Глава I. К подполью и партизанской войне мы начали готовиться с ноября 1941 года, когда фашисты взяли Ростов-на-Дону и прямая угроза их вторжения нависла над нашей

К подполью и партизанской войне мы начали готовиться с ноября 1941 года, когда фашисты взяли Ростов-на-Дону и прямая угроза их вторжения нависла над нашей Кубанью.

Не забыть никогда столицы Кубани тех дней — Краснодара. Красавец город стал сразу строже, подобранней, никакой суматохи и суетни на улицах, на базарах, на вокзале.

Краевой комитет партии выработал четкий распорядок эвакуации: ни одно предприятие, учебное заведение, хозяйственная база не должны были попасть в руки врага. В первую очередь эвакуировали детей и стариков, затем началась эвакуация студентов и научных работников.

Я был директором химико-технологического института и руководил его сборами в дальний путь: институт направлялся в один из городов Средней Азии. Туда же с последним эшелоном госпиталя должна была эвакуироваться и Елена Ивановна, моя жена, с младшим сыном Геней. Три чемодана уже стояли сиротливо в углу нашей небольшой столовой. Я старался их не замечать. В одном из них было уложено мое белье и парадный костюм. Но я хорошо знал, что никуда из Краснодара не уеду: у меня были свои планы…

Старший сын мой, Евгений, был начальником технико-конструкторского отдела грандиозного маргаринового комбината — гордости нашего края.

Эвакуацией Главмаргарина руководил под непосредственным наблюдением крайкома партии директор комбината Шпорхун. В те напряженные дни не только он, но и Евгений неделями не выходил из комбината. Евгений стремился упаковать и отправить в путь все сложное хозяйство своего отдела в таком строгом порядке, чтобы на новом месте конструкторы комбината могли бы с первых же дней возобновить работу. [8]

Главмаргарин эвакуировался тоже в Среднюю Азию. Жена Евгения, Мария Федоровна, инженер комбината, с маленькой дочкой уже готовы были к отъезду.

Меня радовало, что все близкие и дорогие сердцу моему, за исключением среднего сына Валентина, который с первых дней войны находился в армии, будут в эту тяжелую годину вместе и всегда смогут поддержать друг друга.

Но вскоре выяснилось, что Евгений не собирался покидать город.

Непогожим ноябрьским вечером сидели мы с Еленой Ивановной в столовой и ждали сына. Накануне по дороге на комбинат забежала его жена и сказала, что он просил нас обоих быть вечером дома. Однако время подходило уже к «последним известиям», а Евгения все не было. Не возвратился еще с комсомольского собрания и Геня.

С утра дул свирепый ветер, завывал в печке и пригоршнями бросал в окна снег. Казалось, кто-то стучится в дом, и Елена Ивановна уже не раз откладывала недоштопанные носки и порывалась идти к двери. Но Дакс, наша собака овчарка, мирно спал, свернувшись у печки. Это означало, что никого во дворе нет, все спокойно.

Наконец, когда раздельный и четкий голос диктора уже заканчивал сводку Совинформбюро, Дакс навострил уши, вскочил и бросился к двери. По его визгу мы уже знали — идет Евгений.

Он вошел, как всегда, бодрый и жизнерадостный, выбрит, подтянут. На стройной высокой фигуре пальто выглядит новеньким, концы клетчатого шарфа аккуратно перекрещены под подбородком. Только мягкий голос его был менее чист и звучен, чем обычно, — это выдавало усталость.

— Простите, запоздал не по своей вине: уйма работы по эвакуации.

Он нежно поцеловал мать, озабоченно заглянул ей в глаза:

— Утомилась? Ручаюсь — все общественные и семейные нагрузки навалила на себя наша мама!

Елена Ивановна рассмеялась. Она действительно работала теперь и на службе и дома.

Евгений сел на диван рядом со мной, положил мне руку на плечо и сказал тихо:

— Очень серьезный разговор, папа. Кроме нас, никого нет? — он кивнул головою на кухонную дверь.

С первых же дней войны наша домработница ушла на оборонный завод. В прошлом Елена Ивановна работала врачом — [9] у нее было неполное медицинское образование, — и у нас часто и теперь останавливались казачки окрестных станиц, приезжавшие к Елене Ивановне с больными ребятами либо со своими хворями. Но сегодня мы были одни.

— Никого, — покачала она головою.

Евгений заговорил, и мне показалось, что слова его звучат так же четко и раздельно, как слова диктора:

— Дело в том, что я из Краснодара никуда не поеду. Остаюсь здесь на подпольной работе…

Помню, я вздрогнул от неожиданности: с таким же тайным решением жил и я последние дни. Евгений почти дословно повторил сказанное мною накануне секретарю нашего райкома партии. Правда, у меня с секретарем был разговор не о подполье, а об организации партизанского отряда…

Добрую минуту стояла тишина в столовой; слышно было, как снует нитка с иглой в руке Елены Ивановны. Я старался перебороть нахлынувшее чувство страха за семью, которая останется без мужчины.

— Ну, рассказывай, чего ты надумал, сын! — сказал я нарочито шутливо.

Да, ему было что порассказать…

Когда на комбинате Главмаргарин впервые прозвучало слово «эвакуация», у Евгения родилась мысль о подпольной работе в тылу у оккупантов. Но он был не из таких людей, которые принимают мгновенные и непродуманные решения. Еще и еще раз перечитывал он, изучал обращение товарища Сталина к народу по радио от третьего июля 1941 года. Разве призыв партии уничтожать технику оккупантов не относился прежде всего к нему, к человеку, с детства умевшему разгадывать секрет любой машины?

Евгений поделился своими мыслями с секретарем партийной организации комбината товарищем Полыгой и встретил его полное сочувствие и одобрение. Вдвоем исподволь они стали намечать ядро подпольщиков. Поговорили с главным механиком комбината инженером Ветлугиным, с Литвиновым — однокашником Евгения по институту, директором маслоэкстракционного завода комбината, поговорили с начальником теплоэлектрической централи комбината Сафроновым и с директором мыловаренного завода Веребей — все это были проверенные, до глубины души преданные партии и Родине люди. И все они безоговорочно приняли предложение Евгения.

Встретив одобрение товарищей, он отправился в горком партии. Секретарь горкома Марк Апкарович Попов ведал военными [10] делами и руководил работой комбината, на котором он когда-то работал главным инженером. И Евгений, получив диплом инженера на двадцать первом году жизни, начинал свою работу на Главмаргарине под руководством Попова.

Он с первых же слов понял Евгения.

— Хорошую деталь проектируешь, Женя, — сказал он строго, без обычной своей подкупающей искренностью улыбки. — Давай подумаем и взвесим все сначала порознь, потом вместе. Да не спеша…

* * *

Немцы взяли Ростов. Над Кубанью нависла реальная угроза вторжения. Работы в те дни в горкоме было сверх головы. И все же Попов находил время и не раз вызывал к себе Евгения — очевидно, городская партийная организация возлагала надежды на будущих подпольщиков из числа инженеров Главмаргарина…

Больше того, Попов получил от крайкома указание подготовить на комбинате не только подпольную организацию, но и создать партизанский отряд особого назначения…

Женя глянул на часы и неожиданно закончил:

— Короче, папа, Марк Апкарович ждет нас сегодня ночью. Тебя, как инженера, старого подпольщика и бывшего партизана, он просит взять на себя командование партизанским отрядом.

Сознаюсь, я почувствовал, как озноб побежал по моей спине. Быть командиром отряда особого назначения в моем возрасте, при моем здоровье… Правда, у меня был большой опыт партизанской борьбы, но в те далекие годы гражданской войны мы в глаза не видели танка… миномета… снайперской винтовки…

Сумею ли я выполнить задание партии?.. Страшно принять такое назначение… Нельзя отказаться от него…

И в эти минуты колебаний раздался спокойный голос Елены Ивановны:

— Сядь, Петр Карпович, отдохни. Бегаешь из угла в угол, будто по углам уже фашисты засели.

За тридцать без малого лет совместной жизни можно научиться понимать друг друга без слов — глаза наши встретились, и мы… рассмеялись. Смех у жены остался все таким же молодым и звонким, каким был и в восемнадцать лет, когда ехала со мной в ссылку, когда вывозила на тачке штрейкбрехера с завода и когда, больше четверти века назад, первенец [11] наш, вот этот самый инженер Евгений Игнатов, пролепетал впервые «мама»…

Она откинула недоштопанный чулок и деловито подошла к чемоданам.

— Придется, — сказала скорее себе, чем нам с Евгением, — выкинуть отсюда гражданское барахло и начинить чемоданы бинтами и инструментами.

— Ты… — глянул я на жену удивленно.

— Разве не понадобится в партизанском отряде хирург? — ответила она. — Или, думаешь, я квалификацию потеряла?

Я смотрел на нее и думал: «Друг для друга мы остались молодыми. Жизнь не состарила нас…»

— Подожди, мама, — заговорил Евгений, — надо все обстоятельно продумать. Как, к примеру, будет с Геней?

Елена Ивановна потрепала сына по щеке, сказала мягко:

— Разбаловала вас, ребята, Советская власть… Гене — шестнадцать. Пойдет с нами бить немцев. Десятилетку успеет закончить потом. Когда отцу было шестнадцать, он не обучался в гимназии, а революцию делал. Однако успел стать инженером. Да и ты сумел сам подготовиться сразу на второй курс института. А сколько тебе было тогда лет?.. Семнадцать, помнится…

* * *

…Окна в городе тщательно затемнены — гитлеровцы уже пытались бомбить Краснодар. Улицы черные, ни единого луча света и ни одной звезды в небе. Пурга. Мы идем с Евгением в горком молча, каждый думает о своем.

Я невольно оборачиваюсь: рядом собака. Да это наш Дакс!

— Марш домой! Не стыдно в такое время оставлять хозяйку одну?

Дакс сконфуженно побежал назад, мы почти вслепую продолжали свой путь. Выходим на центральную улицу, здесь идти легче — нас защищает шеренга больших домов.

— Инночка здорова? — спрашиваю я.

Евгений смеется громким счастливым смехом:

— Здорова. Ей ведь во вторник два года исполнилось — теперь только смотри за нею: вчера ухитрилась мой новый башмак в корыте выкупать.

Проходим мимо горкома комсомола. А вот и здание горкома партии.

…Навстречу нам поднялся человек небольшого роста, коренастый, на редкость ладно и пропорционально сложенный.

— Здравствуйте, здравствуйте, Петр Карпович, — сказал [12] он, тряся обеими руками мою руку. — Я знал, что вы согласитесь.

С Марком Апкаровичем Поповым мне приходилось встречаться и раньше. И каждый раз меня поражало огромное обаяние этого человека. Он подвижен, как ртуть. Пристальный и внимательный взгляд его всегда располагал к откровенности. Человек редкостной памяти, он во время нашего разговора легко перебирал всех инженеров комбината, всех техников, многих рабочих, называя каждого по имени и отчеству.

Незаметно, но явно не случайно, он расспросил о наших семейных планах, посоветовал взять с собою в отряд жену и дочку Евгения, сказал, что Гене следовало бы немедленно приналечь на немецкий язык — пригодится и в разведке, и при допросе пленных. Мы беседовали не меньше двух часов и порешили, что в целях конспирации будущий отряд пока следует называть командой специального назначения.

Мне и Елене Ивановне Попов советовал проходить занятия наравне с другими членами команды.

— Дело не только в том, что это послужит хорошей переподготовкой, но и в том, что вы заранее познакомитесь с каждым из своих подчиненных и будете знать, кто из них на что способен, — говорил Марк Апкарович.

— Все равно вам сегодня не уснуть, — сказал он на прощание, — какой уж сон! За ночь и обдумайте все детали. Встретимся здесь часиков в девять.

Он нежно обнял меня за плечи (я был лет на пятнадцать старше его) и пошел провожать до выходной двери.

Мы простились с Евгением — он отправился на комбинат, я — домой. В эту ночь я нашел свое место в войне и почувствовал уверенность в себе.

* * *

Через несколько дней Советская Армия выбила фашистов из Ростова-на-Дону. Враг был отброшен на шестьдесят четыре километра.

Помню Марка Апкаровича тех дней, будто и сейчас он стоит передо мною.

— Вы мне верите, товарищи, что я не сплю в одной постели с Гитлером? — пряча улыбку, спросил он нас с Евгением.

— Вполне допустимо, — ответил, смеясь, Женя.

— А вот, представьте, я знаю, какой сон снится Адольфу из ночи в ночь. Адольф спит и видит, как его бандиты занимают Кубань. Как гонят в Германию эшелоны с кубанской [13] пшеницей, как сдирают сало с наших свиней, мылят паскудные руки чудесным мраморным мылом, которое варит наш комбинат. Гитлер спит и видит, как его молодчики через Кубань пробираются сюда, — Попов постучал пальцем по слову «Баку» на географической, в полстены, карте.

Прежде всего Попов предложил составить небольшое — человек в сорок — ядро отряда, которое в нужный момент смогло бы обрасти новым партизанским пополнением. Нам нужно было подобрать людей всех военных специальностей: не только пулеметчиков, связистов, саперов, радистов, но и минометчиков и даже артиллеристов.

Однако действовать такому мощному по своему составу отряду в самом Краснодаре и его окрестностях означало бы вызвать в городе со стороны оккупантов жесточайшие репрессии, подвергнуть смертельной опасности мирное население и поставить под удар те подпольные партийные и комсомольские организации, которые крайком намечал оставить в Краснодаре.

Партийное руководство поэтому решило, что я выведу свой будущий отряд в леса предгорий на коммуникации Краснодар — Новороссийск.

Я не могу не возвращаться снова и снова к светлому образу секретаря нашего горкома. Попов умел смотреть далеко вперед, анализировать, планировать и одновременно заботиться о людях.

— Хорошо — предгорья! — говорил он, пристально глядя мне в глаза. — Местность глухая. Населенных пунктов нет. Прохудился сапог — ходи, дядя, с мокрыми ногами, хоть ты и инженер. Потеряет подкову лошадь — режь ее, вари в котле, обедай. Так? — Он поставил передо мною новую, еще более трудную задачу: — Нужно подобрать отряд так, чтобы у каждого из партизан была помимо военной специальности и какая-нибудь гражданская. Если любого бойца переднего края обслуживают пять — семь человек в тылу, то ваших партизан никто не будет обслуживать. Нужно подобрать их так, чтобы были свои и сапожники, и оружейники, и кузнецы, и портные, и столяры.

«Нужно найти инженера-сапожника-сапера» — и произнести такое не легко, а как выполнить?..

Мы с Евгением и с ближайшими его друзьями — Ветлугиным, Янукевичем, Литвиновым и Сафроновым, прежде чем включить в наш отряд нового товарища, подвергали его строжайшей проверке. [14]

В шуточных иногда разговорах мы старались выведать, как проводит тот или иной товарищ часы отдыха. Увлекается разведением георгинов и фуксий? Не подходит. Но, оказывается, он родился в семье сапожника и до поступления в техникум помогал отцу тачать сапоги. Очень ценная деталь биографии!.. В химическом институте успешно изучал немецкий язык? Отлично! Каким занимался спортом?..

Кроме того, нам нужны уроженцы Кубани: непреложен закон истории партизанских войн — партизаны наиболее сильны тогда, когда отлично знают местность и кровно связаны с населением, без помощи которого погибель.

На одном из наших совещаний Геронтий Николаевич Ветлугин внес предложение приглядываться заранее к характеру каждого из наших будущих партизан. Человек острого, несколько скептического ума, живой и общительный, Ветлугин не переносил нытиков, маловеров, людей пониженного душевного тонуса.

— Я механик, химикам лучше знать, что такое диффузия, — лукаво щурил карие глаза Ветлугин. — Заведется в отряде, скажем, ипохондрик — пиши пропало. От него проникнут незаметно и в наше сознание молекулы душевной слякоти. Или, не к ночи будь сказано, захватим с собою в предгорье по недосмотру парочку склочников…

Ветлугин был прав: партизан, как заполярник, обязан быть в общежитии терпимым. Человек с несносным характером отравит жизнь всему отряду.

— Об этом следует серьезно подумать, — сказал Евгений, — в старину говаривали: человека узнать — пуд соли с ним съесть. Для проверки наших будущих товарищей при помощи «соляной реакции» у нас нет времени…

Основное ядро отряда было подобрано. На комбинате среди забронированных инженеров и техников и среди демобилизованных из армии по ранению мы нашли отличных пулеметчиков, минометчиков, саперов, радистов. Были у нас и артиллеристы, и даже один летчик-инструктор с бортмехаником.

Все они, кроме нас, четверых Игнатовых да Янукевича с женой Марией, были кубанскими казаками. Большинство изучало немецкий язык в школе и институте. Девять же товарищей говорили по-немецки, как по-русски.

Среди отобранных нами товарищей были отличные кузнецы, сапожники, жестянщики, оружейники, столяры, строители и механики. Геня старательно учился на курсах шоферов.

Восемьдесят процентов нашего отряда имели высшее и [15] среднее образование, остальные — высококвалифицированные рабочие, механики и мастера. Откуда же, может возникнуть вопрос, эта группа интеллигентов знала столько различных ремесел? Я позволю себе ответить словами широкоизвестной песни:

Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой…

Итак, отряд в основном был укомплектован. Здесь-то и возникла у Евгения идея, принесшая плодотворные результаты: перевести будущих партизан на казарменное положение.

Партийное руководство одобрило инициативу Евгения. Попов ознакомился со списком партизан и утвердил его, вычеркнув всего две фамилии.

— Эти товарищи, — сказал он, — будут более полезны в подпольной группе на комбинате, когда немцы надумают его восстановить…