Глава шестая. До сих пор мы лишь кратко касались принципа смещения фо­куса, но теперь необходимо рассмотреть его несколько подробнее

СМЕЩЕНИЕ ФОКУСА ОТ ЗАКРЕПЛЕННОСТИ К РАСКОВАННОСТИ — ВЕЛИЧАЙШЕЕ ДОСТИЖЕ­НИЕ ВОИНА

До сих пор мы лишь кратко касались принципа смещения фо­куса, но теперь необходимо рассмотреть его несколько подробнее, поскольку способность смещать фокус во всех отноше­ниях представляет собой величайшее искусство воина. Но как это часто случается со всеми проявлениями подлинной силы, когда воин смещает фокус, последствия и полный смысл этого действия обычно проходят незамеченными, а если и обнаружи­ваются, то вызывают лишь легкий интерес.

Чтобы вплотную подойти к этому принципу первостепен­ной важности, следует поместить его в надлежащий контекст, так как этот принцип настолько противоречит социальной обус­ловленности и, в особенности, западному складу ума, что для большей части учеников воплощение этого аспекта учений на практике становится невероятно сложным испытанием. Неред­ко его полностью вырывают из контекста, а оказавшись вне сво­его контекста, смещение фокуса становится похожим на ситуа­цию, когда человек берет в руки фотографию одной двери, а за­тем пытается определить, какому из сотни домов она принадле­жит, хотя у него нет фотографий всех этих домов и их дверей. Вполне очевидно, что такая задача кажется невыполнимой.

Важнейшей причиной того, что ученики склонны вырывать умение смещать фокус из его контекста, является разделяющее свойство рационального ума. Иными словами, такие ученики за­бывают, что все аспекты учения на сто процентов взаимозависи­мы, что они взаимодействуют и, следовательно, являются тесно взаимосвязанными. Если ученик не принимает это во внимание, то вновь и вновь совершает ошибку, пытаясь смещать фокус только тогда, когда все прочие средства не помогают. Однако такой подход рано или поздно приводит к такой путанице, что ученик погружается в полное смятение и хаос, после чего удив­ляется тому, что смещение фокуса ему ничуть не помогло.

Смещение фокуса — первое, чему тем или иным способом обучают ученика, но этот принцип относится к осознанности левой стороны, и потому Нагваль просто не в состоянии гово­рить о нем вплоть до намного более поздней стадии развития ученика. И все же, если ученик горит желанием следовать Пути Воина, он с самого начала отмечает, что с ним происходит нечто необычное. Вполне возможно, что ученик не сможет в точности определить, что именно случилось, но даже того, что ему удалось заметить, оказывается вполне достаточно, чтобы без тени сомне­ний понять, что у него не остается иного выбора, кроме изучения Пути Воина. Причина всех подобных случаев в том, что Нагваль помог ученику сместить фокус достаточно сильно, чтобы тот обрел связь со своим сердцем. Как только это происходит, и не­зависимо от того, насколько краткой была такая связь, ученик лишается любых сомнений, так как в глубине души все люди прекрасно понимают, что сердце никогда не лжет.

Смещение фокуса невозможно постичь рациональным умом, так как оно представляет собой действие сердца и следс­твия этого действия можно осознать только в контексте пути с сердцем. Смещение фокуса означает умение думать сердцем в про­тивоположность мышлению рационального ума. Смещение фо­куса связано с глубинным содержанием техники неделания. Хотя оно не играет решающей роли в выслеживании своего восприя­тия, смещение фокуса является важнейшей способностью, позво­ляющей достичь Знания Драконов. Не умея правильно и по соб­ственной воле смещать фокус, воин будет оставаться таким же слабым и беззащитным, как любой обычный человек.

ЕСЛИ ВОИН ХОЧЕТ ПОБЕДИТЬ —ХОТЯ ОН РИСКУЕТ И ОКАЗАТЬСЯ ПОБЕЖДЕННЫМ — ОН ДОЛЖЕН СМЕЩАТЬ СВОЙ ФОКУС. ПРИ­МЕНЯЯ ЧЕТВЕРТЫЙ АСПЕКТ ПРАВИЛА СГАЛКЕРА В КОНТЕКСТЕ ПЕРВОГО ПОСТУЛАТА СТАЛКИНГА

Это изречение представляет собой формулу смещения фоку­са, и потому нам следует разобраться в том, что она означает. Прежде всего, вспомним, что в четвертом аспекте правила сталкера утверждается: вступив в битву, воин полностью отдается своим действиям, позволяя своему духу течь легко и свободно; только при этом силы предназначения направляют воина, прок­ладывая перед ним путь.

Вступление в битву, даже если это сражение с другим чело­веком, совсем не означает, будто воин сражается с этим челове­ком как с личностью, — скорее, это битва за разгадку тайны его собственного бытия. Эта мысль очень важна по двум причинам Во-первых, с кем или с чем бы ни сражался воин, для самого воина этот противник — не угнетатель, но лишь зеркало его соб­ственных, кроющихся внутри непознанных черт. Во-вторых поскольку из второго постулата сталкинга воин знает, что ему никогда не стоит надеяться разгадать эту тайну, он не одержим мыслью о победе и потому может полностью расслабиться в ходе битвы. Впрочем, эти две причины не следует воспринимать по­верхностно, и потому их необходимо рассмотреть несколько подробнее.

В отношении первой причины необходимо осознавать, что при выборе своей битвы воин никогда не выбирает те сражения в которых не сможет ничему научиться, так как подобное дейс­твие оказалось бы пустой тратой времени и личной силы. Воин сражается только в тех битвах, которые приносят ему более глу­бокое понимание загадочности собственного бытия. Существует огромная разница между настоящей битвой и тем, что называют умением различать. Этот принцип также относится к числу тех, которые ученики часто воспринимают весьма сумбурно; в ре­зультате они превращают то испытание, какое можно преодо­леть простейшим применением умения различать, в нечто по­хожее на битву, а точнее — на потасовку в темноте. С другой стороны, они могут отмахнуться от подлинной битвы как от мелкой неприятности.

Эти соображения вновь возвращают нас к принципу зеркал и к тому, что все окружающие, любое событие жизни и, если уж на то пошло, даже неодушевленные предметы отражают в себе некоторые стороны внутренних непознанных черт самого чело­века. К примеру, если он пытается выкопать камень в своем саду, но тот даже не сдвигается с места, можно даже не сомневаться в том, что человек столкнулся с отражением собственного упорс­тва, так как в жизни он может быть не менее упрямым, чем скалы Гибралтара. Сходным образом, если человек едет в машине, а у той вдруг начинает капризничать зажигание, то сам человек поч­ти наверняка пребывает в этот момент в беспорядочном состо­янии осознания. Аналогично, если он только что получил выговор от начальника и при выходе из кабинета сквозняк громко захлопнул за ним дверь, человек должен учесть, что его собствен­ные побуждения вполне могут привести к тому, что его уволят.

Когда воин сталкивается с таким испытанием, которое, как ему без тени сомнений известно, не может его ничему научить, он понимает, что само испытание кроется не в битве, а в раз­витии умения различать. Пусть, к примеру, человек пытается выкопать камень в своем саду, но, как глубоко он ни копает, с какой силой ни налегает на рычаг, камень не трогается с места. Если в данном случае человек совершенно уверен в том, что хотя он действительно был упрямым прежде, но уже на все сто про­центов превратил это упрямство в преимущество, то он может не сомневаться в том, что очередное испытание, представшее пе­ред ним в облике этого непреклонного камня, заключается в раз­витии умения различать. Быть может, есть некая незамеченная человеком причина, по которой этот камень не следует сдвигать с места. Не исключено, что в жизни человека существует что-то такое, что тоже ни в коем случае нельзя изменять, и камень прос­то символизирует это. Так или иначе, все сводится к способности принимать решения на основе умения различать, а это не озна­чает необходимость вступать в битву в полном смысле слова. Та­ким образом, штурм камня всеми доступными средствами ока­зался бы полной тратой времени и личной силы.

Если говорить о тех людях, с которыми нас связывает жизнь, то умение различать часто влечет за собой необходимость выбо­ра между компромиссом с самим собой во имя сохранения преж­них зеркал и выхода из сферы влияния этих людей в той или иной форме. Когда человек сталкивается с таким испытанием, битва действительно возможна, так как может оказаться, что ос­вободить свою жизнь от какого-либо человека не так уж просто. Однако следует понимать, что даже в подобном случае битва не означает сражение с конкретным зеркалом и носит характер борьбы за умение мудро различать.

В действительности человек не может вести битву с самим собой, пусть даже временами ему приходится вступать в настоя­щие сражения за практическое воплощение того, что, как ему известно, он обязан сделать. Человек может сражаться только с противником —независимо от того, является он другим челове­ком, животным, неодушевленным предметом или самой силой. Более того, как уже известно, единственной допустимой причи­ной начала битвы с любым противником является условие, что

сражение с этим противником позволит человеку узнать о самом себе нечто такое, чего он не знал раньше. Таким образом, приз­наком того, предстоит ли человеку битва или это просто упраж­нение по развитию умения различать, становится ответ на прос­той вопрос: «Что отражается в этом зеркале?» Если это уста­ревшее зеркало, то предстоит развивать умение различать. Если это зеркало отражает текущее поведение, нужно готовиться к битве. Если в нем отражается потенциальное поведение в буду­щем, это только предупреждение о грядущем сражении.

Необходимость отсутствия одержимости победой представ­ляет собой еще одну тему, приносящую много излишних непри­ятностей ученикам. Основной причиной этого является соци­альная обусловленность: даже если ученик провел свою битву безупречно, но потерпел поражение, его неизбежно охватывает ощущение неудачи или, хуже того, смущение и даже стыд за этот провал. Однако подобное индульгирование представляет собой худшую форму чувства собственной важности, так как показы­вает полное неведение. В поражении нет ничего позорного, ведь даже неудачи приносят опыт, а опыт всегда ведет к знаниям. Раз­ве знания постыдны? Даже если человек проиграл сражение вследствие отсутствия безупречности, полученный опыт по-прежнему означает знания, за которые была заплачена соответс­твующая цена; так или иначе, в этом нет никаких причин для чувства смущения или стыда. Именно по этой причине Толтеки утверждают, что поражений вообще не существует. Худшее, что может случиться в любом случае так называемого поражения, сводится к тому, что чувство собственной важности ученика ис­пытает изрядное потрясение — но именно это Нагваль обычно считает чрезвычайно забавным; он начнет скорее аплодировать, чем рыдать! В результате те ученики, которые после неудач пы­таются добиться от Нагваля сочувствия, обычно отступают от него с возмущением, так как им не удается выжать из наставника ничего, кроме громкого хохота.

Вполне уместно ненадолго отклониться от основной темы, чтобы отметить, что именно может вызывать у воина подлин­ный стыд. Воин вправе ощутить стыд лишь в том случае, если он умышленно и намеренно потворствует поведению, которое, как ему прекрасно известно, является небезупречным. Впрочем, сре­ди миллионов небезупречных поступков существует несколько таких, которые Воины Свободы считают ненарушаемыми табу:

во-первых, злоупотребления силой, во-вторых, пренебрежение взаимозависимостью всего живого в корыстных целях и, в-третьих, оскорбление Верховной Матери путем пренебрежения разумным сотрудничеством. Воины Свободы считают эти три главных проступка полностью противоречащими самой свобо­де, и любой воин, нарушивший эти заповеди на любой стадии жизни, быстро окажется перед острием меча настоящего воина; помимо прочего, такие преступники обычно изгоняются из братства. Кроме того, если этот воин имеет доступ к мысленной связи, она, разумеется, прерывается; он становится изгоем, а пос­ледствия этого оказываются, мягко говоря, суровыми.

Вернемся к обсуждаемой теме. Именно глубинные следс­твия второй причины и станут центром нашего внимания при разговоре о текущем разделе учений. Избавившись от одержи­мости победой, воин может целиком отдаться протекающей битве.

Прежде всего следует поговорить о подлинном смысле слова «раскованность». Обычно это означает отсутствие жесткого контроля, и такое определение почти соответствует представле­ниям Толтеков. Важно, однако, отметить, что с точки зрения Толтеков раскованность не означает, что человек становится небрежным и безрассудным или теряет контроль над собой в том смысле, что становится беспомощным. Напротив, контроль во­ина всегда безупречен. По этой причине необходимо подробнее поговорить о том, что значит раскованность воина.

Под этим понятием Толтеки подразумевают то, что воин полностью погружается в текущую битву. Такое погружение не может означать ни полной поглощенности, ни одержимости, ни навязчивой приверженности. Полностью погрузиться в теку­щую битву и одновременно оставаться бдительным, бесстраш­ным, исполненным уважения и совершенно уверенным в себе — все это требует, чтобы воин полностью перешел к тому состоя­нию осознания, в котором он пребывает в единении со всем ок­ружающим. Это состояние осознания не может быть достигнуто в рамках обычного сознания, которому неизменно присуще раз­деленное восприятие себя и окружающего мира. Таким образом, интересующее нас состояние осознания относится к левой сто­роне.

Невнимательные ученики часто упускают из виду, что при переходе к осознанию левой стороны обычное осознание оста­навливается, а воин во всех отношениях временно становится «ненормальным». Хотя способность переходить к осознанию ле­вой стороны по собственной воле приносит огромные преиму­щества, этот тип осознания мало помогает при необходимости иметь дело с практическими вопросами жизни на физическом плане и, без сомнений, совершенно непрактичен во время битвы. В результате несмотря на то, что настоящий воин умеет по собс­твенному желанию переходить к осознанию левой стороны и по­кидать ее, он предпочитает действовать в первую очередь на уровне обычного осознания — по той простой причине, что во­ин представляет собой прежде всего практичное существо. Воин переходит к осознанию левой стороны только тогда, когда ему предстоит совершить акт сновидения или вступить в битву. Что же происходит, если воин переходит к осознанию левой стороны перед началом битвы? Само ведение сражения представляет со­бой чрезвычайно практичное занятие, которое весьма отличает­ся от сугубо личной практики сновидения.

Важно вспомнить, что осознание левой стороны относится к непознанному, а непознанное являет собой ту беспредельность, в которой человек рискует «зайти слишком далеко», то есть стать беспомощным при столкновении с совершенно незнакомыми и неизвестными испытаниями. В этом заключается и польза, и опасность непознанного и, следовательно, осознания левой сто­роны. Иными словами, бездумно прыгнуть в непознанное — мягко говоря, попросту глупо; и поскольку контроль воина в лю­бой миг безупречен, ему никогда не придет в голову поступить таким образом.

По этой причине, легко понять, что, когда воин переходит к осознанию левой стороны перед началом битвы, он сам выбира­ет, в какой участок непознанного перенести свое осознание, так как не может позволить себе оказаться там, где быстро обнару­жит, что, так сказать, «зашел слишком далеко». Для хорошо под­готовленного и опытного воина в непознанном существует ог­ромное множество таких участков, с которыми он хорошо зна­ком. И все же при необходимости вступить в битву все настоя­щие воины предпочитают одно особое положение точки сборки. Это особое положение называют местом без жалости, а причи­ной того, что воины предпочитают именно эту позицию, явля­ются те ее свойства, которые наиболее пригодны для ведения битвы.

Место без жалости представляет собой совсем не то, что можно предположить, исходя из его названия, хотя в определен­ном смысле такое понятие чрезвычайно подходит этой особенной настройке восприятия. Основная причина того, что воины любят использовать это положение при проведении сражений, заключается в том, что в месте без жалости ощущение всеохватности становится настолько сильным и острым, что человек це­ликом погружается во взаимозависимость, взаимодействие и взаимосвязанность всего живого. Более того, поскольку эта нас­тройка относится к глубинам левой стороны, ей присуще полное отсутствие мышления; в результате вместо линейного и последо­вательного восприятия событий вам кажется, что все происхо­дит одновременно — таким образом, что невозможно с уверен­ностью указать, где прошлое, настоящее или будущее.

С точки зрения обычного осознания этот принцип всегда кажется состоянием полного хаоса; мне проще всего пояснить его, прибегнув к старинной аналогии, согласно которой место без жалости сравнивается с особой формой пустоты. Толтеки уподобляли место без жалости пустоте, поскольку ему присуще странное свойство кажущейся изоляции события, на котором сосредоточивается воин, и при этом он не осознает ничего, кро­ме самых мельчайших подробностей, свойственных рассматри­ваемому событию. Благодаря отсутствию мышления, место без жалости обладает свойством полной тишины, в которой поня­тие времени лишается смысла. В результате человек оказывается зависшим в пустоте безмолвия и вневременности, где не остается ничего, кроме подробностей текущей битвы.

Поскольку в этом состоянии нет осознания времени в ли­нейном смысле, воин воспринимает все вокруг исключительно в категориях взаимосвязанности; таким образом, ощущение вре­мени начинает определяться сугубо скоростью восприятия вои­на. Иными словами, если воин быстро усваивает взаимозависи­мость всего вокруг, ему кажется, что все происходит быстро; если же его восприятие медленно, все выглядит затянутым во време­ни. Преимуществом такого странного изменения ощущения времени становится то, что воин имеет возможность по собс­твенной воле выбирать, с какой скоростью будут развиваться со­бытия. К примеру, если противник совершает на воина физичес­кое нападение, воин может предпочесть рассматривать движе­ния противника в замедленной скорости и таким образом выиг­рать достаточно времени для ответного удара. Та же тактика мо­жет использоваться для оценки умственных и эмоциональных поступков соперника. Необходимо, однако, осознавать, что все эти правила применимы только к месту без жалости, которое, как следует помнить, представляет собой особое состояние осознания; это означает, что с точки зрения того, кто наблюдает за действиями воина на протяжении битвы, все события будут раз­виваться во времени вполне обычно.

Огромным преимуществом, которое приносит переход к месту без жалости, является то, что, хотя в левой стороне обыч­ное осознание приостанавливается, воин, тем не менее, подвер­гается таким сильным вибрациям всеохватности, что как бы дос­тигает невероятно высокого уровня трезвости — хотя эта осо­бая настройка чрезвычайно отличается от подлинной трезвос­ти. Оказавшись в буквальном смысле слова подвергнутым пря­мому воздействию ощущения взаимосвязанности всего живого, но в то же время лишившись рационального ума, воин не восп­ринимает самого себя как нечто отличное от всего окружающе­го. Он становится единым со всем вокруг, включая своего про­тивника, и в результате чувствует каждое движение соперника как свое собственное. Это значит, что, если в этот момент про­тивник пребывает на уровне обычного осознания, то воин соль­ется с его мыслями, чувствами и эмоциями.

Польза всего этого заключается в том, что воин не замечает ничего, что не относится к текущей битве. Он не подвержен ни­каким мыслям и эмоциям, то есть просто течет вслед за движе­ниями противника только с той целью, чтобы одержать победу над ним. Воин, ведущий свою битву из места без жалости, ста­новится совершенно безжалостным существом, и все же, лиша­ясь мыслей и эмоций, он никогда не откликается на происхо­дящее гневом, ненавистью, жаждой мести, неприязнью и любы­ми другими формами эмоций или дурными намерениями, выз­ванными предубеждением или ошибочным мышлением. Имен­но по этой причине подчеркивается, что, несмотря на полную безжалостность, место без жалости является совсем не таким, каким его может представлять человек в силу своей социальной обусловленности.

Вот что значит раскованность воина. Оказавшись в месте без жалости, лишившись всех мыслей и эмоций и одновременно пребывая в полном единении со всем, что вовлечено в текущую битву, воин не испытывает необходимости или стремления кон­тролировать все вокруг, так как ему достаточно самого чувства единства. Однако, хотя воин переживает ощущение пребывания в пустоте, присущее месту без жалости глубочайшее ощущение всеохватности удерживает его в тесной связи не только с мельчайшими подробностями этой пустоты, но и с более широкими следствиями его битвы, протекающей за рамками пустоты. Ины­ми словами, хотя воин полностью погружается в текущую битву и становится единым с ней, он по-прежнему остается бдитель­ным в самом глубоком смысле этого слова.

Подлинный смысл понятия «раскованность» заключается в отсутствии чувства потребности всем управлять; тот же смысл имеют и слова «позволяет своему духу течь легко и свободно» — быть свободным от необходимости контролировать и освобо­диться от бремени мыслей и эмоций, то есть не перегружаться их воздействием. Более того, благодаря глубокому ощущению всеохватности воин пребывает в тесной связи со своей судьбой и, следовательно, с предназначением своего сновидящего, так как на этом уровне осознания воин воспринимает все вокруг с точки зрения поступательного развития своей судьбы. В результате этого воин волей-неволей воспринимает и переживает свою бит­ву только в понятиях того, чего именно она позволит ему дос­тичь в отношении собственной судьбы. Независимо от исхода сражения воин всегда завершает его, узнав много нового о самом себе и своей судьбе. Это означает, что он одерживает победу в своей подлинной битве, так как разгадал новый фрагмент тайны собственного бытия — пусть даже с точки зрения самого сраже­ния он мог и проиграть, то есть не одержать верх над своим про­тивником. Именно в этом заключается смысл слов «воин спосо­бен победить несмотря на поражение в битве».

Поскольку в этом положении воин тесно связан с предназ­начением своего сновидящего, та сила, которая направляет воина в его битве, в действительности представляет собой силу пред­назначения, так как в то время, когда воин действует из места без жалости, у него не возникает никаких препятствующих мыслей и эмоций.

Разговор о месте без жалости проходил по большей части с точки зрения физических действий, однако настоящим воинам очень редко приходится сражаться в физических битвах. При­мер о месте без жалости дан с физической точки зрения лишь потому, что в этом случае легче понять его природу и принципы использования. В большинстве случаев воину приходится вести нефизические битвы, но и в них он пользуется местом без жалос­ти в точности так же, как и в физических сражениях. Единствен­ная разница заключается в том, что при использовании места без жалости в нефизическом сражении воину необходимо оставать­ся в нем до тех пор, пока он не выявит все предстоящие действия противника и его намерения. Разумеется, воин способен вновь переноситься в место без жалости, когда бы в этом ни возникла нужда, хотя даже нескольких секунд пребывания в этом месте обычно достаточно для того, чтобы выяснить все необходимое, ведь в месте без жалости времени не существует.

У воина нет настоятельной необходимости оставаться в мес­те без жалости при проведении нефизических сражений, так как пребывание в этом месте имеет один серьезный недостаток. Он возникает по той причине, что левая сторона вообще и место без жалости в особенности исключают линейное восприятие време­ни и, следовательно, невероятно затрудняют логику последова­тельности событий, необходимую для связной речи. В результате место без жалости не способствует словесному выражению. Ра­зумеется, этот недостаток не очень важен при сражении в физи­ческой битве, но в случаях нефизических битв он может превра­титься в настоящую проблему — особенно тогда, когда воину приходится оставаться в месте без жалости довольно долгое вре­мя.

Пытаясь преодолеть этот недостаток, Толтеки со временем выяснили, что в место без жалости можно переноситься с раз­личными уровнями интенсивности. Таким образом, опытный воин может либо полностью отождествить себя с той настрой­кой, которая отмечает место без жалости, либо просто очень легко «коснуться» этой настройки. Естественно, описанные воз­можности представляют собой две крайности, а между ними су­ществует целый спектр доступных воину разнообразных форм взаимодействия. Если воин просто слегка «касается» места без жалости, он может пользоваться свойствами этой настройки, одновременно сохраняя большую часть обычного осознания, и тогда его речь не подвергнется нарушениям — при этом воин, конечно же, не сможет в полной мере воспользоваться преиму­ществом отсутствия мышления и эмоций. С другой стороны, ес­ли воин полностью перейдет к этой настройке, его речевые спо­собности временно нарушатся; это не означает, что он пол­ностью потеряет дар речи, — просто сможет изъясняться только краткими приказами или утверждениями. При попытках веде­ния бесед речь воина, погрузившегося в левую сторону, стано­вится почти бессвязной, поскольку, как уже отмечалось, левая сторона лишена логики и последовательности, вызываемых ли­нейным восприятием времени. Можно добавить, что при этом разительно меняется даже голос воина: обычно он становится низким и резким, а при полном переходе к месту без жалости звучит ровно и бесстрастно.

Необходимо отметить, что в действительности существует две позиции места без жалости: та, о которой говорилось выше и которая относится к левой стороне, и еще одна, размещенная в сфере обычного осознания. Лично я предпочитаю называть вторую настройку местом жестокости. Настоящий воин никог­да не станет погружаться в эту настройку, так как она олицетво­ряет именно то, что отражает использованное мною название, — жестокость. Будучи полной противоположностью своего двой­ника, второе место вовсе не исключает мышление и эмоции, но, напротив, может быть достигнуто только при полном отсутс­твии уважения к жизни или при помощи таких сильных эмоций, как ненависть, жажда мести или дурные намерения, которые вызваны желанием заставить другое существо страдать. Мне со­вершенно не хочется подробнее рассказывать о месте жестокос­ти, поскольку, с точки зрения Воинов Свободы, умышленная настройка на это место представляет собой самый презираемый поступок, так как он отражает намеренное стремление причи­нять страдания другим. Я упоминаю о нем только для того, что­бы читатель мог ясно понять огромную разницу между местом без жалости и местом жестокости.

Читателю будет интересно узнать, что огромное множество обычных людей хотя бы однажды в жизни непроизвольно ока­зывались в месте без жалости. Это случается довольно часто:

внезапные и ужасные несчастные случаи заставляют человека не­осознанно сместить точку сборки в место без жалости, и в ре­зультате такой человек начинает действовать с захватывающей скоростью и обычно становится героем. Однако, когда впослед­ствии ему задают какие-либо вопросы, он ведет себя довольно застенчиво и признается, что на самом деле совершенно не пони­мает, что произошло; он может сообщить, что неожиданно на­чал воспринимать все вокруг в замедленном темпе и начал дейс­твовать безо всяких мыслей и чувств.

Для того, кто еще не способен видеть, умение переноситься в место без жалости представляет собой неплохой заменитель этой способности, хотя в действительности не может служить полноправной заменой видению.

Рассмотрев следствия из четвертого аспекта правила сталкера, нам необходимо поговорить о его применении к контексту первого постулата сталкинга. Я обязан предупредить читателя о том, что мастерство виртуозного сталкера заключается в его умении применять любой аспект правила сталкера к контексту каждого из четырех постулатов сталкинга. Проявления каждо­го аспекта правила сталкера порождает различные последствия, зависящие от того контекста, к которому этот аспект приме­нялся.

Немного отклонимся от темы, чтобы познакомиться с тем, что называют пятью стихиями Единой Силы. По традиции эти стихии называют землей, огнем, водой, воздухом и духом; благода­ря современной эзотерической и научно-фантастической лите­ратуре широко известно, что так называемые волшебники тво­рят чудеса, манипулируя одной из стихий или их сочетаниями. Это сказки, породившие множество суеверий.

Четыре основные стихии представляют собой лишь симво­лические отражения четырех атрибутов воина, то есть нечто вро­де стенографической записи, которая для опытного воина прев­ращается в целые тома знаний, если ученик уже прошел необхо­димую подготовку и познакомился с содержанием этих симво­лов. Воздух символизирует трезвость, земля — устойчивость, вода — сердечность*, огонь — чувствование, а дух — чистое на­мерение (рис. 5). Для большинства действий требуется только од­на стихия, но некоторые поступки связаны с их. сочетаниями. К примеру, для умения различать необходим только воздух. С дру­гой стороны, когда спортсмен готовится к забегу, ему требуются и земля и дух. Сходным образом, если воин собирается исцелить другого человека, то, в зависимости от характера болезни, ему могут понадобиться различные сочетания воздуха, воды и духа, а иногда и сочетание всех пяти стихий.

Англ. Warmth — тепло, теплота, сердечность, энтузиазм, пыл, пылкость и т. д. —Прим. ред.