Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глобализация, или пришествие геоисторического терминатора






 

Помня о том, что с историческими аналогиями следует быть осторожным – как предупреждал еще Гегель, бó льшая часть аналогий носит поверхностный характер, – рискну сравнить нынешнюю ситуацию азиатской части ЦЕ под определенным углом зрения с ситуацией после крушения Великих империй – Монгольской и особенно Тамерлана, с ситуацией XV–XVIII вв. Правда, теперь, вместо султанатов, ханств и эмиратов, раздираемых меж- и внутриплеменной и клановой борьбой, перед нами – суверенные государства с современным республиканско-демократическим фасадом. Однако как отмечают многие исследователи и журналисты, этот фасад скрывает реальность клановой и этноплеменной организации власти, которую новым западным «друзьям» центрально-азиатских государств не удастся преодолеть, как когда-то это не удалось КПСС.

Постсоветские государства Центральной Азии сталкиваются с намного более серьезными, опасными или даже зловещими проблемами, чем те, с которыми сталкивались азиатские и африканские государства, возникшие в результате распада колониальной системы в 1950–1960-е годы. В отличие от периода 1945–1975 гг., который совпал с повышательной волной кондратьевского цикла, с послевоенным подъемом мировой экономики (французы не случайно называют это тридцатилетие «славным» – «les trentes glorieuses»), сегодня мы живем в эпоху глобализации по-американски – внешне прекрасной и многообещающей, но жестокой по сути, по крайней мере для 80% мирового населения. Будучи побочным и непредвиденным продуктом глобальной «холодной войны», глобализация одним из первых похоронила одного из двух своих родителей-участников этой войны – СССР. В результате впервые пространство евразийского хинтерланда (за относительным исключением Китая) оказалось уязвимым со стороны и зависимым от глобального мира, в котором доминируют англосаксы.

Глобализация вообще изменила все, а многое просто прикончила, выступив геоисторическим терминатором. Если в конкретной социальной истории сначала жертвами глобализации стали средние классы в огромной части «третьего мира» – в Латинской Америке и Африке (почти уничтожены посредством реализации экономических «Программ структурной стабилизации» – «Structural adjustment programmes» – МВФ в 1980-е годы), а затем «коллективный» средний класс мировой системы – социалистический лагерь и прежде всего СССР, т.е. «второй мир» (в первой половине 1990-х годов количество людей живущих за чертой бедности в Восточной Европе увеличилось с 14 млн. в 1989 г. до 168 млн. в 1995 г.) и, наконец, «welfare state» в «первом мире», то с институциональной точки зрения первой и главной жертвой глобализации стало национальное государство (nation-state).

Национальное государство оказалось под давлением как «сверху» – глобальный финансовый рынок, наднациональные структуры типа Евросоюза, неправительственные организации, транснациональные корпорации, так и «снизу» – более динамичные регионы внутри отдельных государств (например, Силиконовая долина в США, Ломбардия в Италии, Сан-Паулу в Бразилии и т.д.) и пересекающие их границы и формирующие то, что К.Омаэ назвал «регион-экономиками» (region-economies) (Лангедок – Русийон – Каталония, Пенаг – Медан – Пхукет и т.д.). Кроме того, государство испытывает давление со стороны мегасити (города с населением более 8 млн. человек) и международных криминальных структур. О могуществе глобальных финансовых рынков я уже не говорю: объем чисто спекулятивных межвалютных финансовых трансакций в 1990-е годы в среднем достигал 1 трлн. 300 млрд. долл. в день, т.е. в 5 раз больше, чем объем мировых торговых обменов и почти столько же, сколько составляли в то время резервы всех национальных банков мира (1 трлн. 500 млрд. долл.). Ни одно национальное государство (за исключением США, и то, за счет политических мускулов) не продержится и нескольких дней против глобального спекулятивного давления, достаточно вспомнить, как в начале 1990-х годов Сорос и Ко обвалили английский фунт. Разумеется, государство ядра капсистемы остается достаточно сильным, чтобы сопротивляться негативным последствиям глобализации. Совершенно иначе обстоит дело с полутора сотней государств мировой периферии и полупериферии, особенно недавно возникшими, к которым и относятся 5 центрально-азиатских «станов».

В условиях глобализации национальное государство перестает быть единственным агентом на мировой арене, а международные (интернациональные отношения, т.е. отношения между нациями-государствами) составляют все меньшую часть мировых отношений, а эти последние становятся менее значимыми.

Глобализация ослабляет государство. Если же говорить о совсем молодых государствах, тем более о южных осколках СССР, она (в лице ТНК, западных государств и т.д.) деформирует, а то и просто блокирует процесс их образования, тормозя развитие необходимых для нормального государства функций и структур и стимулируя гипертрофированное, а подчас и уродливое развитие структур и функций, обслуживающих внешние для данного государств интересы. В своих интересах ТНК и государства ядра стремятся редуцировать «национальную», общесоциальную «часть» государственности периферийных государств (и это тем легче, чем в меньшей степени в данном государстве присутствуют нации и гражданское общество, чем сильнее его этнополитические, кланово-племенные характеристики) к функциям, необходимым для обслуживания глобальных интересов. В результате социологи и политологи уже заговорили о «денационализации» государства – и чем дальше от ядра капсистемы, тем в большей степени; разворачивается процесс приватизации государственной власти-насилия (по-разному этот процесс в 1990-е годы шел в столь разных странах как Колумбия, Заир, Россия), и на месте нации-государства (или чаще под его скорлупой) возникают «государства»-функции: «рынок-государство», «полиция-государство», «корпорация-государство», «мафия-государство» или даже «бандит-государство» (именно так назвал государство в Заире 1980-х годов М. Шатцберг в своей книге «The dialectics of oppression in Zaire», 1988).

В условиях глобализации, заметил З.Бауман, многие государства вообще не могут выполнять те функции, которые всегда считались raison d’ê tre cамого существования государства (определение долгосрочного развития, поддержание равновесия между производством и предложением, обеспечение cоциальных гарантий хотя бы нижней половине населения страны). Один из лидеров восставших в Чьяпасе (Мексика) крестьян заметил (его фразу приводит все тот же Бауман в своей книге «Globalization», 1998):

 

«В “кабаре глобализации” государство начинает заниматься стриптизом и в конце представления на нем остается только то, что является крайней необходимостью – репрессивная мощь… У новых хозяев мира нет потребности непосредственно править миром. От их имени административная задача возложена теперь на плечи национальных правительств», которые служат уже не столько своему населению (напротив, от этой службы в виде обеспечения социальных гарантий они отказываются), а новой – глобальной – “железной пяте”».

 

По сути во многих частях «третьего» и бывшего «второго» миров государство постепенно «ржавеет» (Г.Х. фон Райт) или тает – даже термин появился: fading away of the state, оставаясь лишь картографической реальностью. Такое функциональное (одномерное) государство становится лишь одной из сил, действующих в рамках «политических границ», которые приобретают иллюзорный характер.

Ясно, что глобализация усиливает экономическую и социальную поляризацию (ее правильно называют «свободой без равенства), усиливая социально сильных и обогащая богатых. Результат – социальные волнения, конфликты, которые еще более ослабляют государство, а тот факт, что оно не может с ними справиться, еще более подрывает его легитимность, как следствие на первый план, пробиваясь сквозь и так довольно тонкую пленку современного государства периферии в качестве формы организации и фокуса идентичности выходят досовременные (premodern) социальные и религиозные формы организации и верования. Это – своеобразный периферийный политэкономический постмодернизм. Парадоксальным образом кланы, племена, религиозные общины и секты, их борьба и сотрудничество в постсовременном (postmodern) мире обретают (позитивно или негативно) адекватную им базу в виде глобальных финансовых рынков, глобальной экономики в единстве ее легальной и особенно внелегальной составляющих. Именно это в значительной степени происходит в Центральной Азии, хотя и по-разному в каждом из отдельно взятых «станов». Наиболее рельефно это проявляется в отличиях новой Большой Игры (Большой Игры–2), разворачивающейся в Центральной Азии и Закавказье, от Большой Игры-1 (вторая половина XIX в.).






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.