Начало обновления

В марте 1953 Г.Маленков заявил на Пленуме ЦК, что необходимо отказаться от политики «культа личности». Правда, слова главы правительства вызвали возражения Кагановича и Ворошилова, которых явно поддерживали многие участники собрания. Однако Маленков решительно настаивал: «Культ личности т. Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены, критика и самокритика в нашем высшем звене руководства вовсе отсутствовала». Маленкова активно поддержал Хрущев.

Наметились серьезные перемены в экономической политике. В августе 1953 г., выступая на сессии Верховного совета СССР, Маленков предложил резко изменить инвестиционную политику. Он говорил о необходимости увеличить финансирование легкой и пищевой промышленности, чтобы обеспечить их ускоренное развитие. Предлагалось также снизить цены на товары широкого потребления, организовать их производство на предприятиях тяжелой промышленности.
Говоря о сельском хозяйстве, Маленков высказался за снижение сельхозналога, за списание недоимок по налогам прежних лет, за увеличение приусадебных участков, за повышение заготовительных цен на сельскохозяйственную продукцию. Учительница М.Николаева писала в 1956 г. Хрущеву, что газету с докладом Маленкова «в деревне зачитывали до дыр, и простой крестьянин-бедняк говорил: “Вот этот за нас”».
В сентябре 1953 г. состоялся Пленум ЦК, посвященный проблемам сельского хозяйства. Выступая с докладом, Хрущев откровенно признал, что потребление продуктов питания на душу населения в СССР не превышает дореволюционного уровня. Правда, в печать эти слова не попали, но картина тяжелого кризиса советской деревни была нарисована убедительно. Пленум принял решение значительно повысить закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию, увеличить капиталовложения в сельское хозяйство, освободил личные приусадебные хозяйства колхозников, рабочих и служащих от обязательных поставок мяса, списал долги по поставкам прежних лет, вдвое снизил сельхозналог, отменил обязательный минимум выработки трудодней.
Критические замечания по поводу «политики культа личности», прозвучавшие в узком кругу партийного руководства, не стали достоянием гласности. Однако постепенно происходили изменения, заметные всем.
Со страниц газет исчезли славословия в адрес «вождя народов». Падение Берия в глазах простых граждан, не осведомленных о кремлевских интригах, означало скорый отказ от прежней репрессивной политики. В апреле 1954 г. были реабилитированы осужденные по «ленинградскому делу». Люди начали возвращаться из лагерей. Правда, поначалу число освобожденных было невелико: всего 12 тыс. человек в 1953—1955 гг.
Обновление политики породило в обществе надежды на скорые изменения к лучшему. В редакции газет и журналов потоком шли письма, авторы которых, одобряя устранение Берия, требовали пересмотреть дела невинно осужденных родственников. Карательные органы и местные власти были растеряны.

Ощущение близости перемен достигло и ГУЛАГа, вызвав целую серию лагерных восстаний в Сибири, на Урале, в Воркуте, в Средней Азии и Казахстане. Крупнейшее восстание этого периода произошло летом 1954 г. в Кенгирском лагере (Казахстан). В нем принимали участие 13 тыс. человек. 42 дня восставшие удерживали в своих руках лагерь, из которого выгнали надзирателей и конвой. Они потребовали приезда представителей ЦК КПСС и предъявили требования: пересмотр приговоров, введение 8-часового рабочего дня, ликвидация лагерей особого режима, удаление с одежды заключенных каторжных номеров. Власти жестоко подавили восстание, бросив против заключенных, вооруженных кустарным холодным оружием и бутылками с горючей смесью, танки и 3 тыс. автоматчиков. Вскоре вынужден был капитулировать и огромный Джезказганский лагерь, 20 тыс. заключенных которого бастовали в знак солидарности с кенгирскими повстанцами.
Советская пресса не сообщила о событиях в Кенгире ни слова. И всё же жертвы этой бойни и других лагерных бунтов оказались не напрасными. Боясь еще более мощных восстаний, власти сократили рабочий день заключенных, отказались от использования номеров на одежде, амнистировали часть малолетних и инвалидов, уменьшили многие сроки заключения. Лагерный режим в целом заметно смягчился.
Лагерные восстания заставили советское руководство острее почувствовать, какую страшную опасность для существующего строя таит империя ГУЛАГа, и ускорить реабилитацию невинно осужденных.
Новые веяния ощущались и в литературе и публицистике. В ноябре 1953 г. «Правда» опубликовала за подписью Зритель статью «Право и долг театра». Аноним, за которым явно скрывались высокие инстанции, писал, что социалистический реализм дает «простор развитию самых различных направлений». В кругах художественной интеллигенции это было понято как приближение либеральных перемен. Правда, власть, по-видимому, еще не выработала четкой позиции. Об этом свидетельствует редакционная статья в журнале «Коммунист», в которой утверждалось, что в СССР «нет социальной базы для различных направлений искусства». Впрочем, отсутствие единого мнения наверху уже говорило о том, что наступали новые времена.
В конце 1953 — начале 1954 г. журнал «Новый мир» опубликовал несколько критических статей, которые сразу привлекли к себе огромное внимание. Писатель Ф.Абрамов обрушился на лакировочную литературу, изображающую жизнь послевоенной деревни как «переход колхоза от неполного благополучия к полному процветанию».
Настоящая буря разразилась после публикации статьи В.Померанцева «Об искренности в литературе». Автор провозглашал искренность и правдивость важнейшим критерием оценки литературных произведений. Впервые была столь резко обозначена потребность общества в преодолении лжи. Официальная критика обрушилась на автора и редакцию, обвиняя их в идейной порочности и в «очернительстве» советской действительности. Зато читатели завалили редакцию «Нового мира» письмами в поддержку Померанцева.
В одном из них говорилось: «Пока существует предрассудок, ставящий литературе цели “воспитания средствами искусства” … пока существует здесь любая предвзятость, литературы у нас, которой можно было бы гордиться, — не будет. Однако всё это уже больше относится к политике, нежели к литературе». Таким образом, поднятый Померанцевым вопрос сразу вышел за рамки чисто литературной проблематики, приобрел широкое общественное значение.
В 1954 г. И.Эренбург опубликовал повесть «Оттепель», заголовок которой стал обозначением наступившего этапа в развитии страны.

Решительная поддержка, которую встретили в обществе первые робкие признаки идеологической либерализации, испугала партийное руководство: события грозили выйти из-под контроля, стать неуправляемыми. Летом 1954 г. Хрущев заявлял на совещании в ЦК КПСС: «Надежда некоторых лиц на смену ориентации у партии, на отказ от той политики, которая проводилась при Сталине, неоправданна».
В июле 1954 г. ЦК КПСС принял постановление, которое, однако, было засекречено и не публиковалось. Новое руководство не хотело сразу ссориться с творческой интеллигенцией, а потому предпочло устроить расправу руками самих литераторов. Решение «Об ошибках журнала “Новый мир”» было опубликовано от имени правления Союза советских писателей. Редакцию журнала во главе с А.Т.Твардовским обвинили в увлечении негативными сторонами советской действительности и в выступлениях «с позиций, противоречащих указаниям партии, содержащимся в ее решениях от 1946—1948 гг.». Вместо Твардовского главным редактором «Нового мира» был назначен К.М.Симонов.
Разгромная критика обрушилась на драматурга Л.Зорина за пьесу «Гости», направленную против господства номенклатуры в советском обществе. Новым нападкам подвергся М.М.Зощенко, рискнувший заявить о несогласии с постановлением «О журналах “Звезда” и “Ленинград” на встрече с английскими студентами.
Собравшийся в декабре 1954 г. Второй съезд советских писателей, по воспоминаниям В.А.Каверина, оказался «похож на тусклое зеркало из жести, в котором отражалась не литература, а настороженность, встречающая прямой и откровенный разговор о литературе». Журнал «Коммунист» сразу после писательского съезда писал: «Нельзя не видеть жизненных противоречий и конфликтов, возникающих в нашей стране на почве борьбы нового со старым. В то же время следует давать отпор всяким попыткам охаивать советскую действительность».
Итак, в первые годы после смерти Сталина советское руководство не имело четких политических и идеологических ориентиров, испытывало растерянность, понимая необходимость перемен, но в то же время опасаясь зайти слишком далеко по пути обновления.