной из камня, добытого в карьере на другом берегу озера, деревянные перекрытия и шестиугольная коническая крыша. Грубо сработанный аванпост вдали от цивилизации, чьи жилые помещения отапливались только с помощью камина и не имели канализации или электричества. На этой стадии дом еще пребывает во младенчестве и мало чем отличается от шалаша.

Вторая очередь строительства, завершенная в 1927 году, с прибавкой двухэтажного крыла к одинокой башне, уже больше напоминает Жилой дом. Здание теперь оказывается обращенным к озеру, приблизительно повторяя изгиб берега и, тем самым, создавая наружное пространство между зданием и озером. Появилось больше окон на первом этаже и еще один вход побольше, расширилось жилое пространство. Юнг «разделял эту пристройку на несколько зон: фойе, нижний кабинет и комнату для гостей». В результате этих изменений Юнг мог теперь дольше оставаться в Боллингене, и его семья могла посещать его «без необходимости ночевать в палатке, словно каким-то бедным родственникам» (Bair, с.323).

Третья очередь, завершенная к 1931 году, может быть охарактеризована уже как Поместье. К концу 1927 года появилась вторая, более узкая башня. Крыло «добавило новую вытянутую комнату с открытым очагом, где Юнг позже часто готовил». К тому же, «плоская крыша и башенная пристройка расширили пространство, и нашлось место для туалетной комнаты». Юнг покрыл стены своего уединенного кабинета изображениями, которые, по его словам, «уносили меня из настоящего времени в безвременье. Это место становилось местом духовного сосредоточения». (Hannah, с.200-201). Было известно, что он носил ключ от своей комнаты на шее, и допускались туда только избранные посетители. Чтобы завершить этот этап обновления в архитектурном плане, некоторые предыдущие добавки были убраны и перестроены, и первоначально прямолинейное завершение крыла было превращено в круглую башню. Эта пристройка в дальнейшем обозначила полузамкнутый внутренний двор на самом берегу, более ясно определяя фасад дома со стороны озера и заднюю сторону здания, обращенную к лесу. На этой стадии строение выглядит, как неуклюжий подросток, его две башни с пустой секцией между ними как будто отвернулись друг от друга.

Четвертая строительная фаза превращает здание в нечто вроде Крепости. В 1935 году Юнг добавил стену внутреннего двора и лоджию со стороны берега. У меня есть предположение, что внутренний двор стоит на насыпи из обломков, накопившихся на предыдущих стадиях строительства и увеличивших размер усадьбы. Сегодня это было бы прямым нарушением большинства законов Департамента национальных ресурсов или, по крайней мере, вызвало бы споры. Во внутренний двор ведут две большие двери на тяжелых петлях. Теперь, прежде чем войти в дом, нужно было войти во двор, и это создавало атмосферу защищенности и приватности. Для такого, более отчужденного строения уже понадобилось использовать «флаги настроения», с помощью которых Юнг давал понять, готов ли он к приему гостей. Эта четвертая пристройка существенно изменила положение здания относительно береговой линии, неожиданно (возможно, намеренно) закрывая обзор с озера и вид на горы изнутри дома и двора. В итоге получилось пространство, открытое небу, но закрытое от окружающего пейзажа – место открытости и вместе с тем уединения.

Лоджия, также построенная на четвертом этапе, вмещает небольшую гостиную с большим, массивным очагом и маленькими окнами на озеро. С этой высоты можно видеть то, что делается за стеной, а забраться сюда можно было по лестнице, приставляемой к лоджии. Мне кажется, этот этап изменений дома воспроизводит опыт кризиса середины жизни. Чудесный вид загорожен собственными ограничивающими стенами, множество составных частей лишено композиционного центра, и башни как будто не разговаривают друг с другом.

Пятое и последнее дополнение к дому трансформирует проект в ни что иное, как Заколдованный замок. В 1956 году с помощью его сына архитектора Франца Юнг добавил весьма значимую верхнюю комнату и три больших окна, дающие полный обзор. Он обозначил эту секцию «мое я», объясняя это так:
«После того как в 1955 году умерла моя жена, я ощутил некую внутреннюю потребность сделаться тем, кто я есть, стать самим собой. Если перевести это на язык домостроительства – я неожиданно осознал, что срединная часть, такая маленькая и незаметная между двумя башнями, выражает меня самого, мое «я». Тогда я пристроил еще один этаж. Прежде я не решался на такое – это казалось мне непозволительной самонадеянностью. На самом деле здесь проявилось превосходящее сознание своего эго, достигаемое лишь с возрастом. Через год после смерти жены все было закончено» (Юнг, с. 220).

После завершения строительства, в возрасте 81 года, он писал в этой комнате, полной света и более комфортабельной, с открытым видом на озеро и горы за ним. Эта комната «могла хорошо протапливаться, она была более просторная и воздушная, чем маленький кабинет внизу, где он работал с 1927 года». Другим преимуществом этого обновления были «две маленькие спальни, которые были полезны для гостящих детей и внуков» (Hannah, с.330-331).

Боллинген был завершен со своими башнями, грубыми дверями, окнами с решетками и ставнями, крепостными стенами, внутренним и внешним двором и даже рвом! В итоге дом красиво и почти органично соединил в себе различные формы, которые теперь соотнеслись друг с другом. На мой взгляд, теперь он имеет оптимистичный вид, а композиция в целом напоминает группу близких людей – что-то вроде семьи, он вполне интегрирован, как четко очерченная индивидуальность. На финальной стадии дом обрел определенный архитектурный образ, достиг зрелости. Невозможно отделить этот дом от жизни его создателя, и этот монумент, который хозяин оставил после себя, вдохновляет меня и по-человечески, и профессионально. В архитектуре, как и в жизни, мы порой не знаем, куда может завести нас наш проект, но чтобы создать что-то, мы всегда должны доверять процессу.