Легенда о людоедах

Когда среди нас уже была насажена вера (под словом «вера» рассказчик, по-видимому, разумеет не только христианство, но и общерусский гражданский порядок с судами, законами и началь­ством), все еще существовали немирные, своевольные племена «омуки».

Наш предок Ефим Павлов исполнял обязанности князя (ста­росты) 1-го Хатыгинского наслега. Он имел обыкновение перекочевы­вать от урочища Сиктях (на Лене) к верховьям р. Оленека для промысла за дикими оленями и для снаряжения пастей-ловушек. В верховьях Оленека, как рассказывают, обитали тогда омуки из племени кэргэбил. Они будто бы ели и людей, и собак, когда переносили голод. Однажды Ефим Павлов тоже выехал по своему обыкновению на Оленек и кочевал с семьей. Вдруг неожиданно в его стан пришли трое мужчин, скользя на лыжах. Наш дед знал языки тогдашних омуков. Он вступил с ними в разговор и узнал, что они из племени кэргэбил и что вслед за ними должны прикоче­вать их семьи с табором. Дед, зная, что это страшные люди, был очень напуган и все время находился в ожидании внезапного нападения.

В те времена костры раскладывали вне чума и называли их «отуу». Вокруг костра стелили ветки с хвоей и это застеленное место называли «тээпкээн’он». Мы и теперь говорим «тээпкээн огустубут». Люди, приехавшие со стороны, сразу не входили в жи­лой чум, как делается теперь, а оставались около костра на тээпкэне. Когда пришельцы некоторое время побыли около костра, женщины позвали их во внутрь чума кушать. Дед перевел пригла­шение на ихний язык. Вошел только старший из них, а двое других, его сыновья, остались снаружи. Кэргээбил рассказал, что они переживают голод ввиду отсутствия зверя и плохого промысла. Приступая к еде, он крикнул своим: «Уйулгу, Джогджодой эмни!» (Так звали его сыновей).

Жуя нарезанное мясо и вкушая суп, он то и дело восклицал: «Аллаккуо, киттиккуо!»

Этими словами он будто бы выражал радость. Вскоре прибыл их табор. Кэргээбил имел двух жен. Наши уделили им из пищи.

На следующий день Кэргээбил и наш дед решили перекочевать вместе на другое место. Сам Кэргээбил, сказав женам, чтобы они перекочевали с табором, ушел в лес. Наш старик, думая, что Кэргээбил, имея двух жен, вероятно, очень ревнив, старался не пересекать лыжные следы этих двух женщин и раскинул свой шатер поодаль от них. Затем он настелил тээпкээн. Скоро пришел и сам Кэргээбил, снял свои лыжи и тростью (эмпэрэ) сорвал берестяное подножье своих лыж (исэхтэрин). Он казался очень сердитым. Старик подумал было: «Не подозревает ли он, что мои лыжные следы перепутались со следами его жен?».

Кэргээбил сказал: «За сегодняшний день я не видел ничего из имеющих кровь» (т.е. зверя).

Наш старик обратился к тунгусу со словами: «Скоро, вероятно наступит оттепель и потекут ручьи, которые могут преградить нам дорогу. Поэтому со следующей остановки (суртан) мне при­дется перекочевать к своему постоянному жилищу. На будущий год опять выеду. У нас есть свои земли, солнце-государь и свой суд».

Омук воскликнул: «Какая страсть, что такое «суд?»

«Суд — это наш закон и (должностная) присяга», — ответил дед.

На это омук возразил: «Тогда и у меня есть свой суд, я начальствую над 60-ю людьми, которые слушаются моих приказа­ний. Если я повелю им убить кого-либо, они обязаны исполнить это. Хорошо, мы разъедемся».

Пора была весенняя. Хотя по ночам бывали заморозки, но днем снег уже таял. Старик тайно приказал своим людям ехать, не останавливаясь ни днем и ни ночью. Сам же, отвлекши внимание омука разговорами, хотел ускользнуть от него и нагнать своих. На следующей остановке, отправив свою семью, старик запряг в нарту двух резвых оленей и, повернув их по направлению своего пути, привязал их к пню. Затем вступил в разговор с омуком. В те времена были и деньги. Старик вручил омуку в подарок трехруб­левую бумажку со словами: «Вот деньги нашего солнца-государя».

Омук, взяв бумажку, приставил к солнечному свету. Просвечи­вает. Дунул, шелестит. Затем сказал: «Это мне ни к чему, оставь ее при себе!». И отдал обратно.

Солнце уже клонилось к закату, садилось на верхушки лист­венниц. Старик, распрощавшись с омуком, стал пятиться назад к своей нарте. Двигаясь задом, он развязав вожжи, взял в руки трость, которою погоняют оленей и, не оборачиваясь вперед сел на нарту. Порывистым ударом тронул оленей. Быстро помча­лись... Старик держал в руках свой рогатый лук. В старину луки обкладывались рогом, берестой и спинными жилами, делались из лиственничной крени. Чтобы умерить быстроту оленей, он стал тор­мозить нарту луком. Но лук расщепился вдребезги. Старик успел захватить и завернуть в доху щепы лука, чтобы омук не догадался о повреждении его оружия. По-видимому, и омук очень опасался старика. Не заметив поломки лука, он не стал преследовать. Ста­рик, нагнав своих, трое суток ехал безостановочно.

Про судьбу того омука рассказывают следующее. Он не мог упромыслить дичи и был близок к голодной смерти. Поэтому он разыскивал своих людей — 60 человек, которые жили под его началом. Среди них был один омук из рода тээджэбил, прожи­вавший со своей семьей. У него будто бы имелось кремневое ружье. Омук Кэргээбил, вынуждаемый голодом, решил порезать и съесть всех своих подчиненных. Упомянутый выше Тээджэбил успел вырваться и убежал с женой и детьми. Остальные 59 человек были убиты. Перебив их, он срезал волосы убитых, чтобы изжарить и съесть... Тээджэбил, спасшись от избиения, перебрался на сосед­нюю равнину — «алыы» и поставил там свой чум. С той стороны, докуда должен был прибыть людоед, он сделал прорезь в покрышке шатра, чтобы следить через отверстие, и хорошую лайку привязал к ниптэ (название места около шатра, где рубят дрова). Он окарауливался всю ночь напролет. На расстоянии ружейного выстрела от его чума стояла толстая лиственница. Утром рано, когда занялась заря, залаяла собака. Хозяин осторожно вышел наружу и, отвязав собаку, ввел ее в чум. За толстой лиственницей мелькнуло лицо человека, опять показалось и исчезло. Тот, видимо, прислуши­вался. Улучив момент, когда он высунувшись, задержался на не­которое время, Тээджэбил выстрелил в него из своей кремневки. Тот повалился навзничь. Тээджэбил побежал. Пуля угодила прямо в лоб. Лежал мертвый. По прошествии времени, необходимого, чтобы выкурить трубку, прибежали два сына, восклицая «аллаккуо», «киттиккуо». Тээджэбил поймал этих парней. Он повез их на Вилюй и сдал князю Самойла, предупредив, что они из немирных племен. Власти же (по-видимому, речь идет о якутских родовых властях) решили прикрыть это дело, боясь, что (русское) начальство будет принуждать их ловить эти немирные племена.

«Где мы возьмем такую силу, чтобы изловить их всех».— Го­ворили они и оставили все шито-крыто (т. е. не донесли русской власти).

Этот рассказ я слышал от своего отца.

Предыдущий сказитель, с. Булун. 11 апреля 1924 г.