Милая дама (это мне!?), успокойтесь, пожалуйста, и пройдите в ординаторскую.

И я пошла. Ждать пришлось не долго, завершив обход, старичок, а это был какой-то

Известный врач, курировавший роддом (так мне объяснили санитарки уважительным

Шепотом), вошел в ординаторскую и посмотрел на меня так, что мне стало стыдно за все, что я уже сделала и еще сделаю.

«Я точно знаю, что я родила ребенка, мальчика, номер 25, - начала я скороговоркой, - и где его прячут?! И почему я кормлю своим молоком свору чужих противных младенцев, а моего, хорошего мне не дают,?!?»

Врач подошел ко мне, чтобы удостовериться не вру ли я насчет молока. Слегка надавил на сосок и получил фонтан брызг! Весело отфыркиваясь, он сказал уже не строгим и не дребезжащим, а очень ласковым голосом:

Умничка, девочка! Пойдем».

И он повел меня к боксу, где в жутких «космических» кюветах, под лампами, лежали несколько младенцев. Он вошел, а я смотрела через стекло. Найдя №25, он указал мне на него. Я с радостью отметила, что оранжевый паучок-крошка шевелиться и корчит рожицы. Сказанное врачом, отпечаталось в памяти:

«Сердечная недостаточность и астматический компонент плюс восьмимесячный – это сложно! Но вижу у тебя, детка столько энергии, что впору динамо машину подключать! Жди, я распоряжусь, чтобы не затягивали. Ты наверняка сможешь и этого, и еще парочку вытащить с того света.»

Через день мне в палату (вспомнила! - №7) принесли моего мальчика. Увлеченная только им, я тварь неблагодарная, не запомнила ни имени, ни фамилии доктора! Зато сын стал зримо набирать вес и хорошеть. Ушки его почти развернулись, когда нас стали готовить к выписке. Слава принес белый атласный конверт, присланный из Невинномысска и еще один пакет. Когда я попробовала обрядить малыша в распашонку, прилагаемую к конверту, оказалось, что она ему, по меньшей мере, как шуба мышонку с плеча слона. Шапочка из того же набора, и вовсе, закрыла полностью всю головку. Я разревелась, но сообразив, что есть еще какой-то пакет, развернула его. Там лежала аккуратная о-очень маленькая распашонка, столь же подходящий простой чепчик, две пеленки, свивальник и легкое байковое одеялко – привет от предусмотрительной свекрови и сестры Славика Ады. Набор конверта и сам конверт пригодился, когда новорожденному исполнилось 6-ть месяцев.

Заскакивая вперед, я писала уже об альянсе Тамары Васильевны и Влада, но это было много позже, а пока…

Дома меня ждали новые «боевые действия». Не смотря на то, что стояло жаркое лето, стены, сложенные из катакомбного камня, оставались очень холодными. Да и кроватка, на мой взгляд, стояла на сквозняке. Переставлять было не велено, - нельзя, мол, нарушать интерьер комнаты. Да и вообще, Тамара Васильевна брезгливо взглянув на младенца, сказала: «У нас в роду не было таких хилых детей».

«А себя она давно в зеркале видела?!» - парировала я не вслух, а мысленно (на это ума хватало…поначалу)

Кроватка «путешествовала» то по моему хотению, то по ее, свекрови, велению. И, как на зло, именно тогда, когда бабушка стала ласковее к малышу, признав его, он серьезно заболел. Нас положили в больницу с двусторонним воспалением легких. Весна уже бушевала во всю, поощряя уровень детской заболеваемости. Палаты и даже коридоры были переполнены. Мне повезло, - мы с Дюней лежали в палате. Лежал, конечно, он – кроватка была детская, железная из допотопных. Я спала, когда это удавалось, на стуле рядом. Впритык к его кроватке, с другой стороны располагалась еще одно подобное железное «чудовище». На ней лежала малютка еще более молодой, чем я, с позволения сказать - мамочки, которую, если не ошибаюсь, звали Ларисой. Девчонке было лет 16-ть от силы. Я ее помню плохо, так как она почти все время куда-то сбегала, оставляя на меня плачущую малютку. Вот ребенка, как раз, я вижу, как сейчас! В больницу их перевели сразу из роддома, и было малютке от силы месяц. Мой Влад выглядел, по сравнению с ней, сказочным богатырем. Малюсенькая и синюшная Верочка плакала беспрестанно, до тех пор, пока я не догадалась, что она попросту голодная. Покормив ее один раз, и на радость всей палате успокоив, я уже поняла, что это и есть та, «дополнительная», которую по словам доктора роддома я могу (а для меня это значило - должна!) вытащить с того света. Чем я и занялась. Интересно, что будучи еще молодой и неопытной, я никому не доверяла своего ребенка. Все процедуры ему делали

Только в моем присутствии. На капельницы надо было носить детей в процедурный кабинет, в палатах было очень и очень тесно! Меня пробовали оставить за дверью, но не тут то было! Не буду углубляться в воспоминания, даже спустя столько лет, для меня тяжелые, вернусь к рассказу о Верочке. Влад выздоровел, довольно быстро, но домой мы не пошли и вот почему. Молодая мама Верочки, под шумок, сбежала из больницы, оставив в карточке фальшивый адрес. Разве могла я бросить девочку, которого кормила и, к которой привыкла и успела полюбить?!

Понимая ситуацию, нас с сыном тоже не выписывали, хотя уже могли. Долго это положение продолжаться не могло. Ах, как надоела больница! И как хотелось домой! Но что делать с Верочкой?! Славику, к тому времени, основательно надоела роль молодого отца и все, связанные с этим «неудобства». Уговорить его взять еще и чужого ребенка оказалось абсолютно не возможным. В графе «отец» у Верочки стоял прочерк. А мать по имевшемуся в деле адресу не проживала. По закону ребенка должны были передать в дом малютки по выздоровлению. На мои метания и мольбы - помочь, Слава среагировал по-своему: он вообще перестал приходить в больницу, где и до этого бывал не часто.

Все разрешилось само собой. Юная беглянка, мама Верочки, в один прекрасный день появилась в больнице в сопровождении средних лет мужчины (мы, всей палатой, сначала думали, что это ее отец). Мужчина был хорош собой, в форме военного моряка! А уж Лариску было и вовсе не узнать! Высокие сапожки, плащ, сумочка из черной лакированной кожи – писк моды того времени. Взбитые в начесе белокурые волосы ей очень шли и делали ее старше в той мере, в которой это было нужно. На пальчике блестело колечко, как сказала одна из знатоков, с «брюликом». Они приехали замоей Верочкой. Я осмелилась предложить свои услуги в качестве кормилицы, уж больно не хотелось расставаться с малышкой. Мужчина взял торопливо написанный мной адрес, а Лариска за его спиной скорчила противную рожицу, означавшую: «пошла ты».

Нет худа без добра, мы в тот же день отправились домой. Что там происходило в наше отсутствие, можно было только догадываться. Слава с мамой не разговаривали, отдельно столовались. Она, умевшая и любившая хорошо готовить, делала это особенно рьяно, но… для себе одной! У мужа почему-то не было денег совершенно, уж куда и что он вложил, что так «пролетел», я не знала. Свекровь не давала ни копейки. Правда, справедливости ради, замечу, что соки и пюре Владу она иногда собственноручно делала, заметив:

Знай, Виктория, это так-то, а это – так-то», - забыв посоветовать, где и, главное, на что покупать исходный материал. Когда складывались деньги на транспорт, я ездила в гости к Аде. Рассказывая там, как мне хорошо живется, я во всю наминала ее прекрасно приготовленную стряпню. Ада поглядывала на меня и делала вид, что верит.

В то время, не редко, наш сосед по двору, Вовэ, экономя на завтраках, деньги на которые ему, учащемуся на дневном отделении, выделяла экономная бобула, «спонсировал» хоть какую-то еду для семьи своего друга, спокойно принимающего дань.

«Если ты влюблен в мою жену, а она этого не понимает, - я понимаю; и этот вариант мне подходит, - хмыкал отец семейства. Щуря на друга хитрый глаз, добавлял:

«Бескорыстный еврей-романтик – немыслимо редкий экземплярчик!»

Вовэ не возражал и не тушевался, а улыбался в ответ:

«Ничего, Викенция, все нормально, не слушай его, - и, не оставаясь в долгу, парировал, - это он меня ревнует, шалун!»

Вовэ был веселый, надежный товарищ, кроме того он мне очень нравился. И только спустя много лет, в подумала: