Голубые плащи 30 страница

- Не унывай, храбрый сын Приама, - сказал антикварий, - и слушай своих

друзей. Кто знает, что может случиться! Пойдем со мной, и ты увидишь вещи

полезные, если тебе случится заседать в военном суде.

- Я уже не раз заседал в полковом военном суде, сэр, - ответил капитан

Мак-Интайр. - Но позвольте преподнести вам новую трость.

- Очень признателен, очень признателен!

- Я купил ее у нашего тамбурмажора, - пояснил Мак-Интайр. - Он перешел

в наш полк из бенгальской армии, когда она прибыла через Красное море. Он

уверяет, что эта трость была срезана на берегах Инда.

- В самом деле отличный тростник. Она вполне заменит ту, которую ph...

Так что это я хотел сказать?

Маленький отряд, состоявший из антиквария, его племянника и старого

нищего, выступил теперь через пески к Массел-крейгу. Мистер Олдбок был в

прекрасном расположении духа и так и сыпал всевозможными сведениями, а

остальные двое из чувства признательности за прошлые благодеяния и в

надежде на будущие скромно внимали его словам. Дядя и племянник шли вместе,

а нищий - на полтора шага позади, достаточно близко, чтобы его покровитель

мог обращаться к нему, чуть наклонив голову и не давая себе труда

обернуться. Петри, бывший воспитателем в одной знатной семье, в своем

" Трактате о благовоспитанности", посвященном членам эдинбургского

магистрата, рекомендует на основании личного опыта именно такую манеру всем

сопровождающим важных особ, как-то: домашним учителям, домочадцам и

подчиненным лицам всякого рода. Под таким эскортом антикварий подвигался

вперед с грузом своей учености, то и дело поворачиваясь штирбортом или

бакбортом, чтобы дать залп по своим спутникам.

- Итак, по-твоему, - сказал он, обращаясь к нищему, - от этих

неожиданных денег, от этого arca auri*, как выражается Плавт, мало пользы

будет сэру Артуру в его беде?

______________

* Сундука с золотом (лат.).

- Если только он не найдет в десять раз больше, в чем, сэр, я

сомневаюсь, - ответил нищий. - Я слышал разговор Пегги Оррока и другого

негодяя из служащих шерифа; плохо, когда такая мразь начинает дерзко

болтать о делах джентльмена. Боюсь, что сэра Артура засадят-таки в каменный

мешок за долги, коли не подоспеет надежная подмога.

- Ты говоришь глупости, - промолвил антикварий. - Племянник, обрати

внимание - ведь это замечательно, что в нашей счастливой стране никого не

сажают в тюрьму за долги.

- В самом деле, сэр? - удивился Мак-Интайр. - Я раньше не знал. Этот

закон очень на руку некоторым моим товарищам.

- Но если людей не забирают за долги, - сказал Охилтри, - так что же

столько бедняков торчит в фейрпортской тюрьме? Они говорят, что их упрятали

туда кредиторы. Странно! Видно, им это нравится больше, чем мне, раз они

остаются там по доброй воле.

- Весьма здравое замечание, Эди, и его делают многие более

значительные люди, чем ты. Но оно всецело основано на незнании феодального

строя. Гектор, будь добр, послушай меня, если только ты не ищешь нового...

гм! (После такого намека Гектор мгновенно стал внимательнее.) И тебе, Эди,

тоже может быть полезно rerum cognoscere causas*. Природа и происхождение

предписания об аресте - это нечто haud alienum a Scaevolae studiis**. Итак,

повторяю, что в Шотландии никто не может быть арестован за долги.

______________

* Знать природу вещей (лат.).

** Не чуждое занятиям Сцеволы (лат.).

- Меня это мало касается, Монкбарнс, - сказал старик. - Ведь нищему

никто не доверит и гроша.

- Пожалуйста, помолчи, мой друг! Поэтому, как средство принуждения к

платежу - а я могу засвидетельствовать по собственному опыту, что платить

не склонен ни один должник, - у нас существовали письма четырех видов.

Сначала шло своего рода любезное приглашение от имени короля, нашего

монарха, пекущегося, как оно и должно, об упорядочении частных дел своих

подданных. Далее следовали все более строгие и настойчивые напоминания и

требования... Что ты увидел особенного в этой птице, Гектор? Простая чайка!

- Это крачка, сэр! - сказал Эди.

- Ну, а если крачка? Какое это имеет значение? Но, я вижу, подробности

вас мало трогают. Поэтому я отбрасываю письма четырех видов и перехожу к

современному порядку взыскания долгов. Вы полагаете, что человека сажают в

тюрьму за неуплату долга? Ничего подобного! Дело обстоит следующим образом:

король снисходит к просьбе заимодавца и посылает должнику свой королевский

приказ удовлетворить справедливое требование в определенный срок - в

течение двух недель или одной, в зависимости от обстоятельств дела. Должник

противится, не повинуется - что тогда? Тогда его с полным законным правом

объявляют мятежником против нашего милостивого государя, чьего приказа он

ослушался. Это решение оглашают, трижды протрубив в рог, на рыночной

площади Эдинбурга, столицы Шотландии. Затем провинившегося сажают под замок

не за какие-то там частные долги, а за наглое пренебрежение королевской

волей. Что ты на это скажешь, Гектор? Ты этого, наверно, не знал? *

______________

* Теория Монкбарнса относительно происхождения процедуры лишения

свободы за частные долги в Шотландии представляется несколько причудливой,

но на нее можно найти ссылки, и она признана правильной шотландским

Верховным судом в постановлении от 5 декабря 1828 года по делу Тома против

Блека. Поистине шотландский закон в этом пункте более ревностно оберегает

личную свободу подданных, чем какой-либо кодекс в Европе. (Прим. автора.).

- Не знал, дядя. Но, признаюсь, я был бы очень благодарен королю, если

бы, когда у меня нет денег на уплату долгов, он прислал бы мне малую

толику, вместо того чтобы объявлять меня мятежником за то, что я не

выполняю невозможного.

- Твое воспитание не подготовило тебя к рассмотрению подобных

вопросов, - ответил дядя. - Ты не способен оценить все изящество

юридических формулировок, примиряющих твердость, которую для защиты

торговли необходимо проявлять по отношению к упорным должникам, с самой

щепетильной заботой о свободе подданного.

- Не знаю, сэр, - ответил все еще не просветившийся Гектор, - но если

человеку остается только уплатить долг или сесть в тюрьму, мне кажется, не

велика разница, сядет ли он как должник или как мятежник. Впрочем, вы

говорите, что королевский приказ предоставляет срок в столько-то дней. Ну

что ж, попади я в такую переделку, я не стал бы ждать и задал стрекача,

предоставив королю и кредитору улаживать дело между собой.

- Я тоже, - сказал Эди. - Непременно дал бы тягу.

- Понятно, - ответил Монкбарнс, - но тем, кого суд подозревает в

нежелании дожидаться формального посещения властей, наносят более скорый и

бесцеремонный визит как лицам, не заслуживающим особого снисхождения.

- Да, да, - подтвердил Эди, - это, кажется, называется у них " ордер на

предупредительный арест". Я с этим немного знаком. На юге бывают еще аресты

на границе - очень скверное дело. Меня раз схватили на ярмарке в день

святого Иакова и целые сутки продержали в церкви в Келсо. Какой там холод

да сквозняки, скажу я вам!.. Смотрите-ка, что это за женщина с корзиной на

спине?.. Никак сама бедная Мегги!

Это и в самом деле была она. Ее тоска по погибшему сыну если и не

уменьшилась, то несколько отступила перед необходимостью подумать о

пропитании семьи. Ее приветствие представляло собой своеобразную смесь

обычного заманивания покупателя с жалобами на судьбу по поводу недавнего

несчастья.

- Как поживаете, Монкбарнс? Мне еще не удалось прийти и поблагодарить

вас за честь, какую вы оказали моему бедному Стини, когда помогли схоронить

его. - Она всхлипнула и утерла глаза краешком синего передника. - Но рыба

ловится неплохо, хотя мой хозяин еще не собрался с силами и сам пока не

выходил в море. Конечно, мне бы сказать Сондерсу, что ему же легче станет,

коли он возьмется за работу, но я боюсь и заговаривать с ним, да и не след

мне так отзываться о муже. А у меня тут очень нежная пикша, самая свежая. Я

продаю всего по три шиллинга за дюжину, у меня сейчас духу нет как следует

торговаться. Приходится брать, что любая христианская душа даст мне без

лишних слов и обид.

- Что нам делать, Гектор? - спросил, помолчав, Олдбок. - Я уже раз

впал в немилость у моих женщин за то, что мало с ней торговался. С

обитателями моря, Гектор, моей семье не везет.

- Как так - что нам делать? Дайте бедной Мегги, что она, сэр, просит,

или позвольте мне послать немного рыбы в Монкбарнс.

И он протянул женщине деньги. Но Мегги отдернула руку:

- Нет, нет, капитан! Вы еще слишком молоды и сорите деньгами. Разве

можно так, сразу, давать торговке рыбой сколько она сказала! Нет, право, я

думаю, что немного побраниться со старой экономкой или с мисс Гризи будет

мне полезно. И я еще хочу проведать эту пустельгу Дженни Ринтерут. Говорят,

она нездорова. Изводится, глупая, из-за Стини, а он на таких и головы не

оборачивал!.. Так вот, Монкбарнс, это чудесная свежая пикша, но, конечно, в

доме мне много не дадут за нее, если им нынче нужна камбала.

Она отправилась дальше со своей ношей, и в ее мыслях горе,

признательность за сочувствие и привычная страсть к торгу то и дело сменяли

друг друга.

- А теперь, когда мы стоим у двери ее хижины, - сказал Охилтри, -

хотел бы я знать, Монкбарнс, зачем вы тащили меня за собой в такую даль?

Честно скажу вам, что мне совсем не хочется входить. Я не люблю вспоминать,

как молодая поросль падала вокруг меня, пока я не остался никчемным старым

пнем без единого зеленого листочка.

- Здешняя старуха, - промолвил Олдбок, - посылала тебя с поручением к

лорду Гленаллену, не так ли?

- О-о, - удивился нищий, - откуда вы это так хорошо знаете?

- Мне рассказал сам лорд Гленаллен, - ответил антикварий. - Поэтому не

приходится говорить о разглашении тобою тайны или нарушении доверия. Граф

хочет, чтобы я записал показания старой Элспет, связанные с важными

семейными делами. Я решил взять тебя с собой, потому что в ее положении,

когда она то бредит, то в ясном сознании, твой голос и вид могут пробудить

в ней цепь воспоминаний, на которые я иначе не мог бы ее навести.

Человеческая мысль... Что с тобой, Гектор?

- Я только свистнул, чтобы позвать собаку, сэр, - ответил капитан. -

Она всегда убегает слишком далеко. Но я так и знал, что буду вам в тягость.

- Нисколько, нисколько! - заверил Олдбок, возвращаясь к своей теме. -

С человеческой мыслью нужно обращаться, как со спутавшимся клубком шелка.

Надо осторожно закрепить один свободный конец и только тогда распутывать

остальное.

- Я в этом ничего не смыслю, - сказал нищий. - Но если моя давнишняя

знакомая нынче в своем уме или вроде того, она нам намотает хорошую шпулю!

Жутко становится, когда она начинает размахивать руками и говорить

по-английски, как печатная книга, а не как старая рыбачка. И то сказать,

воспитывали ее по-благородному, и в обществе она бывала, прежде чем вышла

за человека намного ниже по положению. Элспет на десяток лет старше меня,

но я хорошо помню, как она стала женой бедняка Саймона Маклбеккита, отца

этого Сондерса, и какие пошли толки, будто она сама важная дама. Потом она

снова вошла в милость к графине, а затем опять прогневила ее - мне говорил

об этом, ее сынок, когда был еще мальчишкой. После этого они с мужем вдруг

получили много денег, ушли из графского поместья и поселились здесь. Но у

них никогда не было удачи. Как бы то ни было, она женщина образованная и

как иной раз заведет речь по-английски, мы все только ушами хлопаем.

Глава XL

От старости глубокой жизнь отходит

Спокойно, неприметно, как отлив

От выброшенной на берег галеры.

Давно ль она от ветра и от волн

Покачивалась мерно, а теперь

В песок зарылась килем. Косо в небо

Вонзилась мачта, а разбитый остов

Едва колышется и скоро ляжет,

Ненужный и недвижный.

Старинная пьеса

Антикварий поднял щеколду хижины и был поражен, услышав резкий,

дрожащий голос Элспет, напевавший отрывистым и заунывным речитативом

старинную балладу:

Сельдь любит плавать под луной,

Макрель же любит ветер.

А устрица - песок морской,

Изнеженная леди.

Как прилежный собиратель таких образчиков старинной поэзии, Олдбок не

решался переступить порог и, напряженно слушая, невольно уже нащупывал

рукой карандаш и записную книжку. Время от времени старуха начинала

говорить, словно обращаясь к детям:

- Эй, вы, малыши, тс, тс! Я сейчас начну кое-что получше:

Садитесь все на ту скамью

И слушай стар и мал.

Про графа Гленаллена я спою,

Как он под Харло пал.

В Беннахи кронах громко звучал,

Скользил по Дону с волной.

И горец и воин низин горевал,

Был страшен под Харло бой.

Я плохо помню следующую строфу, память у меня ослабела, а тут еще

находят на меня всякие мысли... Боже, избави нас от искушения!

Тут ее голос перешел в невнятное бормотание.

- Это историческая баллада, - с живейшим интересом произнес Олдбок, -

достоверный и несомненный отрывок из творчества менестрелей. Перси был бы

восхищен его простотой, Ритсон не мог бы оспаривать его подлинность.

- Но как худо, - сказал Охилтри, - когда старый человек настолько

выжил из ума, что бубнит древние песни после такой тяжкой потери!

- Тише, тише! - остановил его антикварий. - Она снова поймала нить

песни.

Действительно, старуха опять запела:

Седлали белых сто лошадей,

Седлали сто вороных.

Чафроны сверкали на лбу коней,

Был рыцарь на каждом из них.

- Чафроны! - воскликнул антикварий. - Вероятно, это то же, что

шевроны. Такое словечко дорого стоит. - И он записал его в свою красную

книжку.

Едва десять миль во весь опор

Успели они проскакать,

Навстречу понесся Доналд с гор

И с ним в двадцать тысяч рать.

Тартаны реют, как рой знамен,

Мечи на солнце блестят.

Волынки ревут со всех сторон

И, кажется, всех оглушат.

Поднялся граф на тугих стременах

И вражьи войска оглядел.

" Не всякий, кто закален в боях,

Сегодня останется цел.

Мой паж веселый, как бы за нас

Решил ты, будь воля твоя?

Будь графом Гленаллена ты сейчас,

А Роналдом Ченом - я?

Бежать? Догонят - позор и плен.

Сражаться, смерть избрав?

Как решил бы ты нынче, Роланд Чен,

Будь ты Гленаллена граф? "

Знайте же, малыши, что, хоть я и сижу здесь у печки, такая бедная и

старая, этот Роланд Чен был моим предком и здорово дрался в той сече,

особенно когда пал граф. Он корил себя за совет, который подал - начать

бой, не дожидаясь, пока подоспеют Мар с Мернсом, и Эбердин, и Энгус.

Вновь окрепшим и оживившимся голосом она прочла воинственный совет

своего предка:

" Будь графом Гленаллена я хоть миг,

А Роландом Ченом - вы,

Я, пришпорив коня, издал бы наш крик,

И дрались бы мы, как львы.

У них против нас двадцать тысяч мечей,

А нам - с двумястами в бой.

Зато тартаны у их людей,

А мы укрыты броней.

Как сквозь кусты, пролетит во всю прыть

Мой конь сквозь их ряды.

Нет, славная кровь норманнов остыть

Не должна из-за горской орды! "

- Слышишь, племянник? - сказал Олдбок. - Как ты можешь заметить, твои

гэльские предки были не в большой чести у воинов низменностей.

- Я слышу, - ответил Гектор, - как глупая старуха поет глупую старую

песню. Меня удивляет, сэр, что вы, не желая слушать песни Оссиана о Сельме,

можете находить удовольствие в этом вздоре. Клянусь, я еще никогда не

слышал такой дрянной ярмарочной баллады. Я уверен, что подобной второй вы

не найдете ни у одного книгоноши. Мне было бы стыдно хоть на миг подумать,

что честь наших гор могла бы пострадать от таких виршей.

Вскинув голову, он презрительно повел носом.

Должно быть, до старухи дошел звук их голосов, ибо, перестав петь, она

воскликнула:

- Входите, господа, входите! Добрые люди не задерживаются на пороге.

Они вошли и, к своему удивлению, нашли Элспет одну. Она сидела, как

" призрак у очага" или олицетворенная Старость в песне охотника о сове*, " в

морщинах, серая, обтрепанная, злая, с глазами мутными..."

______________

* Приведенный прекрасный перевод с гэльского языка см. в сочинении

миссис Грант о суевериях шотландских горцев, т. II, стр. 260. (Прим.

автора.)

- Мои ушли, - объяснила она гостям. - Но вы посидите минутку:

кто-нибудь придет. Если у вас дело к моей невестке или сыну, они скоро

вернутся, а я никогда не говорю о делах. Дети, подайте стулья! Дети,

кажется, тоже ушли, - продолжала она, озираясь по сторонам. - Я только что

пела им, чтобы они посидели спокойно, но они все-таки улизнули. Садитесь,

господа, они сейчас придут.

Спущенное ею на пол веретено запрыгало и завертелось, и, казалось,

внимание старухи было всецело поглощено его движением; она не сознавала

присутствия посторонних и не спрашивала себя, кто они такие и зачем

явились.

- Хотелось бы, чтобы она продолжила эту народную песню или легенду. Я

всегда подозревал, что еще до самой битвы под Харло там была кавалерийская

стычка.

- Не будет ли угодно вашей милости, - сказал Эди, - перейти к тому

делу, которое привело нас сюда? А песенку я берусь достать вам в любое

время.

- Пожалуй, ты прав, Эди. Do manus*, я покоряюсь. Но как мы это

устроим? Вот она сидит перед нами, олицетворенное слабоумие. Поговори с

ней, Эди! Попытайся, может быть, ты заставишь ее вспомнить, что она

посылала тебя в Гленаллен-хауз.

______________

* Изъявляю покорность (лат.).

Эди послушно встал и, пройдя по комнате, остановился точно на том же

месте, которое он занимал во время своего последнего разговора с Элспет.

- Я рад, что ты нынче так хорошо выглядишь, матушка, а ведь у тебя

случилось большое несчастье с тех пор, как я здесь побывал.

- Да, - произнесла Элспет, вероятно вспоминая о своих несчастьях

вообще, а не о том недавнем. - У нас тут недавно стряслась беда. Не знаю,

как переносят несчастья молодые, а я переношу плохо. Я не слышу, как

свистит ветер и рокочет море, но мне кажется, что я вижу лодку,

перевернутую дном кверху, и людей, барахтающихся в волнах! Ох, господи,

какие тяжкие видения бывают у людей, когда не спишь и не бодрствуешь, а

только ждешь, когда же наконец придет долгий и глубокий сон! Иной раз мне

мерещится, что не то мой сын, не то Стини умер и я вижу похороны. Не

странно ли, что такое снится сумасшедшей старухе? Отчего бы им умирать до

меня? Это ведь против законов природы!

- Мне кажется, вы мало чего добьетесь от этой старой дуры, - сказал

Гектор, по-видимому еще сохранивший в душе неприязнь к ней за

пренебрежительное упоминание в балладе о его земляках. - Вы мало чего

добьетесь от нее, сэр, и мы только потеряем время, сидя здесь и слушая ее

бессмысленный лепет.

- Гектор, - возмущенно произнес антикварий, - если тебе не внушают

уважения ее несчастья, уважай по крайней мере ее возраст и седины. Это

последняя ступень существования, о которой так хорошо говорит латинский

поэт:

...omni

Membrorum damno major dementia, quae nec

Nomina servorum, nec vultus agnoscit amici,

Cum queis preterita coenavit nocte, nec illos

Quos genuit, quos eduxit*.

______________

* Всякого увечья страшнее слабоумие, когда человек не помнит ни имен

рабов, ни лица друга, ни того, с кем ужинал накануне, ни тех, кого родил,

ни тех, кого воспитал (лат.).

- Это латынь! - воскликнула Элспет, приходя в себя, словно с

увлечением следила за строками, которые антикварий прочел с большим

пафосом. - Это латынь! - И она обвела всех испуганным и гневным взглядом. -

Неужели какой-нибудь священник наконец добрался до меня?

- Видишь, племянник, она поняла эту великолепную тираду немногим хуже

тебя.

- Надеюсь, сэр, вы не думаете, что она скорее меня признала в этом

латынь?

- Нет, что до этого... Но погоди, она собирается говорить.

- Не надо мне никаких священников, - с бессильной яростью произнесла

старая колдунья. - Как я жила, так и хочу умереть. Пусть никто не скажет,

что я предала свою госпожу - даже ради спасения души!

- Это говорит о нечистой совести, - заметил нищий. - Я хотел бы, чтобы

она облегчила свою душу - для своего же блага.

И он снова приступил к ней:

- Ну, милая, я исполнил твое поручение к графу.

- К какому графу? Не знаю никакого графа. Знавала я когда-то графиню,

и чего бы я не дала, чтобы никогда не знать ее! Ибо через это знакомство

пришли, - и, говоря, она стала считать на своих иссохших пальцах, - сперва

Гордыня, потом Коварство, потом Мстительность, потом Лжесвидетельство. И

Убийство уже стучалось у дверей, желая войти. Как вы думаете, приятные

гости обосновались в душе женщины? Поверьте, слишком уж много было гостей!

- Да нет же, матушка, - продолжал нищий. - Я толкую не про графиню

Гленаллен, а про ее сына, которого зовут лордом Джералдином.

- Теперь вспоминаю, - ответила Элспет. - Не так давно я видела его, и

был у нас с ним печальный разговор. - Ах, господа, красивый молодой лорд

стал таким же старым и хилым, как я. Да, вот что делают с молодежью горе,

разбитые надежды и преграды на пути пылкой любви! Но разве не должна была

подумать об этом его мать? А мы ведь были всего лишь подневольные женщины.

А уж меня-то никто не может попрекнуть - ведь он не был мне сыном, а она

была моя госпожа. Вы знаете, как это говорится в балладе? Я почти позабыла

ее, да и напев вылетел из моей старой головы:

Я мать не дам корить, мой друг,

Твоя не к месту злоба.

Найти легко хоть сто подруг,

Но мать одна до гроба!

А потом он-то был ведь только наполовину гленалленской крови, а в ее

жилах текла чистая кровь. Нет, нет, никогда мне не следует жалеть о том,

что я сделала и выстрадала ради графини Джоселинд. Никогда не стану я об

этом жалеть!

С упрямым выражением человека, который решил ни в чем не признаваться,

она начала стягивать с прялки лен, возобновляя прерванное занятие.

- Я слыхал, - проговорил нищий, знавший от Олдбока кое-что об истории

семьи, - будто чей-то злой язык рассорил графа, то есть лорда Джералдина, с

молодой невестой.

- Злой язык? - с внезапной тревогой воскликнула Элспет. - А чего бы ей

бояться злых языков? Она была добра и хороша собой - по крайней мере все

так считали. И если б она сама придерживала язык и никого не задевала, она,

несмотря ни на что, жила бы как положено леди.

- Но я слыхал, матушка, - продолжал Охилтри, - у нас так болтали,

будто она и ее муж были в недозволенно близком родстве, когда поженились.

- Кто смеет говорить, - перебила старуха, - будто они поженились? Кому

это известно? Только не графине и не мне. А если они были тайно повенчаны,

то и тайно разлучены. Они выпили чашу своего же обмана.

- Нет, подлая ведьма, - закричал Охилтри, который больше не в силах

был молчать, - они выпили яд, который ты и твоя мерзкая госпожа приготовили

для них!

- Ха, ха! - засмеялась старуха. - Я так и думала, что до этого дойдет.

Что ж, пусть меня допрашивают, я буду сидеть и молчать. В наше время пыток

нет, а если есть, пусть рвут меня на куски! Горе устам вассала, если он

предаст того, чей хлеб он ест!

- Поговори с ней, Эди, - настаивал антикварий. - Она знает твой голос

и охотно на него откликается.

- Нет, мы от нее больше ничего не добьемся, - сказал Охилтри. - Когда

она вот так усядется да сложит руки, она может за неделю не произнести ни

слова. А кроме того, если я не ошибаюсь, ее лицо, с тех пор как мы пришли,

сильно изменилось в нехорошую сторону. Все же я попытаюсь, чтобы угодить

вашей милости. - Так ты не помнишь, матушка, что твоя прежняя госпожа,

графиня Джоселинд, призвана в мир иной?

- Призвана в мир иной! - воскликнула старуха, на которую имя графини

неизменно оказывало возбуждающее действие. - Тогда мы должны отправиться за

ней. Все должны ехать верхом, когда она в седле. Велите сказать лорду

Джералдину, что мы поедем впереди. Подайте мой плащ и шарф. Не могу же я

такая растрепанная ехать в коляске с миледи!

Она подняла иссохшие руки и стала двигать ими, как женщина, надевающая

плащ перед выходом из дома. Потом медленно и неуклюже опустила их. И,

несомненно, с той же мыслью о путешествии, заговорила торопливо, без

передышки:

- Позовите мисс Невил! Почему вы вздумали назвать ее леди Джералдин? Я

сказала - Эвелин Невил, а не леди Джералдин. Нет никакой леди Джералдин!

Скажите ей, чтобы она сменила свой мокрый плащ, и пусть она не будет такая

бледная... Ребенок? Откуда у нее может быть ребенок? Кажется, у девиц не

бывает детей! Тереза, Тереза, миледи зовет нас! Возьми свечу, на лестнице

темно, как в ночь под Рождество. Мы идем, миледи!

С этими словами она опустилась в кресло и оттуда боком сползла на пол.

Эди бросился вперед, чтобы поддержать ее, но, едва взяв на руки,

проговорил:

- Все кончено! На последнем слове и смерть пришла.

- Не может быть! - прошептал Олдбок, подходя к старухе вместе с

племянником.

Однако сомневаться не приходилось. Она скончалась с последним словом,

торопливо слетевшим с ее губ. И перед Олдбоком и его спутниками лежали лишь

бренные останки той, что так долго боролась с сознанием тайной вины,

которая еще более отягощала все невзгоды бедности и преклонных лет.

- Дай бог, чтобы за гробом ей была уготована лучшая участь, чем на

земле! - сказал Эди, глядя на безжизненное тело. - Увы, какое-то бремя

тяжко давило ей сердце. Я много раз видел, как умирали люди на поле боя и у

себя в постели. Но мне легче было бы увидеть все это вновь, чем одну такую

ужасную кончину.

- Надо позвать соседей, - сказал Олдбок, как только немного оправился

от охватившего его ужаса и изумления, - и сообщить эту печальную весть.

Жаль, что не удалось получить ее признание. И, хотя это менее важно, я

жалею, что не мог записать отрывок баллады, который она пела. Но да

исполнится воля господня!

Они вышли из хижины и оповестили соседей о случившемся. Тотчас же

пожилые женщины собрались, чтобы обмыть и убрать тело той, кого можно было

считать праматерью поселка. Олдбок обещал помочь в расходах по погребению.

- Ваша милость, - обратилась к нему Эйлисон Брек, соседка, ближайшая

по возрасту к покойной, - не худо бы вам прислать сюда что-нибудь, чтобы

поднять у нас дух во время бдения при покойнице, потому как у бедного

Сондерса весь джин выпили, когда хоронили Стини, а мало кто согласится

сидеть с пересохшим ртом возле трупа. Элспет в молодости была редкая

умница, я хорошо помню. Но только шептали, будто она не очень удачлива. О

мертвых не следует говорить дурно, особенно о куме и соседке, но только

после ее переезда из Крейгбернфута странные слухи пошли про какую-то леди и

ребенка. Так что, видите, наше бдение будет не очень приятным, если ваша

милость не пришлет нам чего-нибудь для храбрости.

- Вы получите виски, - ответил Олдбок, - тем более что вы употребили

надлежащее название для старинного обычая бдения при покойнике. - Ты