Теории развития эндогенного и экзогенного направления 3 страница

По наблюдению А. Фрейд, почти все нормальные элементы детской жизни, осо­бенно такие, как жадность, корысть, ревность, пожелание смерти, толкают ребенка в направлении асоциальное™. Социализация — только защита от падения в асоци-альность. Поэтому организация психологических защит — важная и необходимая составная часть развития Ego.

Продвижение ребенка от принципа удовольствия к принципу реальности тесно связано с развитием мышления, памяти и т.д. Так, только после того, как начнет функционировать память, действия ребенка смогут осуществляться на основе опыта и предвидения. Без контроля реальности не существует различий между внутренним и внешним, фантазией и реальностью. Только приобретение речи делает ребенка членом человеческого общества. Логика, разумное мышление способствуют пони­манию взаимосвязей между причинами и следствиями, а приспособление к требова­ниям окружающего мира перестает быть простым подчинением — оно становится осознанным и адекватным.

Становление принципа реальности и развитие мыслительных процессов, с дру­гой стороны, открывает путь для таких механизмов социализации, как подражание, идентификация, интроекция. Все они способствуют формированию инстанции Su-per-Ego.

Как и концепция А. Фрейд, эпигенетическая теория жизненного пути лично­сти Э. Эриксона во многом продолжала идеи классического психоанализа.

Термин «эпигенез» был взят Э. Эриксоном из биологии. Согласно эпигенетиче­скому принципу, все, что растет и развивается, имеет общий план, исходя из которо­го развиваются отдельные части, причем каждая из них имеет наиболее благоприят­ный период для преимущественного развития. Так происходит до тех пор, пока все части, развившись, не сформируют функциональное целое.

По Э. Эриксону, последовательность стадий — результат биологического созре­вания, но содержание развития на каждой стадии определяется тем, что ожидает от

человека общество, к которому он принадлежит. Любой человек проходит все эти стадии, к какой бы культуре он ни принадлежал, все зависит от продолжительности его жизни.

Э. Эриксон принял идеи 3. Фрейда о трехчленной структуре личности, иденти­фицируя Id с желаниями и мечтаниями, a Super-Ego — с переживаниями долженст­вования, между которыми человек постоянно колеблется в мыслях и чувствах. Меж­ду ними находится «мертвая точка» — Ego, в которой, по Э. Эриксону, мы более всего и являемся самими собой, хотя и менее всего себя осознаем.

Анализируя с помощью психоисторического метода биографии М. Лютера, М. Ганди, Б. Шоу, Т. Джефферсона и проводя полевые этнографические исследования, Э. Эриксон попытался понять и оценить влияния среды на личность, конструирую­щие ее именно такой, а не иной. Эти исследования дали начало двум понятиям его концепции — «групповой идентичности» и «эго-идентичности».

Групповая идентичность формируется благодаря тому, что с первого дня жизни воспитание ребенка ориентировано на включение его в данную социальную группу, на выработку присущего данной группе мироощущения. Эго-идентичностъ форми­руется параллельно с групповой идентичностью и создает у субъекта чувство устой­чивости и непрерывности своего Я, несмотря на возрастные и другие изменения.

Формирование эго-идентичности (или личностной целостности) продолжается на протяжении всей жизни человека и проходит восемь возрастных стадий (см. табли­цу). На каждой стадии общество ставит перед личностью определенную задачу и за­дает содержание развития на разных этапах жизненного цикла. Но решение этих за­дач зависит как от уже достигнутого уровня психомоторного развития индивида, так и от общей духовной атмосферы общества.

Так, задача младенческого возраста — формирование базового доверия к миру, преодоления чувства разобщенности с ним и отчуждения. Задача раннего детства — борьба против чувства стыда и сильного сомнения в своих действиях за собствен­ную независимость и самостоятельность. Задача игрового возраста — развитие ак­тивной инициативы и в то же время переживание чувства вины и моральной ответ­ственности за свои желания. В период обучения в школе встает задача формирова­ния трудолюбия и умения обращаться с орудиями труда, чему противостоит созна­ние собственной неумелости и бесполезности. В подростковом и раннем юношеском возрасте появляется задача первого цельного осознания себя и своего места в мире; отрицательный полюс в решении этой задачи — неуверенность в понимании собст­венного Я («диффузия идентичности»). Задача конца юности и молодости — поиск спутника жизни и установление близких дружеских связей, преодолевающих чувст­во одиночества. Задача зрелого периода — борьба творческих сил человека против косности и застоя. Период старости характеризуется становлением окончательного цельного представления о себе, своем жизненном пути в противовес возможному разочарованию в жизни и нарастающему отчаянию.

Решение каждой из этих задач, по Э. Эриксону, сводится к установлению опре­деленного динамического соотношения между двумя крайними полюсами. Дости­гаемое на каждой стадии равновесие знаменует собой приобретение новой формы эго-идентичности и открывает возможность включения субъекта в более широкое социальное окружение. Переход от одной формы эго-идентичности к другой вызы­вает кризисы идентичности. Кризисы — это не болезни личности, не проявления невротических расстройств, а «поворотные пункты» развития.

Психоаналитическая практика убедила Э. Эриксона в том, что освоение жизнен­ного опыта осуществляется на основе первичных телесных впечатлений ребенка. Именно поэтому он ввел понятия «модус органа» и «модальность поведения». «Мо­дус органа» — это зона концентрации сексуальной энергии. Орган, с которым на

конкретной стадии развития связана сексуальная энергия, создает определенный мо­дус развития, т.е. формирование доминирующего качества личности. В соответствии с эрогенными зонами существуют модусы втягивания, удержания, вторжения и включения.

Зоны и их модусы, по Э. Эриксону, находятся в центре внимания любой куль­турной системы воспитания детей. Модус органа — лишь первичная почва, толчок для психического развития. Когда общество через различные институты социализа­ции (семья, школа и др.) придает особый смысл данному модусу, то происходит «отчуждение» его значения, отрыв от органа и превращение в модальность поведе­ния. Таким образом, через модусы осуществляется связь между психосексуальным и психосоциальным развитием.

Кратко остановимся на характеристике стадий* (см. табл. 2).

А. Младенческий возраст. Первая стадия: основополагающая вера и надежда против основополагающей безнадежности. Особенность мо-Дусов состоит в том, что для их функционирования необходим другой объект или человек. В первые дни жизни ребенок «живет и любит

* В изложении использован текст работ: Эриксон Э. Детство и общество. СПб.: Фонд «Университетская книга», 1996; Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис.

М.: Прогресс, 1996.

2. Стадии периодизации по Э. Эриксону

1 10

через рот», а мать «живет и любит через грудь». В акте кормления ребенок получает первый опыт взаимности: его способность «получать через рот» встречает ответ со стороны матери. В отличие от 3. Фрейда, для Э. Эриксона важна не сама по себе оральная зона, а оральный способ взаимодействия, который состоит в способности «получать» не только через рот, но и через все сенсорные зоны. Модус органа — «получать» — отрывается от зоны своего происхождения и распространяется на другие сенсорные ощущения (тактильные, зрительные, слуховые и др.), и в резуль­тате этого формируется психическая модальность поведения — «вбирать».

Подобно 3. Фрейду, вторую фазу младенческого возраста Э. Эрик-сон связывает с прорезыванием зубов. С этого момента способность вбирать становится более ак­тивной и направленной и характеризуется модусом «кусать». Отчуждаясь, модус проявляется во всех видах активности ребенка, вытесняя собой пассивное получение («вбирать»).

Глаза, первоначально готовые принимать впечатления в том виде, как это полу­чается само собой, выучиваются фокусировать, изолировать и выхватывать объекты из фона, следить за ними. Уши выучиваются распознавать значимые звуки, локали­зовать их и управлять поисковым поворотом по направлению к ним. Руки выучива­ются целенаправленно вытягиваться, а кисти — схватывать. В результате распро­странения модуса на все сенсорные зоны формируется социальная модальность по­ведения — «взятие и удерживание вещей». Она проявляется тогда, когда ребенок научается сидеть. Все эти достижения приводят к выделению ребенком себя как от­дельного индивида.

Формирование первой формы эго-идентичности, как и всех последующих, со­провождается кризисом развития. Его показатели к концу 1-го года жизни: общее напряжение из-за прорезывания зубов, возросшее осознание себя как отдельного индивида, ослабление диады «мать—ребенок» в результате возвращения матери к профессиональным занятиям и личным интересам. Этот кризис преодолевается лег­че, если к концу 1-го года жизни соотношение между базовым доверием и базовым недоверием складывается в пользу первого.

Признаки социального доверия у младенца проявляются в легком кормлении, глубоком сне, нормальной работе кишечника.

Динамика соотношения между доверием и недоверием к миру определяется не

особенностями кормления, а качеством ухода за ребенком, наличием материнской любви и нежности, проявляющихся в заботе о малыше. Важным условием при этом является уверенность матери в своих действиях.

B. Раннее детство. Вторая стадия: автономность против стыда и сомне­
ний. Она начинается с того момента, когда ребенок начинает ходить.

На этой стадии зона получения удовольствия связана с анусом. Анальная зона создает два противоположных модуса — модус удержания и модус расслабления (отпускания). Общество, придавая особое значение приучению ребенка к опрятно­сти, создает условия для доминирования этих модусов, их отрыва от своего органа и преобразования в такие модальности поведения, как «сохранение» и «уничтоже­ние». Борьба за «сфинктерный контроль» в результате придаваемого ему значения со стороны общества преобразуется в борьбу за овладение своими двигательными возможностями, за утверждение нового, автономного Я.

Контроль со стороны родителей позволяет сохранить это чувство через ограни­чение растущих желаний ребенка требовать, присваивать, разрушать, когда он как бы проверяет силу своих новых возможностей. Но внешний контроль на этой стадии должен быть строго успокаивающим. Ребенок должен чувствовать, что его базаль-ной вере в существование ничто не угрожает.

Родительские ограничения создают основу для негативного чувства стыда и со­мнения. Появление чувства стыда, по Э. Эриксону, связано с возникновением само­сознания. В нашей цивилизации, по мнению Э. Эриксона, стыд легко поглощается чувством вины. Наказания и пристыживание ребенка за плохие поступки приводят к ощущению того, что «глаза мира смотрят на него».

Борьба чувства независимости против стыда и сомнения приводит к установле­нию соотношения между способностью сотрудничать с другими людьми и настаи­вать на своем, между свободой самовыражения и ее ограничением. В конце стадии складывается подвижное равновесие между этими противоположностями. Оно будет положительным, если родители и близкие взрослые не будут, управляя ребенком чрезмерно, подавлять его стремление к автономии.

C. Дошкольный возраст. Третья стадия: инициативность против чувства
вины. Будучи твердо уверенным в том, что он — самому себе принадлежащая пер­
сона, ребенок теперь должен выяснить, какой же именно персоной он может стать.

Три линии развития составляют стержень этой стадии, готовя одновременно и ее будущий кризис: 1) ребенок становится более свободным и более настойчивым в своих движениях и вследствие этого устанавливает более широкий и, по существу, неограниченный радиус целей; 2) его чувство языка становится настолько совер­шенным, что он начинает задавать бесконечные вопросы о бесчисленных вещах, часто не получая должного и вразумительного ответа, что способствует совершенно неправильному толкованию многих понятий; 3) и речь, и развивающаяся моторика позволяют ребенку распространить свое воображение на такое большое число ролей, что подчас это его пугает. Он может с выгодой открывать для себя внешний мир, со­четая дозволенные действия с собственными способностями. Он готов видеть себя таким же большим существом, как и взрослые. Он начинает делать сравнения по по­воду различий в размерах и других свойствах окружающих людей, проявляет неог­раниченную любознательность, в частности по поводу половых и возрастных разли­чий. Он старается представить себе возможные будущие роли и понять, о каких из них стоит повоображать.

Повзрослевший ребенок выглядит в большей степени «самим собой» — более любящим, более спокойным в суждениях, более деятельным и инициативным. Сей­час он быстрее забывает промахи и достигает желаемого неунизительным и более точным путем. Инициативность добавляет к автономности качества предприимчиво­сти, планирования и способности «атаковать» задачу только ради переживания чув-

ства собственной активности и «двигательной радости», а не так, как раньше, из-за непроизвольного желания досадить или, по крайней мере, подчеркнуть свою незави­симость.

Модусы вторжения и включения создают новые модальности поведения на этой стадии развития личности.

Модус вторжения, доминирующий в поведении на этой стадии, определяет мно­гообразие «схожих» по форме видов активности и фантазий. Вторжение в простран­ство посредством энергичных перемещений; атака в другие тела посредством физи­ческого нападения; «влезание» в уши и души других людей посредством агрессив­ных звуков; вхождение в неизвестное посредством снедающего любопытства — та­ков, по описанию Э. Эриксона, дошкольник на одном полюсе своих поведенческих реакций. На другом полюсе он восприимчив к окружающему, готов устанавливать нежные и заботливые отношения со сверстниками и малышами. Под руководством взрослых и старших детей он постепенно входит в тонкости детской политики сада, улицы, двора. Его стремление к обучению в это время удивительно сильное; он не­укоснительно движется вперед от ограничений к будущим возможностям.

Стадия игры и детской генитальности добавляет в список базовых модальностей для обоих полов модальность «делания», в частности, «делания карьеры». Причем у мальчиков акцент остается на «делании» посредством мозговой атаки, а у девочек он может обернуться «ловлей» посредством или агрессивного захвата, или превра­щения себя в привлекательную и неотразимую особу — добычу. Таким образом формируются предпосылки мужской или женской инициативы, а также некоторые психосексуальные образы самого себя, становящиеся ингредиентами позитивных и негативных аспектов будущей идентичности.

Ребенок жадно и активно познает окружающий мир; в игре, моделируя и вооб­ражая, он совместно со сверстниками осваивает «экономический этос культуры», т.е. систему отношений между людьми в процессе производства. В результате этого формируется желание включиться в реальную совместную со взрослыми деятель­ность, выйти из роли малыша. Но взрослые остаются для ребенка всемогущими и

ИЗ

непостижимыми, они могут пристыживать и наказывать за агрессивное поведение и претензии. И в результате просыпается чувство вины.

D. Школьный возраст. Четвертая стадия: трудолюбие против неполноцен­ности. Четвертую стадию развития личности характеризует определенная дремот-ность инфантильной сексуальности и отсрочка генитальной зрелости, необходимая для того, чтобы будущий взрослый человек научился техническим и социальным ос­новам трудовой деятельности.

С наступлением периода латентности нормально развивающийся ребенок забы­вает, а точнее сублимирует, прежнее желание «делать» людей путем прямого агрес­сивного действия и немедленно стать «папой» или «мамой»; теперь он учится завое­вывать признание путем производства вещей. У него развивается чувство усердия, трудолюбия, он приспосабливается к неорганическим законам орудийного мира. Орудия и трудовые навыки постепенно включаются в границы его Я: принцип рабо­ты учит его удовольствию от целесообразного завершения трудовой деятельности, достигаемому путем неуклонного внимания и упорного прилежания. Его переполня­ет желание конструировать и планировать.

На этом этапе для него очень значимо широкое социальное окружение, допус­кающее его к ролям прежде, чем он встретится с актуальностью технологии и эко­номики, и особенно важен хороший учитель, знающий, как сочетать игру и учебу, как приобщить ребенка к делу. На карту здесь ставится не что иное, как развитие и поддержание в ребенке положительной идентификации с теми, кто знает вещи и зна­ет, как делать вещи.

Школа в систематическом виде приобщает ребенка к знаниям, передает «техно­логический этос» культуры, формирует трудолюбие. На этой стадии ребенок учится любить учиться, соблюдает дисциплину, выполняет требования взрослых и учится наиболее самоотверженно, активно присваивая опыт своей культуры. В это время дети привязываются к учителям и родителям своих друзей, они хотят наблюдать и имитировать такие занятия людей, которые им понятны — пожарного и полицейско­го, садовника, водопроводчика и мусорщика. Во всех культурах ребенок на этой ста­дии получает систематическое наставление, хотя и не всегда только в стенах шко­лы.

Теперь ребенку требуется иногда побыть одному — почитать, посмотреть теле­визор, помечтать. Часто, оставаясь один, ребенок принимается что-то мастерить, и очень злится, если у него не получается. Ощущение себя способным делать вещи Э. Эриксон называет чувством созидания — и это первая ступень превращения себя из «рудиментарного» родителя в биологического. Опасность, подстерегающая ребенка на этой стадии, состоит в чувстве неадекватности и неполноценности. Ребенок в этом случае переживает отчаяние от своей неумелости в мире орудий и видит себя обреченным на посредственность или неадекватность. Если в благоприятных случа­ях фигуры отца или матери (их значимость для ребенка) отходят на второй план, то при появлении чувства своего несоответствия требованиям школы семья вновь ста­новится убежищем для ребенка.

Многое в детском развитии повреждается, когда в семейной жизни не удается подготовить ребенка к школьной жизни или когда в школьной жизни ребенку не удается подкрепить надежды более ранних стадий. Ощущение себя недостойным, малоценным, неумелым может роковым образом отягчить развитие характера.

Э. Эриксон подчеркивает, что на каждой стадии развития ребенок должен прихо­дить к жизненно важному для него чувству собственной состоятельности и его не должны удовлетворять безответственная похвала или снисходительное одобрение. Его эго-идентич-ность достигает реальной силы только тогда, когда он понимает, что его достижения проявляются в тех сферах жизни, которые значимы для данной культуры. Поддерживаемое в каждом ребенке чувство компетентности (т.е. сво-

бодное упражнение своих умений, интеллекта при выполнении серьезных задач, не затронутых инфантильным чувством неполноценности) создает основу для коопера­тивного участия в продуктивной взрослой жизни.

Б. Отрочество и юность. Пятая стадия: личностная индивидуальность против ролевого смешения (спутанность идентичности). Пятую стадию харак­теризует самый глубокий жизненный кризис. К нему приводят три линии развития:

1) бурный физический рост и половое созревание («физиологическая революция»);

2) озабоченность тем, как подросток выглядит в глазах других, что он собой пред­
ставляет; 3) необходимость найти свое профессиональное призвание, отвечающее
приобретенным умениям, индивидуальным способностям и требованиям общества.
В подростковом кризисе идентичности заново встают все пройденные критические
моменты развития. Подросток теперь должен решить все старые задачи сознательно
и с внутренней убежденностью, что именно такой выбор значим для него и для об­
щества. Тогда социальное доверие к миру, самостоятельность, инициативность, ос­
военные умения создадут новую целостность личности.

Интеграция, достигающая здесь формы эго-идентичности, есть нечто большее, чем просто сумма детских идентификаций. Это есть осознанный личностью опыт собственной способности интегрировать все идентификации с влечениями либидо, с умственными способностями, приобретенными в деятельности, с благоприятными возможностями, предлагаемыми социальными ролями. Далее, чувство эго-идентичности заключается во все возрастающей уверенности в том, что внутренняя индивидуальность и целостность, имеющая значение для себя, равно значима и для других. Последнее становится очевидным во вполне осязаемой перспективе «карье­ры».

Опасностью этой стадии является ролевое смешение, диффузия (спутанность) эго-идентичности. Это может быть связано с исходной неуверенностью в сексуаль­ной идентичности (и тогда дает психотические и криминальные эпизоды — прояс­нения образа Я можно добиться и деструктивными мерами), но чаще — с неспособ­ностью разрешить вопросы профессиональной идентичности, что вызывает тревож­ность. Чтобы привести себя в порядок, подростки временно развивают (вплоть до утраты собственной идентификации) сверхидентификацию с героями улиц или эли­тарных групп. Это знаменует наступление периода «влюбленности», которая в це­лом никоим образом и даже первоначально не носит сексуального характера — если только нравы не требуют этого. В значительной степени юношеская влюбленность есть попытка прийти к определению собственной идентичности путем проекции собственного первоначально неотчетливого образа на кого-то другого и лицезрения его в уже отраженном и проясненном виде. Вот почему проявление юношеской любви во многом сводится к разговорам.

Присущая подростковым группам избирательность в общении и жестокость к «чужакам» — это защита чувства собственной идентичности от обезличивания и смешения. Именно поэтому детали костюма, жаргон или жесты становятся знаками, отличающими «своих» от «чужих». Создавая замкнутые группы и клишируя собст­венное поведение, идеалы и «врагов», подростки не только помогают друг другу справиться с идентификацией, но и проверяют друг друга на способность хранить верность. Готовность к такой проверке, кстати, объясняет и тот отклик, который то­талитарные секты и концепции находят в умах молодежи тех стран и классов, кото­рые потеряли или теряют свою групповую идентичность (феодальную, аграрную, племенную, национальную).

Ум подростка, по Э. Эриксону, находится в состоянии моратория (что соответ­ствует психологической стадии, промежуточной между детством и взрослостью) между моралью, выученной ребенком, и этикой, которая должна быть сформирована взрослым. Ум подростка, как пишет Э. Эриксон, — идеологический ум: он предпо­лагает идеологическое мировоззрение общества, говорящего с ним «на равных». Подросток готов к тому, чтобы его положение как равного было подтверждено при­нятием ритуалов, «символа веры» и программ, одновременно определяющих, что есть зло. В поисках социальных ценностей, управляющих идентичностью, подросток сталкивается с проблемами идеологии и аристократии в самых общих смыслах, свя­занных с представлениями о том, что внутри определенного образа мира и в ходе предопределенного исторического процесса наилучшие люди будут приходить к ру­ководству и руководство будет развивать в людях самое лучшее. Для того чтобы не стать циниками и не впасть в апатию, молодые люди должны как-то убедить себя в том, что те, кто

преуспевают во взрослом мире, при этом взваливают себе на плечи обязанность быть лучшими из лучших.

На первый взгляд кажется, что подростки, зажатые в кольцо своей физиологиче­ской революцией и неопределенностью будущих взрослых социальных ролей, пол­ностью заняты попытками создать собственную подростковую субкультуру. Но на самом деле подросток страстно ищет людей и идеи, которым он мог бы верить (это наследие ранней стадии — потребность в доверии). Эти люди должны доказать, что достойны доверия, потому что одновременно подросток боится быть обманутым, простодушно доверившись обещаниям окружающих. От этого страха он закрывается демонстративным и циничным неверием, скрывая свою потребность в вере.

Подростковый период характеризуется поиском свободного выбора путей ис­полнения своих обязанностей, но одновременно подросток боится оказаться «слаба­ком», насильно вовлеченным в такую деятельность, где он будет чувствовать себя объектом насмешек или ощущать неуверенность в своих силах (наследие второй стадии — желания). Это также может вести к парадоксальному поведению: вне сво­бодного выбора подросток может вести себя вызывающе в глазах старших, чем по­зволит принудить себя к активности, позорной в собственных глазах или глазах сверстников.

Как результат воображения, приобретенного на стадии игры, подросток готов доверять сверстникам и другим направляющим, ведущим или же вводящим в заблу­ждение старшим, которые способны задавать образные (если не иллюзорные) гра­ницы его устремлениям. Доказательством служит то, что он яростно протестует про­тив ограничений его представлений о себе и может громогласно настаивать на своей виновности даже вопреки собственным интересам.

И наконец, желание делать что-либо хорошо, приобретенное на стадии младшего школьного возраста, здесь воплощается в следующем: выбор рода занятий приобре­тает для подростка большее значение, чем вопрос о зарплате или статусе. По этой причине подростки предпочитают временно вовсе не работать, чем встать на путь деятельности, обещающей успех, но не дающей удовлетворения от самой работы.

Отрочество и юность — наименее «штормовой» период для той части молодежи, которая хорошо подготовлена в плане идентификации с новыми ролями, предпола­гающими компетентность и творчество. Там, где этого нет, сознание подростка с очевидностью становится идеологичным, следующим внушаемой ему унифициро­ванной тенденции или идеям (идеалам). Жаждущий поддержки сверстников и взрослых подросток стремится воспринять «стоящие, ценные» способы жизни. С другой стороны, стоит ему почувствовать, что общество ограничивает его, как он начинается сопротивляться этому с Дикой силой.

Непреодоленный кризис ведет к состоянию острой диффузии идентичности и со­ставляет основу специальной патологии юношеского возраста. Синдром патологии идентичности, по Э. Эриксону, связан со следующими моментами: регрессия к ин­фантильному уровню и желание как можно дольше отсрочить обретение взрослого статуса; смутное, но устойчивое состояние тревоги; чувство изоляции и опустошен­ности; постоянное пребывание в состоянии ожидания чего-то такого, что сможет из­менить жизнь; страх перед личным общением и неспособность эмоционально воз­действовать на лиц другого пола; враждебность и презрение ко всем признанным общественным ролям, вплоть до мужских и женских («юнисекс»); презрение ко все­му отечественному и иррациональное предпочтение всего иностранного (по принци­пу «хорошо там, где нас нет»), В крайних случаях начинается поиск негативной идентичности, стремление «стать ничем» как единственный способ самоутвержде­ния.