Кислотный удар

«Есть распространенное заблуждение, связанное с грибами, которое мы призваны немедленно устранить. Многие полагают, будто бы видимое над почвой плодовое тело, составляющее основную славу гриба — это он весь. Но разве же это так?!

Такой взгляд можно понять — ведь плодовое тело очень привлекательное! Оно виднеется над почвой, словно гордый бастион, а вокруг него — прячась в земле, словно пожар в торфяннике — стремительно распространяются споры. Иногда ветер разносит их на невообразимые растояния, где благодаря этому смогут вырасти новые, охуительные грибы. Это линия прямой передачи материала, которая распространяется на все виды почвы. Погружаясь в глубину, этот материал будет ждать наступления благоприятных условий для своего созревания. После первых же обильных дождей новая грибница пойдет в рост, а через некоторое время люди в окрестных деревнях про это заговорят, скажут: „Ой! И у нас в лесу эти грибы появились! “»

Новый микологический словарь.

В начале этого года задул ветер перемен, могучий и неумолимый — а на его крыльях в нашу жизнь пришли новые веяния. Некие Наташа и Максим (героиновые барыги с Сенной) познакомили нашего Крейзи с удивительной субстанцией — желтоватым порошком, распространяемым между доверенными людьми по цене двести сорок баксов за грамм. Высокая на первый взгляд стоимость оказалась вполне оправданной — в грамме препарата содержится около ста некоммерческих доз, а его действие заслуживает отдельного разговора.

Попадая в организм, вещество замещает некоторые медиаторы, [168]глубоко воздействуя тем самым на основу восприятия и мышления (таким же образом действует содержащийся в грибах псилоцибин[169]). Но одно дело — найти и сьесть немного грибов, [170]и совсем другое — растворить в ложке несколько кристалликов злоебучего порошка, чтобы употребить все это внутривенно. Любому ясно, что грибов можно сожрать лишь весьма ограниченное количество, а вот порошка в ложку помещается в соответствии со смелыми пожеланиями отважного путешественника. Буквально через минуту после того, как поршень шприца ударит об донышко — принявший вещество человек начинает стремительно меняться. Никакими словами этих изменений не передать, а появившаяся в последнее время мода описывать так называемые «кислотные трипы» — лишь отвратительная забава для самонадеянных бредунов. Верно только одно: для человека, впервые пробующего кислоту, иголка шприца становится подобной перу, а кожа на сгибе локтя — пергаменту, на котором он собственной кровью подписывает договор. Словно молот, разбивающий солнца — кислота уничтожает привычное «я», из пылающих обломков воссоздавая на его месте совершенно новую личность.[171]

На собственном опыте убедившись в могуществе нового препарата, Крейзи не стал терять времени даром. Споро запасшись всем необходимым (кислотой, инсулиновыми шприцами, бритвой-мойкой и старой чайною ложкой), он взялся за дело с присущей ему энергией и упорством. Начал Крейзи с того, что собрал всех у себя дома и выступил с речью:

— Братья! — обратился он к нам. — Кислота — это совершенно особенная вещь, благодаря которой наше движение получит божественную поддержку! Скоро вы сами в этом убедитесь! Нечего попусту рассиживаться — живо за дело!

Под «делом» Крейзи понимал необходимость коллективного употребления кислоты — и к исполнению собственного плана подошел достаточно круто. Его квартира словно по волшебству превратилась в «процедурный кабинет» для всего нашего братства, а сам Крейзи взял на себя обязанности «врача». Он разработал собственный метод воздействия на психику с помощью кислоты, который уже через небольшое время стал приносить ощутимые плоды нашей организации.

Для этого Крейзи задрапировал у себя в квартире окна плотными занавесками и стал приглашать товарищей по списку — как бы для того, чтобы «посмотреть вместе несколько фильмов». Согласившихся прийти он немедленно иньектировал кислотой, а тех, кто по каким-то причинам отказывался — тихонько травил ею, щедро подмешивая «волшебный порошок» в выпивку и в коноплю.

Когда кислота «расплющивала» товарищей как следует, Крейзи тащил их в комнату и усаживал перед видеомагнитофоном, который непрерывно транслировал специально отобранные фильмы на телеэкран.[172]Сам Крейзи к этому моменту повторно «ставился» кислотой, а затем принимался доносить до нас своё видение мира, разъяснять и нашептывать — в чем, cобcтвенно, и заключается его «метод».

Я хорошо помню атмосферу таких сессий — полутемное помещение, заполненное пряным дымом марихуаны, мерцающий телеэкран и несколько коптящих свечей. Товарищи лежат на диване вповалку с побелевшими лицами, не в силах понять, где проходит грань между происходящим на экране, обьективной действительностью и вещами, про которые толкует нам Крейзи. Постепенно реальность таяла, а живые образы из другого времени и пространства проникали в нашу жизнь — с настойчивостью и остротой хорошо отточенного клинка.

Все смешивалось и переплеталось, окружающий мир приобретал новые качества — как будто полведра красок выплеснули поверх черно-белого полотна. Прошлые представления таяли, словно тьма в преддверии утра — а на горизонте сознания начинал разгораться неумолимый рассвет. Применяемая Крейзи техника называется «мастерство сказок».[173]По воздействию на психику этот метод напоминает уже знакомые нам «вводные», [174]но с одним охуительным «НО». Вспомните, что по этому поводу говорили у Эрика в его «Школе Игрока»:

«Вводная — словно магическая свеча, освещающая для игрока путь в другой мир. В ее свете россыпь гнилых бревен обернется кладкой замковых стен, а давно знакомые люди предстанут облаченными в другие тела…».

В этих поэтических строках есть резон, но опыт показывает — такую «свечку» слишком легко задуть. Особенно в Заходском, где ветер пропитался запахом гари и доносит с полигона рев гусеничного тягача. Мелькнут за деревьями пьяные рожи солдат, мучительно ударит по ушам грохот взрыпакета — и все, считай что свечка потухла. Волшебный мир рассыплется на глазах, оставляя вместо древних замков завалы из покореженных бревен.

Мастерство сказок изменяет мир по-другому — крепче и гораздо быстрей. Поршень шприца тихонько бьет в донышко, словно барабанная палочка в крошечный там-там — и по венам расходится неугасимое пламя. Его жар изменит реальность вокруг вас с такой стремительностью и полнотой, что создастся впечатление, будто вы только что прошли вратами миров.

Это действует, словно ламповый усилитель на миллион ватт, который нельзя выключить, покуда в крови присутствует кислота. Пьяные солдаты могут сьехаться на своих танках и колесить вокруг вас, завывая и лязгая траками — пускай. Им не дано ничего «задуть» — разве что они попробуют задуть свечу вашей жизни. Целеустремленный человек в кислоте как нельзя лучше соответствует принципу: «Остановить невозможно, но можно убить!»

«Острым кленовым листом

Открывает мне осень

Вены.

Красные брызги зари

Опрокинули кровь на

Стены.

Остановить невозможно, но можно убить,

Если надо.

Я теряю последнюю нить,

Проходя терминатор.

Бьет электрический ток,

За которым мы будем

Вместе.

Располосован восток

Запрещенной пыльцой

Созвездий.

Остановить невозможно, но можно убить…»[175]

Так первоначальные установки и кислота создают обособленную реальность для целого коллектива. Для заинтерсовавшихся привожу ниже чуть более подробный срез этой методологии:

«… эффект возникает только при правильном смешении составляющих, которых три:

1. правильно подобранный коллектив

2. зажигательная идея

3. психоактивные препараты

Эти составляющие не случайно расположены в таком порядке — по мере убывания значимости. Коллектив наиболее важен, так как без него не может возникнуть эффект разделяемой реальности, и тогда все, что было достигнуто или осознано человеком, становится похоже на накрытый праздничный стол, к которому никто не пришел. Нет ни малейшего сомнения, что это — проклятый путь.

Идея является следующей по своей важности. Если коллектив — это перчатка, то идея — рука, сообщающая перчатке движение. Она — словно нить, связующая бусины единого ожерелья, как душа, воплощенная одновременно во множестве тел. Именно идея окрашивает всё в присущие только ей цвета, разделяя наших и ваших, лишь она позволяет своим носителям начать отличаться от окружающих.

Психоактивные препараты — это инструменты изменения сознания, могущественные помощники идеи. Они не являются обязательной составляющей, но критически настроенному человеку трудно бывет без них „облечься в плоть сказок“. Это происходит потому, что большинство идей (если рассуждать о них на трезвую голову) не стоят выеденного яйца. Психоактивные препараты выступают здесь в роли кинопроектора, создающего фильм — прекрасный, движущийся и живой — из тощей бобины невзрачной пластиковой пленки.

Впрочем, увлекаться подобным без обдуманной подготовки я бы не посоветовал. Об издержках подобных методов разглагольствовала в 1994 году в Доме Природы Княжна, когда рассуждала про „дезадаптантов“. Несчастные, пережеванные и выплюнутые „другими реальностями“, кислотные наркоманы, превратившиеся в слабоумных ничтожеств, дискредитируют других практикующих, по ним ни в коем случае нельзя судить о достоинствах приведенного метода. Но они служат хорошим предостережением. Чтобы не приключилось чего-нибудь подобного, коснемся основных ошибок, подстерегающих неопытного „путешественника по мирам“. Их существует три типа:

1. изменение приоритетов

2. неправильный выбор коллектива

3. неправильное использование психоактивных веществ

Наиболее рапространенной ошибкой является перераспределение приоритетов. В частности, на первое место в приведенной выше схеме может быть поставлена идея, а не коллектив (так формируется структура секты). Это редко доводит до добра, так как тогда идея перестает служить целям коллектива, и все происходит с точностью до наоборот. Следует помнить, что „тысяча идей не стоят жизни единственного из братьев“.

Другой пример — когда на первое место ставятся психотропные вещества. Это еще хуже, как в случае с молотком, которым колотят просто ради того, чтобы колотить. Сторонникам этого метода следует порекомендовать не кислоту и грибы, а героин — он специально для этого создан. Это чистая „наркомания ради наркомании“, путь в никуда.

Следующая типовая ошибка — неправильный выбор коллектива. Здесь трудно дать какие-либо рекомендации, кроме одной — сначала прикиньте, хотели бы вы оказаться с этими людьми на войне или на необитаемом острове? Хотели бы вы, чтобы они были с вами в час вашей смерти? Если чувствуете хоть малейшие сомнения — отправляться с такими пассажирами в иные миры ни в коем случае нельзя. Лучше оставайтесь здесь.

Неправильное использование психоактивных веществ само по себе бывает нескольких типов:

(1) „ Употребляем не то “. Современный рынок психоактивных препаратов чрезвычайно разнообразен, а их воздействие на психофизиологию человека сугубо индивидуально. То, что подходит вашим друзьям, может оказаться для вас неприемлимым. Что и говорить — дело вкуса. Еще одна проблема связана с тем, что не каждый раз удается достать чистое вещество — вместо этого встречаются коктейли в различных формах, таких, как марки, таблетки и т. д. Там могут содержаться сопутствующие вещества, которые изменят всю картину воздействия препарата — метамфетамин, mdma и прочие. Для нашего дела такие коктейли не годятся.

(2) „Не уделяем должного внимания окружающей обстановке“. Психоактивные препараты обладают большой чуткостью к обстоятельствам, при которых происходит употребление, как и к предварительной психической установке. Не следует употреблять такие вещества в нервной атмосфере, стимулирующей возникновение подозрительности и паранойи — если не это является целью вашего путешествия. Общим правилом можно считать следующее: „Город и кислота несовместимы“.

(3) „Ошибаемся с дозировкой или графиком приема“. Зачастую бывает трудно определить дозу порошка на глаз. Наиболее мудрые и опытные практики размешивают весовой грамм (или любой точно установленный вес порошка) в воде, а затем делят раствор на соответствующее количество частей. Все остальные вынуждены пользоваться высокоточными электронными весами или сыпать на глаз — кому как больше нравится. После приема свыше 0, 1 грамма psp (десять стартовых доз) наступает коматозное состояние, бесполезное для достижения описанных выше целей. Существуют отдельные индивиды, которые полагают, что каждая порция кислоты, если она больше предыдущей, открывает в сознании человека новые горизонты. Это утверждение верно до тех пор, покуда не достигается потолок в 0, 1 грамма, то есть в те же самые принятые одновременно десять доз. На вопрос „Открывает ли 11 и 12 доза следующие горизонты? “ ответить крайне трудно, так как у неподготовленного человека описанный выше коматоз обычно наступает уже после трех-четырех доз. Героям-первопроходцам, расчитывающим обнаружить во все большем количестве одновременно принятой кислоты некие „внутренние таинcтва“ или „мистичекие ключи“, стоит напомнить случай с Лето Червём, потомком Пола Муад Диба. (Лето обторчался меланжем до такой степени, что ради блага всего человечества решил утопиться[176]). Отдельно стоит упомянуть о вреде систематического приема — при длительном употреблении кислота чрезвычайно опасна. Здесь выделяют следующие границы: три дня на то, чтобы „крепенько повело“, неделя на то, чтобы „пиздануться на голову“ и месяц на то, чтобы на самом деле сойти с ума. Следует помнить — даже если вам кажется, что кислота вас уже „отпустила“, на самом деле она будет „отпускать“ вас еще минимум три-четыре дня. Хорошим подспорьем для вас будет, если вы начнете воспринимать кислоту, как храмовую змею — со смесью уважения и страха. Практика показывает, что человек, который заявляет: „Я разобрался в её действии“ или „Я научился управлять кислотой“, уже не понимает, какую хуйню говорит. На самом деле его слова нужно понимать так: „Меня разобрало от её действия“ и „Кислота научилась мной управлять“. Если вам начинает казаться нечто подобное — немедленно бросайте торчать!

(4) „Принимаем препарат не по своей воле, а за компанию“. Бывает так, что у кого-то есть кислота, и он сует её всем подряд, не интересуясь, нужна ли она окружающим. С этими целями кислоту часто подмешивают в марихуану, в алкоголь и в питье. Делать так хоть и не совсем правильно, но подчас необходимо — иначе многие люди никогда её не поробуют. Тем не менее, лучше все же определяться самому, а не жрать кислоту только потому, что ваши товарищи нынче вечером решили это сделать. Кислота — не наркотик для удовольствия хотя бы потому, что удовольствия от её приема получаешь до смешного мало. Она лишь гарантирует — скучно не будет, не больше того.

(5) „Забываем, с какой целью начали принимать препарат“. Противоядие против этой ошибки очень простое. Иногда, когда вас как следует „отпустит“ — спросите себя: „На хуй мне все это надо? “. И если собственные побуждения покажутся вам чересчур странными — бросайте торчать, чтобы не разделить судьбу пресловутого Лето.

(6) „Не слушаем окружающих“. И последнее. Если доверенные люди говорят вам: „Послушай! Подвязывал бы ты торчать! “ — не стоит воспринимать сказанное в штыки и бормотать: „Много вы понимаете, ебучие алкоголики! “ Помните: алкоголики — очень прагматичные люди, а в их словах почти всегда содержится рациональное зерно.»

В начале февраля Крейзи обьявил старт «Можжевеловой кампании» (МК-98) — глобальной акции, призванной в масштабах города пресечь торговлю вениками из браконьерски заготовленного можжевельника. Опираясь на соответствующее распоряжение губернатора, Крейзи бросил клич, на который отозвалось великое множество экологически пробужденных людей. Среди них оказались наши верные боевые товарищи — Болгария и коллектив Эйва, а также полсотни бойцов из состава дружественных общественно-политических организаций.

Из имеющихся кадров было сформировано полтора десятка «инспекторских групп», которые заняли боевые позиции во дворах неподалеку от самых «проблемных» городских бань. В это время около тридцати человек наиболее проверенных товарищей залезли в львовский автобус, который любезно предоставил для этой акции Биологический Отдел ДТЮ — и дело пошло. Внутри инспекторских групп, укомплектованных представителями нашей собственной организации, Крейзи ввел следующие любопытные порядки. Старший инспектор (т. н. комиссар) получал утром в штабе, кроме маршрутного листа и бланков протоколов, запас кислоты, рассчитанный на всю свою группу. Некоторые подразделения получали кислоту, растворенную в коньяке, некоторые — в косяках, смешанную с марихуаной, а для собственной группы Крейзи определил метод внутривенных иньекций.

В «час X» вышедшая на позицию инспекторcкая группа появлялась из близлежайшего двора и налетала на рассеянных у бани торговцев можжевельником. Пытавшихся убежать отрезал от путей к спасению вылетающий из-за угла автобус — и вот тут-то и начиналась самая потеха. Пока дружинники набивали нарушителей природоохранного законодательства внутрь нашего «мобильного штаба», специально сбитые ударные группы врывались в баню и начинали «проверку по этажам».

Это весьма непростое, а подчас и опасное дело. Всем известно, что основными распространителями можевеловых веников являются сами банщики — но что с того? Запас веников у них хитроумно спрятан где-нибудь в подсобке, проникнуть куда можно только с боем — на виду у скопища голых, а от этого только еще более возмущенных людей. Второй аспект проблемы связан с тем, что половина отделений в общественных банях — женские, и можжевеловый веник ценят там ничуть не меньше, нежели в мужских.

Намерение охранять популяцию можжевельника никому из моющихся в бане особенно важным не кажется, а вот желающих заступиться за «поруганную женскую честь» и за «несчастного банщика» находится великое множество. А поскольку среди заступников встречаются люди немалой решительности и отваги — то вся акция превращается в противоправный кошмар, до которого даже «Елочной Кампании» далеко.

Из некоторых парных, где на защиту браконьеров поднялись народные массы, приходилось отступать с боем, волоча внутри сомкнутого строя извивающегося «распорядителя вод». Конфликты повторялись с такой регулярностью, что мы всерьез начали подумывать над введением особого наградного значка — «За штурм общественной Бани».

В этом же месяце Гоблин познакомил нас с пассажиром по прозвищу Наёмник. Это оказался ископаемый ролевик около тридцати лет, не так давно перебравшийся в наш город и поселившийся в районе станции метро «Пролетарская». Я едва не охуел, когда увидал его в первый раз — до того мерзкое он производил впечатление.

Больше всего Наемник походил на сутулого, облезлого грифа — острые лопатки топорщатся под черной рубашкой, уродливая голова болтается на тонюсенькой шее меж костлявых плеч. Сходство дополнял огромный кадык — похоже было, что у Наемника на шее растет дрожащий кожаный мешок. Но не это главное — всё «великолепие» Наемника меркло по сравнению с его внутренней красотой.

Наемник позиционировал себя, как «проторолевика». Утверждал, будто был на «самой первой»[177]ролевой игре, из-за чего теперь «ходит во всесоюзном авторитете». Со слов Наемника выходило, что по всей стране едва ли наберется «десять ролевиков такого же уровня». Тут я с ним полностью согласен. Наемник, без сомнения, входит если и не в десятку — так в двадцатку самых отвратительных «неуподоблюсь».

О своей жизни Наемник сообщил следущее. В раннем детстве у него открылись сверхьестественные способности (наморщив особенным образом лоб, Наемник мог подчинять своей воле недалеких сверстников), а к девятнадцати годам выяснилось еще кое-что. Наемник оказался носителем специфического набора генов — комплекса Ленина, позволяющего ему «править народами, словно послушной толпой».

Из-за этого за Наемником принялось охотиться КГБ. По словам Наемника, комитетчики опасались свержения конституционного строя, которое Найк планировал осуществить, опираясь на целую армию вооруженных мечами ролевиков. Поэтому ему пришлось бежать из родного города и скрываться в Питере — на сьемной квартире, которую он гордо именовал «Цитаделью Наемника». Здесь КГБ наконец-то потеряло его след.[178]

Скрывался Наемник в лишенной мебели однокомнатке на первом этаже. Мы решили форсировать события и сходу вписали хозяина квартиры в откровенный блудняк. После недолгих переговоров Наемник разрешил нам отметить у него дома день рождения Крейзи. Потом он очень жалел о принятом решении — но было уже слишком поздно. Железная дверь Цитадели распахнулась, пропуская гостей — и дело пошло.

Для этого праздника Крейзи определил сумасшедшее количество кислоты. Наташа и Максим с ног сбились, разыскивая для него порошок — но зато теперь кислота была повсюду. В книге Томаса Вулфа Крейзи вычитал про любопытное блюдо — «оленину под кислым соусом», [179]и задался целью повторить это великолепие. Но поскольку достать оленину оказалось проблематичным (по крайней мере, у нас это не вышло) — решено было ограничиться куриными окорочками.

— Оленина — это неправильно, — утешил нас Крейзи. — Не хуй мочить оленей, не дело это! А вот куриц мне совершенно не жалко! К тому же любому ясно, что главное в этом блюде — «кислый соус». А он будет, не извольте сомневаться!

Крейзи не обманул — организовал такой «соус», что оленина не понадобились. Стало не до еды, а с братом Гоблином вышло и вовсе нелепое. Получилось это так.

Гоблин в свое время учился на нарколога и вынес из этой учебы целый комплекс предубеждений. Он был ярым противником иньекционной наркомании, полагая Крейзину затею с кислотой величайшей глупостью. Сам Гоблин ратовал больше за «синьку», и Крейзи решил воспользоваться этой его страстью.

— Выпей коньячка, брат, — лукаво предложил Крейзи. — Вот бутылочка!

В эту «бутылочку» Крейзи напихал столько кислоты, что хватило бы пятерым. Так что Гоблина «накрыло» даже раньше, чем пузырь начал показывать дно. Сначала у него вытянулось и побелело лицо, враз ставшее похожим на погребальную маску — а затем эффект стал заметен и для самого Гоблина.

— Ох, братья, — произнес он севшим, неуверенным голосом, — что-то мне нехорошо!

— Это, брат, кислота тебя штырит! — попробовал было успокоить его Крейзи, да не тут-то было.

— Кислота?! — взволновался Гоблин. — Нужно немедленно чем-то сняться! Водки дайте!

— Алкоголь не снимает, — увещевал его Крейзи, но Гоблина было не остановить.

— Пошел ты на хуй! — через силу пробормотал он. — Меня снимет!

С этими словами Гоблин распечатал литр водки и принялся пить — жадно, прямо из горлышка. Водка текла у него по щекам, по шее и дальше — на футболку, но Гоблин все не унимался. Он пил водку, словно лошадь — воду.

— Ох и «снимет» же его сейчас, — забеспокоился я. — Ну держись!

— Да ты посмотри на него! — возразил мне Крейзи. — Какое там «снимет»? Он уже перекинулся! Справедливости ради хочу сказать, что перекинулся в тот раз не только Гоблин. Я и сам пил из «бутылочки», так что в какой-то момент реальность квартиры Наемника смазалась и поплыла перед моими глазами. Исчезли стены с заляпанными жиром обоями, пропал грязный пол с кучей одеял в углах и эмалированным ведром посередине (из-за отсутствия у Наемника подобающей посуды, закуску подавали «к столу» прямо в этом ведре).

Я поднимался вверх, невесомой пушинкой взлетая над полуночным городом. Сверкал молнией меж гудящими проводами, вместе с сумасшедшими порывами ветра бился в оконные стекла, комьями снега скатывался с обледенелых крыш. Я бы так и лежал — раскинув руки и уставшись в потолок остановившимся взглядом, если бы меня то и дело не беспокоили. Сначала я услышал какой-то ритмичный хлюпающий звук, несушийся в комнату из коридора. Но сколько я не прислушивался, так и не смог понять — что же это такое? Тогда я встал и побрел в темноте к выходу из комнаты, с трудом переступая через развалившиеся тут и там человеческие тела. Горело несколько свечей, но я был настолько упоротый, что при их свете практически ничего не смог разглядеть.

В коридоре света было еще меньше. Когда я вышел из комнаты, хлюпающий звук на мгновение стих, а затем зазвучал, как мне показалось, с новой силой. Но теперь к нему примешивалось еще кое-что — какое-то высокое, пронзительное шипение. Не в силах установить природу этого звука, я чиркнул зажигалкой — да так и замер, не в силах поверить собственным глазам. У Наемника в прихожей есть кладовка, в которую нынче сложили целую груду обуви. Дверь кладовки была приоткрыта, стали видны двадцать пар берцев — вывалившиеся наружу, подобно языку длинной осыпи. На линолиуме виднелась лужа желто-коричневой жижи, образовавшейся из обвалившегося с ботинок грязного снега. Но не это было самое отвратительное. Из кучи обуви торчала часть обнаженной женской спины, постепенно переходящая в невообразимых размеров жопу. Ног от этой жопы мне не было видно — они тянулись в кладовку и терялись в темноте. Поверх этой жопы в позе совокупления лежал брат Гоблин — таким образом, что из кладовки торчала только верхняя его половина. Зад Гоблина совершал постоянные ритмичные движения, из-за чего рождался мерзкий хлюпающий звук. А вот шипение имело несколько иную природу.

Этот звук издавал сам Гоблин. Вцепившись в вожделенную жопу обеими руками, он держал собственный торс на весу параллельно полу, при этом раскачиваясь из стороны в сторону и шипя. Он легко мог дать фору крупной змее или матерому гусаку, а в совершаемых им движениях угадывалась некоторая система. Так ведет себя голодная собака над окровавленной костью: раздувая шею, прикрывает желанную добычу туловищем и головой.

— Ты что, брат? — у меня даже дыхание перехватило. — Ты думаешь, я её[180]у тебя отберу? Ответом мне было только еще более ожесточенное шипение.

— Ладно, ладно… — я начал потихонечку пятиться назад. — Ты, главное, успокойся! Ты не шипи! Но толку от моих уговоров было немного. Прошло несколько часов, прежде чем Гоблин выбрался из обувной кучи и показал следующий фокус. Облаченный в одну только футболку, он принялся расхаживать по квартире и трясти одеревеневшим членом. По ходу этого ему пришло в голову пройти на кухню и поздороваться с друзьями Наемника (мы оккупировали комнату, а они сгрудились там — от греха подальше).

Так как никакой мебели на кухне у Наемника не было — гости расселись на матрасах, брошенных на полу вдоль стен. Гоблин, ворвавшись на кухню, принялся ходить от человека к человеку и «здороваться».

— Я врач! — категорически заявлял он. — Здравствуйте, я врач!

При этом его член топорщился на уровне лиц собравшихся в кухне людей. Это особенно сказалось, когда Гоблину вздумалось поглазеть на улицу через замерзшее стекло. Подойдя поближе, Гоблин тяжело оперся руками на подоконник — совершенно не замечая, что на полу перед окном расположилась молоденькая девушка.

Она сидела, прижавшись спиной к батарее, а с боков её подпирали двое других гостей. Поэтому у нее совершенно не осталось пространства для соответствующего маневра. Находясь в некотором смущении, она пропустила те несколько секунд, когда еще можно было что-нибудь сделать. А потом стало поздно — Гоблина припер ее к стене, не доставая членом до лица всего несколько сантиметров.

Если бы вы только видели, в какое затруднительное положение попала эта юная леди! Не зная, как тут быть, она инстинктивно вскинула руки, пытаясь отвести в сторону незнакомый член. И, разумеется, привлекла этим внимание Гоблина. Так что когда брат перевел взгляд вниз, он увидел молодую женщину, которая уперлась лицом ему в пах и тянет руки к «прибору». Гоблин понял это по-своему — у него даже выражение лица потеплело.

— В другой раз, — пробормотал он, отечески потрепав девушку по волосам, а потом подумал и добавил: — Но ты молодец!

С этими словами Гоблин развернулся и вышел из кухни. Он прошел в комнату и улегся на пенке, а переходящее знамя бесчинства досталось мне. Взяв баллон с топливом для зажигалок, я обвел бензиновые круги вокруг спящих товарищей, соединил все это коротенькими отводками, плеснул на стены немного горючего и поджег.

Занятно наблюдать, как разбегаются по комнате призрачные язычки бензинового огня. Они безвредны, если вы не станете лить слишком много топлива. Без этого дух пламени не обретет своей подлинной мощи, у него не «прорежется голос». Пока огонь не начал звучать — он не опасен, но Наемник этого не знал и не оценил моей шутки.

— А-А! — заорал он, увидав через проем веселые всполохи. — Помогите, ПОЖАР В ЦИТАДЕЛИ! Но когда Наемник ворвался в комнату, пламя уже погасло. Его сбил одеялом брат Гоблин — недовольный, что вокруг его лежбища начинается пиршество огненных духов. Так что Наемнику оставалось только гадать — а было ли пламя? Мы, во всяком случае, этот факт полностью отрицали.

— Да какой пожар? — с деланным возмущением спросил Крейзи. — В своем ли ты уме? Но наутро все стало на свои места. Проснувшись, я с трудом разлепил глаза и едва узнал помещение. Больше всего комната напоминала хлев — скомканные одеяла и перевернутое эмалированое ведро, битое стекло и целая куча обьедков. Оконные стекла оказались выбиты, в помещении стоял лютый мороз. На обоях кое-где виднелись следы огня, но первыми бросались в глаза выполненные черным маркером корявые надписи. Первая изображала нечто навроде восьмиугольника, вокруг которого было подписано — «РОО Единение»[181]

Это выглядело примерно так:

У выхода из комнаты красовался экологический лозунг:

Эта надпись соседствовала с другой, чуть менее информативной. Немного пониже «лозунга» кто-то подписал корявыми буквами:

На стене напротив дверей красовалась главная надпись. Она начиналась с одного края и заканчивалась у другого, пересекая обои подобно праздничному транспаранту. Вот что там было написано: