Часть первая. Сцена представляет собой дачную веранду

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Д е т с к и й г о л о с о к. Мама, сколько будет — у двух отнять один? Мама, хочешь расскажу сказочку? Жили-были два братья. Один средний, другой старший и один молоденький. Он был такой маленький-маленький. И пошел ловить рыбу. Потом взял он совочек и поймал рыбу. Она по дороге у него захрипела. Он ее разрезал и сделал рыбную котлету.

Сцена представляет собой дачную веранду. Ира готовит воду с лимоном. Дверь в комнату, дверь во двор.

И р а. Павлик, как ты себя чувствуешь?
Г о л о с р е б е н к а. Немножко хорошо.

Входит Федоровна. Она в довольно-таки старом халате, на ногах желтые резиновые сапоги.
Под мышкой у нее кошка.

Ф е д о р о в н а. Ты не видела котенка-то? Котенок пропал. Не вы прикормили?
И р а. Нет, нет, Федоровна. Я уже говорила.
Ф е д о р о в н а. Котенка нет третий день. Мальчики ваши, что ли, убили? Заступом, что ли, зарубили? (Заглянув в комнату.) Что он у тебя лежит белым днем, вставай, вставай, что он как кислый пряник.
И р а. У Павлика тридцать девять и три.
Ф е д о р о в н а. Простыл, что ли? А им говори не говори, они в речке сидят до победного конца. Вот мать потом и страдает. Они мальчики, им надо. Вчерашний день пошли в малину. А там завязь сыпется. Гвоздодер у меня на дверях лежал, теперь не знаю, на кого и подумать. Котенка убили. С четверга нет. Третий день. Я думала, она его на чердаке держит, полезла на чердак, она мяукает, сама ищет. Ну что, Элька, где твой питомец? А? Мяу! Тут не мяу, тут злые ребята. Я знаю. Я за ними наблюдаю.
И р а. Нас не было в четверг, мы ездили в Москву мыться.
Ф е д о р о в н а. Вот накупала, вот он у тебя и заболел. Ты его выкупала, а он того же дня пошел на речку грехи свои отмывать. Ему надо! Я правильно не хотела тебя к себе пускать, теперь на участке трое мальчиков, это даром не пройдет. Дом сожгут или еще тому подобное. Котенка сманили. Я давно заметила, мальчики им интересуются. То молочком его вызывали с чердака, то бумажкой орудовали перед ним.
И р а. Федоровна, я же говорю, нас в четверг не было.
Ф е д о р о в н а. Наверно, опять соседский Джек его разорвал. Собака разорвала. Это же не собака, это громила! Котенок тут испугался, мальчики за ним погнались, вот он и прыгнул к соседям. Это же надо знать!
И р а. Это Максим с Антоном, наверно.
Ф е д о р о в н а. Наверно, а что толку! Котенка не вернешь! Это они, точно они! Собрались с силами. А еще Ручкины, напротив их участок, они купили от большого разума ружье ихнему Игорю Ручкину. Игорь Ручкин купил, короче говоря. И стрелял бродячих собак. И моего Юзика убил. Юзик, кому он помешал на лугу? Я ничего не сказала, Юзика подобрала, схоронила, а что им говорить? Их дом на всю Романовку славен. И что же, неделя проходит, другая проходит, ихний Ленька Ручкин с пьяных глаз утонул. Разбежался в речку с бугра головой, а там глубина тридцать сантиметров. Ну? Какой спрос.
И р а. У Павлика тридцать девять, а они под окном как кони бегают, Антон с Максимом.
Ф е д о р о в н а. Там же бальзам посажен, под окнами! Я им скажу! Чистотел посажен!
И р а. Я говорю: ребята, бегайте на своей половине! Они говорят: это не ваш дом, и все.
Ф е д о р о в н а. И! Нахальство — второе счастье. Там на горе дом, где Блюмы живут. Барак двухэтажный. Все Блюмы. Сколько раз нижние Блюмы судились, чтобы выселили Вальку Блюма, он комнату занял и дверь на ту половину забил, где Блюм Изабелла Мироновна умерла. Блюм Изабелла Мироновна была у меня в детском садике музработником. Слабый была музработник, еле ползала. Придет, отдышится, над супом плачет, обтереться нечем. Я, говорит, концерты играла, теперь «Над Родиной солнце» сбиваюсь, поверьте, Алевтина Федоровна. Что уж верить, сама не глухая. А был голод, сорок седьмой год. А одна воспитательница у меня начала воровать, не вынесла. Я строго всех держала. Она ворует, у нее дочь была взрослый инвалид детства. Яблочки у детей, хлеб, у нас садик был санаторного типа для ослабленных. Вот она все в чулок засунет, чулок в свой шкафчик. Мне техничка сказала: у Егоровой в чулке яблоки, куски. Мы все это изъяли, Егоровой в чулок кубиков деревянных натолкали. Она ушла так с этим чулком домой. Поели они кубиков, вот. На второй день она уволилась. А тут и Блюм умирает в больнице. Я ее навещала, хоронила. Валька Блюм тут же ее комнату взломал и въехал с семьей, у него еще тогда семья была, детей трое. И никто ничего не мог в милиции доказать. Он же Блюм, они все там Блюмы. До сих пор врач Блюм Нина Осиповна на него зло держит. Недавно пенсию получали, Нина Осиповна ему в коридоре кричит, он первый расписался: да, такими методами ты всего в жизни добьешься. А он говорит: «А чего мне добиваться, мне семьдесят лет!» (Кошке.) Ну, куда девала свою питомку? А? Как окотится, все котята на счету, выведет с чердака, раз один, раз другой, и ни одного! Всех котят потеряет. Джек, вот он. Туда-сюда, туда-сюда! Как прибой. Зимой у меня кормились три кошки, к лету одна Элька осталась.
И р а. Почему это: не ваш дом? А чей же? Ихний, что ли, дом? Заняли и живут бесплатно, я же должна снимать! А я такой же наследник, как они, буду. Тоже имею право на ту половину.
Ф е д о р о в н а. Да, Вера еще жива, еще мается. А я тебя предупреждала, у меня тут дорого, ты ведь сама согласилась.
И р а. У меня было безвыходное положение, я горела синим пламенем.
Ф е д о р о в н а. Ты всегда горишь синим пламенем. А у меня свои вон наследники. Надо Сереженьке ботинки купить. Она ему разве купит? Я с пенсии, бабка, купи. Полсотни пенсия, да страховка, да газ, да электричество. Полупальто ему купила драповое черное, лыжный костюмчик желтый, перчатки трикотажные, кеды вьетнамские, портфель купила, на учебники дала. И на все про все пенсия полста рублей. Теперь Вадиму ботинки туристические, шапку зимнюю из кролика. Она разве подумает? Ей «Жигули» подавай, какие дела! А у меня лежали две тысячи от мамы еще, мама завещала. Дачник Сережка прошлый год украл. Я смотрю, что он все на чердак стремится. А потом они с дачи выезжают, я за трубой посмотрела, пятнадцать лет лежали деньги — нет две тысячи рублей!

Ира ходит, отнесла питье, вернулась, достала градусник, пошла поставила, вернулась, завела будильник.

Вернее, шесть тысяч, нам мама оставила: мне, сестре и брату. Шесть тысяч вору Сережке перепало. Я к ним в Москву поехала, тут же гляжу: они «Жигули» купили. На мои шесть тысяч. Я ничего говорить не стала, что с ними толковать, только сказала: «Ну, как вам мои «Жигули» подошли?» Отец его, Сережкин, покраснел, весь как рак красный, и бормочет: «Ничего не понимаю, ничего не понимаю». Сам Сережка пришел, руки вытирает, глаза не поднимает, улыбается. На старухины купили машину. Как мне теперь перед братом отчитываться, перед сестрой? Брат хотел приехать с Дорогомиловки, уборную поставить. Он обещался моему Вадиму помочь с «Жигулями»: он дает семь тысяч, исключая те, что у меня лежат, а у меня свистнули! Сестра приезжала, мяса привезла два кило, костей Юзику, а Юзика убили. Привезла мне на сарафанчик, привезла банку помидор пять литров баллон, привезла десять пакетов супу. И по сей день лежат. И Юзика нет! Юзика мать была настоящая овчарка, отец неизвестен. Мать овчарка, она тут бегала-бегала, видно, отвязалась, прошлой весной ее застрелил этот же Игорь Ручкин. Она бегала, а в марте в пионерлагере, я пришла за дверью, снимаю дверь с петель, смотрю, лежит эта овчарка, а около нее пять барсуков толстых таких. Я ей потом хлеба давала, куски сухие размочила, у меня зубов нет. А Игорь Ручкин ее застрелил. Я пошла на третий день и взяла одного себе. Они уже расползаться начали, от голода и поползли слепые. Вот этот самый Юзик и был.

Звенит будильник. Федоровна вздрагивает, кошка вырывается, убегает. Ира бежит в комнату.

Ира, ты сколько же денег получаешь?
И р а. Сто двадцать рублей.
Ф е д о р о в н а. И куда же ты собралась мне за дачу такие деньги платить? Двести сорок?
И р а (выходит с градусником). А что?
Ф е д о р о в н а. Что?
И р а. А сколько мне платить?
Ф е д о р о в н а (быстро). Сколь договаривались. Я говорю, как ты такие деньги наберешь?
И р а. Сама удивляюсь.
Ф е д о р о в н а. Может, давай я тебе одну отдыхающую с дом отдыха пущу? Женщина приходила, просилась. Она весь день в дом отдыхе на горе, будет только ночевать. У нее там в дом отдыхе муж не муж.
И р а. Пока обойдусь.
Ф е д о р о в н а. А то бы пустила. Одну койку, она с мужем на веранде переночует, двадцать четыре дня двадцать четыре рубля. Или он ей не муж, не знаю.
И р а. Не надо, не надо. Я от матушки своей еле отбилась, не надо.
Ф е д о р о в н а. И я ей тоже сказала: спрошу, но не ручаюсь. Что есть двадцать четыре рубля в наше время? Она бы больше дала.
И р а. Что есть сто двадцать четыре рубля в наше время!
Ф е д о р о в н а. Я тоже сказала — не надо ваших тридцати шести рублей, тахта у ней не полуторная. Никто ручаться не может, а вдруг вы захотите отдохнуть мертвый час, а на участке дети, тут у нее ребенок, тут у этих двух по ребенку. Трое мальчишек, это же рота! И все. Она тогда стала спрашивать: не поставите ли вы мои улья на участок? У нее три улья.
И р а. Новости!
Ф е д о р о в н а. Какие-такие улья! Сначала ей койка, потом муж, потом улья! Слушай, а у тебя муж есть?
И р а. Да был. Разошлись.
Ф е д о р о в н а. Алименты платит?
И р а. Платит. Двадцать пять рублей.
Ф е д о р о в н а. Случается. Блюм Валя меня недавно сватал, тоже пенсию получает семьдесят два рубля. У него трое детей возросли, а комнаты две, а у меня полдома. Ему же семьдесят лет, а мне семьдесят второй пошел. Я в день тридцать ведер под яблоньки вырываю. Нас Марья Васильевна Блюм сводила. Я надела туфли желтые, зубы, плащ синий, полушалок с розами синий, невестка подарила раз в жизни. Висит в шифоньере, я тебе покажу. Это здесь я так... обретаюсь, а у меня шуба каракулевая с какой поры у невестки в шкафу висит, сапоги на цигейке стоят. Я к тебе как-нибудь в Москву приеду как принцесса цирка. Сберегаю для лучших времен. Моя кума, невесткина мать, все хвастает: а у вас сколь на книжке? А я: а у вас? Небось цифра пять? Она говорит, да хитрить не буду, около того и выше. Она одевает на работу бриллиантовые серьги, она кассиршей в «Суперсаме» работает. А к ней тут двое грузин подходят: «Слушай, моей матери срочно нужны точно такие же серьги». Она послушала, на следующий день уже в серьгах не вышла. Вырвут с корнем! А зачем мне Валька, я мужчин не люблю. Ухаживать за престарелым пенсионером свыше моих сил. Я и мужа своего не любила.

Входят Светлана, Татьяна и Валера.

В а л е р а. Баба Аля тут как тут! Здравствуй, баушка!
Ф е д о р о в н а (не слушая). Ну? Не любила, как только Вадима родила, сразу ушла к маме. И где похоронен, не знаю.
В а л е р а. Баба Аля!
Ф е д о р о в н а (тоненько). Ай.
В а л е р а. Как здоровье, баушка? (Выставляет на стол бутылку.)
Ф е д о р о в н а (вытирает уголки рта двумя пальцами). Ну, у вас гости, я пошла, я пошла.
С в е т л а н а (это очень худая, как жердь, женщина, говорит басом). Ну, Федоровна, за компанию!
Т а т ь я н а. Бабуль, куда, куда! (Хихикает.)
В а л е р а (важно). Присядьте.
Ф е д о р о в н а. Ну, за компанию и монах женился. Мне только ложку, десертную ложечку. Я принесу. (Уходит.)
В а л е р а. Гм!

Все садятся, он стоит. Ира стоит, закрыла дверь в комнату.

Мы особенно не знакомы, но родственники. Так сказать, одного помета.
Т а т ь я н а (хихикает). Скажешь тоже.
С в е т л а н а. Почему это помета?
В а л е р а. Помет! (Поднимает кулак.) Это когда одна свинья зараз опоросится. Это сразу называется помет. Помет поросят. В местной газетке во время командировки своими глазами прочел. Лозунг: «За тысячу тонн помета от одной свиньи!» Думал, они там свиней на удобрения рoстят. Но! Растолковали. По-мет. Мечи на стол кирпичи!
Т а т ь я н а. Люди сидят, а ты про удобрения. (Хихикает.)

Ира наконец сдвигается с места, ставит чашки, режет хлеб.

С в е т л а н а. Татьян! Мы забыли. У нас же есть сыр. Мой в целлофане, твой в бумаге.
Т а т ь я н а (хихикает). Неси!

Светлана выбегает. Ира уходит в комнату, притворяет плотно дверь.

Т а т ь я н а. Зачем опять мой кошелек взял?
В а л е р а. За бутылкой же, ну!
Т а т ь я н а. Учти, я тебя кормить не собираюсь.
В а л е р а. Дура и есть дура.
Т а т ь я н а. Наоборот, я очень даже не дура.
В а л е р а. Такие дела решаются только с бутылкой.
Т а т ь я н а. Да она не согласится.
В а л е р а. Молчи! С бутылкой делались и не такие вещи. Вообще, ты попросила — я приехал. Сбегал за бутылкой. Из-за вас же, дуры!
Т а т ь я н а. Зачем ты мой кошелек-то взял? Дуралей.
В а л е р а. Ты знаешь, что такое у мужчин долги?
Т а т ь я н а. Восемь лет у тебя все долги да алименты. Все дела да случаи.
В а л е р а. Может мужчина получать сто тридцать на руки минус алименты тридцать пять ежемесячно?
Т а т ь я н а. Кто же тебе виноват, попал в аварию с пьяных глаз.
В а л е р а (озлобленно, свистит). Попомни!
Т а т ь я н а. Нарожал детей.
В а л е р а (оживившись). Кто нарожал? Я, что ли?
Т а т ь я н а. Ты. Ты. В Библии сказано. Исаак родил Иакова.
В а л е р а. Учти! Когда рождается ребенок, мужчина умирает заново. И так каждый раз. Ни один мужчина не хочет этого. Есть даже такой роман: «Живем только дважды». Пoняла? («Поняла» — он говорит с ударением на «о».)
Т а т ь я н а. Зачем ахинею разводить. Даром сюда пришли.
В а л е р а (шутит). Навернoе. («Наверное» он говорит с ударением на «о».)

Татьяна хихикает, потому что Ира выходит с горшком в руке.

И р а. Сейчас.
В а л е р а. Да лей в наш туалет, не стесняйся. Я угощаю.

Ира выходит.

Т а т ь я н а. Завсегда так: как что, в магазин или за водкой, ты за мой кошель хватаешься.
В а л е р а. Опять за рыбу гроши!
Т а т ь я н а. Слушай, давай я на тебя на алименты подам!
В а л е р а. Схватилась! Ты знаешь, что тебе выпадет? Останки! Я ведь уже считал. Сто сорок три оклад, тридцать три процента. От четырех отнять два... Сорок семь рублей с копейками.
Т а т ь я н а. Сорок семь рублей шестьдесят шесть копеек.
В а л е р а (злорадно). Да подели пополам! А? Двадцать три рубля с копейками! И это в ме-сяц! А я-то даю больше!
Т а т ь я н а. Двадцать пять, да.
В а л е р а. Ну!
Т а т ь я н а. Сколько тебе можно говорить: ты ешь, ты спишь, надо за квартиру, надо за свет!
В а л е р а. А я что, за сплю тоже платить должен?

Пауза. Татьяна хлопает глазами.

Т а т ь я н а. А за белье? Я же в прачечную отдаю.
В а л е р а (бодро). Комплект рубль в сутки ночь!

Откупоривает бутылку. Наливает в чашки, чокаются, пьют. Татьяна хихикает, потягивается.
Входит Светлана сыром.

С в е т л а н а. Моя Леокадия села и сидит. Опасается дождя, видно. Что она лежа захлебнется.

Валерий наливает Светлане, та прикрывает чашку рукой, потом сдается. Татьяна хихикает.
Светлана пьет.

Т а т ь я н а. Вообще в крыше столько дыр! («Вообще» она произносит как «воще».) Вообще кошмар, за одну зиму осталось одно решето.
С в е т л а н а (утираясь рукой, нюхает сыр). Да, это вы довели дом до аварийного состояния. Все прогнило. Эт-то вы постарались.
Т а т ь я н а. Слу-шай! Наоборот! От дома бы давно хлам остался. Дом без хозяина загнивает. Мы его поддерживали. Валера то с лопаткой, то с молотком! На потолок землю носил ведрами.
С в е т л а н а. Самое главное — крышу довели.
Т а т ь я н а. Мы не доводили, мы жи-ли! Воще. Когда живешь не в своем доме, знаешь, ты бы тоже подумала, головой. Покрыть крышу это четыре сотни. Да мы бы лучше у хозяев сняли и два лета прожили! Четыре сотни. (Хихикает.)
С в е т л а н а. Вы пользовались? За это платите.
Т а т ь я н а. Вот ты сейчас тоже пользуешься? Давай плати.
С в е т л а н а. Крышу вы раскрыли.
Т а т ь я н а. Мы там не танцевали. Это время, время! Ты бы жила, ты бы крыла?
В а л е р а. Нет!
Т а т ь я н а. Чужое бы ты не крыла.
С в е т л а н а. Леокадия моя сидит с зонтиком, всю скрючило. Знает, потопа ждет.
В а л е р а. Это ваша мамка? Старушка та?
С в е т л а н а. Это моя свекровь, мне в наследство досталась от мужа. Мой муж — ее сын. Он умер, она как с нами жила, так и живет по старой памяти. Я в основном на ночных дежурствах, все-таки Максим спит не один. В моем положении родных не выбирают.
В а л е р а. Максим — это кто?
Т а т ь я н а. Да Макся, ее парень.
В а л е р а. А, пацан. Это они с нашим сегодня сцепились?
Т а т ь я н а. Я днем работаю, она ночью... Когда у нее сутки на выходные выпадают, я с ребятами сижу... Каторга, вообще.
В а л е р а. Это хорошо, у Антона свой друг. А то здесь Ручкины хороводят... Всем вопрос задают: «Кто такой усатый-полосатый?»
С в е т л а н а. А кто?
В а л е р а. А это твой матрас!

Татьяна хихикает, прикрыв рот. Ей неудобно.

С в е т л а н а. Хулиганье какое.
В а л е р а. И Блюмы бандиты, верхние. Им по семь-восемь лет, они курят.
С в е т л а н а. Нет, не ожидала я от вас, что вы меня в такую тюрьму заманите.
Т а т ь я н а. Я-то здесь жила, вообще... И ничего. Попробуй, сними здесь дачу. Здесь дачи Госплана. Речка, лес, аэропорт. А ты бесплатно.
В а л е р а. Как Госплан!
С в е т л а н а. Но без крыши же, поймите! А вдруг лето будет дождливое?
В а л е р а. Безвозмездно под дождем.
Т а т ь я н а. Валера! Выхода нет, надо толем крышу покрыть.
В а л е р а. Толем! Я испытываю отвращение к физической работе. А от умственной меня тошнит.
Т а т ь я н а. Хоть соломой покрыть, что ли.
В а л е р а. Где солому сейчас возьмешь, ду-ра! В начале лета. Все съедено.
С в е т л а н а. Куда же мы детей денем?
В а л е р а. Вообще, вот жестянщики хорошо зашибают! Вот которые «Жигули» восстанавливают после капремонта. Эх, пойду жестянщиком!
Т а т ь я н а. Так тебя там и ждали.
В а л е р а. Попомни.
Т а т ь я н а. Ну что за муж, разве это муж? Твой же сын будет под дождем с бронхиальной астмой.
В а л е р а. Надо было закалять! Ты же не дала!

На пороге двое мальчиков — Антон и Максим.

М а к с и м. А тетя Ира в нашем туалете закрылась!
В а л е р а. А ну, малыши, идите, играйтесь! Не маячь, не маячь тут. Лезьте вон на дерево. Там ваш раненый товарищ! Там ваш раненый товарищ, на дереве! Выполняйте.

Мальчики, переглянувшись, исчезают.

Меня дети любят. И собаки. И пьяные, кстати.
Т а т ь я н а. Свояк свояка видит издалека.
В а л е р а. А я их закалю! Приучу! Буду приезжать.
Т а т ь я н а. Сейчас. («Сейчас» она произносит как «щас».)
С в е т л а н а. Как я только на эту удочку вашу пошла! Мало того, что я за вашим Антоном на карачках ползаю: Антоша, обедать, Антоша, ручки мыть, а Антоша завился веревочкой, поминай как величали.
Т а т ь я н а. А ты не зови его! Побегает голодный, сам прискочит.
С в е т л а н а. Да, и ему снова-здорово — разогревать? Я что, кухарка тут нашлась?
Т а т ь я н а. Сам разогреет, не маленький. Дома греет. Придет из школы, ключ на шее, сам греет.
С в е т л а н а. Нет, я его к газовой плите не подпущу. У взрослых людей взрывается, а тем более они спичками балуются. Не-ет. Как хотите, а я не могу жить без крыши.
В а л е р а. Минуточку. Светлана, давайте выпьем и познакомимся. Меня зовут, как это давно известно, Валерик. (Берет ее руку, жмет.) Я вам еще пригожусь, я это чувствую. Необходимо только достать кровельный материал.

Наливают, пьют. Входит Ира.

Ира! Ты гордая! Пойми об этом!
Т а т ь я н а. О, долгожданная! Ира, проходите, садитесь.
С в е т л а н а. Мы же сестры! Ну, выпьем за знакомство.
И р а. Да я не буду... Ребенок больной.
Т а т ь я н а. Мы трое... (запнулась) троюродные.
В а л е р а. Надо выпить. Чтобы не свалиться.
С в е т л а н а. У нас была одна прабабушка и один прадедушка.
И р а. Я не знаю так далеко. У меня был неродной дедушка Филипп Николаевич.
Т а т ь я н а. А я своих не помню никого. В деревне пооставались.
В а л е р а. Зря не помнишь. Сейчас бы в деревню махнули твою. За бесплатно.
Т а т ь я н а. В деревню надо шмотки возить и дарить. Рюкзаками да посылками.
В а л е р а. Да ну, сейчас от подохшей родни никто не берет!
Т а т ь я н а. Им сейчас детям кримпленовые костюмчики возят.
И р а. Я по мужу. А по отцу Чанцева.
С в е т л а н а. А я по мужу Выголовская. А папина фамилия Сысоев. А мамина фамилия Катагощева.
И р а. Папина фамилия Чанцев, но его давно нет. Мамина фамилия по отчиму Шиллинг.
В а л е р а. Англия?
И р а. Он из обрусевших немцев.
Т а т ь я н а. А у меня мама и папа однофамильцы. Кузнецовы! Дедушки и бабушки опять-таки все Кузнецовы!
В а л е р а. Причем учтите: однофамильцы. А не родственники. А моя фамилия, передаю по буквам: Козлос-бродов. Козлос! (Делает паузу.) Бродов.
С в е т л а н а. Через тире?
В а л е р а. Нет, зачем.
Т а т ь я н а. А я Кузнецова!
В а л е р а. А я Антон Козлосбродов!
Т а т ь я н а. Сменим, сменим. Десятку сунем в зубы кому надо когда надо и сменим.
В а л е р а. Попомни! Так... Есть предложение поднять тост за отчества. Я биологических родственников не имею в виду, я имею в виду всех здесь присутствующих!

Поднимают чашки. Входит Федоровна в синем шелковом плаще, синем полушалке с розами, в желтых
туфлях, сияя вставными зубами. В руках у нее десертная ложка.

Ф е д о р о в н а. С приездом! Вот надергала салату я... Что взошло. Вымыла в бочке. Так что ешьте, витамины! Кресс-салат.
В а л е р а. И вас, Пантелеймоновна. (Наливает ей в ложку.)
Ф е д о р о в н а (выпивает, морщится и зажевывает салатом). Я Федоровна. Это мой муж был Пантелеймонович. Отец у них был купец второй гильдии, имел мельницу и две пекарни. Их двенадцать было человек: Владимир, это мой, Анна, Дмитрий, Иван, Надежда, Вера, Любовь и мать их Софья, остальное не знаю. А их отец Пантелеймон. Вера-то Пантелеймоновна еще жива в Дрезне, в доме инвалидов, царствие ей небесное. А вы их какие-то внуки. Я и сама-то никого не знаю, Владимир был летчиком, не знаю, где лежит, я с ним в разводе. Мама твоя, Ира, кого-то помнит.
В а л е р а. Фальшивые вы внуки, вот что я скажу. У этой Веры, наверное, есть тоже дети.
Ф е д о р о в н а. Ее-то дети, она их пережила, а где детей дети, неведомо.
С в е т л а н а. А много было таких детей?
Ф е д о р о в н а. Вас вот трое от троих, а еще от девятерых такие же неизвестно где шляются.
В а л е р а. Так этот же дом ничей, это общее!
С в е т л а н а. Может, еще внуков двадцать человек.
Ф е д о р о в н а. Нет, уж мы по одному рожали... а вы-то тем более. Я Вадима родила, ушла жить к маме. С мужем я сошлась так просто, не любила. Родился Вадим, я им совсем не занималась. Помню, у соседей через забор был пожар, я Вадима схватила ночью, завернула в одеялку, выбежала, положила его на землю, а сама давай ведрами воду носить. К утру все прогорело, наш забор, а на дом не перешло. А я хватилась — где же мой Вадим? А он так и провалялся на земле всю ночь. Я была активная! У Вадима сынок, Сереженька, отличник!
В а л е р а. Не навещают они тебя, бабушка?
Ф е д о р о в н а. А нет, нету! А раньше у детей разница в возрасте была большая. Старшему, к примеру, шестьдесят... а младшенькому сорок. Вы тоже можете родить еще через лет пятнадцать.
В а л е р а. Только через мой труп!
С в е т л а н а. Отчима не хочется ребенку на голову навязывать.
И р а. Этого не знаешь как на ноги поставить. И молишься и молишься, только бы дожить!
В а л е р а. Закалять надо! Каждое утро холодной водой ухо, горло, нос. Я Антона закалял!
Т а т ь я н а. Кто же зимой закаляет, дуралей!
В а л е р а. Если бы не Татьяна, я бы его закалил. Надо холод, открытые окна, водой обливание...
С в е т л а н а. Вот сейчас у нас будут такие условия. Будет обливание. Я сегодня не на дежурстве... Мы с Таней их скатертями всех укроем, полиэтиленкой... Нигде ничего не посушишь... Нечего сказать. Спасибо тебе, Татьяночка, что ты пригласила меня бесплатно нянчить твоего Антошу, пока ты отдыхаешь на работе, да еще без крыши над головой. Хотя я имею такие же права жить на этой даче одна и без твоего согласия.
В а л е р а. Раз-ли-ва-ю! Последняя. (Разливает.)

Все пьют. Ира вышла в комнату.

Федоровна, у вас нет лекарства настойки календулы?
Ф е д о р о в н а (осторожно). А это от чего?
В а л е р а. Это от горла.
Ф е д о р о в н а. Нету, нет, Валерик, я полощу лопухом. Тебе нарвать?
В а л е р а. А у вас нет настойки лимонника, экстракт космонавтов элеутерококк?
Ф е д о р о в н а. Нет, нет, Валерик. А это от чего?
В а л е р а. Это от пониженного тонуса. А какая-либо настойка есть?
Ф е д о р о в н а. На спирту?
В а л е р а. Сaмо собой.
Ф е д о р о в н а. Есть, Валерик, но тебе не подойдет. Настойка йода.
В а л е р а. Послаще чего-нибудь.
Ф е д о р о в н а. Чего ни-то найду. (Выходит.)

Входит Ира.

И р а (решительно). Вы что думаете, я тоже имею право жить на той половине, у мамы есть какие-то документы. Так что вы не думайте. Если вы раньше заселились, то я должна снимать за двести сорок рублей!
С в е т л а н а (быстро). Никто не говорит! Давай поменяемся.
Т а т ь я н а. Мы переедем сюда, и все. Ты туда!
В а л е р а. Что я говорил? Без бутылки ни-ку-да! И всем стало весело.
И р а (возбужденно). Маме позвонила Федоровна и сказала, что некому на той половине жить, дом без жильцов разваливается. Я приехала, все вымыла, побелила рамы в комнате, стекла помыла... Через неделю приезжаю с вещами, с холодильником, с ребенком, на машине, и вот тебе и раз! Вы уже заняли, что я помыла. Интересно. (Сидит, повесив голову. Ее развезло.)
В а л е р а. Что было, того не вернется. Закон джунглей!
И р а. Скандал мне устроили.
В а л е р а. Они ду-ры! Дуры. Сами не понимают своего счастья. Теперь живо! Все вымыть и ей сдать. Они там не заплевали. И ты въедешь туда, а холодильник я на тачке сволоку.
И р а. Нет, у меня уже нет сил переезжать. Я предлагаю, чтобы мы имели одинаковые права. Мы все платим за меня по восемьдесят рублей. А то вы живете бесплатно на моей площади.
В а л е р а. Хорошо, скидываемся по восемь червонцев, и что будет? Нам от этого что перепадет?
И р а. Почему я должна платить, если вы все заняли?
В а л е р а. Допустим, мы платим. А дальше как живем?
И р а. Я здесь остаюсь, вы там.
С в е т л а н а. Нет. Ты не поняла. Мы как раз берем на себя всю оплату и переезжаем сюда.
И р а. Прекрасно. А я без крыши с больным ребенком.
Т а т ь я н а. Ну ладно. Давайте так: мы покрываем крышу, Валерка покроет, а ты пускаешь наших ребятишек и бабку ее под крышу.
И р а. На терраску?
С в е т л а н а. В комнату, в комнату. Здесь холодно.
И р а. А мы? У него же тридцать девять и шесть!
С в е т л а н а. А как мы поступаем всегда? Мы, медики? Отгораживаем чем есть: ширмой, одеялами... Моем хлорной известью.
И р а. Но дождя-то нет.
Т а т ь я н а. Да уже еле держится, посмотри!
С в е т л а н а. Мы его отгородим, самое главное ему сейчас — это тепло. Мы надышим.
И р а. И берем расходы на троих. По восемьдесят.
Т а т ь я н а. Но крышу-то крыть — ты ж слышала, четыреста рублей. Во торгашиха-то, не понимаю. Ты восемьдесят, а мы по двести восемьдесят?
В а л е р а. Другие бы взяли шестьсот. Но для своих...
И р а. Я не понимаю... Вы по двести... А я двести сорок, да сколько человек в одной комнате?
С в е т л а н а. Крыша-то общая! И твоя тоже!
И р а. Почему моя-то!
В а л е р а. Так дело не пойдет. Девочки, сбрасываемся! По рупчику! А то палатка прикроется! Мы с Татьяной уже внесли четыре.
И р а. У меня нету. Вы меня в свой туалет не пускаете!
В а л е р а. Ира! Ты гордая! Ты будь проще!
Т а т ь я н а. Этот туалет Валера своими руками сбил восемь лет назад, и туалет уже на соплях. Ты ведь у хозяйки? Она обязана дать куда ходить.
С в е т л а н а. Да нет, какой разговор, пожалуйста, ходи. Смотри не завались только вместе с ним.
И р а. А у Федоровны нет ничего. Она говорит, ходи в курятник. А там такой петух...
В а л е р а. А-а! Васька? Выклюет что надо и не надо.
И р а. Я его боюсь. (Сидит, повесив голову.)
В а л е р а. Девочки, разговор задерживаете! Палатка закроется!
С в е т л а н а. Короче. Надо жить, жизнь подскажет.
И р а. Сначала ваши мальчики избивают моего Павлика, да? Это они держали его в воде, снимали с него трусы. Он после этого и заболел.
С в е т л а н а. Сейчас я приведу их, и мы узнаем, кто у кого что снимал. Сейчас, сейчас. (Выходит быстрыми, крупными шагами, вся красная.)

Входит Федоровна, несет в руках пузырек.

Ф е д о р о в н а. Вот настойка сладкая, как ты просил, Валерик.
В а л е р а (берет). Ну! Грамм сто пятьдесят!
Ф е д о р о в н а. Алтейного корня настойка. (Протягивает свою десертную ложку.)
В а л е р а (кочевряжась). Так. Натрия бензонат. Натрия гидро-кар-бонат. Теперь все сплошная химия. Капли нашатырно-анисовые. Анисовые есть такие, знаю. Грудной эликсир. Зачем? Сироп сахарный. Хрен с ним.

Федоровна тянет ложку.

Так... (Нюхает.) Дрянь какая-то. Ничем не воняет. Сюрприз моей бабушки. Эх, понеслась! (Выливает из горлышка в рот.)
Т а т ь я н а. О! Воронка-то!
В а л е р а (опомнившись). Это что было?
Ф е д о р о в н а. Дети даже пьют. Ничего. Да ты много принял. Там написано по десертной ложечке. (Вырывает пузырек у Валерия из рук, выливает остаток на ложку.) Вот так принимают! (Пьет с удовольствием, вытирая рот рукой.)
В а л е р а (стонет). У-уу, гадость! У-уу!
Ф е д о р о в н а. Она хорошо действует, сейчас будешь хорошо харкать.
В а л е р а. Это с какого праздника?
Ф е д о р о в н а. Отхаркивающее.
В а л е р а. Мамочка! (Опрометью вылетает за дверь.)
Ф е д о р о в н а. Всю аптечку ахнул.
Т а т ь я н а. Куда опять с кошельком-то? Сейчас последние два рубля выдаст.

Федоровна выходит посмотреть, что с Валерием.

И р а. Танечка, как жить, когда совершенно одна на свете. Никто, никому не нужна. Вы пришли, я думала, мириться. Сестры называется.
Т а т ь я н а. А ты?
И р а. Я одна. У меня никогда не было ни брата, ни сестры. Сыночек есть.
Т а т ь я н а. У вас же мама.
И р а. Мама! Это такая мама...
Т а т ь я н а. У меня бы мама здесь была, я бы этого (кивает на дверь) тут же бы погнала. Она когда приезжает с Сахалина, в доме праздник, тепло, светло, дом! Она вышла замуж, и их послали. Нет у меня теперь мамы.
И р а. Если бы! Если бы у меня было так!
Т а т ь я н а. Мама! Это первое слово, которое произносит человек, и последнее...
И р а. Меня моя мама ненавидит. Не любит.
Т а т ь я н а. Ну не надо так, я не люблю такие вещи. Значит, такая дочь. Мама — это мама. А я сразу поняла, какая ты. Ты цепкая.
И р а. Цепкая, что и говорить. Цепляюсь за жизнь.
Т а т ь я н а. Можете мне не жаловаться. Мать нас рожает в муках, воспитывает, кормит. Что еще. Стирает на нас. Все, что мы сейчас делаем. Да и работаем. Чтобы я когда-нибудь подумала, что я Антошу ненавижу! Да я все пальцы у него на ногах перецеловать могу! Я всех ради него задушу!
И р а. Я тоже всех передушу ради Павлика. А тогда вам будет понятно, если вашего сына начнут топить.
Т а т ь я н а. Бросьте жалкие слова.
И р а. Если вашего Антона под воду, а?

Обе разозлились.

Т а т ь я н а. Кто тебе эти глупости наврал? Сам небось твой Павлик. Купался до посинения, вот и придумал.
И р а. Двое на одного.
Т а т ь я н а. Он у вас как взрослый, ничего детского. Читает! Читали читаки, писали собаки. И учтите, ему же первому всегда будет доставаться. Вот запомните.
И р а. Ладно, иди отсюда. Шалавая.
Т а т ь я н а (сидит понурившись). Дождь собирается, вот проклятье. На восьмой год жизни. Лето надо провести на воздухе. Как назло, Антон всю зиму болел воспалением легких. Этот дурак давай его холодной водой обливать, убить его надо. Антон два месяца болел, два месяца я сидела за свой счет. Я в больницу его не отдала, мама звонила — умри, а не отдавай в больницу. У нее первый ребенок, мальчик, его в больнице уронили. Был бы у меня старший брат. Пусти Антона, Ира!
И р а. Когда я вас просила, плакала, вы меня не пускали!
Т а т ь я н а. Ребенок же, ребенок!

Решительно входит Светлана. Глаза ее горят.

С в е т л а н а. Я все выяснила. Ваш Павлик, оказывается, укусил Максима в плечо! Это же инфицированная рана! Рваная инфекция! Полость рта! Это самое грязное место у человека! Я вашего Павлика доведу вплоть до колонии. Мне, главное, Максим ничего не сказал, побоялся. Я, он знает, как отношусь! Максим ослаблен после смерти отца! У него были кровавые поносы! Брали на дизентерию! И ничего! У него подорванный кишечник! Я бьюсь, бьюсь, специально перешла в ночь, да что же это такое!
Т а т ь я н а. Да ничего не будет твоему Максе. Заживет как на собаке. Вот он Антошу бил лбом вчера об камень? Я приезжаю вечером, лоб разбит. А? Ты не сдала своего Максю в колонию? Слюну у него не брала на анализ?
С в е т л а н а (в отчаянии). Я обработала ему ранку, это случайность! Между детьми!
Т а т ь я н а. Конечно, ты у нас старшая научная сестра.
С в е т л а н а. Между прочим, Максим сказал, что под водой Павлика держал не он, а Антон! А Максим стоял на берегу!
Т а т ь я н а. И командовал.

Входит Федоровна с кошкой, в своем затрапезном виде.

Ф е д о р о в н а. Потеряла котенка, вы котенка не видали? Орет, нет никакого спокойствия. Хотела уснуть, куда там!
Т а т ь я н а. Павлик потому укусил Максю, что Макся ему кричал: не пустим сюда больше твою мать, не пустим! Его Павлик и укусил, и правильно, я бы тоже за свою мать укусила.
Ф е д о р о в н а. Это злые ребята заступами порубили котенка.
С в е т л а н а. Ничего подобного. Максим любит зверей.
Ф е д о р о в н а. Молоко у нее вступило, что ли? Орет. Или она кота хочет? Мяу!
И р а. Светлана, вы не посмотрели бы Павлика? Он что-то мне не нравится.
С в е т л а н а. Ничего, ничего с ним страшного. Сейчас.

Светлана преображается.

И р а. Полотенце вот свежее! Рукомойник за дверью. (Снимает с веревки полотенце.)

Светлана выходит.

Ф е д о р о в н а. Элька, Элька, Элька, маленькая Элька!

Заглядывает под стол. Татьяна тоже заглядывает под стол.
Ира ждет Светлану с красными пятнами на щеках. Федоровне явно не хочется уходить.

Т а т ь я н а. Федоровна, у меня еще суп со вчера остался. Ребята не поели. Антон вообще, наверное, ложкой поболтал, как всегда. Я сегодня новый варить буду, на костях. Я вам дам полкастрюлечки.
Ф е д о р о в н а (подумав). Это для кошки, отлей для кошки! Я принесу посуду.
Т а т ь я н а. Че это для кошки, че для кошки, для детей варено. Кошка не барыня твоя.

Уходят.
Входит Светлана, держа руки на весу. Ира кидается к ней с полотенцем.
Светлана в халате, со стетоскопом на груди.

И р а. Пожалуйста, сюда.

Уходят.

Д е т с к и й г о л о с о к. А потом осьминог задрыгался и сказал: ой, отпусти меня отсюдова, мне жарко. Он отпустил осьминога, и он полетел. Он немного плавал и немного летал, его в небе поймали.

Некоторое время сцена пуста.
В дверь с улицы стучат. Входит Николай Иванович, мужчина за сорок, с сумкой и складным зонтом.
Одет Николай Иванович в очень дорогой шерстяной тренировочный костюм с белой молнией и белым
кантом — в то, что сейчас заменяет солидным мужчинам пижаму.

Н и к о л а й И в а н о в и ч. Меня сюда направили?

Сцена пуста. Наконец на веранду выходят Светлана и Ира.

С в е т л а н а. Ну что, острое респираторное заболевание. Состояние сейчас это у всех детей так проходит. Высокая температура подержится. Будете подавать сульфадиметоксин. Сейчас таблеточку, утром целую таблеточку, далее по полтаблеточке два раза в день. Сначала ударная дозировка. Надо ему помочь, сильный жар. Когда температура спадет, надо поберечь, часто переодевать в сухое.
И р а. Нету сульфадиметоксина. Что делать?
С в е т л а н а. У меня нет сульфадиметоксина.
И р а. Что делать, Светлана, а что-нибудь есть?
С в е т л а н а (торжественно). Я лично пользуюсь только народной медициной. У меня только липовый цвет, мед, лимон. Я вам дам. Я в лекарства, между нами говоря, не верю. Только в особых случаях.
И р а. Что же делать?
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Зачем? Я извиняюсь, конечно, но на случай гриппа есть прекрасный английский препарат бробдигнегг (немного запинается). Бробдигнегг. В три дня поднимает. Меня в Лондоне прихватило, в гостинице снабдили. Я запас привез.
С в е т л а н а. Я ничего этого рекомендовать не могу. Мною это неизвестно... (Говорит очень солидно.) Главное что? Снизить жар, дать пропотеть, пить кислое. Лимончик есть?
И р а. Есть!
С в е т л а н а. А липовый цвет я принесу. Скоро будет новый липовый цвет, этот прошлогодний. (Уходит.)
И р а. Лимон есть.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Наконец я вас нашел. В чем дело, почему вас не было утром в одиннадцать у «Востока»? Только благодаря почтальону я нашел вас. Ну как, читали прессу?
И р а. А в чем дело?
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Что интересного в газете «Неделя»? (Он явно намекает на какие-то обстоятельства.)
И р а. Откуда я знаю.

Ира смущена, не смотрит на Николая Ивановича, готовит питье.

Н и к о л а й И в а н о в и ч. А я прямо все обошел! У меня машина в мелком ремонте. Ничего, хорошая физподготовка. Утром почти бежал на свидание, раз — а моей «Недели» нету! Теща мне буквально выговор устроила, что я вам отдал экземпляр. Она специально подшивает для моей дочери. Как же так, Алена приедет, а подшивка недокомплектована! Алена у меня отдыхает в данный конкретный момент в Коктебеле с матерью. (Игриво.) А можно узнать, чем это вы так зачитались тогда?
И р а. Не знаю.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Разрешите все ж таки газетку, это я не для красного словца придумал. Теща бы раздула историю. И так она уже вчера сказала: «Что значит, Николай, что вы съездили на электричке один разок! Сразу на вас интересная девушка обратила внимание». Нет, моя теща человечный человек, она только не любит непорядка.

Ира налила в термос кипятка, кладет сахар.

Если кто-то болеет, я вижу, апельсины как раз есть. (Вынимает из сумки кулек, кладет на стол.) Можно я присяду? (Садится.) Я прочесал всю Романовку в поисках, ну где же моя «Неделька»? Зная примерно район, вы сказали у колонки, хозяйка Чанцева. Остальное добавила почта. У меня машина в ремонте. Пустяки, но все-таки пришлось побегать. Утром почти бежал к гастроному, а моей «Недели» нет! Но я вас нашел. А то теща все мне указания спускает: «Верните «Неделю» любым путем!» Не знает, не знает, на что меня провоцирует, понимаешь. Давно я не бегал такой кросс. Особенно в поисках девушки. Вам двадцать пять лет, и вы сумасшедшая!
И р а. А, вы тот человек из электрички. «Неделя». Сейчас. (Роется в газетах, отдает Николаю Ивановичу экземпляр.)
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Ну как, интересное есть что-либо?
И р а. Я не прочла. Некогда было. Ну ладно, идите. А то не до вас.
Н и к о л а й И в а н о в и ч (встает, кладет «Неделю» на стол). Ничего, ничего, читайте. А у меня машина в ремонте. Тормоза отказали! (Смеется.) Сумасшедшая. Самое главное, что теперь я вас нашел. Теперь я вас держу в поле зрения. Теперь я тещу вправе успокоить. Скажу, что случайно купил в киоске дополнительный экземпляр!

Ира уходит в комнату с термосом.

А где сын? (Заглядывает в комнату.) Глядите, какой солидный! Смотрит! Температура есть?
И р а (из комнаты). Сорок.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Ну, ну, не так страшно. Нас не испугаешь. Бывает и хуже, и то. Меня в Англии знаете как прихватило? Ничего, собьем. Обильно пропотеем. Девушка эта врач верно сказала. Народная медицина сейчас все больше на подхвате. А лекарство вам я это сейчас доставлю. А то прямо с ног сбился. Исчезла моя газета! Теща собирает для моей дочери. Это они интересуются. У меня тоже дочка есть! Хорошая, между прочим. Больша-ая! Но это просто детектив, как я вас нашел.
Г о л о с И р ы. Павлик, выпей анальгин.
П а в л и к (кричит). Нет!
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Зачем, зачем анальгин! Бробдиб... (Путается.) Бробдигнегг! Лекарство на три приема, и все. А, молодец, выпил. Маму надо любить. И запей кислым. О, перекосился весь, правильно. Здоровей будешь.

Ира выходит на веранду.

Слушайте, мама, почисть апельсин сыну! А вы когда не пришли в одиннадцать, я прямо начал прочесывать местность. Думаю, что, понимаешь, стряслось! Договаривались же точно, девушка честный человек.
И р а. Мне сейчас некогда, потом. Потом давайте, некогда говорить. Очень большой жар.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Когда потом, когда потом? Дети всегда болеют, нельзя ослаблять сопротивляемость ребенка, нельзя трястись! Надо жить жизнью. Это не траур! Нельзя подавать виду. Он там полежит, ничего. Пусть знает, что у вас гости. Он там сам с собой полежит.
И р а. Нет, идите. Кому сказано, сейчас не до вас.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Так нельзя давать себе волю. Вы же на него влияете отрицательно.

Ира выходит.
Входит Светлана, открывает дверь в комнату, возбужденно говорит.
В руке у нее велосипедная камера с покрышкой.

С в е т л а н а. Ну, вот, и что я узнаю? Хорошо еще, что посторонние есть. Хотите знать, ему этот велосипед отец купил, это память об отце! Ну ты при посторонних ответь: чем этот Павел ему камеру порезал? Эта камера — это память! Смотри, Павел, ты ножом, тебя в ножи возьмут!

Ира резко закрывает дверь.

(Светлана плачет.) Максим плачет. Я за слезинку ребенка!.. Не знаю, что сделаю.
Н и к о л а й И в а н о в и ч (благожелательно). Одну минуточку. Дайте. Так... Ну что, камеру можно спокойно и свободно выбросить... Это я вам гарантирую. Покрышку тоже выбросить...

Светлана, вытирая слезы, кивает.

Я попробую вам к вечеру найти подобную продукцию. Где-то валялся велосипед такой конструкции моей дочуры. У нее уже новый давно велосипед, складной. Она вот такая. (Показывает очень высоко.)

Светлана кивает, садится.

Теща ничего не выбрасывает, велосипед семилетней давности, как чувствовала.
С в е т л а н а. Максим говорит мне: я Пашку поймаю, изобью. Павлика. Я кричу на него: нельзя избивать, он моложе тебя! Но я же не в силах за ними уследить везде! У меня и так двое на руках и чужая старушка, меня же надо понять. Вот! (Протягивает обе руки, поворачивает ладони вверх-вниз.) Дрожат! Так что, Павел (обращаясь к двери), действуй своими силами, я тебе не помогу, убегай подальше. (Уходит.)

Николай Иванович благодушно надевает камеру с покрышкой себе на шею.

Н и к о л а й И в а н о в и ч (приоткрывает дверь). Бу! А что же ты, сын такой матери, убегаешь? Ты встречай противника чем попало, болванку возьми, палку, щепку. Нет ничего, выставляй два пальца. Неожиданная реакция! (Выставляет два пальца, кивает и приставляет ладонь ребром к носу.) Правильно мне ответил!

Ира выходит, притворяет за собой дверь, стоит, прислонившись к ней спиной.

Будем знакомы, мой дом наверху, над карьером. Дачи «Подмосковные вечера» знаете? Госплан. Я приезжаю почти ежедневно. (Громко говорит в дверь.) Меня зовут Коля. А маму твою как зовут? Давай познакомимся! Ась?
И р а. Да Ира, Ира.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Очень приятно. А может быть, выпить чайку? В горле пересохло.
И р а. У меня вода в термосе только для Павлика.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. А так, вообще? Где еще вода? В чайнике есть? Вот чайник, верно, все совпадает, воды нет. (Взял чайник, болтает им.)
И р а. У нас воды нет. Времени нет бегать на колонку.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Где ведра? Колонку я знаю. Так, указания принял к исполнению.

Уходит, довольный, с ведрами. В дверях сталкивается со входящей Светланой, которая несет мед.

С в е т л а н а. Оказывается, еще того лучше. Вот тебе мед. Сделаешь компресс на шейку подковообразно, мальчикам на щитовидку ставить компресс нельзя, потом сказывается. Оказывается, еще того лучше! Павлик твой знаменитый, даром что мал, толкнул Максима с велосипедом в металлолом на углу!
И р а. А чего же он своим велосипедом на людей наезжает! Вчера девочку сшиб на площадке. Бабушка ее плакала. На Павлика наезжает беспрерывно!
С в е т л а н а. Это игра! Это случайность! Максим не хлюпик! Знаешь, что такое «максим» по-латыни? Лучший!
И р а. Не лучший, а больший. Максимум.
С в е т л а н а. Наилучший! Я по женскому календарю выбирала! Наилучший!

Ира молчит.

А вот то, что Максим полетел на банки ржавые, это подлость. Это готовый столбняк. Шина и та лопнула, а ребенок? (Грозит в сторону двери.) Я т-тебе, обезьяна! Мартышка! Распустила ты Павлика своего, придется тебе еще поплакать. (Плачет.) Господи, если отца нет, значит, всем можно все.

Запыхавшись, входит Николай Иванович.

Н и к о л а й И в а н о в и ч. Колонка далековата для слабых дам. (Ставит ведра.) Давненько я воду не носил ведрами, с юности. Слушай, Ира, это у тебя собственный дом?
И р а (зло). Да! Собственный! Бабушкиной тетки.
С в е т л а н а. Пх! Ее дом. Ну вы подумайте! Танька оборжется! Ее дом!
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Пусть эта бабушка напишет заявление на протягивание нитки водовода вплоть до ее домовладения.
И р а. Да она далеко. Восемь лет уже в доме инвалидов в Дрезне.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Ну что, нельзя за нее подписать? А я вас в этом деле поддержу, у меня здесь в поссовете есть толковый мужик.
С в е т л а н а. Сначала воду, потом все загребут. Ее дом, видели! (Уходит.)
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Ира, поставь чайку. Я просто умираю от жажды. Бегал, бегал за девушкой. Жены с дочкой нет полтора месяца. Второй срок распечатали. Теща живет здесь, на даче. Я в Москве ужинаю чем попало, в основном консервы. («Консервы» он произносит как «консэрвы».) Вечером едешь с работы, магазины в массе закрыты. Стал поневоле сюда мотаться. Теща кормит хотя бы без консервантов. («Консервантов» он произносит как «консэрвантов».) У меня же сто одна болезнь. Таким образом мы с тещей поехали вчера за клубникой. И таким образом в электричке вы на меня и наткнулись! Теща говорит: какая смелая девушка! Газеты просит прямо у мужчин! Все обычно, Николай, вы ей понравились. Но ради этого, она считает, «Неделю» не стоило отдавать. Видно, говорит, она вам тоже приглянулась, если вы отдали. Я ее заверяю: будет вам ваша «Неделя»! Так что теща в курсе нашего знакомства. Зачем вы ко мне обратились? Я вам понравился? Только честно.
И р а. А что, уже нельзя попросить газету?
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Смелая, очень смелая девушка! Сумасшедшая! Я вас люблю, сумасшедшая! (В дверь.) Павел, у меня вопрос. Где папка?
И р а. Оставь ребенка в покое. Привязался.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Понимаю, приветствую. Папки нет.
И р а. Ничего не значит.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. А чем мамка занимается?
И р а. Я преподаю гэльский язык. Сто двадцать рублей.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Молодец! Дуй до горы, а в гору поможем!
И р а. Еще знаю мэнский.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Я не в курсе, но поможем, поглядим вокруг. Если есть такие языки (делает ударение на «ы»), то будут и возможности.
И р а. Еще валлийский. Да, и корнуольский.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Да! И такой еще молодой специалист!
И р а. Но корнуольский язык почти мертвый.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Ничего, примем меры! Ира, вот что. Я попрошу вас пройти со мной до моей дачи, я вам спущу бробди... (запинается) этот препарат. Павла надо будет запереть, чтобы соседи не проявляли активность. Да и камеру с покрышкой бы не забыть. Теща сейчас выметается на вечернюю летучку к соседке, так что она, авось, не увидит одного колеса, а я его уведу.
И р а. Это не соседи, это родственники. Мои троюродные сестры.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Бывает! Бывает!
И р а (в дверь). Павлик, я сбегаю за лекарством. Я тебя закрою, хорошо? Горшочек под кроватью. В термосе чай с лимоном. Не разлей. У него руки дрожат.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Апельсины умеешь чистить, хлопец?
Г о л о с р е б е н к а. Нет!!!
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Мама, начисть ему апельсинов. Полную кучу. Пусть побалуется. Я еще спущу. У меня они есть по потребности. Вернее, по труду. (Смеется.) Пока еще.
И р а. Павлик, или я Федоровну позову, она с тобой побудет?
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Мама, захвати теплое что-нибудь. Типа пледа. (Он произносит «плэд».)
И р а. Ничего, я плащ накину.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. А все же плэд необходим. Я знаю окрестности и их туман.
И р а. Пледа нет.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Одеялко есть?
И р а (сбита с толку). Есть.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Годится! Годится!
И р а. Минутку. Павлик зовет. (Уходит.)
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Он у тебя серьезный товарищ, ничего. Минуток через тридцать. Через сорок — сорок пять. Я ему принесу еще фильмоскоп ручной со слайдами. Дочура моя еще месяц будет в отсутствии... Теща на собеседовании... Будешь смотреть слайды. Парад гвардейцев. Сам снимал! О, как я снимаю! (Выставляет большой палец.)
И р а (выходит). Ничего не получается. Я с вами не пойду. Он сейчас начнет потеть, надо сменить рубашечку. Федоровна не сумеет.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. А жаль! А жаль! Ну ладно, туман не туман, пойду побреду, больному срочно нужно. Камеру с покрышкой.
И р а. Одеяло дать?
Н и к о л а й И в а н о в и ч (горько шутит). Что я с ним буду делать один?

В дверь заглядывает Валера.

В а л е р а. Стратегическая проверка! (Исчезает.)
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Дверь надо держать от соседей на запоре! (Уходит.)

Входит Валера.

В а л е р а. Ира, ты гордая, пойми об этом. (Выставляет бутылку, садится довольный.)
И р а. Ну я вас прошу, идите, он засыпает.
В а л е р а. Что я на вас смотрю, вы как паркет нециклеванный. Второй раз в жизни вижу, второй раз подумалось. Я со своей сестрой ехал на похороны. В поезде. Она вывалила на стол банки, красит, мажет, пудрит. До неузнаваемости. Тряпку мокрую взять, стереть. Вот так женщина! (Откупоривает бутылку.)

Входит Татьяна.

(Быстро). Я к вам по поводу крыши. Сейчас объясню вес.
Т а т ь я н а. Пил у гастронома?
В а л е р а. Ты что! Я тебе принес.
Т а т ь я н а. Где мои два рубля? Отдай кошелек, во-первых.

Валера отдает кошелек, Татьяна смотрит.

Где они?

Валера щелкает по бутылке.

Это — два рубля? Это рубль пятнадцать.
В а л е р а (солидно). С наценкой в ресторане.
Т а т ь я н а. Это — в ресторане?
В а л е р а (солидно). Теперь о крыше.
Т а т ь я н а. Совсем глаза залил. Скоро тебя вообще переведут... в сапожники. За семьдесят рублей.
В а л е р а. Ну какая дурость! Ну вы только подумайте! (Наливает, пьет.)
Т а т ь я н а. Слушай, Ира, я к тебе. Я узнала. Это не Антоша его держал в воде, Антон мне признался. Он целый день один. Вот этот Макся им и командует. Антоша всегда со мной делится, я приезжаю с работы, он меня бежит встречать, сам ничего не говорит, в руку лицом тычется, я чувствую, у меня рука мокрая. Антон у Макси книгу просил, кстати вашу же книжку, «Мэри Поппинс». Макся уже прочел, а Антоше не дает. Только если будешь моим рабом. На коленях перед ним стоять, руки по швам. Я говорю: «Максим, вот ты прочел книгу о людях хороших, она хоть чему-нибудь тебя научила?» Слушай, «Мэри Поппинс» это же твоя книга, дай почитать Антону.
И р а. Ну бери. Скажи, я просила.
Т а т ь я н а. А ты хочешь знать, они решили вам эту книгу не отдавать вообще! Пока вы не отдадите покрышку с камерой.
В а л е р а. А вы их не пускайте сюда, и все.
Т а т ь я н а. Вот. Слушай, а пусть Павлик твой играется с Антоном! Пусть лучше они дружат, чем с этим! А я вам буду готовить, я на нее готовлю, так лучше на вас. Закупки буду делать. Ты только Антона корми, она не кормит. Через плечо швыряет. А я в долгу не останусь. У меня отпуск в ноябре.
В а л е р а (солидно). У меня отпуск в декабре. (Наливает, пьет.) Я декабрист.
Т а т ь я н а. Договоримся?

Входит Федоровна.

Ф е д о р о в н а. Я уже Светланочке сказала, дождь собирается. Татьяна, надо вам тазы, ведра готовить. Сейчас разразится. Как же вы ночевать-то станете? Пошли, у меня в чуланчике два ведра, корыто под крыльцом.
Т а т ь я н а. А нас Ира пускает к себе.
И р а. На веранду.

Входит Николай Иванович.

Ф е д о р о в н а. Валерик, пошли, пошли. Мне поможешь что ни то. (Садится к столу, вытирает уголки рта двумя пальцами.)
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Тут требовались лекарства. Я доставил.
И р а. Спасибо, не надо. Он сейчас пропотеет, мы сразу ляжем спать. (Уходит в комнату.)
В а л е р а. Садитесь, будем знакомы. Валерий Герасимович. Автомобилист. Исполняющий обязанности мойщика. Наливаю, угощаю.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. В доме больной, следует потише.
В а л е р а. Вы Ирин муж? («Ирин» он произносит как «Ирын».)
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Вы догадливый.

Пауза.

Ф е д о р о в н а. Ну, всего хорошего, ложитесь. Татьяна, пойдем, бери его.

Берут Валерия под руки, поднимают, ведут.

В а л е р а. Ира! Никогда не допускай! Пойми!
Т а т ь я н а. Идем, на ноги встань.
В а л е р а. Жизнь — это схватка над морем!
Т а т ь я н а. Если ты своими ногами не пойдешь, я не знаю...
В а л е р а. Если бывает двух родов: если не выпить, то прокиснет.

Татьяна берет со стола бутылку. Валерия уводят.

Н и к о л а й И в а н о в и ч. А я еще лекарства принес! (Осторожно ставит на стол бутылку коньяка.)
И р а. Ну я прошу, уходите.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Ну-ну, ну-ну, какие сердитые. Я покрышку с камерой принес! (Вынимает из сумки покрышку с камерой.) Пропотел, пока снял. Вот и лекарство английское. Ну?
И р а. Господи, вот навязался на мою голову.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Дождь начинается. Ничего, я с зонтиком. Самое интересное, я люблю, когда дождь, находиться в помещении. Вроде там дождь, а у тебя тепло, сухо. Какое-то возникает чувство уюта. Не гоните меня, не браните. Я так соскучился за вами!

Ира уходит. Николай Иванович ставит чайник на газ, греет руки.

Самое интересное, теща долго колобродила, все никак не уходила. Я как разведчик сидел.
И р а (входит). Сейчас их зальет. Там совершенно нет никакой крыши. Идите, идите домой. Они сейчас придут ко мне. Мы так договорились. Идите скорей!

По улице пробегает Федоровна с корытом над головой. Она бежит на ту половину дома.

Н и к о л а й И в а н о в и ч. Да, начались большие дела, я чувствую. Нам здесь не посидеть. Приходите завтра вечером на луг, к мостику. Часиков в девять. Зажжем костер, я привезу шашлыков. Вы можете есть шашлыки? Вина грузинского. Как я вас люблю, просто непонятно. У вас бьющие глаза.
И р а. Да что вы сидите тут? Людям некуда деваться, а вы торчите, как пень! Они меня даже в туалет свой не пускали, я на горшок ходила. А я теперь их должна с больным ребенком терпеть. Идите, идите, Николай Иванович! Они сейчас уже идут.
Н и к о л а й И в а н о в и ч (с грустью). Я вас боюсь! Я вас боюсь!

Ира мечется, сдвигает стол, стулья к стене. Николай Иванович уходит. Ира встает у дверей, вытягивает руку на дождь.
Вздрагивает. Появляется процессия. Впереди Федоровна, все с тем же корытом над головой, дальше идет, подняв
воротник пиджака, Валерий с двумя раскладушками, с рюкзаком. За ним Татьяна ведет, укрыв полами своего плаща,
Антона и Максима. У мальчиков в руках чайник и кастрюля. Замыкает шествие Светлана, ведущая под руку Леокадию,
старуху под зонтиком. В руках у Светланы чемодан. Проходящие не смотрят на Иру.

Ф е д о р о в н а. Все поместимся, ничего, у меня комната шестнадцать квадратных метров, тепло, сухо.

Уходят. Ира закрывает свою дверь, запирает ее на засов, передвигает мебель на прежнее место.
Гасит свет. Скрывается в комнате.

Г о л о с р е б е н к а. Мама, хочешь, я расскажу тебе еще одну сказочку? Вот однажды в городскую больницу попался серый волк. И за хвост повели его к врачу. Всем волкам там делали операцию, разрезали печень, чтобы там посмотреть — никакой обед там не застрял? А потом зашивали живот и больно было. И ему там понравилось. Его обедом там кормили и давали мясо и капусту. Он такой хитренький — он ел, ел, ел капусту. А печень у волка была такая крупная-крупная, и в ней обед был. Потом этот волк английский, и вот у него есть крылья. Вот отсюдова такие маленькие, тоненькие крылья.