Душевный Доктор

- До свидания, душенька, и помните: прощать, прощать и еще раз прощать! Трижды в день, после еды! Будьте здоровы! Следующий!

- Доктор, здравствуйте!

- И вы будьте здоровы. На что жалуемся?

- Да мне как-то неудобно…

- А вы присядьте, присядьте! Так удобно?

- Да…Нет…Не знаю. Наверное, удобно.

- Наверное? Или действительно удобно?

- Да не знаю я, доктор! Вроде ничего…

- «Вроде ничего» — это значит никак. Но не может же вам быть «никак»? Вы же существуете?

- Вот именно, доктор! Не живу, а существую. Это вы очень точно сказали. Я к вам поэтому и пришла.

- Но что же вас тревожит, милочка? Что болит?

- Душа болит. Вы ведь душевный доктор?

- Душевный. Фамилия моя такая. И специализация – тоже. А вашу душу что-то ранило?

- Не знаю. Может быть. Я ее как-то не чувствую. Я вообще плохо чувствую.

- А в чем это выражается?

- Ну… Например, я не умею говорить «люблю».

- Да? Ну, это распространенное заболевание. Расскажите мне, каков ваш рацион питания.

- Питания? Ах, да. Ну, супы, каши там. Овощи. Мясо – но не каждый день. Обычный, в общем.

- А если вкусненькое – то что предпочтете?

- Ну, я апельсины обожаю, мороженое, конфеты шоколадные тоже люблю.

- Ага! Любите! Значит, умеете говорить «люблю»!

- Нет, вы меня не поняли. Я людям не умею говорить «люблю».

- А почему? Почему, как вы думаете?

- Ну, не знаю. Я к вам за этим и пришла. Чтобы вы определили, почему.

- Понятненько. Так, милочка. Дышите! Глубже дышите! Да что ж вы так напряглись?

- Не могу я глубже дышать. У меня дыхание перехватывает.

- Так и запишем: не позволяете себе дышать полной грудью. Теперь не дышите. Не дышите… Не дышите… Все, можно. Похоже, у вас это привычное состояние – не дышать?

- Почему? Да я вроде дышу.

- Вот именно, «вроде». А на самом деле – так, вид делаете. Вы ж боитесь открыться. Вы ж все чувства в себе зажимаете. Не даете им проявляться!

- Ну, это же неприлично, когда чувства напоказ. Я вам что, «эмо», что ли? Девушка должна быть сдержанной, не показывать своих эмоций.

- А как вы думаете, куда они деваются?

- Кто?

- Эмоции ваши? Гнев, обида, зависть? Они же бывают?

- Нет! Нет! Это плохие чувства. Я их подавляю в самом зародыше.

- Вот, милочка, и объяснились ваши проблемы с дыханием. Накопили, понимаешь ли, в себе зародышей. Вся грудь забита. То-то вам и не дышится глубоко.

- Погодите, доктор! Вы что же, советуете на людях срываться?

- Вовсе нет, милочка. Ничего я такого вам не советовал. Но чувства подавлять – это преступление по отношению к себе.

- А как тогда, как с ними поступать?

- Признавать, что они существуют. Называть их по именам. И разрешать им быть. Иногда этого достаточно, чтобы гнев тут же улегся, а обида испарилась.

- Не может быть!

- Это мой рецепт. Хотите применяйте, хотите – дальше обиды глотайте. Каждый пациент сам решает. Давайте-ка я вам живот пощупаю. Так больно? А вот так?

- Ой, не то чтобы больно. Но неприятно как-то. Аж в позвоночник отдает.

- Следовательно, у вас тут неприятности складированы.

- Ой, а вот тут, под ложечкой, вообще тяжело! Будто камень какой-то.

- Ну, это вы, как говорится, камень за пазухой носите. Небось затаили злобу на кого-то?

- Ох, я и не знаю. Но тянет-то как!

- Совершенно с вами согласен, тяжелый груз. Рекомендую с ним расстаться. С годами он только тяжелее становится – на него ведь всякий негатив налипает, свойство у него такое.

- Ладно, спасибо. Я потом с камнем разберусь. Но сейчас я ведь не за этим. Я не умею говорить «люблю».

- А что вам мешает?

- Ох, не знаю. Что-то мешает. Я как-то… стесняюсь.

- Стесняетесь! Значит, тесно вам. И не мудрено: у вас же все чувства зажаты! Любовь – она чувство свободное, вольное, как птица. А где же ему в вас развернуться?

- Но почему? Почему у меня чувства зажаты, в чем дело?

- Так мы и пытаемся определить, милочка! Дайте-ка я вас простучу.

— Ай! Ой! Не надо! Пожалуйста, не стучите! Мне страшно!

- Так, значит, и до страхов ваших достучались. Слава тебе, господи! Но ведь вам не больно? Чего боитесь?

- Боли боюсь! Не хочу, чтобы больно!

- Воооот… А от чего бывает больно?

- Когда ушибешься. Когда обожжешься. Когда упадешь. Когда неосторожно себя ведешь. Когда задеваешь что-нибудь! От острых углов – очень больно.

- Милочка вы моя! Так вы боитесь любить!

- Я? Боюсь??? А при чем тут…

- Да любовь же и есть – пламенный полет!!! Разве нет? Она состоит из взлетов и падений, из крутых виражей, из столкновений. И острых углов не избежать – надо просто научиться их сглаживать или обходить. Любовь не может быть осторожной! И если вы огня боитесь – ну как вы в себе любовь разожжете? «Огонь любви» — слышали такое?

- Доктор… Я знаю. Было это все у меня. Случалось. И полет был, и огонь любви. И синяки, и шишки, и даже кровавые раны. Сначала такой взлет – что просто дух захватывало! Потом такое приземление, что еле в кучу себя собрала! В общем, обожгла меня любовь.

- И теперь вы боитесь…

- Да. Я боюсь. Боюсь, что не поймут. Отвергнут. Обманут. Обидят. Ранят. Я больше не вынесу. Это так больно! Сердце в клочья!

- Вот вы и зажали свои чувства. Защитили себя со всех сторон от возможной боли. И поэтому вам трудно сказать «люблю»… Вы просто боитесь! Боитесь боли. И что сердце разорвется в клочья.

- Да, да, да. Так оно и есть. Я хочу любить! Я очень хочу! Но очень боюсь! Помогите мне, доктор!

- Не волнуйтесь, милочка. Ваша болезнь не смертельна, а очень даже излечима. И рецепт простой. Научитесь любить себя.

- И?

- И все. Если вы будете любить себя – вы никому не позволите себя ранить. И сами себе вреда не причините неосторожными действиями. Вы будете выбирать только самое лучшее, самое полезное для вас. Вы будете безошибочно находить то, что сделает вас еще счастливее. И никто, никто не сможет вас обидеть или задеть! Потому что вы будете выше этого.

- Но… выходит, сейчас я себя не люблю? Так, что ли?

- Уже начинаете! Иначе бы вы ко мне не пришли. Вы уже стали о себе заботиться – а это хороший признак.

- А… как это – любить себя?

- Для начала начните к себе прислушиваться. К своим желаниям, ощущениям. А то вас что ни спросишь – «не знаю», «не чувствую». Если вы сами так невнимательно к себе относитесь, почему же другие будут вас щадить?

- Но я думала…

- А вы думали, если вы такая ранимая-уязвимая, так вас щадить будут, жалеть, по головке гладить? Нет, милочка, ошибаетесь. И ранить будут, и уязвлять. Подобное притягивает подобное, медициной это давно установлено.

- И что же мне делать? Как научиться себя любить?

- А вы сами себя щадите, хвалите, поощряйте. Себя надо время от времени поощрять – знаете об этом? Не перегружайте! Не делайте то, что не хочется! Не позволяйте себя обижать! И не позволяйте себе обижаться.

- Но как это можно сделать, если тебе обидные вещи говорят?

- А очень просто! Вам говорят – а вы в ответ: «Я этого не услышала!». Не можете вслух – про себя скажите. Конечно, если вы не имеете намерения опять все это внутрь складывать, обиды глотать и камни за пазухой носить.

- Нет уж, я теперь знаю, я теперь ничем таким грузиться не буду. Я буду себя любить, щадить и гадостей не слушать.

- Ну вот и славно. Пользуйтесь этим рецептом – и скоро вы почувствуете, что внутри освободилось место для любви. Думаю, на этом мы можем попрощаться. Медицина свое слово сказала, дело за вами.

- Погодите, доктор! Но как же оно освободится, если там столько всего?

- Да-да… Камни всякие… зародыши… обиды проглоченные… Накопили вы, накопили!

- Да, что с этим делать?

- А тут, милочка, рецепт один: прощать, прощать и еще раз прощать! Трижды в день, после еды! Будьте здоровы! Следующий!

11. Связник и Ангел

Доктор был настоящий. Не просто доктор, а доктор наук. Светило. Молодой, успешный, деловой. И сейчас он должен сказать. Дать нам шанс. Осветить мне путь. Пожалуйста! Мы уже были везде, где можно: обследовались у лучших врачей, обращались к потомственным колдуньям, ставили свечи в церкви и просто шепотом молились на ночное небо. Это наша последняя надежда. Дальше – только Господь Бог.

В груди что-то мелко-мелко, противно вибрировало. Не то надежда, не то страх. Да что же он медлит, в конце концов?

То, что сказал доктор, было приговором. Окончательным и обжалованию не подлежащим. Мой ребенок, мой мальчик, мой любимый малыш никогда не будет видеть. Никогда.

Вибрация нарастала, превращаясь в боль. Эх, светило, какой же ты светоч?! Что же ты не оставило нам ни одного лучика надежды?

Наверное, я все-таки сильная. Как-то я добралась до дома. Аккуратно повесила пальто на плечики. Что-то там выложила из сумки. Вошла в комнату. И тут вибрация стала неуправляемой, маховик пошел вразнос. Меня стремительно стала заполнять темнота, и это было облегчение. По-моему, я даже засмеялась. И отдалась спасительной Темноте.

- Мама, мама! Да мама же! Мааааам… — кто-то настойчиво тряс меня за плечо, не давая окончательно забыться.

Пришлось открыть глаза. Наверное, я умерла. Вокруг не было привычного мира. Были какие-то цветные пятна, некоторые из них передвигались. Все было размытым, разноцветным, неопределенным. Впрочем, нет, я не умерла. Потому что чувствовала запахи и звуки – много, очень много, гораздо больше, чем я могла опознать и определить.

- Мам, да ничего ты не умерла! – с досадой сказал кто-то совсем рядом. – Ну посмотри же на меня!

Я поняла, что цветное пятно симпатичного василькового цвета, с золотыми вкраплениями, почему-то зовет меня мамой.

- Ты кто? Это что? Где я? – собрала я в кучу все глупые вопросы. Но они меня очень занимали сейчас.

- Мам, это я, твой сын. Если ты перестанешь бояться, ты почувствуешь.

От пятна веяло какой-то надежностью, нежностью и озорством. Как от сына. Я вдруг совершенно перестала паниковать.

- Мама, ты просто попала в мой мир. Я его вот так вижу. А ты?

- Ты – мой сын? – все-таки спросила я, хотя уже знала ответ. Так, по инерции спросила.

- Ну ты же чувствуешь. Глаза можно обмануть, а чувства не ошибаются. Я – твой сын, ты – моя мама, и я тебя люблю.

Пятно потянулось ко мне, и меня захлестнула волна нежности – как бывало всегда, когда мой детеныш обнимал меня и говорил: «Знаешь, как я тебя люблю? До неба!». И хотя он сейчас говорил совсем не так, как обычно говорят шестилетние малыши, я твердо уверовала: да, это мой ребенок.

- Вот смотри! Это – наша драцена, — показал мне сынуля.

Драцена излучала важность и спокойствие и была похожа на зелено-оранжевую медузу.

- Вот телевизор! – продолжал он.

Телевизор выглядел угловатым пятном – грязно-коричневым, с красными, фиолетовыми и болотными мазками, и от него веяло неприязнью, спесью и агрессией. «Господи, что за монстра мы держим в комнате!», — мимолетно подумала я.

- Я вижу мир совсем по-другому, — медленно сказала я. Там все такое четкое, резкое, и все сразу понятно – что есть что.

- Это – твой способ, — мягко сказал сын. – Потому что ты смотришь наружу. А я – внутрь.

- Зачем? – тупо спросила я.

- Ну кто-то же должен смотреть внутрь, — объяснил сын. – Когда тебя ничто не отвлекает, проще разговаривать со Вселенной. Когда тебя не обманывают глаза, можно черпать информацию напрямую, из первоисточника. И еще очень хорошо думается.

- Когда мне этого хочется, я медитирую, — зачем-то сообщила я.

- А я медитирую всегда, раз уж есть такая возможность, — улыбнулся сын. Ей-Богу, я не видела, но почувствовала, как он улыбнулся!

- Мама, почему ты плачешь? – спросил он.

- Мне грустно. Я так мечтала, что ты будешь расти, бегать, шалить. Я научила бы тебя читать, и ты прочел бы много интересных книжек с яркими картинками. А потом мы с тобой поехали бы путешествовать, и ты увидел бы дивные места – реки, горы, цветы на лугу. А потом ты поступил бы в институт. И научился бы кататься на горных лыжах. Мне так жаль, что всего этого не случится. Поэтому я плачу.

- Ты очень интересно все рассказываешь, — тихо сказал он. – Спасибо тебе. Но мы совсем не так договаривались. Ты просто не помнишь.

- Договаривались? – не поняла я.

- Да, мамочка. Все будет по-другому, еще интереснее. Я специально родился таким, для тебя. Мы так договорились. Ты захочешь помочь мне. Будешь искать новые пути, пробовать разные способы. В какой-то миг ты примешь решение – найти других людей, которые могут помочь. И которым нужна помощь. И ты сделаешь это! Вас будет все больше и больше, и вы сможете очень многое сделать друг для друга. И для всего мира. Вы научитесь творить Волшебство. И это будет счастье, потому что мы все будем — Семья. Такая большая Семья добрых волшебников.

- Но я хочу помочь тебе, моему сыну! – отчаянно вскричала я.

- И я хочу помочь тебе, — нежно ответил он. – Ты мне очень нужна. Ты будешь моими глазами, моим Ангелом. А я буду твоим Связником.

- Связником? – переспросила я.

- Да. Нужна же тебе постоянная связь со Вселенной! – весело сказал сын. – Это то, что я реально могу для тебя сделать.

- Но как… — начала я.

- Просто делай, — прервал меня сын. – Просто начни с чего-нибудь. Мы будем вместе расти. И я, и ты. Ты – даже больше, чем я. И у нас появится куча друзей. И море возможностей, которые тебе и не снились. Ты узнаешь, что такое настоящие Чудеса. Что там горные лыжи! – завеселился он.

- Ты говоришь…как взрослый, — сказала я.

- Я и есть взрослый. Здесь, внутри, — очень серьезно ответил мне сын.

- Я так люблю тебя, — сказала ему я.

- Да, мам, я это знаю.

Я чувствовала, как он прижимается ко мне, и мне было светло и хорошо.

- Мам, счастье – это не глаза. И не ноги. И даже не любимые люди. Оно просто существует. Независимо ни от чего. Оно не снаружи. Оно внутри!

И я поняла, что мой малыш, который смотрит внутрь, правда видит там Счастье. А я, снаружи – не всегда. Он был умнее, правда. Но сейчас и я ощущала присутствие Счастья.

- Мама! Мааааам! – кто-то тряс меня за плечо.

Я выплыла из темноты. В глаза ударил резкий свет, и предметы все показались какие-то острыми, угловатыми, и цвета до того аляпистыми, что резали глаз. На глаза мне попался телевизор. «Надо немедленно от него избавляться!» — мимолетно подумала я.

Я сообразила, что лежу на диване, а мой малыш трясет меня за плечо и зовет, зовет меня.

- Мааам, что с тобой? – тревожно спрашивал сынуля.

- Ничего страшного. Я просто устала. Но я уже отдохнула, — сказала я, прижимая к себе свое Счастье.

- Ты мой Связник, — нежно сказала я.

- А ты – мой Ангел, — похоже, он меня понял.

Наверное, так и становятся Ангелами. Благодаря Связникам.

Впереди у нас была долгая, счастливая жизнь, полная Чудес.

12. Колечко-кольцо

У одной хорошей женщины было много-много маленького счастья и одно Большое Несчастье. Дочка у нее была больна, доктора сказали, что неизлечимо… А несчастье, оно ведь что? – как ложка дегтя в бочке меда. Сладкий вкус счастья напрочь отбивает!

Другая бы на ее месте, может, на горькую судьбину жаловалась да слезы на кулак мотала. Но наша Мамочка была иной! Потому как по жизни была большой оптимисткой. Это пессимист, как говорится, в каждой возможности видит трудности. А оптимист, наоборот, в каждой трудности видит возможности.

Вот и наша из таких была. Где какую возможность увидит – сразу в карман, а дома вертит ее то так, то эдак – разбирается, значит, а как поймет, что это за возможность - и ну ее использовать!

Мамочка наша дочку свою очень любила, и очень-очень хотела ей помочь! Каждую возможность использовала. К докторам ходила. Колдунов слушала. К знахарям обращалась. Экстрасенсов спрашивала. Говорили они много и разное: кто обещал, кто утешал, кто последнюю надежду отнимал, да только в результате дочке от этого лучше не становилось. Но она не отчаивалась: впереди еще было столько неиспользованных возможностей!!!

И вот однажды пошла она к очередному доктору, о дочке поговорить, и нашла на улице колечко. Простенькое такое, незамысловатое, с голубеньким камешком. Сама бы носить не стала – но зачем-то взяла, положила в карман.

Доктор очень известный был – профессор, светило, стал он ей умные слова говорить, да такие, что не понятно ничего. Она ему:

- Вы мне скажите, у нас есть надежда?

А он ей:

- С одной стороны, нельзя не признать… А с другой стороны, невозможно не согласиться…

Она ему:

- Так улучшения имеются или нет?

А он:

- Перцеполяция радиальных сегментов… Амбивалентные сингулярности… Синкретность дискретности в разрезе структуризации…

Поняла Мамочка, что тут много не добьешься, затосковала даже, руки в карман засунула, а там – колечко. Ну, она его крутила-крутила, да на палец и надела. И вдруг такое услышала! Профессор вроде говорит, а поверх его голоса еще голос идет, только громче: «Господи, да что за наказание такое! Машину заправить не забыть… Да, и медсестру отругать – чего она опять куда-то умотала? Мамаша эта… Ну ведь сама же понимает, что медицина бессильна! А она все ходит и ходит… Замучила вконец…».

- Кто вас замучил? Я, что ли? – на всякий случай переспросила Мамочка.

Профессор умолк на полуслове.

- Ох, блин! Мысли она читает, что ли? – сказал Голос.

- Извините. Спасибо. Я, пожалуй, пойду, — засобиралась Мамочка.

- Идите, голубушка, идите, — заторопился Профессор. – В общем, вы меня поняли. Если что – вы приходите!

- Ага, — пообещала ошарашенная Мамочка. – Все поняла. Если что – то конечно…

Она как-то сразу поверила, что и правда услышала его мысли. Ее это даже не удивило: она так давно хотела самого главного Чуда, что научилась верить во всякие чудеса! Только вот с чего бы вдруг??? «Колечко! – вдруг осенило ее. – Я надела колечко! Наверное, оно волшебное! А ну-ка, проверим!». В холле поликлиники находился аптечный киоск, вот туда она и направилась.

- Скажите, а это средство хорошее? – ткнула она пальцем в какие-то новомодные капсулы для похудения, их по всем каналам рекламировали.

- Чудодейственное! – бодро сказала аптекарша. – 10 кг за неделю – влет!

- А почему такое дорогое? – и Мамочка надела колечко.

- Нанотехнологии! – авторитетно доложила аптекарша. – Последнее слово в науке!

«Жрали бы меньше – не пришлось бы всякую дрянь глотать. Ой, разводят лохов на прессованный мел!!! Ой, разводят!», — неприязненно сказал Голос.

- Спасибо, — широко улыбнулась Мамочка и заспешила к выходу. Колечко работало!!!

«Такое колечко постоянно носить нельзя, — подумала Мамочка. – А то с ума сойдешь от чужих мыслей. Сниму пока!».

И она заторопилась домой – у нее была идея.

Дома она сразу кинулась в детскую, к дочери. Дочь, как всегда, лежала в кроватке, смотрела в потолок и молчала. «Какая у меня все-таки славненькая девочка! – с удовольствием отметила Мамочка. – Просто прелесть! А сейчас мы послушаем, о чем моя прелесть думает!».

И она надела на палец чудесное колечко. Но тут ее ждало разочарование: ничего не получилось. Ну то есть она не услышала ни словечка!

- Детка, поговори со мной! – попросила Мамочка. – Пожалуйста! Ну просто скажи, ты меня слышишь?

Но ответом ей была тишина. Девочка ее все так же отрешенно смотрела в потолок, даже реснички не дрогнули.

- Ладно! Не сейчас, так потом! – вслух сказала Мамочка и помчалась готовить специальную диетическую еду для дочурки.

Но ни сейчас, ни потом, ни в следующие дни Голос не проявился. Хотя другие Голоса звучали исправно, стоило надеть колечко на палец.

Так, вывозя дочку в коляске на прогулку, она услышала жалостливый Голос дворничихи: «Бедная женщина, за что же ей такое наказание?».

«Ну вот еще, скажет тоже, наказание! – мысленно фыркнула Мамочка. – Не наказание, а испытание! И не «за что», а «для чего»!».

Она и вправду была редкостной оптимисткой, наша Мамочка. И вовсе не считала своего ребенка наказанием, а любила просто так, ни за что.

Колечко она теперь носила везде! Благодаря ему она узнала, что начальник-самодур, который все время к ней придирался, на самом деле панически боится, что она уйдет, потому что такого специалиста ему в жизни больше не найти – это придало ей уверенности на работе. И зарплату ей прибавили, стоило только заикнуться!

Еще она узнала, что школьная еще подруга Манька, которая все время говорит слова утешения и ободрения, на самом деле радуется, что у нее-то самой все хорошо, а у успешной, красивой Мамочки – такое несчастье. Но Мамочка не стала обижаться – зачем?

Заезжая целительница, к которой Мамочка хотела отвезти дочку, по телефону говорила веско и убедительно, а Голос в это время прикидывал, сколько денег можно срубить с этой доверчивой мамашки. В успехе лечения целительница сильно сомневалась, веры в ней не было. «Ну что ж, я не обижаюсь, это мне просто не подходит», — пожала плечами Мамочка и положила трубку

Молодой батюшка в церкви сказал ей: «Господь не дает нам испытания не по силам», а Голос сказал: «Господи! Дай этой женщине смирения – все пройти и все преодолеть!». Мамочка посмотрела на батюшку с уважением. Редкий случай: что думает, то и говорит! А смирение ей была ой как нужно!

А однажды, гуляя с дочкой в парке, она услышала мысли какой-то бабульки. И даже остановилась: до того странные вещи Голос говорил. «Надо же, еще звездный ребенок… Как много их стало в нашем мире! Видно, за грехи наши… Хорошо, что хоть звезды нас не забывают!».

Мамочка смотрела на старушку во все глаза. О каких звездах она говорила? И при чем тут ее девочка? Пересилив смущение, она зачем-то стянула с пальца кольцо, подошла к старушке и робко спросила:

- Извините, а вы сейчас про звезды думали?

- Думала, деточка, думала, — закивала старушка.

Казалось, она ничуть не удивилась, и смотрела на Мамочку ласково и ободряюще.

- А вы не могли бы мне объяснить, почему вы сказали о моей дочери, что она «звездный ребенок»?

- Разумеется, деточка! Разве ты сама никогда не слышала это легенду?

- Нет… Ничего такого я не слышала! – помотала головой Мамочка.

- Тогда я тебе ее расскажу… Я вижу, ты созрела! Ну, слушай… У каждого человека есть душа. Она – порождение звезд! А Звезды, как известно, состоят из чистой Любви!

- Звезды состоят из Любви… — завороженно повторила Мамочка. – Так вот почему влюбленные так любят смотреть на звезды!!!

- Да, поэтому… Они чувствуют притяжение!

- Очень красивая легенда. Но как…

- Не перебивай! – строго сказала старушка. – Это ведь еще не все. Так вот: каждая планета – это большой организм, состоящий из множества клеточек. Из нас, людей! Если у каждого душа была бы чиста, то все черпали бы энергию Любви от звезд, и планета был бы здорова и счастлива. Но люди стали слишком часто забывать о душе… Стали обижаться, воевать, нападать на ближнего, жаждать чужого… Иссякает в людях любовь… И они начинают отбирать энергию друг у друга.

- Иссякает любовь? Но как же тогда…

- В том-то и дело! Мир не может существовать без Любви, он начинает разрушаться! И когда любви становится слишком мало, на помощь приходят звезды. Они посылают нам частичку себя, чистые души, чтобы они немножечко пожили на Земле и улучшили наш мир. Это и есть «звездные дети».

- Как? Погодите! Я не поняла… «Звездные дети» — это кто? Вы же говорили, что моя дочь и есть «звездный ребенок»?! – Мамочка пребывала в явном замешательстве.

- Так и есть. Твоя девочка – «звездная душа». Она пришла на Землю, чтобы ее немножечко почистить. Чтобы увеличить Любовь!

- Но ведь она ничего не может! Она не разговаривает. Она не ходит. Она ни с кем не общается. Как же она может увеличивать Любовь?

- Но ведь ты ее любишь? Ты же любишь ее не за то, что она разговаривает, приносит или делает? Ты же просто так – ни за что?

- Конечно! Ведь она так нуждается в моей любви! Как никто другой! – страстно воскликнула Мамочка.

- Ну вот видишь! – засмеялась старушка. – Ты сама и ответила на свой вопрос.

- Но почему, почему у нее хилое, больное тельце? Почему она не может есть то, что едят все люди? Почему она не как все?

- Потому что она действительно, не как все, — объяснила старушка. – Она слишком «звездная», понимаешь? Такая маленькая звездочка. От накала ее души земное тело вроде как плавится. Не выдерживает света!

- Так выходит, поэтому «звездные дети» рано уходят? – тихо спросила Мамочка.

- Поэтому, дорогая. Они и так много делают для нас. Слишком много! Рядом с ними и мы чистимся, становимся мудрее, добрее, светлее. Заново учимся любить! И еще – слышать Голос Вселенной.

- А почему тогда «звездных детей» часто бросают? Ну, в детские дома отдают? Или в роддоме оставляют?

- Каждый волен принять или не принять помощь, — вздохнула старушка. – И не всем дано выдержать рядом с собой чистый свет далекой звезды. Некоторым уже не помочь…

- Бабушка, миленькая, а мне, мне – дано?

- Тебе дано! – заулыбалась старушка. – Иначе бы ты ко мне просто не подошла.

- Да я не потому подошла, — объяснила Мамочка. – У меня просто есть колечко. Я из-за него могу слышать мысли других.

- Колечко? Что за колечко? – заинтересовалась старушка. – Покажешь мне?

- Конечно! Вот оно, — достала свою чудесную игрушку Мамочка. – Я его нашла, и начала слышать, что думают люди.

- Симпатичное, — сказала старушка, повертев колечко и примерив его на палец. – Только нет в нем никакой магической силы. Обычное оно. Даже не золотое.

- Но как же? Я же сама слышала Голоса! Или вы хотите сказать, что я сошла с ума? – растерялась Мамочка.

- Нет, деточка, вовсе ты не сошла с ума! Просто, находясь рядом со «звездным ребенком», сама немножечко становишься звездой. И тебе начинают открываться тайны Мироздания. Ты мне поверь! Уж я-то знаю! А колечко – ни при чем…

- Откуда вы все это знаете? – спросила пораженная Мамочка.

- Я тоже много лет приходила в этот парк со своим «звездным мальчиком». Я знаю.

- А… где он сейчас?

- Он покинул нас, девочка моя. Давно уже. Побыл на Земле, сколько могло выдержать несовершенное земное тело… Он выполнил свое задание – принес со звезд столько Любви, сколько смог, и вернулся. Теперь он дома. А я – здесь. Помогаю ему. Рассказываю другим то, что сумела понять сама. Жаль только, что мало успела…

- Вы помогаете людям вновь вспомнить, что они — порождение звезд?

- Да, моя хорошая. И еще то, что они состоят из Любви.

Мамочка посмотрела на колечко, а потом на сидящую в коляске дочку. Такую отрешенную, такую беспомощную, такую родную… Глаза девочки были широко открыты, и она смотрела вверх. Наверное, она видела звезды. И внутри нее тоже были звезды. В ее маленьком тельце была упаковала бесценная посылка из самой настоящей, чистой, звездной любви – той самой, что послана из глубин Вселенной напомнить каждому, Кто Он Есть на Самом Деле.

«Я люблю тебя», — донесся до нее едва слышный голос, почти шепот. Может, она наконец смогла услышать свою дочь. А может, Вселенную.

- И я тебя, очень-очень! До неба! — ответила она. Может быть, дочери. А может быть, Вселенной.

13. Дедушка и Смерть

Смерть мрачно сверилась с разнарядкой и материализовалась в комнате, между окном и сервантом. Дедушка лежал на кровати и сосредоточенно разглядывал потолок.

- Ну что, дед? Готов? – спросила Смерть.

- Не-а, — безмятежно отозвался дед.

- Как??? Я ж тебе время давала? Давала. Мы с тобой договаривались? Договаривались. Разнарядка на тебя имеется? Вот она! Дед, пойдем, а?

- Не… Я их еще помучаю. Чего ж, если силы еще есть? А то кто их потом мучить будет? Еще когда найдут! А я тут как тут, опыт опять же… Поскриплю еще.

- Дед! Ты ж и меня мучаешь! Думаешь, у меня один ты такой? Да мне вздохнуть некогда: одного забери, другого препроводи… А ты тут все нервы уже вымотал.

- Так ты это… Занимайся своими делами. Я ж не препятствую. Мы тоже с понятием, сочувствие имеем.

- Дед, ну на фига тебе это? Нет, ну я понять хочу? Ты ж уже растение форменное, неужели самому не надоело?

- Надоело. Еще как. Но ответственность, тудыть ее в корень! Должон я им дать, чего они хотят.

- А чего они хотят-то, дед?

- Дык это… Мучениев!

- Дед, ты чего несешь??? Живые люди – ну разве они могут мучений хотеть? Другое дело, когда я прихожу – тут многие мучаются, потому как боятся. Но ты-то, ты-то! Ты ж меня вовсе не боишься!

- Глупая ты, Смерть… Ну, не боюсь. И что с того?

- Так чего ж упираешься? Пойдем уже, а?

- Нееее… Вот ты сама посуди. Я собрался было на тот свет – совсем уж готов был, уж и успокаиваться начал, отходить потихоньку – так нет, приехали, с места сорвали, повезли куда-то. Ну, я опять из нужного состояния вышел.

- Ну вышел и вышел, так это когда было? Уж сколько возможностей по новой расслабиться имелось! Чего ж ты?

- Да погоди, Смерть! Я знаю, что ты умная. Но только вот дура! Я от трудностей бегать не привык, когда надо – я как штык. А тут такое ведь дело: они ж меня недаром к себе забрали, да? Они, думаешь, чего за тридевять земель меня тащили? Для меня, что ли? Да фиг вам! Для себя. Ты вот осознай: оно мне надо было? Мне покой нужен был! Я ж на вечный покой собирался, так сказать.

- Ну и шел бы себе!

- Дык понял я, что я им еще нужон. Для чего вот только? Ну, я поразмыслил и сообразил: это чтобы мучиться.

- Дед, а дед. Ты того… головой, что ли, тронулся??? – тоскливо спросила Смерть.

- Может, и тронулся. А может, и озарение снизошло. Озарило меня: ежели они меня в такую даль волокли, значить, возиться им со мной хотелось. Ну дык я за милую душу: возитесь на здоровье! Мойте, кормите, присматривайте, ухаживайте – я ж не против.

- А ты чего хотел, чтобы тебя как собаку бросили, одного?

- Неееее… Я хотел, чтобы дали помереть спокойно. Посидели бы со мной, поговорили… Али просто – тихонько посидели. Погодили бы, пока сам отойду. Почил бы, так сказать, в кругу родных и близких.

- Так у них работа, наверное, дела какие… Некогда с тобой рассиживать. Хотя – прав ты, дед, ой как прав! Раньше ведь так и делалось! «Отошел с миром» называлось. Тихо, мирно, спокойно. Родственники оплакали, глаза закрыли, на родной погост свезли… Эх, для меня хорошие были времена! Все чинно, с обрядами, по традиции…

- Вот и ты говоришь! На родной погост! До него дорогу-то сызмальства выучил! А тут – какие традиции??? Это в какой же традиции видано, чтобы помереть мешали? Ну, вот и пусть теперь возятся, — ухмыльнулся дед.

- Слушай, дед! Ну и вредный ты! Вот даже мне с тобой возиться надоело, хотя я и привычная. А уж им-то… Ну, может, сразу-то погорячились, совесть там, родственные чувства…

- Ага, чувства! Чего ж они тогда сейчас напрягаются? Думаешь, если я не в уме, то и не чувствую ничего? Все чувствую! И что надоело им. И что кипит в них все. И что уже тихо меня ненавидят. Но теперь – из принципа! Хотели меня – ну вот он я, ешьте меня хоть с солью, хоть с перцем!

- Ох, дед, ты прям бессердечный какой-то. Со мной и то договориться можно, отсрочить там, попрощаться… А ты – ну чисто изверг! Непримиримый… За что ты их так?

- Ах, Смерть ты, Смерть… Вроде древняя, как мир, а хуже ребенка. Да я бы давно с тобой ушел, ежели бы расслабился. А у них тут такие энергии летают – ну как расслабишься???

- Про энергии – это ты верно… Я и то чую. Завихрения прямо! – поежилась Смерть.

- Ну… Я ж хочу-не хочу, а подпитываюсь. Ну и дальше их напрягаю. Они – меня, я – их.

- Они-то тебя как напрягают, а? Заботятся же… Ухаживают.

- Да как? Пища какая-то… не нравится мне, непривычная. Хата тоже – не своя, чужая. Потолок давит. Вот надумали на меня какие-то штаны дурацкие надевать, а я отродясь такие не носил, жарко в них и потно, я их сдираю, а они ругаются – опять мне подпитка. Да…

- Дед! Ну должен же быть выход? – взмолилась Смерть. – Ты пойми, мне разнарядку все равно выполнять надо! Ты мне все показатели портишь! Который год висишь между небом и землей! Ты бы как-нибудь дал им знать, чего хочешь, а?

- Когда в себе был, меня не спрашивали. Да я тогда и сам не сильно понимал. А теперь я уж им и вовсе ничего не растолкую. Сама говоришь, завис между небом и землей, как по-человечьи говорить, уж и забывать стал, — грустно сказал дед, почесав тощую грудь. – Только вот с тобой, потому как ты без слов понимаешь…

- Ну а все-таки? – вкрадчиво спросила Смерть. – Ты подумай!

- Ну вот если бы отстали они от меня, пореже дергали. Сами приняли бы мою смерть. Только без вины, без страха, без остервенения. А так, тихо, смиренно. Я бы, глядишь, тоже расслабился и потихоньку отошел. Может, куда на природу бы меня вывезли – чтобы поле, речка, лесок какой. Облачка плывут, и небо такое синее-синее…

- Красиво рассказываешь, дед, — вздохнула Смерть. – Сама бы так повалялась на косогоре…

- Покоя хочу, устал я, — признался дед. – А у них тут какой покой? Беспокойство одно. Молитвы бы, что ли, почитали – да не для меня, для себя. Они успокоятся – и я упокоюсь.

- А может, махнем прямо сейчас, дед? – с надеждой спросила Смерть. – У нас там знаешь какой покой?

- Не могу, — тяжко вздохнул дед. – Ответственный я. Еще помучаю. Пока сами не дотумкаются.

- А если они так и не дотумкаются? – желчно спросила Смерть.

- Ну, тогда еще поскриплю, покуда сил хватит! – бодро просигналил дед. – Ты того… забегай! Не забывай!

- Тебя забудешь, как же, — покачала головой Смерть. – И бывают же такие упертые старики!

- Не мы такие. Жизнь такая! – проинформировал дед. – Ну, иди, Смерть. А я подожду. Должно же до них дойти, как думаешь?

- Дай бог, дай бог, — рассеянно сказала Смерть.

Ей тоже хотелось на природу, где лес и речка, и высокое чистое небо, и плывущие облака, и так легко расслабиться, забыться и узреть наконец-то Свет.

14. Командировка

Однажды она вдруг поняла: все, пора. Пора собираться домой! И сердце ее вздрогнуло, а потом запело. Домой! Как здорово! Командировка подходит к концу, все сделано, практически завершено, и можно собираться. Она не спешила: всему свое время, впереди – вечность, так что торопиться некуда. Лучше насладиться последними деньками в этом благословенном месте, где она провела столько времени.

Коллеги заметили что-то необычное сразу.

- Влюбилась, что ли? – спрашивали ее одни.

- Влюбилась, — с улыбкой соглашалась она.

- Что-то сияете, как будто миллион выиграли в лотерею, — замечали другие.

- Можно и так сказать, — веселилась она.

- Уж не в отпуск ли собираетесь? – предполагали третьи.

- В отпуск! Далеко и надолго! – охотно подтверждала она.

Она разбирала бумаги, приводила в порядок дела, чтобы тот, кто придет после нее, легко во всем разобрался. Заточила карандаши, сменила стержни в ручках. Полистала ежедневник, посмотрела, что нужно довести до конца. Долго выбирала день отбытия. «Понедельник, — решила она. – Как раз успею все сделать, убраться в квартире, и проводить меня смогут все. Да, понедельник».

Выбрав день, она повеселела. В обеденный перерыв сбегала в кафе, притащила тортик – к общему чаепитию. Народ обрадовался, было весело и оживленно, все смеялись и хвалили тортик. Она радовалась: с коллегами проработала столько времени, и каждый ей был по-своему дорог.

После работы она не пошла на остановку, а решила прогуляться пешком. Она шла не по прямой – заходила в магазинчики и кафе, присаживалась на скамеечки в скверах, немного постояла у фонтана. Ей хотелось попрощаться с местечками, которые ей нравились здесь. Там, где был Дом, все устроено совсем по-другому, и ей хотелось увезти с собой воспоминания.

Дома она с удовольствием взялась за уборку. До понедельника можно успеть не напрягаясь – она и не напрягалась. Мыла, чистила, выносила пакеты с ненужными вещами и бумагами. Улыбалась и пела – командировка завершена, домой, до-мой!

Подарила соседке свой парадный сервиз и норковое манто, еще что-то по мелочам, – та удивилась, обрадовалась, стала расспрашивать.

- Уезжаю, — весело сообщила она соседке.

- Далеко?

- Далеко. На историческую родину.

- Оооо, — только и сказала соседка. – Ну тогда конечно…

Позвонила сыну.

- Мама, у нас все нормально! – голос звучал как из другой галактики, да и то, Сахалин – не ближний свет. – Скоро опять в рейс. Старший учится хорошо, а младший – бандит, опять кошку в космос запускал. Все хорошо!

- Почему сам долго не звонил? – спросила она.

- Мам, плохо слышно… Связь барахлит… Пока, ма!

Она улыбнулась, покачала головой. Связь… Выросшие дети живут своей жизнью, и связь через незримую пуповину становится все слабее, слабее. Это нормально. Зато ее связь с Домом все крепла. И она уже будто бы слышала Зов – отдаленные голоса тех, кто ждал ее дома. От этого Зова в душе разгоралось тихое сияние.

В субботу она поехала в церковь, отвезла туда два баула с хорошими вещами – для нуждающихся, поставила свечи за упокой и за здравие – этот ритуал всегда приносил ей успокоение. Отстояла службу, потом побродила от иконы к иконе, постояла, прислушиваясь к себе. Было хорошо и покойно. Ни тени сомнения. Все правильно, домой!

- Уже уходите? – спросил кто-то совсем рядом.

Она обернулась, увидела седенького старичка с выцветшими голубыми глазами.

- Нет, еще немного побуду, — слегка удивленно ответила она. – Нечасто бываю в храме, знаете ли…

- Я не Храм имел в виду, — заморгал старичок. – Вы… домой собрались, да?

- Как вы узнали? – повернулась к нему она.

- Вы светитесь, — сообщил старичок.

- Свечусь? Это видно?

- Ну да. Только не всем. Я вот тоже собираюсь – мне видно.

- Вы тоже?

- Разумеется, деточка. Мне пора. Но вот вам вроде бы рано? Вы еще так прекрасно молоды!

- По-моему, возраст тут ни при чем. Я просто чувствую завершение. Понимаете, как будто сделала все, что обещала. И мне больше нечего тут делать – все будет повторением, копией. Вы меня понимаете?

- Понимаю, — покивал старичок. – Неужели раздали все долги?

- Все, — улыбнулась она. – Всех поняла, всех простила, всех возлюбила. Все дела закончила. Всех поблагодарила. Дети выросли. У мужа другая семья, там все хорошо. Мне правда пора, я знаю.

- Милая моя, вы и правда готовы, — изумился старичок. – Так редко встретишь среди молодежи такую глубину понимания. Большинство на мой вопрос сразу подумало бы о деньгах…

- И денежные дела привела в соответствие, — утешила его она. – Все как следует! В понедельник отбываю.

- А как вы можете знать, что именно в понедельник? – живо заинтересовался старик.

- Я так решила, — объяснила она. – Удобный день. Впереди целая рабочая неделя. Все всё успеют. А то под выходные неудобно, не находите?

- Молодец вы, — завистливо сказал старичок. – А я вот не знаю, когда отбывать. Хоть и старше…

- Ничего, — ответила она. – Может, еще придет осознание.

- Может, и придет, — согласился старичок. – Может, там, дома, встретимся? Кто знает… Но вот скажите, почему вы решили возвращаться, а? Раньше времени, раньше срока?

- Я здесь была в командировке, — мягко сказала она. – Сделала все, что могла, все, что была должна, все, что хотела. Зачем мне больше тут быть?

- Но тогда почему же другие… — начал было старичок, но она его перебила:

- Потому что другие боятся. А я – нет. Я знаю, как это происходит, и что меня ждет там.

- А я вот боюсь… — тихо сказал старичок и виновато опустил глаза. – Все равно что-то держит. Хоть и пора…

- Удачного вам возвращения, — от души пожелала она и поехала домой.

Остаток субботы и воскресенье она отдыхала, гуляла, позвонила всем друзьям и близким, поговорила, послушала. Погоревала над бедами, порадовалась удачам. Искренне, от души.

Затем она тщательно выбрала одежду для путешествия, отгладила. Поставила рядом туфли. Полюбовалась. Ей все нравилось.

Еще раз зашла к соседке, спросила, не потерялись ли запасные ключи, и сказала зайти в понедельник, проверить квартиру. Соседка обещала.

Заварила себе чаю на травках, с удовольствием почаевничала. Телевизор не включала, только тихую музыку. Зов усиливался, теперь в общем бормотании голосов она уже различала отдельные. Вот вроде бы мама говорит… А это – Инка, подруга. Вот уж 10 лет не виделись. Ну ничего, уже скоро… Домой!

Она потушила свет, легла в постель и начала медитировать. Усиливать Зов, приближать его. Словно ухватилась за незримую ниточку и подтягивалась за нее.

- Тася, Тасенька! – это мама… — Не бойся, я встречу!

- Таська, я тут! Давай, не дрейфь, это быстро! Рожала же, знаешь! Ну так и тут так же! – это Инка. Всегда любила командовать и разъяснять. Ничуть не изменилась!

- Таисия, ты не напрягайся, — это отец. Строгий был, бригадир, наставник молодежи. – Как только сумеешь расслабиться до нужного уровня – так и получится. Тут главное что? Как бы слиться, раствориться!

- Иди на свет, доченька, — звала мама. – На свет. Ты увидишь.

Она слушала всех, улыбалась и выполняла все, что ей советовали. Расслаблялась, растворялась, ждала, когда появится свет под закрытыми веками. Вскоре увидела, потянулась к нему, но не телом, а сознанием. Свет то становился ярче, то тускнел, то приближался, то отдалялся. Но она не торопилась – знала, что надо просто продолжать.

Всплывали разные воспоминания из ее жизни. Плохое и хорошее, восторг и отчаяние, взлеты и падения, встречи и разлуки, потери и приобретения. Но все это давно было обдумано, понято, принято и отпущено – стало просто кадрами в бесконечном фильме «Житие Таисии».

Воспоминания проплывали все быстрее, потом понеслись, стали сливаться в одну пеструю ленту – слева и справа, сверху и снизу, образуя тоннель. И она уже не понимала: то ли тоннель несется ей навстречу, то ли она – по тоннелю. Было ни капельки не страшно – только захватывало дух, как в детстве на аттракционах.

А в конце тоннеля сиял, расширялся свет – ослепительный, но не ослепляющий: яркий, но в то же время мягкий, и такой маняще приятный, что хотелось купаться в нем, как в море. «Или в околоплодных водах?» — мимолетно подумалось ей. Мысль мелькнула – и тут же исчезла: какая разница? Она устремилась на свет, но тоннель все длился и длился, и казалось, что ему не будет конца. Хотя она точно знала – переход по-другому невозможен, просто надо лететь и лететь, и когда-нибудь тоннель кончится.

Они кончился неожиданно, как будто оборвалась кинопленка. И она оказалась в Свете, повисла, не чувствуя тела, как в космосе. Смотрела во все глаза сквозь закрытые веки – во все стороны только ровное золотое сияние, которое вместе с дыханием проникало внутрь и распространялось по жилам, делая ее такой же золотой. Она точно чувствовала себя как младенец в утробе матери – спокойно, безопасно, тепло и уютно. Полуявь, полусон…

- Приветствую тебя. Ты уверена, сестра? – спросил ее голос, который был одновременно и тихим, и громогласным – словно шепот раздавался на всю Вселенную.

- Я завершила дела. Я хочу вернуться, — ответила она. Вернее, подумала, потому что говорить у нее не получалось – она уже не чувствовала губ, языка лица, все растворилось в золотом сиянии.

- Что ты принесла с собой? – продолжал голос.

- Любовь, только Любовь. Ничего, кроме Любви! Бог есть Любовь, и я хочу слиться с целым! Я так долго к этому шла…

- Твое задание выполнено. Командировка завершена. Слияние возможно. Ты можешь войти, — после короткой паузы констатировал голос.

И золотая завеса распахнулась перед ней, открывая удивительные, фантастические и полузабытые просторы ее Дома.

… В понедельник зашедшая соседка нашла ее, заголосила, забегала, стала звонить в разные места.

А в четверг с ней прощались.

- Господи, да что же это! Такая молодая, и ведь ничем не болела! – всхлипывая, говорили провожающие.

- Да, и в последнее время такая счастливая была! В отпуск собиралась! Ну надо же!

- Да нет, не в отпуск, а домой! На историческую родину! И вот ведь как вышло…

- Человек предполагает, а Бог располагает…

- Но вы посмотрите на ее лицо! Такая улыбка! Прямо светится.

- Говорят, она во сне… Видимо, снилось что-то. Умерла счастливой. Не мучилась.

Она не мучилась. Она радовалась. Она уходила налегке, оставив все, что накопила за время своей земной командировки, приняв осознанное решение – вернуться домой. Она и вправду была счастлива.

15. Зал ожидания

Кто ухаживал когда-то за тяжело больными близкими – поймет. Это когда в палате 6 человек, когда тяжелый запах и одна санитарка на все крыло, когда надо нести свое постельное белье, и дорогие лекарства, и памперсы, а сиделку нанять не на что, и спать приходится сидя на табуретке, потому что даже раскладушку не принесешь – в коридоре тоже лежат больные, и ты уже сам не понимаешь, на том ты свете или на этом.

Лидочка как раз дошла до такого «потустороннего» состояния. Мама болела, фактически зависла между жизнью и смертью, и врачи ничего не обещали – смотрели мимо, отвечали неопределенно.

- Что вы хотите? Возраст, — сказал лечащий врач. – Лет ей сколько? Правильно, много. А средняя продолжительность жизни в стране какая? Правильно, гораздо меньше. Ну и вот!

«Так что, он хочет сказать, что мама еще и зажилась?», — подумала Лидочка, но вслух ничего не сказала. Она вообще терялась при встречах с должностными лицами. То есть практически постоянно.

В своем «потустороннем» состоянии Лидочка научилась спать сидя. Ну, не то чтобы спать – отключаться на пару минут. Больше нельзя – вдруг маме что-нибудь понадобится? Хотя мама тоже почти все время спала… И вот в один из таких моментов Лидочке, наверное, приснился сон. Такой нереально реальный, что даже запахи почувствовались. Вот только что пахло больницей – а вот уже совсем другим – металлом, чемоданами, дальней дорогой… расставанием.

«Аэропорт?» — подумала Лидочка, сосредоточенно озираясь вокруг. Похоже, это действительно был аэропорт. Лидочка находилась на балконе, среди множества других людей, а внизу тоже были люди, и терминалы, и выходы на летное поле. Сквозь стеклянную стену виднелись белоснежные лайнеры, похоже, новые, сияющие на солнце невыносимым светом.

- Объявляется регистрация билетов и оформление багажа на рейс 84, — объявил динамик. – Отбывающих просим пройти к 3 терминалу.

Лидочке сверху было хорошо видно, как внизу вскипело движение, часть людей потянулась 3 терминалу, где уже стояли сотрудники – тоже в белоснежной форме, приветливые и улыбчивые.

«Наверное, непрактично во всем белом работать, пачкается быстро», — подумала Лидочка, которая ежедневно стирала свой белый халат, без него в палате находиться не положено.

Тем временем люди у 3 терминала сдавали багаж, предъявляли билеты и проходили через воротца в накопитель. Странность какая-то в этом была… Лидочка не сразу сообразила, что многие пассажиры очень непривычно одеты. Глаз выхватывал то тут, то там людей в байковых халатах, в ночных рубашках, в майках и трико, и Лидочка с изумлением заметила даже несколько совершенно голых товарищей. Впрочем, никого из «нижних людей» это не смущало – как будто так и надо.

И еще одна странность не сразу, но определилась: в воротца заходили каждый в своей одежде, а из них выходили в одинаковых белоснежных просторных балахонах. И багаж оставляли весь, подчистую – в руках у прошедших контроль не оставалось ни пакетов, ни сумочек, ни зонтов, даже билетов не было.

«Антитеррористические мероприятия? — предположила Лидочка. – Чтобы ни бомбу, ни пилку для ногтей не пронесли? Что-то я о таком не слышала…».

И тут Лидочка увидела… Нет, она сначала не поверила своим глазам. Но сомнений не было: там, внизу, в широкие раздвижные двери только что вошла мама. Точно – мама! В своем полосатом халате, который Лидочка только вчера выстирала и выгладила, в теплых носках и кожаных шлепанцах, в правой руке хозяйственная сумка, в которой Лидочка ежедневно носила в больницу куриный бульон, соки и яблочное пюре, а в левой…

«Билет! – ахнула Лидочка. – Но как… Куда??? Она же больна!!!».

Мама стояла и растерянно озиралась по сторонам.

- Мама! Ма-ма! Я здесь! – изо всех сил завопила Лидочка, бросаясь к металлическому парапету. – Мама, посмотри наверх!

- Куда вы, женщина? Это нельзя! – раздалось за спиной, и сильные руки оттащили ее назад.

Лидочка обернулась и увидела охранника – в белоснежной форме, и эмблема с крылышками на шевронах и на фуражке. На кармашке было вышито: «Служба безопасности». Он был явно должностное лицо, поэтому Лидочка сразу опомнилась.

- Извините, я не хотела. Там моя мама! – сбивчиво заговорила Лида. – Я просто ее позвала. Вот и все. Я ничего не нарушала…

- Отбывающих не положено звать, — разъяснил охранник. – Им вообще мешать нельзя. Дело-то серьезное!

- Ну да, я понимаю, — смешалась Лидочка. – Только мама не может здесь находиться! Она сейчас очень больна, понимаете? Я вообще не знаю, как она здесь очутилась… И потом – она за всю жизнь ни разу на самолете не летала! Да и лететь-то ей некуда!

- А вы разве не провожающая? – теперь охранник выглядел несколько смущенным.

- Да нет же! – с отчаянием сказала Лидочка. – Как же я могу ее провожать, если ей нельзя улетать? Ей лечиться надо! Мне надо туда, вниз, к ней! Где тут выход?

- Выход тут один – назад, в город, — медленно сказал охранник. – Вниз вас не пропустят. Туда только с билетами…

- Господи, ну что за порядки странные? А где тут касса? Я куплю билет!

Лидочка говорила и неотрывно следила глазами за мамой. Та медленно двинулась по залу, рассматривая терминалы и то и дело заглядывая в билет.

- Билет вам, скорее всего, не продадут, — сказал охранник. – У нас тут только по брони… Ваша очередь еще не скоро подойдет. Вы уж мне поверьте.

- Но что же делать! – со слезами вскрикнула Лидочка. – Кричать нельзя, вниз нельзя, а что можно???

- Знаете что? – вдруг решил охранник. – Пойдемте со мной в Зал Ожидания. Если начальство разрешит – устрою вам встречу с мамой. И вы обо всем поговорите. Пойдет?

- Пойдет! – обрадовалась Лидочка. – Спасибо вам! Вы очень добры!

Зал Ожидания оказался тут же, неподалеку – он был просто отгорожен от остального пространства стеклом и оборудован удобными креслами.

- Располагайтесь, ждите. Я должен получить пропуск для вашей мамы, — сказал охранник и удалился.

Лидочка села и стала ждать. Она немного успокоилась и стала рассматривать окружающее пространство.

- Тоже не успели попрощаться? – спросил ее высокий старик, сидящий неподалеку.

- Да нет, я вообще не собиралась прощаться, — охотно откликнулась Лидочка. – Это какая-то ошибка!

- Тут ошибок не бывает, — вздохнул старик. – Если билет куплен, то надо лететь…

- Да ерунда, билет всегда можно сдать, — отмахнулась Лидочка. – Просто все это как-то неожиданно…

- Тут вы правы, это – всегда неожиданно, — покивал старик. – Вроде готовишься, готовишься, а вот приходит пора расставаться – и все равно не готов. А вы кого провожаете?

- Да не провожаю я! Маму тут, внизу, увидела. Но меня к ней не пустили. Сказали ждать.

- А, понятно. А я вот – жену. Ну, мне бы только попрощаться – и все. Пускай летит. Раз решилась…

- А куда она у вас летит?

- Как куда? Здесь все в одном направлении летят – на Тот Свет. Других маршрутов нет.

- Куда? – оторопела Лидочка.

- На Тот Свет, — терпеливо повторил старик. – Оставляют накопленный багаж… Сдают билет, он же все равно – в один конец… Переодеваются чистое… И в полет!

- А… Ох… Да… Что вы такое говорите??? – с ужасом выдавила Лидочка.

- А вы разве не знали? – спокойно удивился старик. – Хотя – да, вы еще молоденькая, откуда вам. Первый раз, наверное, близких провожаете?

- Да не провожаю я! – вскричала Лидочка. – Мама жива! Жива! И никуда не собирается лететь! А если и собирается, я ее никуда не отпущу!

- Эгоистично, — заметил старик. – А маму-то вы спросили, хочет она остаться или хочет улететь?

Лидочка набрала побольше воздуха, но так и выдохнула его, не преобразовав в слова. Маму она не спрашивала. И не знала, что там она хочет или не хочет. А врать Лидочка не умела и не любила. Поэтому и сникла, растерянно глядя на старика.

- Ну-ну, не расстраивайтесь, - сочувственно сказал дед. – И простите меня, дурня старого, если что не так. Я вас понимаю. Я-то к своей старухе вот-вот следом прилечу, а вам-то с мамой еще нескоро встреча предстоит. Так что понимаю ваши переживания.

- Какая встреча? – слабым голосом простонала Лидочка. – Мама вовсе не собиралась умирать, ну правда! Вы ведь это имели в виду?

- Это, — подтвердил старик. – Только вот что я вам скажу: сознательно собираются умирать – только самоубийцы и святые. А все остальные – думают, что хотят жить, а на самом деле, в глубине души, бог весть, что они там собираются.

- Мама не самоубийца и не святая, — ответила Лида. – Она просто – мама. Мы знаете как с ней ругались? Она меня всю жизнь гнобила: то похудей, то причешись, то приведи себя в порядок. Я на нее обижалась, злилась. Ругались. Но теперь у нас все изменилось. Мама наконец-то поняла, что была неправа. Она раскаялась, в церковь ходила, причащалась, исповедовалась… Да у нас жизнь только-только началась!

- Между прочим, когда человек расплачивается со всеми земными долгами, его уже мало что держит на земле, — заметил старик. – Ваша мамочка, похоже, завершила незавершенное, ну и вот…

- Так. Давайте мы пока про маму не будем, — решительно сказала Лидочка. – Вот встретимся – и тогда все выяснится. А пока переменим тему, ладно?

- И то верно, — согласился старик.

- А вот ваша жена, она тоже не собиралась… ну, улетать?

- Нет. Не собиралась. Ходила, скрипела, меня понемногу пилила. Все неожиданно произошло. Меня и дома-то не было. Так что попрощаться не успел. Только это и гложет. А так – что ж, раз билет приобрела, значит, так надо. Пора, стало быть.

«Безбилетных пассажиров экстренного рейса вне расписания просим пройти к кассе. Повторяю…», — раздалось из динамиков.

- А эти как же? Которые без билета? – тут же спросила Лидочка.

- Это которые совсем неожиданно. В катастрофах, например. Ну, ничего, выдадут им билеты. Поторопились маленько, а так тут все предусмотрено. Даже если вне расписания.

- А когда дети умирают, это как, тоже предусмотрено? – гневно спросила Лида.

- Предусмотрено. Дети, не дети, а если надо вернуться – значит, летят. Вы, моя хорошая, пока еще не знаете, что здесь мы все гости. А Дом наш – там. Оттуда приходим, туда и возвращаемся. С годами поймете.

Откуда ни возьмись неслышно возник охранник.

- Вам разрешена встреча. Пройдемте.

- Извините, спасибо, до свидания, — вскакивая, торопливо попрощалась со стариком Лидочка. – Ой, мамочки… Боюсь!

… Мама ее ждала. Улыбалась. Выглядела она очень неплохо – помолодевшей, посвежевшей, как будто и не было болезни, и даже глаза блестели по-молодому.

- Мама, мамочка, ну что ты, ну куда ты? – бестолково говорила Лида, обхватив маму руками и вцепившись к ней, как обезьяний детеныш.

- Лида, Лидуня, ну чего ты, ну ладно тебе, — приговаривала мама, гладя ее, как маленькую, по голове.

- Мама, как ты здесь оказалась?

- Лидуня, да какая разница? Ну, оказалась и оказалась… Ты не переживай.

- Ну как не переживай? Мам, тебе лежать надо…

- Уже не надо, — весело сказала мама и слегка отстранила ее от себя. – Лид, мне так хорошо сейчас стало! Как будто лет 30 сбросила!

- Мама, ты правда хочешь… улететь?

- Правда, — сказала мама. – Устала я здесь, Лидунь. Отдохнуть хочу.

- Мамочка, да мы тебя отправим отдыхать куда хочешь. Ну хочешь в Пицунду? Или в Алушту? Ты скажи, мам…

- Не хочу. Хочу домой… На самолете.

- Мама, это нечестно, — жалобно сказала Лида. – Ну у нас же только что все наладилось!

- Вот видишь… Наладилось, и слава богу! Теперь ты сможешь с этим жить долго и счастливо.

- Я не хочу жить без тебя! – воскликнула Лидочка.

- Тебе пора взрослеть, — мягко сказала мама. – Пора стать самостоятельной…

- Мама, ты не имеешь права меня вот так бросать! – требовательно сказала Лидочка. – Ты должна быть здесь, с нами!

- Знаешь, почему я заболела? – вдруг спросила мама. – Честно говоря, чтобы просто отдохнуть. Мне так надоели все эти «не имеешь права», «должна»… Только в болезни от всего этого и спрячешься. Устала я. Вы уж сами как-нибудь. А я хочу покоя.

- Мама, мамочка, ты мне нужна! – заплакала Лидочка. – Я без тебя пропаду. Не уходи!

- Если я останусь, ты никогда не вырастешь, — возразила мама. – Так и будешь ждать команды. Я поняла, что сделала много ошибок. Я все время стремилась руководить тобой, контролировать твою жизнь, уберечь тебя от неправильных шагов. Это из лучших побуждений! Но теперь я поняла, что этой заботой только навредила тебе. Ты теперь без моего руководства чувствуешь себя неуверенно. Хотя уже сама мамой стала…

- Мама, что мне сделать, чтобы ты осталась? – в отчаянии спросила Лида. – Ты не думай, я уже взрослею! Я каждый день взрослею! И ты мне нужна вовсе не для того, чтобы руководить!!! Ты мне просто так нужна! Потому что я тебя люблю!!!

- Свидание окончено. Прощайтесь, — раздался голос охранника.

- Нееееет!!!! – отчаянно закричала Лидуня и рванулась к маме.

… Грохот табуретки разбудил всю палату. Лида сидела на полу и ошарашено вертела головой, потирая ушибленную коленку.

- Лидочка! Лида! Доченька! Что с тобой? – встревоженно спрашивала мама, приподняв голову с подушки.

- Сон. Мама, мне сон плохой приснился.

- Нагнись, я тебе в лоб подую, и все пройдет.

Лида нагнулась над мамой и послушно дала подуть себе на лоб. Сразу стало легче.

Мама притянула к себе Лидочку и прижалась щекой.

- Я тебя тоже люблю, — шепнула мама.

И Лидочка заплакала, потому что ей стало жалко маму, и себя, и всех, кто провожает своих близких в этом сияющем аэропорту, и не хочет их отпустить, потому что без них жизнь станет намного сложней, и всегда останется что-то недосказанное, недоделанное, недопонятое…

Когда мама снова уснула, Лидочка вышла в коридор, прижалась лбом к холодному больничному окну. За окном поздняя осень все никак не могла стать зимой, и голые черные ветки деревьев торчали немым укором, как будто это Лидочка была виновата, что снега все нет и нет…

- Я никогда не буду больше давить на маму, — решила для себя Лидочка. – Если ей так хочется уйти – она имеет право. Даже если мне будет больно… Но мечтать, чтобы она осталась – мне ведь никто не запретит, да? А вдруг она захочет сдать билет и еще немного побыть с нами… Было бы здорово! Я просто буду давать ей любовь. Много любви! И почаще улыбаться – как те люди в аэропорту. Если она будет чувствовать себя счастливой здесь, то зачем ей Туда???

И Лидочка решительно пошла назад, в палату, ставшую для нее Залом Ожидания – дарить маме много-много любви, без всяких условий, а просто так, ни за что. Потому что любовь – это единственное, что держит человека на Земле…