А матери родное чадо Не отпускать бы от груди, Пускай в именье, за оградой, Не будет, знать что впереди.

Любовь на ведает разлуки Что с часом смертным настает, Мать, причастившись, сложит руки, На небо к Господу уйдет…

Дом потемнел, бедою мучась, Осенний сад—простоволос, Больны безмолвьем—обеззвучась— Голосовые связки гнезд.

Простые памятны мгновенья: Уютен тихий кабинет, Где только вздохов дуновенья Литых свечей колеблют свет.

Отец Евангелие читает, И по примеру всех отцов В гнезде дивана озирает Подросших за лето птенцов.

И только дочь его меньшая В пространство смотрит, не сморгнет, Так слово Божье поглощая, Как будто сердцем что—то ждет.

И сам хозяин кабинета, Михаил Васильич Себряков, Искал у Господа ответа Как астроном, как богослов.

Когда бы не родные лица, То сбросил груз житейских гирь, Чтоб верным сердцем окунуться В источник света—монастырь.

Имя Михаила Васильевича Себрякова, было известно всей Донской Области. И в этот пустынный, бедный монастырь 30 декабря 1850 года Михаил Васильевич привез на жительство свою любимую дочь Анну. Она не замечала скудной обстановки обители; ее не устрашала ни грубая пища, ни суровые лица монахинь, которые отныне должны быть ее о Христе сестрами.

Прекрасное лицо ее, вдохновленное охватившим ее душу восторгом, сияло неземною радостью и невольно вызывало удивление и благоговейное чувство в сердцах простодушных инокинь.

Юная, изящная, красивая собою, Анна Михайловна казалась им ангелом Божиим. Игумения Вирсавия, правившая тогда монастырем уже 3 года, с радостью приняла Анну Михайловну. Она захотела придать особую торжественность ее вступлению в число сестер обители.

Когда через несколько дней Анну Михайловну одели в монастырское платье и она должна были идти, по обычаю, в церковь, игумения велела молодым послушницам сопровождать ее со свечами, а Михаил Васильевич сам пожелал вести ее за руку, точно жертву, которую он приносил Господу.

Отцовская всесильна милость— Коль жизнь семьи не хороша, Березкой бы—не оступилась Над яром—светлая душа.

Отринув мира притяженье, Пускай парит над суетой, Коль приготовлена к служенью Незамутненной чистотой.

И, действительно, это была для него великая жертва. Анна Михайловна шла добровольно, с радостью, а он отдавал все, что оставалось еще дорогого в его жизни. Он знал, на какие лишения шла она, и его горячо любящее сердце не могло без боли переживать это. Потом, когда он уезжал через несколько дней из монастыря, все вышли провожать его за ограду обители,

Отец разом оставил ее, быстро пошел к экипажу, сел и велел ехать уже без остановки". Эти два случая глубоко врезались в чуткую душу Анны Михайловны. Вернувшись в келлию, она обильно плакала и молилась. " Господи! - молилась она. - Не посрами жертву батюшки, она велика для него; я иду по призванию сердца, он же много приносит с болью в сердце... Ради него, Господи, не посрами его жертвы".