IV. Террор 4 страница

– Поехали.

Сидя в машине на переднем сиденье, Катрин спросила:

– Почему ти не целовать жена?

– Мы этого при людях не делаем, – ответил он кратко.

– Кавказки морале?

– Да. Мораль. Можно так сказать.

– Ти любить свой жена?

– Да.

– Отшень?

– Да, очень.

– Ви долько любовь… знаком… ухаживать?

– Нет. Сразу. Я сразу.

– Сразу любовь?

– Сразу.

– Как это билё? Не секрет если.

– Нет, не секрет. Я ехал на работу, а она стояла на остановке. Посадил в машину и увез.

– Украль?

– Да.

– Ти раньше бил знаком?

– Нет.

– Перви раз?

– Да.

– О-о! Ти ее похитить?

– Да.

– Она кричаля?

– Сперва. А потом перестала, когда я начал с ней говорить. Часа два говорил – согласилась.

– Но, как мошно?

– Что?

– Нет любовь, нет разговор, поймать и увозить? Это дико!

– Нет, не дико. Если бы я не увез, другой бы увез. А если бы ей плохой попался?

– Ти короши?

– Да. Хава говорит – хороший.

– Она тебя любить?

– Очень!

– Я не понимаю это.

– У вас – по-другому. Тебе сколько лет, Катрин? Ты замужем?

– Но… это… ну, дватцать восем… не замужем…

– Видишь, Катрин. Давно пора, а ты не замужем. Детей нет.

– Тети?

– Ну, да. Разве это жизнь без детей? Дети – это солнце! Радость!

– У меня нет тети, – пролепетала она, как бы оправдываясь. – Я делать карьера… потом…

– Ерунда – карьера. Карьера – это хлеб. Бог не оставит человека без хлеба.

– Это филёсофи…

– Это не философия, Катрин, это – жизнь. А жизнь нельзя обманывать – сама себя обманешь.

– Я обманывать жизнь?

– Конечно. Страстная, симпатичная девушка делает карьеру, не выходит замуж, не имеет детей. Получается, что ради работы отрекаешься от жизни. Скоро тридцать… А дети – живой свет. Извини, что так говорю, но я тебя не понимаю.

Она косо сверкнула на него глазами и уперлась невидящим взглядом в лобовое стекло. Она рассердилась: как он, необразованный кавказский дикарь, смеет читать ей нравоучения?! И так спокойно говорит обидные вещи, и аргументов против не найдешь. Какое-то средневековье.

– Ви, Асхаб, училься хоть немного?

Он повернулся к ней, заглянул в глаза, понял все и захохотал.

– Учился! Учился! Аттестат зрелости о среднем образовании и два диплома о высшем образовании.

– И такси?

– Да. Три года тому назад Ваш покорный слуга был судьей.

– Вигнали?

– Нет. Сам ушел. Грязное место.

– Другой диплём?

– Инженер-строитель. Нет, Катрин, ты промахнулась: с образованием здесь нормально.

– А карьер?

– Зачем мне карьера? Я счастлив! Красавица-жена, сын… Катрин, скажи честно: Хава – красивая?

– Да! Даже отшень.

– Ну, вот! А она вся моя – от прически и глаз до пальчиков ног. И сын. Дома все есть, что надо. А лишнее…

– Я буду Париж рассказать – мой шофер иметь три диплём: один – средни образовани и два висши образовани.

– Добавь еще водительское удостоверение – получится четыре…

Они оба засмеялись и примирились. Теперь она стала осторожнее в разговоре. Вот оказывается почему у него такое независимое поведение – чувствует себя равным.

– Ти францюз писатель читать?

– Современных мало, но французских писателей девятнадцатого века очень люблю: Стендаль, Эмиль Золя, Дюма, Бальзак, Ромен Ролан…

– А стихи…

– Поэзия? Из французских поэтов больше я люблю Беранже.

– Беранже? Ви читать Беранже? О-о!

Напевным выразительным голосом Асхаб начал декламировать «Фрак» Беранже.

– Нравится?

– О, да. Я не зналя Беранже такие стихи.

– Хотите еще про фрак, но другое?

– О, да! Интересно ви читать Беранже. Дома Париж есть Беранже книга.

– Ну, слушайте, Катрин. Это про Вас.

– Про меня? Беранже умри сто лет…

Он прочитал «Новый фрак».

……… и вдруг мой взор

Встречает Лизу… Правый Боже!

Она дает условный знак…

А Лиза ведь милей вельможи!..

– Я плохо понимать русски. Но Ви корошо декламация.

– А вот еще, называется «Расчет с Лизой».

И он начал задорно и весело читать. А когда он кончил, Катрин сказала:

– Ви можете читать лекци в университет Париж студент о Беранже. Ми пригласить Вас!

– Я приеду. Только хорошо заплатите. Дорога и содержание за ваш счет.

– Соглясни!

Катрин заметила, что нанятый ею водитель проявляет к ней особый интерес. Она это поняла по-своему. Что тут странного, непонятного? Кавказцы известны своим женолюбием. Об этом говорят и подбор стихов, которые он ей так красиво декламирует, и реплики-комментарии к ним. Ладно, она подыграет ему. А если что – пусть, не большая беда, если игра дойдет до своего логического конца – будет короткий кавказский роман.

В ущелье их остановили на посту: фанерная будка, до окон обложенная бетонными блоками, а в стороне бронемашина. Документы проверяли местные милиционеры.

– Далеко едем?

– До башенного комплекса.

– А это кто с тобой?

– Французская корреспондентка.

В это время Катрин звонила куда-то по мобильному телефону.

– Куда Вы звоните? – спросил милиционер.

– Москва, где наше посольство. Я сообщать все пункт, где я пришла. Я иметь разрешени на съемка ваша архитектура. Вы можете спросить ваша министерства культюр. Мой фамиль Кондье. Катрин Кондье.

– У Вас есть документы?

– Да. Пошалюйста.

Она протянула милиционеру свои документы. Тот отошел с ними к будке. С полчаса его не было. Они куда-то звонили, выясняли, что к чему.

Вместе с милиционером пришел русский в военной форме. Они вдвоем досмотрели машину. Асхаба и пассажирку попросили выйти. Они вышли. Открыли багажник. Тщательно осмотрели аппаратуру.

Милиционер открыл шлагбаум.

– Езжайте. Когда будете возвращаться?

– Через два дня.

– Счастливого пути! – милиционер улыбнулся, моргнул Асхабу и что-то добавил по-своему.

Асхаб моргнул в ответ. Мужчины поняли друг друга.

Ущелье становилось все теснее и теснее, а дорога круче. День был солнечный, ясный, а горы сияли первозданной красотой.

– Катрин, Вы сегодня завтракали?

– Я кушаля булёчка и кофе пиля.

– Пора нам основательно заправиться.

– Я согласная.

Он остановил машину. Она подумала, что сейчас он начнет приставать к ней.

– Катрин, захватите свой аппарат: там наверху – древний культовый комплекс, хотя он в очень жалком состоянии.

Она взяла с заднего сиденья свой дорогой фотоаппарат и сошла с машины. Он отъехал чуть и свернул за скалы и исчез. Катрин на миг испугалась, что осталась одна в этих, как ей показалось, диких малообитаемых горах. Он долго не заставил себя ждать. Асхаб нес пакет с продуктами.

– У меня здесь своя стоянка. Ни с верху, ни с боков не видно, если не наткнешься. У меня несколько таких стоянок.

– Асхаб, Ви корошо знать гори?

– Нет, Катрин. Я хорошо знаю маршрут. Этот считается опасным маршрутом, а потому – дорогой.

– Опасно? Почему?

– Два года назад здесь похитили одного турецкого инженера. Больше таких случаев не было.

– Найти тюрка?

– Да. Просили пятьсот тысяч долларов, но за сто отдали.

– О-о! Асхаб, ти меня не продать?

– Нет, Катрин, я Вас не продам.

– А если дать мильйон долляр?

– Даже за сто миллионов. Не бойтесь.

Он сказал это с твердостью в голосе. У нее какая-то гордость в душе поднялась, что ее даже за сто миллионов не продадут.

– А если будет на нас напасть, Ви будете мне защитить?

– Буду.

– У тебе нет оружи.

– Есть.

– Да? Где? Я не виделя ничево.

– Вот, – он показал на топорик, который держал в руке.

Она подошла и пальцем тронула топорик.

– О-о! это короши оружи! Пистоль!

– Стечкина!

– Но, я больше не боятца.

Там наверху оказалась небольшая ровная площадка. С востока над самым обрывом – разрушенное овальное каменное сооружение. Валялись камни.

– Это что?

– Был Храм Любви. Считалось, что если девушка и парень вместе окажутся у этого храма, то обязательно поженятся. Жертву надо принести.

– Животни убить?

– Не обязательно. По возможности. Можно положить кусочек хлеба, сыра, ложку меда. Сюда поднимались влюбленные в день весеннего равноденствия.

– Я буду это записать и снимать.

Катрин сделала много снимков с разных сторон.

– Ми в Европа мало знать о Кавказ.

– Поднимемся по этой тропке вон к тем деревьям. Там сидеть приятно в тени.

Они пошли по мягкой дорожке, круто поднимающейся вверх по склону острого гребня. Здесь начиналась алычовая роща. Тут они присели на шелковистой травке. Асхаб растянул целлофановую пленку. Дул ветер и не давал уложить пленку. Асхаб по углам положил плоские камни, развязал пакетик со сложенными вдвое чапликами. Выложил помидоры, огурцы и зелень. Выставил бутылку минеральной воды и два бумажных стаканчика.

– Прошу! Овощи мытые.

Катрин улыбнулась, оторвала кусочек чаплика и торжественно произнесла:

– Бисмиля рахман! *

– Во! – воскликнул от удивления Асхаб. – Кто вас этому научил?

– В отель Мадина есть. Она научиля. Это ваш обряд. Это как называет клеб с сыр?

– Чаплик.

– Кусни отшень! Корош чаплик! Я буду рецепт записать у Мадина, – она сделала глазки. – Если Асхаб меня не украсть и выкуп не просить. Я, бедни Катрин, полни в его руки. Париж далеко. Асхаб, ми на Храм Любовь, а если мужчин и молодой женщин сюда пришел, то что?

– Не знаю. Насчет взрослых мужчин и женщин не знаю. Я слышал только про парней и девушек.

– Это… котори сохранить целомудрии? Да?

– Да, да. Я не знал, как выразиться.

Внизу, на ровном пятачке в несколько десятков метров, находились руины древнего храма, а здесь постоянно дул свежий ветерок. В кроне деревьев щебетали птицы. Кругом горы, покрытые дремучим лесом. Кое-где зияли голые скалы. Над головой – чистое небо, необыкновенно чистое.

Катрин ела с хорошим аппетитом. Попробовала все, что было выложено на импровизированный стол. Асхаб подливал ей минеральную воду в стакан.

– Ви думаете, я нежни францюзинка? Нет. Я любить корошо кушать. Спасибо! Кавказски кухня – люкс. Я люби чаплик! О-о! – Она увидела на пленке пачку бумажных салфеток. – Польни сервис.

Насухо вытерла пальчики, схватила аппарат и стала фотографировать отсюда сидя.

– Асхаб, стать там. Я тебя запечатлеть.

– Не надо меня, Катрин, здесь фотографировать. Я не хочу здесь.

– Потчему?

– Ну, просто…

– Суевери? Тайна?

– Да, тайна. Потом скажу.

– Лядно. А другой место можно фотосни…

– Можно. В другом месте можно.

Она засмеялась:

– Я поняла: ти боись Хава… Здесь Храм Любовь… Без Хава нельзя. О-о, Хава!

Он не ответил.

Асхаб учтиво взял Катрин за руку, когда они сходили на дорогу, так как тропа шла круто вниз. Ноги скользили на мелких камешках.

Нет, водитель не проявлял к ней особого интереса. Он просто прилежно отрабатывал те сто долларов в день, которые она ему обещала. Бизнес. приключением здесь на пахло. Катрин была немного разочарована.

– Асхаб, Ви мусульман-пуритан, да?

– Что Вы, Катрин! Я даже намаза не творю. В месяц рамадана девять дней уразу держу, и то Хава заставляет. Я плохой мусульманин.

– Хава? А Хава как?

– О! Хава хорошая мусульманка – все соблюдает. У нее родители были религиозные люди.

Тогда, решила Катрин, он боится за свой бизнес. Если, допустим, она пожалуется, что он приставал к ней, могут отстранить от прибыльного, хоть и опасного маршрута. Дорожит своим заработком.

– А Ви не боятца милици?

– Тут такая штука, Катрин. Я им регулярно на лапу даю.

– Ляпу?

– Это такое выражение – взятку даю, деньги. Понятно?

– Поняля теперь.

– Долю – нашим ментам, долю – федералам.

– А почему они тебя машина обискать?

– Для формы, чтоб Вы видели.

– Ви, Асхаб, заработать доверье этот маршурут.

– Да. Я его добился.

– Сколько Ви сюда ездить?

– Полгода. Всех подмазал.

– Подмазаль?

– Ну, всем дал на лапу. Кто может мне помешать?

– Поняля. Там подмазаль, там помазаль. А доход как?

– Пятьдесят на пятьдесят: половина – мне, а половина – на подмазку. В России везде так. Без этого нельзя: все хотят есть.

Катрин задумалась и, глядя вперед, повторила последнюю фразу Асхаба:

– Все хотят есть…

В горах они остановились у родственников Асхаба по матери. Два дня, с утра до вечера, Катрин фотографировала башенные комплексы, храмы, склепы и другие древние памятники ингушского зодчества. Вечером она делала записи. Ложилась очень поздно. Асхаб поражался ее работоспособности.

На третье утро, когда они засобирались домой, Катрин положила перед хозяином дома, стариком Баази, двести долларов.

– Квартир.

– Это что? – изумился старик.

– Она плату дает за… – осекся Асхаб.

Гневный взгляд дяди оборвал его фразу.

– За гостеприимство плату не берут. Тебе следовало бы объяснить это нашей гостье, – сказал старик по-ингушски.

Асхаб перевел. Катрин вся засветилась, взяла со стола деньги и, подойдя к Баази, крепко обняла его и расцеловала. Она защебетала как ласточка. Асхаб ее обрывистые фразы перевел так:

– Мне первый раз в жизни оказали чистое гостеприимство. Это дороже тысячи долларов. Эти двести долларов я буду хранить, как сувенир, как память о кавказском гостеприимстве.

Она тепло попрощалась со всеми. Когда они выезжали из села только-только рассвело.

У первого поста шлагбаум был опущен. Асхаб дал несколько длинных сигналов. Вышел заспанный милиционер с автоматом в руках. Асхаб опустил стекло и протянул бумажку. Тот поднес ее к глазам, довольно кивнул головой и сунул деньги в карман. Шлагбаум поднялся.

– Счастливого пути!

– Досыпайте! – засмеялся Асхаб. – Тоже мне – охранники горных дорог!

Солнце уже было высоко в небе, когда они спустились в просторное ущелье. В небе раздался гулкий шум мощного мотора. Катрин пригнулась и посмотрела вверх через смотровое стекло.

– Это… вертолет. Ваши ингушски?

– Нет, Катрин. У нас своих вертолетов нет. Это федералы.

– Антитеррор?

Он не ответил. Он иногда не отвечал. Катрин пыталась понять почему он не отвечает на некоторые вопросы.

– Катрин, хочешь еще раз навестить Храм Любви?

– Давай.

Она согласилась, чтобы понять смысл этого приглашения. Не просто же так он предлагает ей оставить машину в своем тайном природном гараже, подняться на площадку, где они уже были и фотографировали. Может?.. Катрин была заинтригована: никак не поймешь этого Асхаба с его дипломами.

– Ничего с собой не возьмем, просто посетим и вернемся.

Он захватил с собой топорик. Они стали подниматься. В небе опять зашумел вертолет. Появился и ушел. Они только дошли до развалин, когда шум мотора стал приближаться. Катрин почувствовала тревогу, но Асхаб был спокоен.

– Ви, Аасхаб, вертолет не подмазаль?

– Нет. Их нет. Это небесные пираты. Я подкупил только тех, кто на блокпостах, земных.

Вертолет пролетел над ними и стал снова разворачиваться. В это время Катрин заметила, как Асхаб что-то прятал, засунул в туфлю. «Наверное, деньги», – подумала она. Вертолет завис над площадкой. Катрин достала телефон и хотела позвонить. Асхаб понял: она хочет сообщить место и номера вертолета. Он вырвал у нее телефон.

– Пошли туда наверх, где мы сидели.

Они почти бежали. Когда дошли до алычовой рощи, обернулись и увидели, что вертолет плавно опускался. На южной стороне было единственное место, где он мог безопасно сесть. Открылась дверца и оттуда выпрыгнули солдаты. Трое направились в их сторону. Несколько солдат осталось у вертолета. Катрин опять посмотрела на Асхаба, но он оставался спокойным. Ту штуку он достал из туфли и спрятал под корень дерева. Ногой присыпал землю. Катрин принялась фотографировать вертолет и тех солдат, что приближались к ним. Все трое щелкнули затворами. Один подошел, предварительно скомандовав товарищам:

– При попытке бегства или оказания сопротивления стрелять на поражение! Кто такие?

– Я францюзская жюрналистка.

– А в горах что делаешь? Здесь террористы лазают…

– Это ваша проблем. Я снимать стари архитектур для жюрналь… Я иметь все бумага от министерства культур федераци и местни… Бумага МВД респюблик. Вот.

Она протянула бумаги. Тот смотрел их, ничего в них не понимая.

– Ребята, – сказал молчавший до сих пор Асхаб, – здесь все законно. У нее там, в городе, в гостинице свои люди остались, с которыми держит постоянную связь по мобильнику.

– А ты кто?

– Я – водитель.

– Ингуш?

– Да.

– Вот ты-то нам и нужен.

– А я причем?

– А при том. Глянь, Петя, ингуш и ни причем! Давай, пошли к вертушке, там разберемся.

– Подождите, ребята, – поднял руки Асхаб, – давайте договоримся по-доброму. Вы нас свезете в свой штаб. Ну и что? Она уже сообщила свои координаты. Там уже поднялась тревога. Ей вы ничего не сделаете. Отпустите. Ну, мне бока намнете – тоже отпустите. Какой вам от этого навар? Разойдемся по-деловому?

– Как?

– Она мне за сопровождение сто баксов в день платит. Давай пятьдесят – на пятьдесят? Лады?

Командир торговаться не стал.

– Давай все сто – целее будешь.

– Ну, ребята, вы меня грабите. Мне же еще семью кормить надо.

– Тогда заберем. Наручники!

Асхаб достал деньги.

– Берите… Против паровоза не попрешь. Не надо наручников.

Командир взял доллары, сунул себе в нагрудный карман. Потом неожиданно вырвал из рук Катрин фотоаппарат, крутанул за ремень и с размаху ударил о ствол алычи. Аппарат разлетелся на детали.

– Ты нас снимала. Вон твоя лента лежит, засветилась.

Они все трое засмеялись.

– Я буду ваш комиссар сказать ваш… поведени…

– Говори, – они развернулись и пошли к своей вертушке.

Катрин была возмущена. Она подняла за ремень то, что осталось от ее дорогого фотоаппарата, из нее свисала пленка, как кишка.

– О-о…

Она глянула на Асхаба. Этот взгляд говорил о том, что эти звери унизили своим дерзким поведением ее достоинство, и о том, что она разочарована в храбрости своего водителя (а еще прославились на весь мир своей неукротимой отвагой), хотя умом понимала, что он ничего здесь не мог сделать.

Солдаты спокойно шли к своей машине..

– Я… я… я им буду показать, что францюз граждани…

– Ничего Вы им, Катрин, не сделаете. Хорошо, что ушли. А то могут…

– Я не бояться их. Ви бояться их! Ви отшщен несчастни люди – всегда боятца.

Трое дошли до вертолета и присоединились к тем, что стояли там. С минуту поговорили, потом поднялись в вертолет.

Катрин и не заметила, как Асхаб нагнулся и достал ту штучку из-под корня.

– Вы только, Катрин, не пугайтесь… хорошо?

– Что?

Она повернулась к нему, и в этот миг раздался взрыв. Женщина всплеснула руками, вскрикнула и повернулась в ту сторону, откуда раздался взрыв. Половина вертолета скрылась в черном густом дыму, и он валился на бок. Взметнулось пламя, раздался еще взрыв, и машина упала, перевернулась и скатилась в пропасть.

У Катрин отнялись ноги. Она села. Асхаб быстро собрал осколки от корпуса разбитого аппарата, вырвал у Катрин то, что она держала в руке, рассовал это за пазухой, поднял до ужаса испуганную женщину за руки и побежал вниз, таща ее за собой. Они пробежали мимо огня – горело, видимо, горючее, валялся металлический лист. Людей не было видно. Внизу он поднял ее как ребенка и усадил на сиденье машины. Сама этого сделать она была не в силах. Она дрожала, как от сильного холода. У нее стучали зубы. Она всхлипывала. Он вывел машину на дорогу и поехал в обратную сторону. Скоро он опять оказался у поста при выезде в каньон, где они утром были. Асхаб заметил, что БТРа на посту нет, а утром он стоял.

– А где друзья ваши? – спросил он у того же милиционера, что утром его выпустил отсюда.

– За водкой поехали. А ты все гуляешь? Везет тебе. Кто она?

– Корреспондентка из самого Парижа.

– Вайя! *

– Хочешь сфотографируем?

– Нет! Нет! Пост фотографировать запрещено. Зачем вернулись?

– Зарегистрироваться забыли. Она требует. Иностранцы – закон соблюдают.

– Давай документы. Тоже мне.

Асхаб достал свои и взял документы Катрин с заднего сиденья, вложил туда еще одну весомую бумажку, и протянул милиционеру.

– Время поставь на час позже. Понимаешь, хочу с ней немного у реки посидеть. Кто там в будке?

– Сделаем. Я – один. Сейчас смена придет.

Он ушел и через десять минут пришел с бумагами.

– Два часа хватит тебе для сиденья у речки, хотя у речки лучше лежать. И еще, там шум какой-то, что-то с вертолетом случилось, то ли сбили, то ли сам упал. Вы не видели? Лучше вам пока туда не соваться.

– Нет, никакого шума не слышали. Мы были здесь рядом, у святилища.

– Там, у нижнего поста, всех будут проверять. Всегда так делают, если ЧП случается. Тебя я хорошо знаю. Такие вертолетов не сбивают. Я тебе железное алиби сделал, чтоб не таскали зря. Потом с тебя курица и дополнение к ней. Счастливо!

– С меня индюк и литр дополнения.

Катрин сидела в той же позе, скорчившись и обреченно глядя вперед.

Асхаб развернул машину и поехал. Километра через двадцать он свернул вправо. За большим валуном оказался неглубокий грот, туда он закатил машину, и заглушил мотор. Потом он вывел Катрин из машины и повел вниз к реке. Здесь он ее усадил на камень, сам поднялся наверх и вернулся с полным пакетом продуктов и старым ковриком.

– Садитесь, Катрин, сюда. На камне нельзя сидеть. Катрин… Катрин, что с Вами?

Он усадил ее на коврик и сам сел рядом. Она не сопротивлялась, была какая-то безвольная, дрожала.

– Катрин! Вам плохо? Пожалуйста, придите в себя…

Наконец она повернулась к нему и с упреком сказала:

– Я вериля… Ти меня брать залёжник? Асхаб тебе нада теньги? Или убить?

– Ты с ума сошла, Катрин! Что ты подумала? Ой, Катрин! – он осекся, не зная, как ее переубедить. – Клянусь Аллахом, Катрин, я не беру тебя в заложники. И в мыслях не было. Но…

– Ти террорист, Асхаб. Я поняля.

– Нет, Катрин, я не террорист!

– А это… вертолет ти делал взрив. Я видела у тебя в руке как часи, ти кнопка нажимал…

– Правильно, Катрин. Я это сделал, не отрицаю.

– А что – это не террор?

– За брата Хавы, за Микаила.

– Микаэль? Брат?

– Да, Катрин. Они убили его на том самом месте, у Храма Любви. Катрин, я сделал то, что должен был сделать. А ты, если настаиваешь – поехали, можешь сдать меня. Вставай, прямо на посту все расскажешь. Едем.

– Я не буду тебя предать! Я – францюзанка! Ти постюпиль со мной…

Она разрыдалась. Асхаб обнял ее за плечи, чтоб как-то утешить. У нее началась истерика. Долго он сидел, прижимая ее к себе и гладя по плечам по спине, пока она совсем не стихла.

– Катрин, тебе лучше?

– Совсем плёхо. Отшень! Я боись.

Она вздрагивала и хныкала, что-то бормотала по-французски.

– Подожди, Катрин, тебе сейчас станет лучше.

Он достал из пакета бутылку, распечатал ее и налил в стаканчик.

– Пей! Пей – тебе станет лучше. Пей быстрее!

– Что это?

– Водка. Пей, пей! Все выпей, до дна.

– Водька! Я не пила водька…

Она взяла и выпила, потом сморщилась. Он дал ей малосольный огурец. Она его съела и притихла.

– Выпей еще чуть-чуть. Выпьешь? Пожалуйста!

Она кивнула головой. Он снова налил полстаканчика.

– Я никогда не пила водька.

– Знаю. Французы вино пьют, хорошее вино. Но по такому случаю, что стресс…

– Да, стресс…

Выпила. Он подал огурчик.

– Я – глюпая!

– Ты – хорошая, Катрин! Ей Богу, ты девушка – класс! Я не думал…

– Что ти не думаль?

– Что ты такая хорошая. Если бы знал…

У Катрин пошли слезы, прямо ручейками. Она начала плакать.

– Я отшен испугалясь… здесь гори… я одна…

– Я же с тобой, Катрин!

– Ти делаль это… Что будет мне, если арестовать?

– Если арестуют, расскажи все, как было.

– Я не доносить…

– Не можешь, Катрин?

– Нет.

– Хочешь, я пойду и сам сдамся?

– Из-за меня?

– Да, если ты скажешь «иди», я пойду.

– Пойдешь? Милиции себя отдасть?

– Пойду и сдамся.

– А Хава? Что делать Хава?

– У Хавы есть сын. Кто-то там еще будет. Она не пропадет.

– А ти?

– Меня они будут бить, пока не убьют… пытать будут.

Она опять зарыдала.

– Нет, нет, ходить не надо. Я не хотеть, что ты убить… О, Асхаб!

– Правда, Катрин? Милая, нежная Катрин!..

Он нежно привлек ее к себе и поцеловал в мокрые глаза в благодарность за такие слова. Ее отпустило. Теперь она была мягкая, теплая и податливая.

– Катрин, хорошая, добрая, золотая… француженка моя!

Они лежали на коврике лицом к лицу. У Катрин были голубые глаза, русые волосы с золотым отблеском, пухлые губы и точеный красивый подбородок, брови темные. Он протянул руку и провел по брови пальцем, потом по второй.

– Ти меня считать некороши?

– Ты замечательная, Катрин! Ты – золотая!

– Нет, я не толжна била допускать.

– Получилось то, что получилось, Катрин. Это изменить нельзя. Знаешь, что говорил мой дедушка?

– Говори что.

– «Не бросай горящие спички в сено».

– Что «сенё»?

– Сено – это сухая трава, которую едят коровы.

– О! Да! Да! Это сенё. Ти – спичка, я – сенё. Огонь получилься. Ти сгореть – я сгореля. Умни дядюшка. Ми горель. Хава меня убить. Ти сказать Хава?

– Скажу, Катрин. Я же мужчина. Зачем я буду врать? У меня не получается врать.

– Ти сказать – францюзанка тебя соблазнить?

– Нет, я так не скажу. Скажу так, как было. И еще я скажу, что ты – золотая, что я тебя полюбил.

– Да?! Хава отшень ревновать, сердиться.

Он пожал плечами.

– Микаэль как убить? Потчему убить? Расскажи о Микаэль.

– Микаил был старше Хавы на шестнадцать лет. Их было всего двое у родителей. Родился Микаил, а потом не было, не было – через шестнадцать лет мать вдруг забеременела и родила Хаву. Микаил очень любил сестру, наверное, потому что она у него одна. Отца их теперь неть, мать жива, но… у нее с головой не все в порядке после гибели сына, заговаривается, забывает, кто она… Ну, Микаил был жизнерадостным человеком. Учеба давалась легко, хотя прилежанием не отличался. После Ростовского университета (он окончил юридический факультет) Микаил занялся бизнесом там же в Ростове, и его дела пошли в гору. Вообще он был везучим. Он купил в Назране участок и построил большой красивый дом. А знаешь, что он еще сделал? Когда дом был готов полностью, созвал стариков на освящение – на мовлат, и там при всех попросил муллу написать завещание, в котором были такие слова: «… если со мной что-нибудь случится и я умру, то мой двор, дом и все, что в нем завещаю сестре Хаве, пусть никто с ней это не оспаривает».

– Ви полючиль это?

– Да.

– Короши брат. Ти не сказаль, как он умирать.

– Катрин, он очень любил женщин, красивых женщин. Он не мог без женщин.

– Во-о!

– Да. А он женилься?

– Нет. Он не мог, видимо, с одной долго. Мы ему говорили, а он отшучивался. Как-то приезжает со своим другом дагестанцем, с каждым по красивой женщине. Микаил с этой кампанией поехал к Храму Любви. Он часто посещал это место с красивыми женщинами. Они шашлык жарили, веселились. Вечером прилетел вертолет, пустил в них ракету, а потом обстрелял из пулемета… Микаил сразу погиб. Ему осколком снаряда снесло полчерепа. Женщину одну сильно ранило – ей ногу ампутировали… Телевидение передало, что в горах с применением вертолетов уничтожена банда террористов. Показывали трупы, разное оружие…

– А те люди?

– Они спаслись. Ту женщину вынесли, труп Микаила тоже… На второй день похоронили. Хава была в таком состоянии, я даже не знаю, как это выразить. Такого брата потерять. А мать…

– Мать одна жить?

– С нами она…

Катрин стала грустной. Она долго молчала, изучающе глядя на своего водителя.

– Теперь я много понять… Ти решить отомстить за Микаэль?

– Вначале я не думал об этом. По нашим традициям я не вхожу в состав потенциальных мстителей. Я – зять. Зятья не являются мстителями… Хава постоянно плакала. Днем еще ничего, ночью ляжет и плачет. Плачет и плачет. В одну ночь я лежал рядом… знаешь, Катрин, извини, после смерти Микаила мы с Хавой ни разу это…

– Ваш обычай… пост?

– Нет. Нет такого обычая. У нее состояние такое. Лежу рядом, а она плачет.

– Долго било так?

– Четыре месяца почти. Вот мы лежим однажды, она говорит: «Асхаб, тебе, наверное, надоело. Полный сил мужчина без жены? Я больше не буду плакать… Микаил хороший был. Некому за него отомстить. Что с того, что он любил женщин? Зато он был ко всем добрый и щедрый». Я ответил: «Хава, я приду к тебе, когда взыщу кровь Микаила. Спи». Я ушел на другую кровать.

Я хорошо обдумал дело. Начал потихоньку разведку проводить. Не торопясь. Про эти вертолеты я узнал все. Потом они обстреляли женщину с двумя детьми, которые искали телят. Но, слава Богу, теленка убили, а люди невредимы остались. А Храм Любви у них на особом учете был. При каждом вылете нависали, и если там были люди, то, если дело было днем, садились и брали денег, а вечером – обстреливали. Люди боялись на прополку в поле выходить – низко летают и пугают. Вот почему я выбрал этот маршрут. Я заметил точно, где они садятся. Заминировал. Хорошо заминировал.