Голубые плащи 33 страница

бродягу, " очистил Фландрию".

Письмо, врученное сэру Артуру, было от мистера Гринхорна и

представляло собой нечто в своем роде весьма любопытное. Приводим его с

комментариями почтенного баронета:

Сэр... (О, я уже больше не " дорогой". Мистерам Гринхорну и

Грайндерсону люди дороги только, пока они в беде!) Я был весьма огорчен,

узнав по возвращении из поездки по важному делу (полагаю, игра на скачках),

что мой компаньон позволил себе в мое отсутствие действовать в интересах

фирмы Голдибердс, отдав им предпочтение перед вашими, и писал к вам

неподобающим образом. Приношу вам мои, а также мистера Грайндерсона,

глубокие извинения... (Эге, я вижу, он умеет писать и за себя и за

компаньона!) и уверен, что вы не подумаете, будто я стал неблагодарным и

забыл о постоянном покровительстве, которое моя семья... (его семья!

Нахальный щенок!) встречала со стороны владельцев Нокуиннока. Мне было

крайне неприятно убедиться из разговора, который я имел сегодня с мистером

Уордором, что он очень раздражен и, я должен признать, не без причины. Для

того чтобы исправить, насколько это в моих силах, ошибку, на которую он

жалуется... (в самом деле, недурная ошибка - упрятать своего покровителя в

тюрьму!), я срочно посылаю это письмо, чтобы прекратить все действия,

направленные против вашей особы и ваших имущественных прав, и в то же время

почтительно выразить свое сожаление. Мне остается только добавить, что, по

мнению мистера Грайндерсона, если вы вернете нам свое доверие, он будет

иметь возможность указать на некоторые обстоятельства, связанные с

теперешними претензиями фирмы Голдибердс, которые значительно сократят их

сумму... (Так, так! Теперь они идут на новое вероломство в пользу другой

стороны!) и что нет ни малейшей надобности для особо спешного подведения

баланса по вашему счету у нас.

Остаюсь за мистера Г. и за себя, дорогой сэр... (Ага, он уже дописался

до вольностей!) ваш премного обязанный и покорный слуга

Гилберт Гринхорн.

- Хорошо сказано, мистер Гилберт Гринхорн! - заметил Монкбарнс. - Я

вижу, неплохо иметь двух стряпчих в одной фирме. Они действуют наподобие

мужа и жены в голландском кукольном домике. Когда между ними и клиентами

тишь и гладь, выходит компаньон-джентльмен и виляет хвостом, как спаниель;

когда погода портится, выскакивает деловой собрат и берет вас мертвой

хваткой, как бульдог. Да, слава богу, мой поверенный носит треугольную

шляпу, имеет дом в старом городе, так же как и я, боится лошадей, играет по

субботам в гольф, по воскресеньям ходит в церковь и, не имея компаньона,

просит прощения только за свою глупость.

- Среди юристов бывают и честные люди, - вставил Гектор. - Пусть

кто-нибудь посмеет отрицать, что мой двоюродный брат Доналд Мак-Интайр,

седьмой сын Стрэттудлема (остальные шесть служат в армии), не самый честный

человек, какого...

- Без сомнения, без сомнения, Гектор, все Мак-Интайры такие, это их

привилегия! Но я хотел сказать, что нет ничего удивительного, если среди

представителей профессии, по необходимости требующей неограниченного

доверия клиентов, находятся лодыри, не оправдывающие его по своей лености,

и обманщики, злоупотребляющие им по своей подлости. Тем больше чести тем, -

а я поручусь за многих, - кто сочетает честность с искусством и

бдительностью и ходит высоко держа голову, когда вокруг столько ловушек и

камней преткновения для более слабых натур. Таким людям их сограждане

спокойно могут вверять защиту своих наследственных прав, а родина - еще

более священную заботу о соблюдении своих законов и привилегий.

- Все же лучше тем, кто не имеет с ними дела, - сказал Охилтри,

просовывая голову в гостиную, потому что общее смятение в семье еще не

улеглось и слуги, подобно волнам после урагана, еще не вошли в свои обычные

пределы и беспорядочно бродили по дому.

- А, старый правдолюбец, ты здесь? - обратился к нему антикварий. -

Сэр Артур, позвольте войти сюда вестнику удачи, хотя он и не похож на

Гермеса. Вы недавно говорили о вороне, издали чующем сечу. А вот перед вами

сизый голубь (старый и упрямый, надо признаться), который почуял добрые

вести за шесть или семь миль, помчался туда в двуколке и возвратился с

оливковой ветвью.

- Это все бедняга Роби, который меня вез, - сказал нищий. - Парень

боится, что он в немилости у миледи и сэра Артура.

Покаянное и робкое лицо Роберта выглядывало из-за плеча Эди.

- В немилости у меня? - удивился сэр Артур. - Как так? - Баронет уже

давно забыл, в какое исступление он пришел из-за пережаренного хлеба. - Ах,

я припоминаю, Роберт. Я был сердит, а ты - не прав. Ступай займись делом и

никогда не возражай хозяину, когда он раздражен.

- И никому вообще, - вставил антикварий, - ибо короткое слово отводит

гнев.

- И скажи матери, если ее опять мучит ревматизм, пусть придет завтра к

экономке, - промолвила мисс Уордор. - Мы посмотрим, что можно для нее

сделать.

- Да благословит бог вас, миледи, - сказал растроганный Роберт, - и

его милость сэра Артура, и молодого лорда, и весь дом Нокуиннок во всех его

коленах, ближних и дальних. Это уже сотни лет гостеприимный и открытый для

бедных людей дом.

- Вот, - сказал антикварий сэру Артуру, - не будем об этом спорить, но

вы видите, что бедные люди платят естественной благодарностью за внимание и

благотворительность вашей семьи. Вы не услышите, чтобы эти люди вспоминали

о Красной Руке или о Дьяволе в латах. Что до меня, то я должен сказать: Odi

accipitrem qui semper vivit in armis*. Поэтому будем мирно есть, и пить, и

веселиться, сэр!

______________

* Ненавижу хищника, никогда не слагающего оружия (лат.).

В гостиной был наскоро накрыт стол, и все общество радостно

расположилось за ним, чтобы подкрепить свои силы. По просьбе Олдбока Эди

было предложено сесть у буфета в огромное кожаное кресло, которое частично

было скрыто экраном.

- Я соглашаюсь на это тем охотнее, - сказал сэр Артур, - что помню,

как в дни моего отца это кресло занимал Эйлши Горлей, последний, насколько

мне известно, из тех шутов, которых держали в знатных шотландских домах.

- Это верно, сэр Артур, - отозвался нищий, который ради красного

словца не пожалел бы родного отца. - Многие мудрые люди сиживали в креслах

шутов и многие шуты - в креслах мудрых людей, особенно - в знатных домах.

Мисс Уордор, опасаясь действия этой речи (хотя и достойной Эйлши

Горлея или иного образцового шута) на нервы отца, поспешила обратиться к

нему и спросить, не следует ли угостить элем и говядиной слуг и ближайших

сельских жителей, в значительном числе привлеченных событиями к замку.

- Конечно, радость моя, - сказал отец, - бывало ли в нашей семье

иначе, когда снималась осада?

- Да, осада, начатая судейским крючкотвором Суипклином, и снятие ее

нищим Охилтри - это par nobile fratrum*, - сказал Олдбок, - причем второй

заслуживает не меньшего уважения, чем первый. Но не огорчайтесь, сэр Артур,

такие осады и снятие их теперь в порядке вещей, и нынешнее избавление стоит

того, чтобы отметить его стаканом вашего великолепного вина. Честное слово,

это, кажется, бургундское!

______________

* Одинаково замечательные (деяния) братьев (лат.).

- Будь в погребе что-либо лучшее, - промолвила мисс Уордор, - оно все

равно не могло бы достойно вознаградить вас за дружескую поддержку.

- Вы так считаете? - сказал антикварий. - Ну что ж, с благодарностью

пью за вас, мой прекрасный враг, и за то, чтобы вы скоро подверглись такой

осаде, какую особенно любят леди, и подписали условия капитуляции в часовне

святого Уиннокса!

Мисс Уордор покраснела, а лицо Гектора сперва залилось краской, затем

побледнело.

- Моя дочь очень обязана вам, Монкбарнс. Но, если вы сами не примете

ее руку, я прямо скажу, не знаю, где дочь бедного рыцаря может найти себе

пару в наши корыстные времена.

- Вы говорите обо мне, сэр Артур? Ну нет! Но я сохраняю за собой право

поединка и, неспособный сразиться сам с моим прекрасным врагом, выставлю за

себя другого бойца. Впрочем, об этом - потом! Что ты нашел в этих бумагах,

Гектор? Ты склонился над ними так, словно у тебя пошла из носу кровь.

- Ничего особенного, сэр. Но только моя рука теперь уже почти совсем

поправилась, и я собираюсь через день или два избавить вас от своего

общества и отправиться в Эдинбург. Я узнал, что туда прибыл майор Невил. Я

хотел бы повидать его.

- Какой майор? - спросил дядя Гектора.

- Майор Невил, сэр, - повторил молодой воин.

- А кто он такой, черт возьми, этот майор Невил? - настаивал

антикварий.

- Вы, мистер Олдбок, - вмешался сэр Артур, - наверно, не раз видели

его имя в газетах. Это весьма выдающийся молодой офицер. Но я рад сообщить,

что мистеру Мак-Интайру незачем уезжать из Монкбарнса, чтобы его повидать:

сын пишет, что майор приедет с ним в Нокуиннок, и мне нечего говорить о

том, что я охотно познакомлю молодых людей - конечно, если они еще не

знакомы.

- Нет, лично мы еще не знакомы, - ответил Гектор, - но мне приходилось

много слышать о майоре Невиле, и у нас есть общие друзья; ваш сын один из

них. Но мне все равно пора в Эдинбург. Я вижу, что начинаю надоедать дяде,

и боюсь...

-...что дядя надоест тебе? - перебил его Олдбок. - Кажется, этого уже

не исправить. Но ты забыл, что приближается восхитительное двенадцатое

августа и что ты условился где-то встретиться с одним из лесничих лорда

Гленаллена, чтобы преследовать ни в чем не повинных пернатых.

- Верно, верно, дядя, я совсем забыл! - воскликнул легко

воспламеняющийся Гектор. - Но вы перед тем сказали что-то такое, что у меня

все вылетело из головы.

- Если угодно вашим милостям, - сказал старый Эди, высовывая свою

седую голову из-за экрана, где он обильно угощался элем и холодным мясом, -

если угодно вашим милостям, я могу сообщить новость, которая удержит тут

капитана не хуже охоты. Вы слыхали о том, что сюда идут французы?

- Какие французы, глупая голова? Вздор!

- У меня не было времени, - сказал сэр Артур, - просмотреть

направляемую мне как представителю власти корреспонденцию за последнюю

неделю. Я взял себе за правило читать ее, кроме спешных дел, только по

средам, потому что я все делаю методически. Но мне довольно было одного

взгляда на письма, чтобы заметить, что поднялась какая-то тревога.

- Тревога? - переспросил Эди. - Я думаю - тревога, если мэр приказал

немедленно зажечь на Хелкит-хеде огонь (это надо было сделать на полгода

раньше), а сторожить этот маяк городской совет назначил не кого-нибудь, а

самого старика Кексона. Одни говорят, что этим хотели уважить капитана

Тэфрила, который почти наверно женится на Дженни Кексон, другие считают,

что хотели угодить вашей милости и Монкбарнсу, как вы носите парики, а еще

иные вспоминают старую историю про судью, который заказал парик, а потом

так и не заплатил за него. Так или иначе, а Кексон уже сидит на верхушке

утеса, как баклан, чтобы кричать в непогоду.

- Клянусь честью, отличный страж! - сказал Монкбарнс. - А что тем

временем будет с моим париком?

- Я точь-в-точь это же спросил у Кексона, - ответил Охилтри, - и он

сказал, что может заглядывать к вам каждое утро и подправлять его перед

тем, как лечь спать, потому что днем при маяке будет другой человек. Кексон

говорит, что может завивать ваш парик и наяву и во сне.

Это сообщение направило разговор по иному пути. Все заговорили о

защите страны и о долге, обязывающем человека сражаться за ту землю, на

которой он живет. Наконец пришло время расстаться. Антикварий и его

племянник зашагали домой, обменявшись с обитателями Нокуиннока самыми

теплыми словами взаимного уважения и сговорившись в самом скором времени

встретиться снова.

Глава XLIV

Она меня не любит, ну так что ж?

Бледнеть мне, видя, как она цветет?

Вздыхать, когда другим дарит улыбки?

Ну нет, я дорожу своим покоем!

Он не перо на шляпе у девицы,

Чтоб колебаться от кивков небрежных.

Старинная пьеса

- Гектор, - обратился к нему дядя, когда они шли домой, - я иногда

склонен подозревать, что ты в одном отношении глуп.

- Если вы считаете меня глупым лишь в одном отношении, сэр, вы,

безусловно, оказываете мне большую честь, чем я ожидаю или заслуживаю.

- Я хочу сказать - в одном отношении par excellence*, - ответил

антикварий. - Мне иногда казалось, что ты поглядываешь на мисс Уордор.

______________

* Особенно (франц.).

- Да, сэр? - невозмутимо произнес Мак-Интайр.

- Да, сэр! - повторил за ним дядя. - Этот чертов малый отвечает так,

словно нет ничего разумнее на свете, как ему, армейскому капитану без гроша

за душой, жениться на дочери баронета.

- Я полагаю, сэр, - ответил молодой горец, - для мисс Уордор в этом не

было бы ничего унизительного с точки зрения древности рода.

- О, боже упаси нас касаться этой темы! Нет, нет, вы оба равны, оба -

на вершинах знатности и вправе смотреть свысока на всякого roturier* в

Шотландии.

______________

* Простолюдина (франц.).

- А с точки зрения состояния, мы тоже равны, так как ни у кого из нас

его нет. Может, я ошибаюсь, но только я не могу упрекнуть себя в

самонадеянности.

- Вот в этом-то и есть ошибка, - возразил дядя. - Она не захочет пойти

за тебя, Гектор!

- В самом деле, сэр?

- Сущая правда, Гектор. А для вящего подтверждения должен сообщить

тебе, что она любит другого. Она однажды неверно поняла несколько слов, с

которыми я к ней обратился, и впоследствии мне удалось разгадать, какой

смысл она в них вкладывала. Раньше я не мог понять, почему она медлит и

краснеет. Но теперь, мой бедный Гектор, я знаю, что это был смертный

приговор твоим надеждам и притязаниям. Поэтому советую тебе трубить

отступление и, по возможности в порядке оттянуть свои силы, ибо гарнизон

форта слишком силен, чтобы тебе идти на приступ.

- Мне нет надобности трубить отступление, дядя, - сказал Гектор, гордо

выпрямившись и шествуя с оскорбленным и торжественным видом. - Незачем

отступать тому, кто и не наступал. В Шотландии найдутся женщины, кроме мисс

Уордор, из такой же хорошей семьи...

- И с лучшим вкусом, - подхватил дядя. - Несомненно, такие найдутся,

Гектор. И хотя она принадлежит к самым благовоспитанным и разумным

девушкам, каких я встречал, я сомневаюсь, способен ли ты оценить ее

достоинства. Тебе нужно другое. Крупная фигура, над головой крест-накрест

два пера, одно - зеленое, другое - синее, амазонка - цвета, присвоенного

полку. Сегодня она правит кабриолетом, а завтра делает смотр полку,

проезжая рысью на сером пони, который накануне тащил экипажик, - hoc erat

in votis*. Вот какие качества могли бы покорить тебя, особенно если бы леди

питала склонность к естественной истории и предпочитала некую разновидность

phoca.

______________

* Вот чего тебе хотелось (лат.).

- Не жестоко ли, сэр, - сказал Гектор, - при всяком удобном случае

тыкать мне в нос этим проклятым тюленем? Но мне это все равно, и мое сердце

не разобьется из-за мисс Уордор. Она свободна выбирать, кого хочет, и я

желаю ей всяческого счастья.

- Великодушное решение, о столп Трои! А я, Гектор, опасался сцены.

Твоя сестра говорила мне, что ты отчаянно влюблен в мисс Уордор.

- Сэр, - ответил молодой человек, - не хотите же вы, чтобы я был

отчаянно влюблен в девушку, которой я безразличен?

- Ну что ж, племянник, - уже более серьезно проговорил антикварий, - в

том, что ты говоришь, конечно, есть свой смысл. И я многое дал бы за то,

чтобы лет двадцать - двадцать пять назад мог рассуждать так, как ты.

- Мне думается, в таких вопросах каждый может рассуждать как хочет, -

сказал Гектор.

- Люди старой школы смотрели на это иначе, - возразил Олдбок. - Но,

как я уже говорил, современный образ действий представляется более

благоразумным, хотя и не более интересным. А теперь скажи мне, как ты

смотришь на возможность вторжения, которая сейчас так всех волнует? Люди

все еще кричат: " Они идут! "

Гектор, глубоко униженный, но всячески старавшийся скрыть это от

своего насмешливого дядюшки, охотно поддержал разговор, который мог отвлечь

мысли антиквария от мисс Уордор и тюленя. А когда они достигли Монкбарнса,

им пришлось рассказывать дамам о событиях в замке и, в свою очередь,

выслушивать сообщения о том, как долго дамы ждали с обедом, прежде чем

решили сесть за стол без антиквария. И за этими разговорами обе

вышеупомянутые деликатные темы были забыты.

На следующее утро антикварий встал рано и, так как Кексон еще не

появлялся, сразу почувствовал, что ему не хватает мелких новостей и слухов,

о которых неизменно докладывал бывший парикмахер. Болтовня Кексона стала не

менее необходимой антикварию, чем понюшка табаку, хотя оба эти удовольствия

он ценил, или только делал вид, что ценит, не больше, чем они того

заслуживают. Ощущение пустоты, обычно сопровождающее подобные лишения, было

устранено Охилтри, который прохаживался вдоль изгороди из подстриженных

тисов и падубов, по-видимому, чувствуя себя вполне как дома. И в самом

деле, за последнее время все так к нему привыкли, что даже Юнона не лаяла

на него и лишь следила за ним строгим и бдительным оком. Антикварий в

халате вышел из дома, и нищий сейчас же приветствовал его.

- Теперь они идут, и по-настоящему, Монкбарнс! Я прямо из Фейрпорта,

хотел доставить вам это известие и сейчас же пойду назад. В бухту только

что вошел " Искатель", и говорят, что французский флот гнался за ним.

- " Искатель"? - на миг задумавшись, переспросил Олдбок. - Вот оно что!

- Ну да, " Искатель", бриг капитана Тэфрила.

- Так, так! А он имеет отношение к надписи " Искать номер два"? -

спросил Олдбок; ему показалось, что название судна проливает новый свет на

историю с таинственным ящиком и находившимся в нем кладом.

Нищий, словно мальчик, пойманный на веселой проказе, прикрыл шляпой

лицо, но не мог удержаться и расхохотался от души.

- В вас, верно, сам дьявол сидит, Монкбарнс, и помогает вам так ловко

подгонять одно к одному! Кто бы подумал - поставить рядом то да это! Вот

поймали вы меня!

- Мне все ясно, - сказал Олдбок, - как надпись на хорошо сохранившейся

медали: ящик, в котором было найдено серебро, принадлежал бригу, а

сокровище - моему " фениксу"? (Эди кивнул в знак подтверждения.) И оно было

закопано там, чтобы помочь сэру Артуру в его затруднениях?

- Мною, - сказал Эди, - и двумя матросами с брига; но они не знали,

что в ящике. Они думали, что капитан привез какую-то контрабанду. Я

сторожил это место днем и ночью, пока клад не перешел в нужные руки. А

потом, когда этот немецкий черт стал таращить глаза на крышку ящика (кто

хочет ягнятинки, ищет, где лежала овца), какой-то шотландский бес дернул

меня сыграть с ним шутку. Теперь вы видите, что я не мог болтать перед

судьей Литлджоном. Скажи я хоть слово, все и выплыло бы наружу. Мистер

Ловел очень разгневался бы. Вот я и решил, что лучше буду терпеть, а рта не

раскрою.

- Должен сказать, что он удачно выбрал, кому доверить дело, хотя это и

было немного странно, - заметил Олдбок.

- А я о себе скажу так, Монкбарнс, - ответил нищий. - Мне изо всей

нашей округи скорее всего можно доверить деньги. Мне их не надо, и не хочу

я их, да и тратить их мне не на что. А у молодого человека и не было

особого выбора. Ведь он думал, что навсегда покидает страну. (Надеюсь, что

тут он ошибся.) Ночью нам довелось узнать о горестях сэра Артура, а к

рассвету Ловел уже должен был быть на борту брига. Однако еще через пять

суток бриг снова вошел в бухту. Я, как условились, встретил лодку, и мы

зарыли клад там, где вы его нашли.

- Это была очень романтическая и глупая затея, - сказал Олдбок. -

Почему было не довериться мне или иному другу?

- На руках молодого человека, - возразил Эди, - была кровь сына вашей

сестры, который еще мог умереть. Где тут было мистеру Ловелу долго

раздумывать? И как он мог просить вас через кого-нибудь еще?

- Ты прав. А что, если бы Дюстерзивель опередил вас?

- Едва ли он сунулся бы туда без сэра Артура. Накануне он здорово

перетрусил и не собирался даже близко подходить к тому месту. Его только

насильно можно было затащить туда. Первую-то находку спрятал он сам, как же

он мог рассчитывать на вторую? Если он все же вертелся возле сэра Артура,

то лишь затем, чтобы выманить у него еще сколько удастся.

- В таком случае, - спросил Олдбок, - как мог попасть туда сэр Артур,

если бы его не привел немец?

- Гм, - спокойно ответил Эди, - у меня была заготовлена такая сказка

про Мистикота, что он примчался бы за сорок миль, да и вы тоже! А потом его

бы обязательно потянуло туда, где он уже раз нашел денежки. Ведь он теперь

знал, как нужно искать клады! Короче, серебро было в слитках, а сэру Артуру

грозило разорение. Ловел же больше всего старался о том, чтобы сэр Артур не

догадался, чья рука ему помогла. Вот мы и не нашли лучшего способа

подсунуть ему эти слитки, хотя и долго ломали себе головы. Но, если бы

серебро случайно попало в лапы Дюстерзивеля, мне было велено немедленно

рассказать все шерифу или вам.

- А знаешь, несмотря на все эти мудрые предосторожности, мне кажется,

трудно было рассчитывать, чтобы такая неуклюжая затея сошла гладко. Вам

повезло, Эди! Но откуда, черт возьми, у Ловела взялось столько серебряных

слитков?

- Вот уж этого я вам не могу сказать. Но их погрузили на борт в

Фейрпорте вместе с прочим его добром, и мы уложили их на бриге в снарядный

ящик. Так оно было удобно и для хранения и для переноски.

- Боже мой! - воскликнул Олдбок, вспоминая начало своего знакомства с

Ловелом. - И для этого молодого человека, бросающего сотни фунтов на такие

странные предприятия, я думал устраивать подписку, чтобы издать его

сочинения! И я еще оплатил его счет в Куинзферри! Нет, никогда больше я не

стану оплачивать ничьих счетов! А у вас с Ловелом, видно, была постоянная

переписка?

- Нет, я получил только наспех нацарапанную записку, что в Тэннонбург

прибудет - говорилось о вчерашнем дне - пакет с очень важными письмами для

хозяев Нокуиннока. Боялись, видите ли, как бы в Фейрпорте не вскрыли эти

письма. И не напрасно. Я слыхал, что миссис Мейлсеттер потеряет должность,

потому что больше смотрит за чужими делами, чем за своими собственными.

- Какой же награды ты теперь ждешь, Эди, за то, что был и советчиком,

и гонцом, и охранителем, и доверенным лицом в этом деле?

- Ни черта я не жду, разве что вы, джентльмены, придете на похороны

нищего и, может быть, вы сами понесете изголовье гроба, как бедному Стини

Маклбеккиту. Мне это дело не составило труда, я все равно бродил бы с места

на место. Но как счастлив я был, когда выбрался из тюрьмы! Я все думал:

что, если важное письмо придет, пока я сижу взаперти, как устрица, и все

из-за этого пойдет прахом? Иной раз я говорил себе: откроюсь вам и все

расскажу! Однако я ведь не мог пойти против приказа мистера Ловела. И, мне

кажется, ему надо было повидать кого-то в Эдинбурге, прежде чем сделать то,

что он хотел, для сэра Артура и его семьи.

- Понятно. Ну, а как твои политические новости, Эди? Французы все-таки

идут?

- Бог их знает! Но так говорят, сэр! Сейчас огласили строгий приказ,

чтобы солдаты и добровольцы были наготове. Скоро сюда пришлют толкового

молодого офицера - проверить нашу оборону. Я видел, как служанка чистила

мэру портупею и лосины, и помог ей, потому что она - сами понимаете - не

много в этом смыслит. Вот я и узнал новости в награду за труды.

- А ты сам что думаешь, старый солдат?

- Право, не знаю. Если их нагрянет сколько говорят, сила будет на их

стороне. Но среди добровольцев много смелых молодых парней. Не хочу сказать

ничего плохого и о тех, кто слаб или малопригоден, потому как я и сам

такой. Но и мы сделаем что можем!

- Вот как Воинственный дух снова просыпается в тебе, Эди?

Под нашим пеплом снова пышет пламя!

Разве и у тебя, Эди, есть за что биться?

- Мне не за что биться, сэр? Неужто я не стану биться за свою родину,

и за берега ручьев, по которым я брожу, и за очаги хозяек, которые дают мне

кусок хлеба, и за малышей, что ковыляют мне навстречу, чтобы поиграть со

мной, когда я прихожу в какую-нибудь деревушку? А, черт, - продолжал он с

жаром, сжимая посох. - Будь у меня столько сил, сколько доброй воли, я не

одному бы дал их про запас на целый день боя.

- Браво, браво, Эди! Страна не в такой уж опасности, если нищий готов

драться за свою миску, как лэрд - за свою землю.

Тут их разговор вновь обратился к той ночи, которую Эди и Ловел

провели в руинах монастыря. Сообщенные нищим подробности чрезвычайно

позабавили антиквария.

- Я не пожалел бы гинеи, чтобы посмотреть, как этот подлый немец

корчился от страха, хотя привык нагонять его своим шарлатанством на других,

и сам дрожал то перед гневом своего покровителя, то перед воображаемым

духом.

- Да, - сказал нищий, - ему было чего испугаться. Казалось, дух самого

Дьявола в латах вселился в сэра Артура. - Кстати, что будет с тем

проходимцем?

- Я как раз утром получил письмо, из которого узнал, что он отказался

от возбужденного против тебя обвинения и предлагает раскрыть такие

обстоятельства, которые облегчат более, чем мы ожидаем, приведение в

порядок дел сэра Артура. Это пишет шериф, а еще он сообщает, что

Дюстерзивель дал какие-то важные сведения правительству, и поэтому его,

вероятно, просто вышлют на родину: пусть мошенничает у себя дома!

- А что же станется со всеми прекрасными машинами, и колесами, и

штреками, и штольнями в Глен Уидершинзе? - спросил Эди.

- Я надеюсь, люди, прежде чем разойдутся, сложат из тамошнего хлама

хороший костер, подобно тому, как армия, которой приходится снять осаду,

уничтожает свою артиллерию. А что касается ям в земле, Эди, то я оставлю

эти ловушки на пользу следующему мудрецу, который захочет променять добро

на дым.

- Господи помилуй! Как же так - сжечь? Ведь это большой убыток. Не

лучше ли вам попытаться продать это имущество и хоть так вернуть часть

ваших ста фунтов? - продолжал Эди с насмешливым сочувствием.

- Ни одного фартинга не возьму! - рассердился антикварий и,

повернувшись, отошел на два шага; но тут же вновь повернулся к нищему, чуть

улыбнулся, смущенный своей раздражительностью, и сказал: - Ступай в дом,

Эди, и запомни мой совет: никогда не говори со мной о рудниках, а с моим

племянником - о phoca, или, как вы его называете, тюлене.

- Мне надо назад, в Фейрпорт, - сказал странник. - Хочу послушать, что

говорят о вторжении, но я запомню, что сказала ваша милость: не говорить с

вами о тюлене, а с капитаном - о ста фунтах, которые вы дали Дюстер...

- Пошел к черту! Я хотел, чтобы ты не напоминал об этом мне!

- Ах, боже мой! - Эди изобразил крайнее удивление. - А я-то думал, что

ваша милость позволяет всего касаться в приятном разговоре, кроме вон того

претория да еще бляшки, что вы купили у бродячего торговца, приняв ее за

настоящую старинную монету.

- А ну тебя! - пробурчал антикварий, поспешно отвернулся и ушел в

комнаты.

Нищий поглядел ему вслед, а затем, прерывисто смеясь, как делают

сорока или попугай в ознаменование удачной проделки, снова вышел на дорогу