Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Часть четвёртая 1 страница






 

 

29 апреля 1992

Дорогой друг,

Я хотел бы сообщить, что всё налаживается, но, к сожалению, это не так. Мне трудно, потому что мы снова вернулись в школу, и я не могу ходить в те места, куда ходил раньше. И всё не может быть по-прежнему. А я пока не был готов прощаться.

Если честно, то я всего избегаю. Я хожу по школьным коридорам и смотрю на людей. Я смотрю на учителей и удивляюсь, почему они здесь. Любят ли они свою работу. Или нас. Интересно, насколько умны они были, когда им было пятнадцать? Не в плохом смысле. Просто любопытно. Это всё равно, что смотреть на студентов и думать, кому из них разбили сердце, как они справились с тремя экзаменами и эссе по книге. Или задумываться о том, кто разбил им сердце. И почему. Тем более, я знаю, что если бы они ходили в другую школу, то тот, которому разбили сердце, в любом случае пострадал бы от любовных проблем, пусть даже и с другим человеком. Так почему же это настолько личное? И если бы я ходил в другую школу, я бы не знал ни Сэм, ни Патрика, ни Мэри Элизабет, ни кого-либо ещё, кроме своей семьи.

Я могу рассказать тебе об одном случае. В последнее время я хожу в торговый центр. Эти пару недель я бывал там каждый день, пытаясь выяснить, зачем люди туда ходят. Это что-то вроде моего личного исследования.

Там был маленький мальчик. Примерно четырёх лет. Я не уверен. Он сильно плакал и звал свою маму. Скорее всего, он потерялся. Тогда я увидел паренька постарше, которому было примерно семнадцать. Думаю, он ходит в другую школу, потому что раньше я его не видел. Так или иначе, паренёк постарше был похож на хулигана в этой кожаной куртке и с длинными волосами. Он подошёл к мальчику и спросил его имя. Маленький мальчик ответил и перестал плакать. Затем паренёк ушёл вместе с ним. Минуту спустя я услышал, как по внутренней связи обратились к маме мальчика и объявили, что он находится у справочного бюро. Я подошёл к справочному бюро, дабы узнать, что произойдёт. Думаю, мама искала его довольно долго, потому что она подбежала к справочному бюро и, когда увидела маленького мальчика, начала плакать. Она крепко взяла его за руку и сказала, чтобы он больше никогда не убегал. Потом она поблагодарила паренька, а тот ответил:

— В следующий раз следите за ним лучше, чёрт возьми.

Сказав это, он ушёл.

Мужчина с усами в справочном бюро онемел. Как и мать мальчика. Мальчик вытер нос, посмотрел на свою маму и сказал:

— Картошка фри.

Мама взглянула на него, кивнула, и они ушли. Я последовал за ними. Они зашли в кафе быстрого питания и заказали картофель фри. Мальчик улыбался и весь измазался кетчупом. Мама вытирала его лицо между затяжками сигареты. Я продолжал смотреть на мать, пытаясь представить, как она выглядела в молодости. Была ли она замужем. Был ли её ребёнок случайным или запланированным. И есть ли какая-то разница.

Я увидел там и других людей. Одиноко сидели мужчины в возрасте. Молодые девушки с голубыми тенями на веках и неправильным прикусом. Маленькие дети, которые выглядели уставшими. Их отцы в красивых пальто выглядели ещё более уставшими. Молодые ребята работали за прилавками и делали это без особого энтузиазма. Кассовые аппараты открывались и закрывались. Люди продолжали платить деньги и получать сдачу. И всё это тревожило меня.

Поэтому я решил найти другое место, чтобы раздумывать, зачем люди туда ходят. К несчастью, таких мест не очень много. Не знаю, как долго я продержусь без друга. Это было очень легко, до тех пор как я не узнал, что значит настоящий друг. Иногда гораздо проще не знать о чём-то. И достаточно просто есть картошку фри со своей мамой.

Единственным человеком, с которым я заговорил, была Сьюзен, девушка, которая «гуляла» с Майклом ещё в средней школе, когда у неё были брекеты. Я увидел её в коридоре в окружении компании парней, которых я не знаю. Они смеялись и шутили над пошлостями, и Сьюзен изо всех сил смеялась вместе с ними. Когда она увидела, как я приближаюсь к их группе, её лицо побледнело.

Так, будто бы она не хотела вспоминать, какой была год назад, и, конечно, не желала, чтобы эти парни догадались о том, что она знает меня и была моей подругой.

Они замолчали и уставились на меня, но я даже не заметил их. Я просто посмотрел на Сьюзен и выпалил:

— Ты скучаешь по нему хоть иногда?

Я произнёс это не в придирчивом и осуждающем тоне. Я просто хотел узнать, помнит ли кто-нибудь о Майкле. По правде говоря, я был обкурен, в плохом состоянии и не мог выкинуть этот вопрос из головы. Сьюзен была в недоумении. Она не знала, что делать. Это были первые слова, после того как мы не общались с конца прошлого года. Думаю, было несправедливо спрашивать её об этом перед компанией, но я никогда не видел её одну и действительно хотел узнать ответ. Сначала я думал, что её лицо было озадаченным из-за удивления, но так как оно долго оставалось таким же, я понял, что это не так. Вдруг меня осенило, что если бы Майкл всё ещё был жив, Сьюзен, наверное, больше бы с ним не встречалась. Не потому, что она плохая, мелочная или жалкая. А потому, что всё меняется. И друзья уходят. И жизнь ни для кого не останавливается.

— Извини за беспокойство, Сьюзен. Просто у меня трудное время. Вот и всё. Всего хорошего, — сказал я и ушёл.

— Господи, этот парень — грёбаный урод, — услышал я, как прошептал один из парней, когда я почти прошёл коридор. Он сказал это не в плохом смысле, а скорее как факт, и Сьюзен не поправила его. Не знаю, поправил бы я его и сам теперь.

С любовью, Чарли.

2 мая 1992

Дорогой друг,

Пару дней назад я снова зашёл к Бобу купить травки. Возможно, следует заметить, что я порой забываю, что Боб не ходит с нами в школу. Наверное, это потому, что он смотрит телевизор больше всех моих знакомых и знает много всяких вещей. Ты бы слышал, как он говорит о Мэри Тайлер Мур. Это жутковато.

У Боба странные жизненные принципы. Он говорит, что принимает душ через день. Ежедневно взвешивает свой запас наркотиков. И говорит, что если ты с кем-то куришь, и у тебя зажигалка, то сначала нужно зажечь сигарету компаньона. Но если у тебя спички, сначала нужно зажечь свою сигарету, чтобы самому вдохнуть вредные серные пары. Он говорит, что это вежливо. Ещё он говорит, что «три сигареты на спичку» — плохая примета. Это он услышал от своего дяди, воевавшего во Вьетнаме. Якобы времени для зажжения трёх сигарет достаточно, чтобы враг распознал, где ты находишься.

Боб говорит, что если ты один зажигаешь сигарету, и она загорается только наполовину, это значит, что кто-то думает о тебе. Ещё он говорит, что если находишь монетку, которая лежит «орлом» вверх, — это удача. Он говорит, что лучше всего — найти удачную монетку, когда ты не один, и отдать её этому человеку с пожеланиями удачи. Он верит в карму. А ещё любит играть в карты.

Боб учится в местном общественном колледже неполной занятости. Он хочет стать поваром. Он ещё несовершеннолетний, а его родители никогда не бывают дома. Он говорит, что когда был младше, это его расстраивало, но теперь уже не так сильно.

Особенность Боба в том, что когда впервые встречаешь его, он кажется действительно интересным человеком со всеми этими его сигаретными правилами, монетками и Мэри Тайлер Мур. Но, пообщавшись с ним некоторое время, понимаешь, что он всё время повторяет одно и то же. За последние несколько недель он не сказал ничего, чего бы я раньше от него не слышал. Поэтому я был так шокирован, когда он сказал мне, что случилось.

В общем, отец Брэда застукал их с Патриком вместе.

Думаю, отец Брэда не знал, что его сын гей, потому что, застукав их, он начал бить Брэда. Не шлёпать. Бить ремнём. По-настоящему. Патрик сказал Сэм, которая всё рассказала Бобу, что никогда не видел ничего подобного. Наверное, это было просто ужасно. Он хотел остановить его, сказать: «Вы сейчас его убьёте». Он даже хотел удержать отца Брэда. Но оставался стоять как вкопанный. А Брэд орал Патрику:

— Убирайся!

В конце концов, Патрик ушёл.

Это случилось на прошлой неделе. И Брэд всё ещё не появлялся в школе. Все думают, что его, наверное, отправили в какое-нибудь военное училище. Никто ни в чём не уверен. Один раз Патрик попробовал позвонить, но, когда трубку взял отец Брэда, сбросил.

Боб сказал, что Патрик «в плохой форме». Не могу передать тебе, как мне стало грустно, ведь я хотел позвонить Патрику, быть его другом, помочь ему. Но я не знал, стоит ли ему звонить, ведь он сказал мне не высовываться, пока всё не уляжется. Но это не выходило у меня из головы.

В пятницу я пошёл на «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Я подождал начала, прежде чем зайти в театр. Не хотел всем испортить шоу. Я просто хотел посмотреть, как Патрик играет Фрэнка эн Фертера, как и обычно, потому что знал, что если увижу это, то буду уверен, что с ним всё будет в порядке. Совсем как моя сестра, когда она разозлилась на меня из-за того, что я курю.

Я сидел на последнем ряду и смотрел на сцену. До появления Фрэнка эн Фертера оставалось ещё несколько сцен. Я увидел Сэм, играющую Джаннет. Я так по ней скучал. Мне стало стыдно, что я всё так запутал. Особенно когда увидел Мэри Элизабет в роли Мадженты. Смотреть на это было непросто. Но потом Патрик, наконец, появился в роли Фрэнка эн Фертера и был великолепен. Во многом даже лучше, чем когда-либо. Так здорово было видеть всех своих друзей. Я ушёл прежде, чем представление закончилось.

По дороге домой я слушал песни, под которые мы чувствовали бесконечность. И представлял, что друзья были со мной в машине. Даже разговаривал вслух. Я сказал Патрику, что он был великолепен. Спросил Сэм о Крейге. И сказал Мэри Элизабет, что мне очень жаль и что мне на самом деле очень понравилась книга Э.Э. Каммингса, и я хотел бы спросить у неё о ней. Но потом я перестал, потому что мне становилось грустно. К тому же я подумал, что если кто-нибудь увидит, как я разговариваю вслух один в машине, то их странные взгляды убедят меня, что дела у меня ещё хуже, чем я предполагал.

Когда я приехал домой, сестра смотрела кино со своим новым парнем. О нём мне особо нечего рассказать, разве что его зовут Эрик, у него короткие волосы, и он на третьем курсе. Эрик взял это кино напрокат. Пожав его руку, я спросил их о фильме, потому что не узнал его, только актёра, который раньше вёл телешоу, но я всё равно не помнил его имени. Сестра сказала:

— Дурацкое кино. Тебе не понравится.

Я спросил:

— О чём оно?

Она ответила:

— Да ладно тебе, Чарли. Оно уже почти закончилось.

Я спросил:

— Ничего, если я посмотрю с вами конец?

Она ответила:

— Ты можешь посмотреть его, когда мы закончим.

Я спросил:

— А что, если я посмотрю конец с вами, потом перемотаю и посмотрю до того момента, когда начал смотреть с вами?

Тогда она поставила кино на паузу.

— Ты что, намёков не понимаешь?

— Надо думать, нет.

— Мы хотим побыть наедине, Чарли.

— Ох. Простите.

Если честно, я знал, что она хочет побыть с Эриком наедине, но мне хотелось провести время в компании. Знаю, с моей стороны было бы нечестно портить ей вечер только потому, что я по всем соскучился, так что я просто пожелал им спокойной ночи и ушёл.

Я поднялся в свою комнату и начал читать новую книгу, которую дал мне Билл. Она называется «Посторонний». Билл сказал, что она «легко читается, но прочитать её с умом непросто». Понятия не имею, что он имел в виду, но пока книга мне нравится.

С любовью, Чарли.

8 мая 1992

Дорогой друг,

Странно, как всё, сперва изменившись, может вернуться на свои места. Когда что-то случается, и вдруг всё становится, как раньше.

В понедельник Брэд снова пришёл в школу.

Он выглядел совсем иначе. Не из-за синяков или чего-то ещё. Его лицо выглядело нормально. Но раньше Брэд был из тех, кто ходит по коридору летящей походкой. Не знаю, как это можно по-другому описать. Просто некоторые почему-то ходят, уткнувшись лицом в пол. Они не любят смотреть другим в глаза. Брэд никогда не был таким. Но сейчас стал. Особенно по отношению к Патрику.

Я видел, как они тихо разговаривали в коридоре. Было далеко, и я не слышал, о чём они говорили, но я готов поклясться, что Брэд игнорировал Патрика. И когда Патрик начал расстраиваться, Брэд просто закрыл свой шкафчик и ушёл. Это было не так уж странно, ведь Брэд с Патриком никогда не общались в школе, потому что Брэд скрывал их отношения. Странным было то, что обычно Патрик всегда первым делом обо всём рассказывал Брэду. Наверное, они больше не виделись на поле для гольфа. И даже не разговаривали по телефону.

Позже в тот день я один курил на улице и увидел одинокого Патрика, тоже курящего. Я был достаточно близко, чтобы наблюдать за ним, но не хотел его отвлекать, поэтому не стал подходить. Патрик плакал. Очень сильно плакал. После этого, где бы я его ни увидел, он выглядел так, как будто был и не здесь вовсе. Как будто находился в другом месте. Думаю, я это понимаю, потому что обычно мне говорили, что я выгляжу так же. Может, обо мне и до сих пор так говорят. Я не уверен.

В четверг случилось ужасное.

Я сидел один в кафетерии и ел стейк Салисбури, как вдруг увидел, как Патрик подошёл к Брэду, сидевшему со своими футбольными товарищами, и Брэд его проигнорировал, как и тогда, у шкафчика. Я увидел, как Патрик расстроился, но Брэд продолжал его игнорировать. Потом Патрик что-то зло сказал и отвернулся, собираясь уходить. Брэд на секунду замер, потом обернулся. И я услышал это. Оно было таким громким, что было слышно в районе ближайших столов. Это слово, которое Брэд прокричал Патрику.

— Педик.

Футболисты-приятели Брэда заржали. За некоторыми столами повисла тишина, когда Патрик обернулся. Он был злой как чёрт. Я не шучу. Он примчался к столу Брэда и сказал:

— Как ты меня назвал?

Боже, как он разозлился. Я никогда раньше не видел Патрика таким.

Брэд секунду помолчал, но его приятели раззадоривали его, пихая в плечо. Брэд посмотрел на Патрика и произнёс ещё более вкрадчиво и противно, чем до этого:

— Я назвал тебя педиком.

Дружки Брэда начали ржать ещё сильнее. Пока Патрик не нанёс первый удар. Жуткое ощущение, когда вся комната вдруг затихает и начинается настоящий грохот.

Это была жёсткая драка. Намного более жёсткая, чем моя прошлогодняя потасовка с Шоном. Никаких отрепетированных приёмчиков, как это показывают в кино. Они просто дрались и били друг друга, что есть мочи. И тот, кто был более агрессивным или злым, наносил больше ударов. Шансы их были равны, пока не присоединились дружки Брэда и драка не превратилась в мордобой, где пятеро противостоят одному.

Тогда в драку вступил и я. Я просто не мог смотреть, как они бьют Патрика, пусть даже ничего ещё толком не прояснилось. Те, кто меня знал, должно быть, испугались бы или поразились. Кроме, разве что, моего брата. Он учил меня, что нужно делать в таких ситуациях. Не хочу углубляться в детали, скажу только, что к концу моих действий Брэд и двое его дружков перестали драться и оторопело уставились на меня. Два других его приятеля лежали на полу. Один схватился за своё колено, которое я расшиб железным стулом кафетерия. Другой держался за лицо. Я ударил его в глаза, но не очень сильно. Я не хотел бить сильно.

Я посмотрел вниз, на пол, и увидел Патрика. Лицо у него было расквашено, он сильно плакал. Я помог ему подняться на ноги, а потом посмотрел на Брэда. Не думаю, что мы когда-либо перекидывались хоть парой слов, но мне показалось, что тогда было самое время. И я сказал:

— Если ты ещё раз выкинешь подобное, я расскажу всем. А если это не сработает, я тебе глаза выколю.

Я указал пальцем на его дружка, который всё ещё держался за лицо, и был уверен, что Брэд меня услышал и понял, что я не шучу. Но ответить он не успел, потому что школьные охранники вывели нас из кафетерия.

Сначала нас отвели к медсестре, а потом — к мистеру Смоллу. Патрик начал драку, поэтому лишился права посещать школу на неделю. Приятели Брэда получили по три дня каждый за то, что набросились на Патрика, после того как разняли дерущихся. Брэда не лишили права посещать школу, так как это была самозащита. Меня тоже, потому что я просто помогал другу, когда на него набросились впятером.

Но мы с Брэдом получили целый месяц отбывания наказаний после уроков, начиная с того самого дня.

Когда мы остались после уроков, мистер Харрис не дал нам никаких указаний. Разрешил нам просто читать, делать домашнее задание или разговаривать. Не такое уж это и наказание, если только ты не смотришь по телевизору передачи, которые идут сразу после школы, или не беспокоишься о постоянном поддержании своей репутации. Наверное, так не бывает. В смысле, когда у тебя постоянно хорошая репутация.

В тот первый день отбывания наказания Брэд подошёл и сел рядом со мной. Он выглядел очень грустным. Думаю, всё это его потрясло, как только он пришёл в себя после драки.

— Чарли?

— Да?

— Спасибо. Спасибо, что остановил их.

— Не за что.

И на этом всё. С того момента я больше ничего ему не говорил. И сегодня он не сел рядом со мной. Сначала, когда он сказал это, я немного растерялся. Но потом, думаю, я всё понял. Потому что мне бы не хотелось, чтобы компания моих друзей избивала Сэм, даже если бы мне больше нельзя было её любить.

Когда в тот день я вышел из школы после отбывания наказания, меня ждала Сэм. Я заметил её, и она улыбнулась. И я замер. Просто не мог поверить, что она на самом деле была здесь. Потом я увидел, как она обернулась и холодно посмотрела на Брэда. Брэд сказал ей:

— Передай ему, что мне жаль.

Сэм ответила:

— Сам ему скажи.

Брэд отвернулся и зашагал к своей машине. Сэм подошла ко мне и взлохматила мои волосы.

— Я слышала, ты у нас теперь ниндзя.

Кажется, я кивнул.

Сэм отвезла меня домой на своём пикапе. По дороге она сказала мне, что очень на меня злилась из-за того, как я поступил с Мэри Элизабет. Она рассказала, что они очень давние подруги. Даже напомнила, что Мэри Элизабет поддерживала её в те тяжёлые времена, о которых она рассказала мне, когда подарила печатную машинку. Не хочу сейчас повторять эту историю.

Она сказала, что, когда я поцеловал её вместо Мэри Элизабет, это на некоторое время расстроило их дружбу. Думаю, это потому что я очень нравился Мэри Элизабет. Из-за этого мне стало грустно, ведь я не знал, что так сильно ей нравился. Я думал, она просто хочет открыть мне все эти прекрасные вещи. Тогда Сэм сказала:

— Чарли, ты порой таким глупым бываешь. Ты в курсе?

— Да. Серьёзно. Я знаю. Честно.

Потом она сказала, что они с Мэри Элизабет прошли через это, и поблагодарила меня за то, что я прислушался к совету Патрика и какое-то время не высовывался, потому что это сделало всё намного проще. Тогда я спросил:

— И мы теперь снова можем быть друзьями?

— Конечно, — сказала она только.

— И с Патриком?

— И с Патриком.

— И со всеми остальными?

— И со всеми остальными.

И я начал плакать. Но Сэм сказала мне прекратить.

— Помнишь, что я сказала Брэду?

— Да. Ты сказала, чтобы он сам извинился перед Патриком.

— Это и к Мэри Элизабет относится.

— Я пытался, но она сказала мне…

— Я знаю, что ты пытался. Я к тому, чтобы ты попробовал ещё раз.

— Ладно.

Сэм высадила меня. Когда она отъехала слишком далеко, чтобы увидеть меня, я опять начал плакать. Потому что она снова была моим другом. И этого мне было достаточно. И я пообещал себе больше никогда не ввязываться в такие путаницы. Я никогда больше не буду. Клянусь.

Поход на «Шоу ужасов Рокки Хоррора» сегодня вечером был напряжённым. Не из-за Мэри Элизабет. С этим всё было в порядке. Я извинился и спросил её, не хочет ли она мне что-нибудь сказать. И, как и раньше, я задал вопрос и получил на него очень длинный ответ. Выслушав её (я на самом деле слушал), я ещё раз извинился. И она поблагодарила меня за то, что я не пытался представить свой поступок невинным в её глазах, придумывая кучу оправданий. И всё стало, как раньше, разве что теперь мы были просто друзьями. Если честно, я думаю, что всё снова стало нормально в основном потому, что Мэри Элизабет начала встречаться с одним из друзей Крейга. Его зовут Питер, и он учится в колледже, что особенно радует Мэри Элизабет. На вечеринке у Крейга я услышал, как Мэри Элизабет сказала Элис, что ей намного больше нравится Питер, потому что «у него есть своё мнение», и они часто спорят. Она сказала, что я очень милый и понимающий, но наши отношения были слишком однообразными. Ей хотелось более открытого собеседника, которому не требовалось бы разрешение, чтобы что-нибудь сказать.

Мне захотелось рассмеяться. Или, может быть, разозлиться. Или, может, пожать плечами, удивившись, какие все странные, а особенно я. Но я был на вечеринке с друзьями, так что разницы особой не было. Я просто пил, потому что подумал, что пора бы мне перестать курить так много травки.

Вечер был напряжённым, потому что Патрик официально закончил играть в шоу Фрэнка эн Фертера. Он сказал, что больше не хочет этого делать… никогда. Так что он сидел в зале, смотрел шоу вместе со мной и говорил вещи, которые трудно было слушать, ведь обычно Патрик не грустит.

— Ты когда-нибудь думаешь, Чарли, что наша компания такая же, как и все остальные, например, как какая-нибудь футбольная команда? И единственное различие между нами заключается в том, как мы одеваемся и почему?

— Да?

Между нами повисла пауза.

— А я думаю, херня всё это.

И он на самом деле так считал. Это было яснее некуда.

Роль Фрэнка эн Фертера играл парень, которого я не видел в других постановках. Он долгое время был дублёром Патрика, и вот, наконец, ему выпал шанс. Он довольно неплохо играл. Не так хорошо, как Патрик, но тоже довольно неплохо.

С любовью, Чарли.

11 мая 1992

Дорогой друг,

Последнее время я очень часто провожу с Патриком. Но я не говорю много. Просто слушаю и киваю, потому что Патрику нужно выговориться. Но это совсем не то, что слушать Мэри Элизабет. Это иначе.

Всё началось субботним утром после шоу. Я лежал в кровати, размышляя, почему когда-то, проснувшись, ты можешь заснуть снова, а когда-то — нет. В дверь постучала мама.

— Тебе звонит твой друг Патрик.

Я встал с кровати и отогнал от себя сон.

— Алло?

— Одевайся. Я еду.

Щелчок. И всё. Вообще-то, у меня было довольно много работы, ведь приближался конец учебного года, но было похоже, что мы займёмся чем-то интересным, так что я оделся. Патрик подъехал минут через десять. На нём была та же одежда, что и прошлым вечером. Он не принимал душ, ничего не делал. Сомневаюсь, что он вообще ложился. Он держался на кофе, сигаретах и «Мини Финс», таких маленьких таблетках, которые продаются в супермаркетах и на автозаправках. Они не дают заснуть. К тому же они законны, правда от них пить хочется.

Я забрался в машину Патрика, в которой было очень накурено. Он предложил мне сигарету, но я сказал, что не могу курить во дворе своего дома.

— Твои родители не знают, что ты куришь?

— Нет. А должны?

— Наверное, нет.

И мы поехали… быстро.

Поначалу Патрик почти не разговаривал. Просто слушал музыку на проигрывателе. Заиграла вторая песня, и я спросил, не та ли это запись, что я составил ему на Рождество в качестве подарка от Тайного Санты.

— Я всю ночь её слушал.

Патрик улыбался во всё лицо. Нездоровой улыбкой. Оцепенелой и безжизненной. Он только сделал звук громче. И стал ехать ещё быстрее.

— Скажу тебе одну вещь, Чарли. Я хорошо себя чувствую. Понимаешь, о чём я? Очень хорошо. Как будто я свободен от чего-то. Как будто мне больше не надо притворяться. Я перехожу в колледж, так? Там всё будет по-другому. Понимаешь, о чём я?

— Конечно, — сказал я.

— Я всю ночь думал, какие постеры хочу повесить к себе в комнату. И будет ли у меня голая кирпичная стена. Я всегда хотел иметь голую кирпичную стену, раскрасил бы её. Понимаешь, о чём я?

На этот раз я только кивнул, потому что вряд ли он ждал ответа «конечно».

— Там всё будет по-другому. Просто не может не быть.

— Будет, — сказал я.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно.

— Спасибо, Чарли.

В таком духе мы и провели весь день. Смотрели кино. Ели пиццу. И всякий раз, когда Патрик начинал чувствовать усталость, мы пили кофе, и он принимал ещё одну или две «Мини Финс». Когда над городом сгустились сумерки, он показал мне все места, где обычно встречался с Брэдом. Он почти о них не говорил. Только смотрел.

Последним местом было поле для гольфа.

Мы сели на восемнадцатый участок, недалеко от лунки, который находился на довольно высоком холме, и наблюдали за заходящим солнцем.

Патрик купил бутылку красного вина, предъявив поддельный паспорт, и мы передавали её друг другу. И просто болтали.

— Ты слышал о Лили? — спросил он.

— О ком?

— Лили Миллер. Не знаю, какое у неё настоящее имя, но все звали её Лили. Когда я был во втором классе старшей школы, она училась в выпускном.

— Не думаю.

— Я думал, твой брат тебе рассказывал. Это же классика.

— Может быть.

— Ладно. Если уже слышал, скажешь.

— Хорошо.

— Так вот, Лили приходила сюда с тем парнем, который во всех постановках играл главные роли.

— С Паркером?

— Точно, с Паркером. Откуда ты знаешь?

— Моя сестра была в него влюблена.

— Чудно! — Мы уже начали хмелеть. — Так вот, приходят Лили с Паркером сюда как-то ночью. У них такая любовь была! Он даже подарил ей свой значок с драматическими масками или что там.

Говоря это, Патрик так смеялся, что вино у него изо рта летело во все стороны.

— У них даже была своя песня. Кажется, «Сломанные крылья», которую исполняет эта группа, Mr. Mister. Не знаю точно, но надеюсь, что она называлась «Сломанные крылья», потому что тогда эта история будет просто идеальной.

— Давай дальше, — подбодрил я.

— Ладно, ладно, — он сглотнул. — Так вот, они долгое время встречались, и, думаю, у них даже был секс до этого, но эта ночь должна была быть особенной. Она организовала небольшой пикник, а он принёс магнитофон, чтобы поставить «Сломанные крылья».

Патрик просто не мог спокойно говорить об этой песне. Он смеялся целых десять минут.

— Ладно. Ладно. Прости. Так вот, устраивают они этот пикник, сэндвичи жуют и всё такое. Начинают лизаться. Играет музыка, и они уже готовы «приступить к делу», как вдруг Паркер понимает, что забыл презервативы. Они оба лежат голые на этом участке. Оба хотят друг друга. А презика нет. И, как думаешь, что случилось дальше?

— Не знаю.

— Они сделали это раком, использовав кулёк из-под сэндвича!

— НЕТ! — только и мог вымолвить я.

— ДА! — возразил Патрик.

— БОЖЕ! — парировал я.

— ДА! — подытожил Патрик.

После того как смешки улеглись, а почти всё вино было выплевано, он повернулся ко мне.

— А самое смешное знаешь что?

— Что?

— Она была золотой медалисткой. И когда она шла произносить речь, все об этом знали!

Ничто не сравнится с глубокими вздохами после такого сильного смеха. Ничто в мире не похоже на эту боль в животе. Это было великолепно.

Мы с Патриком обсудили все истории, какие только знали.

Один парень, Барри, постоянно на ИЗО мастерил воздушных змеев. После школы он привязывал к змеям петарды, запускал их и взрывал. Сейчас он учится на авиадиспетчера, — история Патрика, которую ему рассказала Сэм.

Другой парень по имени Чип потратил все свои карманные деньги, оставшиеся с Рождества и нескольких Дней рождения, на набор для травли вредителей и ходил по домам, предлагая бесплатно их вывести, — моя история, которую я узнал от сестры.

Ещё был один парень по имени Карл Бёрнс, и все звали его К.Б. И однажды К.Б. так напился, что попытался трахнуть собаку своего друга, — история Патрика.

Другого парня звали «Давай, Джек!», потому что его, по слухам, застали мастурбирующим на вечеринке. И перед каждой спортивной игрой все хлопали и скандировали: «Давай, Джек! … хлоп-хлоп-хлоп … Давай, Джек!» — моя история, которую мне рассказал брат.

Были и другие истории с другими именами. Вторая Бэйс Стейс, у которой в четвёртом классе уже была грудь, и она разрешала некоторым мальчикам её трогать. Винсент, который принял кислоту и пытался смыть диван в унитаз. Шейла, которая, по слухам, мастурбировала хот-догом, и ей пришлось обратиться в неотложку. И это далеко не весь список.

К тому моменту как мы закончили, всё, о чём я мог думать, так это о том, как чувствуют себя эти люди на встречах с одноклассниками. Мне интересно, стыдно ли им, и маленькая ли это цена за то, чтобы стать легендой.

Когда мы немного протрезвели, выпив кофе и «Мини Финс», Патрик отвёз меня домой. На записи, которую я составил для него, заиграли зимние песни. И Патрик повернулся ко мне.

— Спасибо, Чарли.

— Не за что.

— Нет. Я о кафетерии.

— Всё в порядке.

Больше мы не разговаривали. Он отвёз меня домой и высадил на подъездной дорожке. Мы обнялись, пожелав друг другу спокойной ночи, и, когда я уже собирался было отстраниться, он сильнее прижал меня к себе. И приблизил своё лицо к моему. И поцеловал. По-настоящему. Потом он очень медленно отстранился.

— Извини.

— Да нет. Всё в порядке.

— Серьёзно. Извини.

— Нет, правда. Ничего страшного.

Он сказал «спасибо» и обнял меня ещё раз. И снова приблизился, чтобы поцеловать меня. Я позволил ему. Не знаю почему. Мы долго сидели в его машине.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.