Историческое значение вилюйских сказаний

Чтобы понять исторический смысл вилюйских сказаний, необходимо вспомнить здесь то, что говорилось нами ранее по вопросу о методах расшифровки легендарных сюже­тов (ч. II, гл. III, 3).

При устном повествовании о событиях своей племенной жиз­ни люди, переживающие стадию раннего феодализма, всегда должны игнорировать народные массы, подчиненные тем или другим главенствующим семьям. Поэтому исторические взаимоотношения важнейших подразделений народа в леген­дах неизбежно будут превращаться в столкновения не­многих семей правящих феодалов. Современники событий, конечно, понимали, что герои тех или других рассказов не простые люди, а вожаки больших или мелких администра­тивных подразделений народа. Но это обстоятельство обычно ускользает от внимания всех последующих поколений, ввиду чего при ретроспективном взгляде на прошлое сквозь дымку легендарных воспоминаний массовые события, как общее правило, должны замещаться злоключениями немногих лиц. Аналогичных lapsus linguae мы можем наблюдать даже в приемах повествования старых историков, например: «Суво­ров в Северной Италии нанес поражение Моро и Мак­дональду, затем стремительно набросился на Жубера» или «Аттила на Каталаунской равнине три дня бился с Аецием» и т. д. Если подобные рассказы воспринимать без поясне­ния, что Суворов, Моро, Макдональд, Аттила, Аеций не про­стые индивидуумы, а вожди многочисленных войсковых час­тей, то в представлении отдаленного потомства грандиозные исторические события, в которых принимали участие многие тысячи людей, тоже превратятся в приключения немногих избранных героев.

Следовательно, давно прошедшие исторические сдвиги якутского племени, вызвавшие отступление на север довольно значительной его части, в устной памяти народа должны сохраниться в масштабе во много раз уменьшенном.

В сюжетах джарханских легенд, если подходить к ним с указанной поправкой, совершенно ясно подчеркивается двухсоставность якутского племени. Во главе отдела, представ­ляемого основной и главной массой якутов, стоит Тыгын. О нем мы будем говорить подробно в следующем томе наших очерков. Но мы уже знаем, что, по понятиям современных якутов, где бы мы их ни взяли, Тыгын является царем и повелителем всего якутского племени. Он исчезает с якут­ского горизонта лишь со времени нашествия русских. За спиной Тыгына, конечно, должен стоять подчиненный ему народ — якуты (саха) в собственном смысле этого слова. Его основное ядро — население современного Якутского округа. Меньшую и подчиненную половину якутского племени пред­ставляют вилюйчане, возглавляемые единокровными брать­ями Тыгына от другой матери — не якутки.

Современные вилюйчане, несмотря на проявление своего местного патриотизма, дают в наши руки вполне достаточный материал и ясные намеки о существовании своеобразного якутского «великодержавия»: с одной стороны великоякуты, а с другой малоякуты. Эта идея проходит красною нитью во всех записанных нами вариантах с разных точек зрения. Первая реальная база этих взаимных трений заключалась, по-видимому, в их разном этническом происхождении. Чи­стокровным якутам Тыгына противостоят вилюйчане — полутунгусы или полутуматы. По вопросу этнического происхож­дения патриархов вилюйского народа сказители разбиваются на две группы: четверо из них утверждают, что мать их была из племени тумат (вар. I, II, VI и IX), а трое считают ее тунгуской (вар. IV, VII, VIII). Если к последней группе присоединить те показания, по которым сами вилюйские герои женятся на тунгусках (Элл. §§ 326, 242, 86 и 303), то сторонников полутунгусского происхождения вилюйчан будет гораздо больше. Некоторые сказители и «туматов» смешивают с тунгусами-оленеводами (Элл. § 300), но мы имеем одно показание, по которому туматы представляются скотоводами наподобие самих якутов: «Язык их он едва по­нимал. Они имели скот и кормили его, скашивая одну большую поляну». (Элл. § 309).

Существование трений между двумя отделами якутского народа на почве национального неравенства и угнетения обнаруживается в словах, вкладываемых в уста сына Тыгына, по адресу вилюйских патриархов: «Эти потомки тунгусов, видимо, будут стойки и неуловимы на войне» (VII вар.). Дальше Чаллаайы опасается, как бы они не восстали.

По сказаниям, рисуются с одной стороны богатый ското­вод Тыгын, а с другой совсем бедные люди, служащие батраками, или скотниками, у которых на всю семью имеется одна единственная корова с теленком (вар. IX), причем те­ленка даже приходится заколоть на пищу. Предки вилюй­чан остаются жить у Тыгына «в качестве его скотников». Один из братьев в ответ на укор Чаллаайы в тунгусском происхождении говорит: «За собой мы не знаем иной вины кроме того, что кормимся, охраняя твой скот. Мы изъявля­ем покорность, а соперничать с тобой и не помышляем» (Элл. § 298).

Можно согласиться с тем, что в отношении целого от­дела якутского племени этот порядок взаимоотношений яв­ляется гиперболой, но тем не менее он весьма показателен. Хотя мы имеем утверждения и противоположного характера, что у братьев-вилюйчан имелся «многочисленный конный скот», «старуха Джаардаах разбогатела скотом, что сыновья других жен общеякутского праотца даже стали завидовать им», все же нужно признать, что вилюйчане и до своего пе­реселения на север не были обладателями большого ското­водческого богатства, вполне обеспечивающего их существо­вание. По преданиям, рогатым и конным скотом они одолжа­ются у своего старшего брата Тыгына. Знатоки легендарной истории Вилюя своих отдаленных предков чаще изображают бедными охотниками и рыбаками, которых отдаленный Вилюй приманил к себе своими богатыми промыслами:

«Добрались до реки Вилюя, стали жить, промышляя себе пищу охотой, рыбной ловлей и выскребая сосновую кору» (Элл. § 269).

«... И поселились по озерам в пределах современного Хочинского улуса» (Элл. § 307).

«... и там на озерах Муосааны, Чаппангда пропитыва­лись охотой» (Элл. § 270).

«... Набрели на одно рыбное озеро и остановились здесь, чтобы запастись пищей. Наловили рыбы, насушили впрок», «... прожили еще некоторое время для просушки рыбы» (Элл. § 305).

Даже во время жаркой битвы герои подкрепляются сосновой корой и рыбьей ухой:

«Началась перестрелка, которая продолжалась три дня и три ночи. Жены их из сосновой коры готовили пищу и при­носили мужьям, пока они были заняты стрельбой». Дальше упоминается о рыбьей ухе, которую разлил калека-брат (Элл. § 270).

Мать вилюйских героев, советуя сыновьям бежать на Вилюй, говорит: «В старые годы, плывя по ней (по р. Вилюю) я заметила, что там обилие всякой дичи и зверя» (Элл. § 305). По другому варианту той же легенды в ее уста вкладываются такие слова: «Постройте большой плот, по­плывем вниз. Там ниже я видела большое озеро. Разыщем его и будем жить, пропитываясь рыбой» (Элл. § 307). Да и она сама даже в период своего девичества бежит из родного края, имея при себе одну рыболовную сеть (вар. VII и IX), а ее соплеменники «из тальниковой кожуры вяза­ли сети и питались рыбной ловлей» (Элл. § 296).

Вилюйские сказители нередко рисуют своих героев за рыбной ловлей: «Кюрэнче-Боотур в темень междулуния по­шел с сачком ловить рыбу. Сачок был величиной с мотню невода...». За рыбной ловлей нападает на него враждебный тунгусский витязь (Элл. § 326).

Известный своим молодечеством и меткостью в стрельбе старик Мохогор, герой мархинских кангаласцев, был занят высматриванием своих сетей и настолько увлекся этим делом, что не заметил приближения к нему удальца Тоторбота, пришедшего с нарочитой целью «посрамить громкую славу Мохогора» (Элл. § 252 и 154).

Приведенный легендарный материал убеждает нас в том, что более примитивной мифологии коренных вилюйчан соот­ветствует отсталость экономическая и смешанность их этни­ческого происхождения. А все это в совокупности предпола­гает очень длительное раздельное существование двух отде­лов якутского народа и занятие ими более или менее обособ­ленных географических областей.

Мы раньше останавливались на вопросе о том, что корен­ное население Вилюя переселилось не из Якутского округа, а из Приангарского края. В подтверждение этого положения можно еще привести дополнительные доказательства. В рас­смотренных нами легендах мы находим следы воспоминаний о гибели скота при переселении: «Настала зима и конный скот погиб по дороге, будучи не в силах добывать корм из-под снега. Осталась лишь одна пегая кобылица» (вар. VIII). Это обстоятельство, несомненно, свидетельствует о переселении вилюйчан из теплого юга на холодный север. Точно так же и «неимоверные трудности», преодолеваемые беглецами на пути до Вилюя (вар. VII), говорят о том, что первоначальные легенды складывались в эпоху переселений из Предбайкалья, а не из Якутского округа.

О том же свидетельствует и борьба первых переселенцев с местными тунгусами, проходящая красною нитью во всех вилюйских легендах. В сказаниях Якутского округа ни пра­отец Омогой, переселяющийся первым, и ни позднейший Эллэй, как правило, не ведут борьбу с тунгусами. Отсюда ясно, что всю тяжесть борьбы с оленеводами Ленского бассейна вынесли на своих плечах предки вилюйчан и что якутяне переселились значительно позже, когда ни якуты- оленеводы и ни собственно тунгусы уже не оказывали никакого сопротивления.

Старожилам Вилюя, оленеводам и рыбакам, над которыми одерживают победу джарханские герои, в легендах дается ро­довое название «нюрбагаат, нюрмагаат» (иногда нюрбачаан и ньылбаахы), производимое от имени большого озера Нюрба (левый берег Вилюя выше устья р. Мархи). В настоящее время на месте этого озера обширная блюдообразная рав­нина, где проживают несколько якутских наслегов и русские крестьяне в селениях Александровском и Антоновском. (Здесь же в селе Нюрба — центр Нюрбинского улуса). В пределах Якутского округа в бассейне р. Сини мы находим небольшой наслег, сохранивший родовое название «нюрбаганочинский»[61]. Раньше они были оленеводами, ввиду чего сре­ди местных якутов они слывут бывшими тунгусами. Родовое название нюрбаганочинцы бесспорно свидетельствует о том, что они когда-то проживали около озера Нюрбы и являют­ся остатком тех самых рыбаков и оленеводов-нюрбагаатов, которые были потеснены вилюйскими якутами. Само собой разумеется, если вилюйчане двигались из Якутского округа, то нюрбаганочинцы не могли бы отступить из Нюрбы навстречу волнам якутских переселенцев и очутиться в бас­сейне р. Сини. Путь отступления легендарных нюрбагаатов от Нюрбы на Синю в пределы Якутского округа ясно дока зывает, что старожильческое оленеводческое население Ви­люя было потеснено якутами со стороны верховьев Лены и Вилюя и уходило от них в северном и восточном направ­лениях.

Легенды вилюйчан вскрывают пред нами раннюю стадию в развитии их хозяйственного быта, который характери­зовался, главным образом, отсутствием или крайним недо­статком рогатого скота. Напомним воинственного Омолдоона, имеющего четырех коров, и бедного Эчика, вымали­вающего по одной корове от старшего брата Тюмюка. Оче­видно, современный легендист, который утверждает, что у предков вилюйчан при переселении погиб весь конный скот от зимней стужи и невозможности добывать корм из-под снега, ошибочно воспроизводит сюжет старых сказаний. Мы раньше уже касались этого вопроса и знаем, что ранние колонисты Вилюя при переселениях из Предбайкалья долж­ны были лишиться полностью стад баранов. Во вторую очередь неизбежным представляется и массовый падеж рога­того скота, пригнанного сразу из Южной Сибири в зону оленеводческого хозяйства. Южносибирские скотоводы (бу­ряты и минусинские татары) до недавнего времени весь крупный рогатый скот круглый год держали на подножном корму. Тем более древние якуты, проживая в области При­байкалья, не могли запасать сено для коров и быков. Но, как мы знаем, переселение в бассейн Лены вынудило их повсеместно перейти к кормлению всего рогатого скота су­хим сеном в течение всей зимы и содержанию его в теплом хлеву. Было бы нелепо утверждать, что такая резкая пере­мена в хозяйственных навыках якутов родилась сразу с первых же годов их переселения на север. Несомненно, древние якуты очень долго хранили свои южные хозяйст­венные привычки и не переходили к летней сенокосной страде. Следовательно, благодаря недостатку в запасах су­хого сена с наступлением трескучих морозов пригнанный с юга рогатый скот нужно было бить на мясо. Нужда и горе лишь постепенно должны были научить их запасать сено для немногих дойных коров, вводимых на зиму в теплую юрту. Кроме того, содержание рогатого скота должно было иметь естественный предел в размерах сенокосных угодий.

Ленский край того отдаленного периода, когда там впер­вые появились якуты-скотоводы, в смысле обеспеченности сенокосными угодиями нельзя было бы и сравнивать с его современным состоянием. Вряд ли будет преувеличением, если мы скажем, что почти 90% всех наличных луговых угодий в пределах поселений якутов образовались в ре­зультате приложения весьма упорного человеческого труда по культивированию совершенно дикого края. Долины скаши­ваемых теперь травянистых речек в те времена должны были представлять из себя сырые заболоченные места, засоренные и заглохшие от накопившейся ветоши, опавших листьев и наносных деревьев. Лишь по мере уборки этой завали и обнажения почвы для согревания ее солнечными лучами по­степенно могли образоваться луга, годные для хозяйственной эксплуатации.

Второй род сенокосных угодий у якутов составляют за­береги озер или все дно их по выпуску воды. Скашиваемые забереги тоже являются продуктом культивирования края хозяйственной деятельностью человека, направленной на осушение. Там где возможно, якуты стараются выпустить хотя бы часть озерной воды, в результате чего обнажив­шаяся часть дна, содержащая значительный слой осевшего ила, образует самые лучшие покосы с весьма доброкачест­венной травой (т. н. аласной). Кроме того, в местах древних якутских поселений, благодаря систематическому выжиганию леса, происходит постепенно общее осушение края. В выж­женных местах снег рано тает и испаряется, подвергаясь иссушающему действию ветров. Это обстоятельство, умень­шая сток весенней воды, точно также способствует по­степенному высыханию озер и образованию травянистых за­берегов.

Якуты прибегали к выжиганию леса для образования зимних и летних пастбищ. Лесные пожары уничтожают тол­стый слой накопившейся хвои, листьев и древесных стволов, которые мешают всходам свежей травы, а уничтожение лесной зелени и листвы открывает землю для действия сол­нечных лучей. И земля начинает производить нужную для скотовода траву. Иными словами, якут своей хозяйственной деятельностью способствует замене древесной растительно­сти травянистой.

Затем якуты выжигают лес для образования сухостоя (курунг), предпочтительно употребляемого ими для топлива. Около усадеб, где лесные пожары могут представлять опас­ность для жилья или для сенных зародов, якуты уничтожают крупный лес подсеканием деревьев. Немало деревьев, вероят но, погибло от снимания коры, практикуемого якутами из­древле для запасания их съедобной заболони.

По поводу иссушающей роли обезлесения нужно иметь в виду, что уничтожение леса в начальные годы вызывает об­ратное явление, т. е. переполнение озер весенней водою, ибо освобождается много влаги, которая раньше задерживалась ростом и тенью леса. В дальнейшие годы озерные котло­вины начнут постепенно высыхать, обнажая вокруг кайму скашиваемых заберегов. Иногда же в результате лесных пожаров образуются особые лесные озера, называемые яку­тами «тыымпы», очевидно, от таяния подпочвенной мерзлоты. При изобилии в Якутском крае лесных просторов это яв­ление не приходится рассматривать, как ощутительный хозяйственный ущерб.

Борьба с лесом, несомненно, отняла у якутов немало труда и времени, пока заметное осушение края в течение веков отразилось на площади пастбищ и озерных лугов.

Третий вид якутских покосов, так называемые ётёхи (в переводе — старое жилье-пепелище) представляет из себя хозяйственные угодья, которые уже в чистом виде образо­вались путем расчистки леса и удобрения земли скотским навозом. Дело в том, что вокруг усадебного места и внутри изгородей, где кормится скот, с течением времени на­капливается изрядный слой навоза, благодаря чему земля начинает производить хорошую траву. В интересах увеличе­ния площади этих сенокосных угодий старинные якуты имели привычку из года в год переносить с места на место свои изгороди для кормежки скота или даже селиться на новом месте.

Бытописатели бурят давно обратили внимание на сущест­вование у северобайкальских бурят особых покосный угодий, называемых ими «утуг». По определению И. И. Серебрен­никова, «утуги — особые покосы, располагаемые на приуса­дебных землях и притом таких, где урожаи травы повышают­ся путём культурной деятельности человека, а иногда и искусственного орошения»[62]. Бурятский «утуг» и якутский «ётёх», вне всякого сомнения, однородны не только с хозяй­ственной точки зрения, но и по первоначальному лингвисти­ческому значению того и другого слова, ибо «ютэг», «етюг», — по-монгольски значит — навоз, назем, место, где стоял скот.[63]

Наконец, самые ценные якутские покосы — заливные луга на многочисленных островах Лены. И эти луга не даны в природе в готовом виде и тоже образовались благодаря приложению человеческого труда, а именно, расчистке ча­стых тальниковых зарослей и уборке наносного хлама...

Только очень наивные люди могут воображать себе, что Якутский край в своем девственном виде сразу мог быть использован, якобы, примитивными скотоводами, которые нашли здесь готовые сельскохозяйственные угодья.

Из изложенного ясно, что со времени появления в бассей­не Лены первых колонистов-скотоводов до того момента, когда якутское скотоводческое хозяйство приняло свои со­временные формы, прошел очень длительный подготовитель­ный период по культивированию дикого края, выработке це­лого ряда новых хозяйственных навыков колонистами, практическому изучению обширной страны и постепенному выявлению ее скрытых производительных сил. Очевидно также, что начальная стадия скотоводческого хозяйства в бассейне Лены должна была вылиться в форму табунного коневодства, ибо конный скот повсеместно, не исключая и приполярные широты, прекрасно приспособился к местным суровым условиям и может существовать, как и в Южной Сибири, исключительно подножным кормом.

Легенды вилюйчан наряду с нуждой в рогатом скоте устанавливают и наличие богатых табуновладельцев. У внука легендарного праотца вилюйчан Быркынгаа, старика Боруллуо, имеется 22 косяка с жеребцами. По-видимому, немало конного скота и у его брата Омолдоона с девятью сыновь­ями.

Бытописатели якутов, касаясь вопросов развития их скотоводческого хозяйства, хотя и высказываются за пре­обладание в раннюю эпоху коневодства и за позднее размножение рогатого скота, но этот эволюционный процесс они не связывают с этапами постепенного развития Лен­ской колоний якутов, а признают как бы общим законом развития якутской экономики вообще. Такое представление, конечно, неправильно, ибо в пределах Южной Сибири не могло быть никаких предпосылок для более раннего разви тия коневодства. Даже, наоборот, в исторической последо­вательности рогатый скот приручен раньше коня и, следова­тельно, мог и должен был распространяться раньше конного. В отношении же эпохи появления якутов на Лене раннее распространение и развитие коневодства, как мы уже говори­ли, обусловлено большей выносливостью коня в отношении зимнего холода и отсутствием в крае лугов. Следовательно, здесь речь идет не об особенностях якутского хозяйства вообще, а о более раннем завозе коня на Лену. Такая последовательность в развитии форм скотоводства в пределах средней Лены легко устанавливается особенностями и совре­менного хозяйства якутов. До недавнего времени якутские табуны круглый год ходили на воле, добывая себе корм из- под снега. Крепкие копыта дают им возможность разгре­бать глубокий снег. При этом, по понятиям якутов, чем тол­ще снег, тем лучше, ибо тогда кони не мерзнут. Толстый снежный покров дает коню много работы и он согрева­ется от собственного усиленного движения.

Каково могло быть состояние хозяйства вилюйских и ленских колонистов в более ранние эпохи, может характери­зовать хозяйство колымских якутов. По сохранившимся ста­тистическим данным, у колымских якутов в 1837 г. было конного скота 6693 головы, а рогатого 576 голов. В дальней­шем вследствие заразы и гололедицы скот сократился в числе и в 1841 г. состояло налицо конного скота 2967 голов, а рогатого 255 голов. Это при наличии 2471 души об. п., т. е. приблизительно на 500 хозяев. В среднем на одно хозяйство приходится по 13 голов конного скота и 1 корова. Фактически распределение скота у колымчан не могло быть равномерным. Вероятно, преобладали крупные коневоды.[64]

В. Серошевский совсем не понимает основную причину эволюции форм якутского хозяйства от конного скота к рогатому. По его мнению «вначале этот переход был вызван, между прочим, недостатками свободных пастбищ и кочевьев. Дело в том, что лошадь требует пастбищ значительно более обширных».[65]

Было бы правильнее, если бы он сказал: рогатый скот нуждается в луговых местах, площадь которых возрастала чрезвычайно медленно, а конный скот — только в пастбищах, летних и зимних, образование которых не требует боль­шого труда. Серошевский проглядел естественную последова­тельность в развитии якутского хозяйства на Лене в зави­симости от большей выносливости и неприхотливости конно­го скота, а также и непривычки древних якутов запасать сено для рогатого скота. Кроме того, он не знает и того, что усиленное размножение якутами рогатого скота за по­следние два столетия является очень простым последствием русского завоевания. Никто, конечно, не может отри­цать того очевидного положения, что до прихода русских у якутов существовал свой собственный и самобытный об­щественно-политический строй. Его мы можем характеризо­вать как феодально-патриархальный быт с небольшой кучкой привилегированной знати и многочисленным, обездоленным и эксплуатируемым народом. (Об общественной организации якутов мы говорим здесь лишь мимоходом). Исторические привилегии знати прежде всего выражались в исключитель­ном праве собственности на все лучшие луговые участки и преимущественной эксплуатации общественных пастбищ. Вот почему в дорусскую эпоху размножение рогатого скота было доступно лишь представителям правящего класса, обеспечен­ного лугами. Средняцкие и бедняцкие хозяйства могли эксплуатировать общественные пастбища и небольшие клочки лугов, не привлекающие внимания общественных акул, так называемые «тирбэгэ», или разысканные где-либо в дальних местах. Русское завоевание положило конец древнему поземельному праву якутов: историческим правам якутских знатных родов был противопоставлен интерес фиска-равномерно распределить подати и повинности на новых подданных с обеспечением возможности их своевременной уплаты. Отсюда увязка платежа государственных повинностей с землепользованием и признание всех сельскохозяйственных угодьев общественной собственностью. Хотя якутская знать и в порусских условиях отвоевала для себя значитель­ные преимущества в вопросах землепользования, но это было лишь жалкою тенью того, что существовало когда-то. Во всяком случае русская власть наделила покосными угодьями всех плательщиков ясака и податей. Ясно, конеч­но, что вместе с лугами масса якутского плебса получила возможность размножать рогатый скот, как более удовлетво­ряющий нужды и потребности каждой семьи. Умножение мелких собственников скота и разрушение крупных неизбеж­но должно было повести к предпочтительному размножению рогатого скота и сокращению коневодства. Таким образом, новое нарушение соотношения между конным и рогатым скотом обусловлено уничтожением «священной» земельной собственности старой якутской аристократии и демократи­зацией порядков землепользования.

Установив переселение вилюйчан из Приангарского края, мы вместе с тем подходим к не менее важному историчес­кому вопросу: не занимало ли вилюйское ответвление якут­ского племени самостоятельно всю область Предбайкалья, где русские завоеватели застали так называемых северо-байкальских бурят? Если дело обстояло так, то якутяне со своим Тыгыном раньше должны были населять территорию за­байкальских бурят. Тыгын со своим народом, отступая пред натиском каких-то врагов на северо-западную сторону Байкала, должен был стеснить вилюйчан и вызвать их даль­нейший отход на Вилюй. Ввиду того, что в легендарной памяти народа массовые события замещаются судьбою влас­твующих семей, то изложенный исторический вывод мы должны вычитывать, так сказать, между строк.

Мотивы бегства вилюйских героев сказители легенд изла­гают так:

1, 2 вар.: Сыновья старухи Джаардаах «не уживаются с Тыгыном», «им завидуют сыновья законных жен».

5, 6 и 7 вар.: Мать советует детям: «Бегите на жирный Вилюй, ибо старший брат не даст вам житья», «ищите другое место для жительства, ибо Тыгын скоро придет убить тебя» и «Тыгын, собрав своих сыновей и войско, погубит всех вас».

9 вар.: В этом варианте сохранился более ясный намек на земельное утеснение. Тыгын говорил предкам вилюйчан: «Зачем это вы нарушаете границы моих владений».

3 и 4 вар.: В этих вариантах причина бегства вилюй­чан еще более приближается к исторической действитель­ности. Тыгын ведет войну с каким-то неприятелем и просит у предка вилюйчан помощи. Из-за отказа последнего воз­никает ссора и драка. Прародителю вилюйчан опять-таки советуют: «Тыгын не снесет этой обиды и убьет тебя, нам нужно бежать в беспредельную даль». В другом варианте военная помощь символизируется в даче перьев орла, иначе говоря, подкрепить стрелками. (Орлиными перьями оперялись боевые стрелки). Из-за отказа дать перо орла тоже возникает ссора между Тыгыном и главой вилюйчан, а мать вилюйских героев видит дурной сон: «Наша страна была залита кровью и я была в страшном смятении».

По многим вариантам, притеснения Тыгына сопровож­даются побоями. Вилюйские герои в единоборстве хотя и могут одолеть Тыгына, но боятся его сыновей и войска. Под сыновьями Тыгына, очевидно, нужно подразумевать удельных князей, которые по приказу своего сюзерена и старшего родственника могут собраться со своими воинскими отрядами. Боясь объединенных сил якутян (всей родни Ты­гына) или потерпев от них ряд поражений, вилюйские герои со своим народом были вынуждены спасаться бегством на Вилюй, в недосягаемую даль. Но это бегство легендисты, руководствуясь своим местным патриотизмом, комментируют чуть ли не как победу своих героев над Тыгыном и его воин­ством. По этой же причине в вилюйских сказаниях мы не можем найти прямое указание на утрату их предками своей насиженной территории, ибо фиксация внимания на подоб­ных фактах была бы равносильна сознанию, что «наши ге­рои» когда-то потерпели серьезное поражение. Но тем не ме­нее этот факт огромной исторической важности целиком про­свечивает сквозь тонкую пленку местного патриотизма. Очи­щение вилюйчанами всего Предбайкалья, по всей вероятно­сти, совершилось не сразу, а с большими интервалами и передышками. Наше предыдущее исследование дает нам воз­можность наметить приблизительно четыре эпохи последо­вательных сдвигов вилюйчан.

I. Переселение основной массы вилюйского народа в Приангарский край (или в Предбайкалье) сбрасывает в бассейн Вилюя объякученных тунгусов с примесью якутских и монгольских родов, занимавших северные окраины страны. На севере появляется оленеводческая колония вилюйчан. Проходит очень длительный срок передышки.

II. Хронический наплыв единичных беженцев и неболь­ших родов якутян создает земельную тесноту в Предбай­калье, благодаря чему из тех же северных окраин образуется постоянная течь на Вилюй небольших ватаг и родов, ухо­дящих на север к объякученным оленеводам. Так накопляет­ся та часть коренного населения Вилюя, которая была назва­на нами ранними вилюйчанами.

III. Переселение на Вилюй бордонгских родов, очевидно, было вызвано появлением в Предбайкалье многочисленной группировки якутян. Весьма возможно, что в эту историческую эпоху джарханские роды были вынуждены очистить пред якутянами левый берег Ангары и занять территорию между Ангарой и верховьями Лены, в свою очередь оттеснив бордонгских шаманов вглубь Вилюя. Ангара, замерзающая лишь на три зимних месяца, могла до поры до времени отсрочить окончательное вытеснение вилюйчан на север.

Бордонгские роды в своем легендарном воспоминании о бегстве на Вилюй еще не упоминают самого Тыгына. Они бегут от побоев какого-то зятя Тыгына. (Как убедимся во втором томе, под «зятьями Тыгына» нужно подразумевать второстепенных удельных князей, не принадлежащих к фамилии самого Тыгына). Очевидно, сам Тыгын со своими сыновьями, правителями главных уделов (улусов), еще оставался за Байкалом.

IV. Наступает эпоха полного очищения Предбайкалья от вилюйчан и джарханские роды устремляются на север вслед за бордонгцами. На этот раз легендарная память бегущих сохранила имя Тыгына, как главного виновника их бегства на Вилюй. Нужно думать, что основное ядро якутян в этот момент уже распрощалось со своими забайкальскими владениями и переселилось в Приангарье. В связи с этим якутяне форсируют Ангару и вынуждают джарханцев к бегству.

Таким образом, в бассейне Вилюя происходит новое территориальное объединение всех частей вилюйского народа. Одновременно и в Предбайкалье собираются воедино все роды и улусы якутян.

В героическом эпосе вилюйчан нужно обратить внимание на один постоянный элемент, который чрезвычайно показателен. Это то обстоятельство, что борющиеся стороны сталкиваются у реки, которая как бы служит границей их владений, или одна сторона, чтобы напасть на своего противника, должна переправиться через реку. Так сыновья Тюлюён- Шамана, чтобы отомстить за обиду отца, переходят через реку вперед и назад (Элл. §§ 257 и 267). Джарханские герои перестреливаются с Тыгыном через речку Джэрбэ или через Вилюй (вар. 8 и 9). Тоторбот и сыновья Омолдоона сражаются у переправы через речку Марху. Омолдоон своим граби тельством вынуждает своего богатого брата Таркая откоче­вать за речку Марха. Не вправе ли мы в этом легендар­ном мотиве усматривать отголосок частых военных столкно­вений противников, живших когда-то по обеим сторонам Ангары? Река Ангара, делящая Предбайкалье на две более или менее равные половины, в древности, конечно, могла служить естественной пограничной межой для двух крупных подразделений народа, враждующих между собой. И якут­ские легендарные сказы до сих пор не могут отделаться от той глубокой борозды, которую когда-то наложила на их строй Ангара. Утратив представление о ней, сказители долж­ны замещать ее другими речными персонажами.

Монгольские примеси в составе северных оленных якутов и ранних вилюйчан дали нам основание утверждать, что аборигенами Предбайкалья были монголы-ойраты, сожитель­ствовавшие с тунгусскими племенами. Отсюда вытекает, что предки вилюйских якутов в Предбайкалье были пришельца­ми, которые в еще более раннюю историческую эпоху вы­теснили отсюда ойратов, главным образом, угэлэт и тумат. Героические сказания джарханских родов подтверждают наш вывод о том, что туматы Жиганского и Усть-Янского улусов по своему происхождению не якуты, а монголы. В пределах юго-западного Вилюя понятие о каком-то исчез­нувшем иноплеменном народе «тумат» (в одном вар. «ту­ман») является весьма популярным, хотя конкретное пред­ставление о нем часто путается. Ввиду того, что устное воспоминание народа не может дать ни хронологической и ни пространственной перспективы прошлой истории, туматы- монголы в героическом эпосе вилюйчан превратились в старожилов Вилюя. Но, однако, большинство сказителей аборигенами Вилюя признает «тунгусов» (по нашей теории — по-якутски говорящие оленеводы). Исчезновение туматов сказители объясняют тем, что они истреблены предками вилюйчан (7 вар.) или ранее их прибытия какими-то тун­гусами (вар. 2). Есть единичное показание, согласно кото­рому туматов истребляет даже беженец порусской эпохи.

По вопросу о матери джарханских героев, как мы уже отмечали, показания расходятся: одни сказители признают ее тунгуской, а другие туматкой. Причем, интересно то, что герои, по совету матери, от притеснений Тыгына бегут на ее родину. По одному варианту, на туматке был женат и глава джарханских героев — Быркынгаа-Боотур.

Для историка важно, конечно, не то — в какой конкрет­ной обстановке мысля туматов те или другие сказители, ибо это в значительной мере может зависеть от случайной фантазии каждого из них. Знаменателен сам по себе тот факт, что в памяти вилюйского народа сохранилось воспо­минание о племени тумат, находившемся в определенном отношении к их предкам. Из элементов этой легенды наибо­лее устойчивым и постоянным представляется тот, в котором рассказывается, что предкам вилюйчан досталась земля, где раньше проживали туматы. У якутов Якутского округа ни­каких легендарных воспоминаний о народе тумат не сохрани­лось. Значит при древних переселениях якутского племени через Предбайкалье на север вилюйчане шли впереди яку­тян. Вот почему вилюйчане унаследуют землю сначала от туматов, а потом от тунгусов, а якутяне, передвигаясь вслед по готовой дорожке, не сталкиваются ни с теми и ни с другими.

На этом мы можем закончить разбор исторического зна­чения данных вилюйского героического эпоса. Когда вилюй­чане переселились в Предбайкалье? Ответить на этот вопрос нельзя, не ознакомившись с важнейшими событиями и фактами из истории древнетурецкого народа, занимавшего когда-то обширные монгольские степи. Точно также и даты постепенного отступления якутов на Вилюй не могут быть установлены до ознакомления с происхождением и истори­ческими этапами основного ядра якутского племени (яку­тян). Задние ряды толкали передних и якутское племя по­степенно отступало в ленские дали. Таким образом, двига­тельный мотор якутской истории работал сзади.