Глава 12. Следующим утром Блу внимательно просматривала задание по летнему чтению, когда её тетя Джими пронесла через её спальню тарелку

Следующим утром Блу внимательно просматривала задание по летнему чтению, когда её тетя Джими пронесла через её спальню тарелку, полную тлеющей растительности. Джими, мать Орлы, была такой же высокой, как Орла, но в несколько раз шире. К тому же, она обладала той же грацией, что и Орла, а это означало, что её бедра стукнулись о каждый предмет мебели в комнате Блу. Каждый раз, когда это происходило, она вскрикивала что-то вроде: «Мама дорогая!» и «Стоять-не падать». И это звучало хуже, чем настоящие ругательства.

Блу оторвала свой затуманенный взор от страницы, её ноздри страдали от дыма.

— Что ты делаешь?

— Окуриваю, — ответила Джими. Она держала тарелку перед холстом с деревьями, который Блу повесила на стену, и дула на пучок трав, направляя дым на художество.

— Та ужасная женщина оставила столько негативной энергии.

Той ужасной женщиной была Нив, приходившаяся Блу теткой наполовину, которая пропала в начале этого года после использования ритуала черной магии на их мансарде. И окуривание было обычной практикой, при которой использовался дым симпатических трав, чтобы очиститься от отрицательной энергии. Сама же Блу всегда считала, что наверняка есть лучшие способы с толком распорядиться травами, чем придавать их огню.

Теперь Джими махнула лавандой и шалфеем Блу в лицо.

— Священный дым, очисти душу этой юной женщины передо мной и дай ей немного здравого смысла.

— Эй! — возмутилась Блу, поднимаясь. — Думаю, я очень разумна, восемьдесят семь благодарностей! Там же нет полыни, да? Потому что у меня дела! — Джими утверждала, что полынь совершенствовала её ясновидение. Она, казалось, не возражала против временного, изменяющего сознание эффекта. Мрачно, подобно Орле, она произнесла:

— Нет, твоя мать не позволила бы.

Блу мысленно поблагодарила свою мать. Предполагалось, что должны были подойти Гэнси с Адамом, и последние, чего ей хотелось, это нести ответственность за то, что она окажется под легким кайфом. «Хотя, — подумала она, почувствовав себя чуть более, чем неуютно, — возможно, Адаму пойдет на пользу, если его чуть-чуть отпустит». Она гадала, собирается ли он перед ней извиняться.

— В таком случае, — сказала она, — не окуришь ли ты мой шкаф тоже?

Джими нахмурилась:

— Нив и там побывала?

— С Нив, — сказала Блу, — никогда не знаешь наверняка.

— Я произнесу там дополнительную коротенькую молитву.

Коротенькая молитва растянулась чуть дольше, чем ожидала Блу, и спустя несколько минут она спасалась от дыма бегством. В коридоре она обнаружила, что Джими уже распахнула двери мансарды, приготовив для окуривания прежние покои Нив. Было похоже на приглашение.

Бросив взгляд на коридор, она ступила на лестницу и поднялась. Воздух немедленно потеплел и начал вонять. Пространство все еще пронизывал отвратительный запах асафетида, одного из ингредиентов духов Нив, а летняя духота мансарды ничуть его не улучшала.

Оказавшись на самом верху лестницы, она засомневалась. Большинство вещей Нив были все еще наверху, но они были сложены и убраны в коробки, ожидая последующего выноса на застеленном матраце. Все маски и символы были сняты с наклонных незавершенных стен, а свечи аккуратно упакованы конусом вниз в пластиковый контейнер. Но зеркала Нив остались не потревоженными — два зеркала в человеческий рост, направленные друг на друга. А между ними, на полу, был помещен черный шар. Магический шар Нив для предсказаний.

Основание было отполировано воспоминанием о недавно бывшей там жидкости, даже несмотря на то, что Нив уже как почти месяц не жила в этой комнате. Блу не знала, кто мог еще пользоваться шаром. Она знала, что Мора, Персефона и Кайла в основном не одобряли ритуалы. Воплощение было технически простым: гадающий смотрел в зеркало или темный шар, заполненный жидкостью, вытянув свое сознание в пространство вне себя, и видел будущее или другое место в отражении.

На практике, как рассказывала Мора Блу, он был непредсказуем и опасен.

«Душа, — говорила она, — уязвима вне сознания».

В последний раз, когда Блу видела этот шар, Нив разглядывала в нем некое место, спрятанное на энергетической линии. Возможно, где-нибудь в Энергетическом пузыре.

И вот, в удушающей жаре мансарды Блу вздрогнула. Было легко забыть тот ужас, который сопровождал их поиск Энергетического пузыря. Но сияющий круг у основания магического шара все вернул в одну секунду.

«Кто же тебя использует?» — гадала Блу. И, разумеется, это была только первая половина вопроса.

Второй половиной было: «И что ты сейчас ищешь?»

Ронан Линч верил в небеса и в ад. Однажды он видел дьявола. Это было тихое позднее утро в Барнс, когда солнце сожгло туман, потом холод, а затем подпалило до тех пор, пока все не замерцало от жары. На этих защищенных полях никогда не бывало жарко, но в это утро воздух заставлял потеть. Ронан раньше никогда не видел, чтобы крупный рогатый скот задыхался. Все коровы напрягались и высовывали свои языки, вспененные из-за жары. Его мать послала Ронана отвести их в тень сарая.

Ронан направлялся к раскаленным металлическим воротам и, когда подошел, то мельком заметил своего отца, уже в сарае. В четырех ярдах от него стоял красный человек. Он был не по-настоящему красным, а обгоревше-оранжевым, словно огненный муравей. И он был не совсем человеком из-за рогов и копыт. Ронан помнил чуждое создание, насколько реальным оно было. Никакой костюм в мире не смог бы этого передать, ни один рисунок в комиксе. Они все забыли, что дьявол был животным. Глядя на красного человека, Ронан был поражен изяществом тела, количеством удивительных составных частей, двигающихся плавно, гармонично, в отличие от его собственных.

Найл Линч держал оружие в руке (у Линчей было множество оружия всех размеров), и как раз в тот момент, когда Ронан открыл ворота, его отец выстрелил этому нечто тринадцать раз в голову. Тряхнув рогами, невредимый дьявол блеснул своими гениталиями перед Найлом Линчем, прежде чем исчезнуть. Этот образ так и не покинул Ронана.

Поэтому Ронан превратился в противоположность евангелиста. Правда клокотала и росла внутри, и в нем было заложено, что не с кем этим поделиться. Никому не хотелось видеть ад, пока они бы пред ним не предстали. Никто не должен жить с дьяволом. Сколько проповедей, держащихся на вере, было разрушено после того, как вам больше они не требовались, чтобы верить.

Так вот, было воскресенье, а каждое воскресенье он отправлялся в церковь Святой Агнесс. Гэнси с ним не было — он принадлежал некой религии, которая требовала посещение церкви только на Рождество — но Ноа пошел с ним. Ноа не был католиком при жизни, но в последнее время решил обрести свою веру. Никто в церкви его не заметил, и, скорее всего, Бог его тоже не замечал, но Ронан, как человек, которого Господь игнорировал, не возражал против компании.

Сегодня Ронан мрачно ступил через огромные старые двери и зачерпнул немного святой воды из фонтана, пока члены хора, сощурив глаза, следили за ним. Он осмотрел скамьи в поисках Деклана. Дьявол приводил того в церковь каждое воскресенье, но именно Мэттью привел его на скамью рядом с Декланом.

Его старший брат сидел на последней скамье с закрытыми глазами, облокотившись затылком в дерево. Как всегда он оделся для церкви: рубашка с воротником, белая, словно невинность, узел на галстуке крепкий и освященный, брюки покорно отутюжены. Однако на этой неделе у Деклана были зомби-синяки под обоими глазами, ужасно красные, зашитые порезы на скуле и бесспорно сломанный нос.

Настроение Ронана улучшилось. Он брызнул святой водой Деклану в лицо со своих все еще влажных пальцев.

— Что за чертовщина с тобой случилась?

Две женщины через три скамьи впереди шептались между собой. Орган журчал на заднем плане.

Деклан не открывал глаза.

— Кража со взломом. — Он пробормотал это с настолько минимальным усилием, насколько только может человек, открыв рот так широко, чтобы было достаточно для вылетевших слов.

Ронан и Ноа обменялись взглядами.

— Ох, да ладно, — сказал Ронан. Для начала, это была Генриетта. И под конец, это была Генриетта. Никого не обворовывают ночью, а если и обворовывают, то их не избивают. А если кого и избивают, то только не братьев Линч. Был кое-то похуже Ронана в Генриетте, и этот похуже был слишком занят, гоняясь по округе на маленькой белой Митсубиши, чтобы грабить Линчей. — Что они украли?

— Мой компьютер. И немного денег.

— И твое лицо.

Деклан просто вздохнул, медленно и осторожно. Ноа присел на самый край церковной скамьи, Ронан проскользнул рядом с ним. Когда он опустился на подставку для коленопреклонения, он почувствовал резкий запах больничного антисептика от своего брата. На мгновение дезориентированный, он задержал дыхание. Он встал на колени и положил голову на руки. Перед глазами стояло изображение кровавой монтировки рядом с головой отца. «Я пришел недостаточно быстро, прости, прости. Почему из всего, что я могу, я не могу изменить...» Пока шепот вокруг них ослабевал, он сосредоточился на лице старшего брата и безуспешно попытался представить человека, который мог бы избить Деклана. Единственным, кто когда-либо преуспевал в избиении одного из братьев Линч, был другой из братьев Линч.

После того, как он исчерпал эту мысль, Ронан поддался короткой привилегии ненавидеть себя, как он обычно и делал в церкви. Было что-то удовлетворительное в признании этой ненависти, что-то успокаивающее в этом маленьком подарке, который он позволял себе каждое воскресенье.

Через минуту подставка для коленопреклонения прогнулась, и к нему присоединился Мэттью. Даже без этого движения Ронан бы узнал о его присутствии при помощи большой дозы одеколона, которая, как всегда казалось Мэттью, требовалась в церкви.

— Привет, дружок, — прошептал младший. Он был единственным человеком, которому могло сойти с рук назвать Ронана «дружком». Мэттью Линч был парнем-медведем, квадратным, массивным и серьезным. Его голова была покрыта мягкими, золотистыми кудрями, в отличие от других членов их семьи. В его случае, идеальные зубы Линчей были обрамлены простой улыбкой с ямочками. Он пользовался двумя видами улыбки: та, которой предшествовал застенчивый наклон подбородка, ямочки, а потом — БАМ — улыбка. И другая, которая дразнила перед БАМ заразительным смехом. Женщины всех возрастов называли его восхитительным. Мужчины всех возрастов называли его приятелем. Мэттью не удавалось гораздо больше вещей, чем его братьям, но, в отличие от Деклана или Ронана, он всегда старался изо всех сил.

У Ронана была тысяча ночных кошмаром о том, как с Мэттью что-то случается.

Мэттью подсознательно оставил достаточно места для Ноа, но не удостоил того приветствием. Ронан когда-то спросил Ноа, выбрал ли тот быть невидимым, и Ноа загадочно ответил с болью в голосе:

— Почему тебе надо постоянно твердить об этом?

— Ты видел лицо Деклана? — прошептал Мэттью Ронану. Грустно играл орган.

Деклан сдерживал голос достаточно тихим для церкви.

— Вообще-то я здесь.

— Кража со взломом, — сказал Ронан. Серьезно? Такая же правда, как та болезнь, которая, как думал Деклан, могла его убить.

— Иногда, когда я звоню, — пробормотал Деклан все еще тем странным низким голосом из-за попытки не двигать ртом в процессе, - мне действительно нужно, чтобы вы приехали.

— Мы беседуем? — спросил Ронан. — Это именно то, что сейчас происходит?

Ноа усмехнулся. Он не выглядел слишком набожным.

— Кстати, Джозеф Кавински – не тот, с кем я бы хотел, чтобы вы тусовались, — добавил Деклан. — Не фыркай. Я серьезно.

Ронан же вложил в свой взгляд все презрение, на которое был способен. Через Ноа потянулась дама, чтобы нежно погладить голову Мэттью, прежде чем продолжить идти по проходу. Её, похоже, не волновало, что ему пятнадцать, что было в порядке вещей, потому что его это тоже не волновало. Ронан же с Декланом наблюдали за этим взаимодействием с благостным выражением лиц родителей, которые наблюдают за своим одаренным чадом за работой.

Деклан повторил:

— Ну, он действительно опасен.

Иногда казалось, что Деклан думал, будто то, что он на год старше, давало ему особые знания о темной стороне Генриетты. А в виду он имел вопрос: знал ли Ронан, что Кавински был наркоманом.

Ноа прошептал ему на ухо:

— А крэк[11] - то же самое, что и скорость[12]?

Ронан не ответил. Он не думал, что это была очень соответствующая для церкви беседа.

— Я знаю, ты думаешь, ты никчемный, — сказал Деклан. — Но ты и приблизительно не такая задница, каким себе представляешь.

— Ох, иди к черту, — выплюнул Ронан, прямо когда мальчики, прислуживающие у алтаря, открыли задние двери.

— Парни, — умолял Мэттью. — Будьте благочестивы.

И Деклан, и Ронан замолчали. Они молчали на протяжении всего церковного гимна в начале, который Мэттью весело пел, все чтения, во время которых Мэттью любезно улыбался, и проповедь, которую Мэттью спокойно проспал. Они молчали на протяжении всей литургии, пока Ноа сидел на скамье, Деклан ковылял по проходу и ослабил узел на галстуке, а Ронан закрыл глаза и обращался к Богу: «Пожалуйста, Господи, что я? Скажи мне, что я?» Мэттью покачал головой в сторону вина. И, наконец, молчали на протяжении заключительного гимна, когда священник и служители алтаря выходили из церкви.

Они обнаружили подругу Деклана, Эшли, ожидающую на тротуаре прямо снаружи главного входа. Она была одета в то, что только что было на обложке журналов «People» или «Cosmopolitan», а ее волосы окрашены во все оттенки светлого. У нее в каждой мочке ушей висели по три маленьких золотых сережки. Казалось, она не обращала внимания на измены Деклана, и Ронан ее ненавидел. Если по справедливости, то она тоже ненавидела Ронана.

Ронан выдал ей улыбку.

— Боишься, что загоришься, если войдешь?

— Я отказываюсь участвовать в церемонии, которая не допускает равных духовных привилегий женщинам, — сказала она. Она не встречалась глазами с Ронаном, пока это говорила, хотя она вовсе не смотрела и на Ноа, а тот странно хихикал.

— Вы оба покупаете свои убеждения по одному каталогу? — спросил Ронан.

— Ронан... — начал Деклан.

Ронан подбросил в воздух ключи от машины.

— Я просто уже уходил. — Он позволил Мэттью исполнить братское рукопожатие, которое они придумали четыре года назад, а затем посоветовал Деклану: — Держись подальше от краж со взломами.

В уличных гонках для Ронана Линча все было не так просто, как можно было бы ожидать. Большинство людей повиновались ограничению скорости. Для яростного, агрессивного поведения на дороге большинство водителей были слишком здравомыслящими в плане безопасности, слишком стеснительными, слишком принципиальными или слишком не поддающимися на провокации. Даже те, кто, возможно, раздумывал о гонках в течение нескольких минут на светофоре, как правило, понимали, что их автомобили не предназначены для этого. Гонки на дороге не валялись. Они должны быть выращены.

Вот как Ронан Линч нашел неприятности.

Для начала яркий, цветной автомобиль. Ронан проводил часы своей жизни, будучи единственным черным автомобилем в короткой прямолинейной игре до блеска наполированных автомобилей. Он искал хэтчбеки, купе. И почти никогда кабриолеты. Никто не хочет раскиданные в беспорядке волосы. Это было в списке желаний любого стритрейсера: запчасти на любой вид автомобиля, большая выхлопная труба, сдирающий асфальт обвес, объемный воздухозаборник на капоте, подкопченные фары, пламя, нарисованное на крыльях. На любом автомобиле, у которого имелись крылья. Чем больше они походил на ручки для поднятия машины, тем лучше. Силуэт бритой головы или на бок сдвинутой кепки был обещающим знаком, как локоть, нависший над дверцей. Сильно загорелая рука, подпирающая зеркало, была лучше. Стучащие басы были призывом к битве. Номера считались блатными, если они не говорили ничего типа HOTGURL или LVBUNY. Наклейки на бамперы были фигней, не считая радио колледжа. О, а лошадиные силы не значили ничего. Половину времени лучшие спортивные автомобили управлялись банкирами средних лет, боящимися всего, что находилось под капотом. Ронан обычно тоже сторонился автомобилей с несколькими пассажирскими местами, полагая, что соло-водитель наиболее вероятно разгонит машину до скорости света. Но теперь он знал, что правильные пассажиры могли бы подзадорить обыкновенного, «беззубого» водителя. Ронан ничего не любил больше, чем худого загорелого ребенка, наполовину высунувшегося из шумной большей частью мертвой красной Хонды, полной его друзей.

И так все началось. Нос вздернуть к свету. Встретиться глазами с другими водителями. Отключить кондиционер, чтобы дать машине несколько дополнительных лошадиных сил. Погазовать. Улыбнуться опасности.

Вот так Ронан находил неприятности, за исключением случаев, когда неприятностью был Кавински. Потому что тогда неприятность находила его.

После церкви Ронан и Ноа направлялись в сторону адски богатых домов, где жил Кавински с матерью. У Ронана мелькнула мысль засунуть солнцезащитные очки Кавински из сна в почтовый ящик или прицепить их к дворникам на Митсубиши. Кондиционер в БМВ работал на полную мощь против яростного полуденного пекла. Цикады перекрикивали друг друга. Нигде не было никакой тени.

— Компания, — произнес Ноа.

Кавински вырулил около БМВ на перекрестке. Над ними светофор загорелся зеленым, но улица позади была пуста, и ни один не тронулся с места. Ладони Ронана внезапно вспотели. Кавински опустил окно. Ронан сделал то же самое.

— Гомик, — сказал Кавински, нажимая на педаль газа. Митсубиши взревела и немного задрожала. Это была славная и жуткая часть процесса.

— Русский, — ответил Ронан. Он тоже вдавил педаль. БМВ зарычала немного тише.

— Здорово, давай не доводить это до крайности.

Открыв центральную консоль, Ронан вынул очки, которые нагрезил накануне ночью. Он бросил их через открытое окно на пассажирское сидение Кавински.

Светофор стал желтым, а затем красным. Кавински поднял очки и изучал их. Он сдвинул свои очки на нос и стал изучать внимательнее. Ронан с удовлетворением отметил, как близка была новая пара к оригиналу. Единственное, что получилось неверно, это оттенок, ставший немного темнее. Несомненно, Кавински, мастер подделок, должен их оценить.

Наконец, Кавински перевел пристальный взгляд на Ронана. Улыбка была лукавой. Довольной, что Ронан распознал игру.

— Неплохо, Линч. Где ты их нашел?

Ронан тонко улыбнулся. И выключил кондиционер.

— Вот так это будет? Сложно достать?

Напротив свет стал желтым.

— Да, — сказал Ронан.

Светофор над ними загорелся зеленым. Без какой-либо подготовки обе машины сорвались с места. За две секунды Митсубиши вырвалась вперед, но затем Кавински переключил передачи с третьей на четвертую.

А Ронан нет.

Он газовал.

Как только Ронан завернул за угол, Кавински дважды посигналил и показал грубый жест. Тогда Ронан скрылся с поля зрения и ускорился по направлению к Фабрике Монмаут.

В зеркале заднего вида он позволил себе малейшую улыбку.

Так вот как это, чувствовать себя счастливым.