Глава 1. Фьюри закрыл глаза и откинул голову на спинку своей кровати

Колдун вернулся.

Фьюри закрыл глаза и откинул голову на спинку своей кровати. О, черт, что он несет. Колдун никогда не исчезал. Напарник, порой ты меня бесишь, протянул темный голос в его голове. Воистину. И это после всего, что мы пережили вместе?

Все, что мы пережили вместе… и правда.

Фьюри нуждался в красном дымке из-за колдуна; ведь тот постоянно трезвонил в его голове, неустанно донимая рассказами о том, что Фьюри не сделал, что ему следовало сделать, а что он мог сделать лучше.

Следовало. Должен был. Мог.

Милые слова. В реальности же, один из Призраков во «Властелине Колец» накрепко привязал его к красному дымку. Будто ублюдок скрутил его и зашвырнул в багажник машины.

Вообще-то, напарник, ты бы стал передним бампером.

Точно.

В его воображении колдун появлялся в образе назгула^[5], стоящего посреди огромной серой пустоши, усеянной черепами и костями. Этот ублюдок с идеальным британским акцентом постарался, чтобы Фьюри никогда не позабыл своих неудач. Монотонная литания заставляла закуривать снова и снова, лишь бы не броситься к ящику с оружием и не вставить в рот ствол сорокового.

Ты не спас его. Ты не спас их. Проклятие настигло их всех из-за тебя. Это твоя вина… Твоя вина…

Фьюри потянулся за другим косяком и прикурил от золотой зажигалки.

Он был тем, кого в Старом Свете называли эксайл дабл ^[6] .

Второй близнец. Злой близнец.

Рожденный спустя три минуты после Зейдиста, Фьюри внес проклятие дисбаланса в их семью. Два замечательных сына, оба родившиеся живыми, стали слишком большой удачей, и этого, конечно, было достаточно, чтобы нарушить баланс. Через несколько месяцев его близнец был украден из семьи, продан в рабство и в течение века подвергался надругательствам всеми возможными способами.

Благодаря его хозяйке, больной суке, Зейдист носил шрамы на лице, спине, руках и шее. Но внутри него таились более ужасные шрамы.

Фьюри открыл глаза. Оказалось, было недостаточно спасти тело близнеца; Бэлла сотворила чудо, воскресив душу Зи, и сейчас она была в опасности. Что, если они потеряют ее…

Тогда все будет правильно, и баланс останется нетронутым для следующего поколения, сказал Колдун. Ты же не думаешь, что твой близнец познает благословение рожденной жизни? У тебя должно быть множество детей. У него не должно быть ни одного. Это путь к балансу.

О, и я заберу его шеллан с собой, я уже упоминал об этом?

Фьюри взял пульт и сделал громче «Che Gelida Manina»^[7]. Не сработало. Колдун любил Пуччини. Призрак Кольца только начал вальсировать на поле скелетов, его сапоги дробили то, что находилось под ногами, тяжелое оружие элегантно покачивалось, искромсанные черные одежды, как грива жеребца, укрывала его царственную голову. На фоне огромного горизонта бездушной серости, колдун вальсировал и смеялся.

Вот гадство.

Не глядя, Фьюри потянулся к тумбочке за мешочком с красным дымком и папиросной бумагой. Ему не нужно было измерять расстояние. Эта белка всегда знала, где лежат орешки.

Пока колдун веселился под «LaBoheme» ^[8] Фьюри, скрутив два косяка, чтобы не прерывать цепочку, курил и готовил свое подкрепление. Он выдыхал и, то, что выходило из его рта, пахло кофе и шоколадом, но он бы курил эту дрянь, пахни она хоть горящим мусором, лишь бы заглушить колдуна.

Черт, он докатился до того, что с удовольствием скурил бы целый, мать его, Дампстер^[9], в надежде обрести хоть каплю спокойствия.

Я не могу поверить, что ты больше не ценишь наши отношения, сказал колдун.

Фьюри сосредоточился на рисунке, лежащем на коленях, над которым работал последние полчаса. После быстрого осмотра работы, он мокнул кончик пера в серебряную емкость, балансировавшую на его бедре. Чернила внутри напоминали кровь его врагов с ее плотным, маслянистым блеском. Тем не менее, на бумаге это был глубокий красновато-коричневый цвет, а не отвратительно черный.

Он никогда не использовал бы черный, чтобы изобразить кого-то любимого. Плохая примета.

Кроме того, кровавые чернила были точно такого же цвета, что и красно-коричневые волосы Беллы. Таким образом, это соответствовало его замыслу.

Фьюри тщательно тушевал линию ее идеального носа, тонкие штрихи, похожие на перо птицы, перекрещивались друг с другом, пока густота не стала соответствующей.

Рисование чернилами напоминало саму жизнь: одна ошибка и дальнейшие усилия бесполезны.

Проклятие. Глаз Бэллы получился не очень хорошо.

Изогнув запястье, чтобы не смазать рукой непросохшие чернила, он попытался исправить ошибку, делая кривую нижнего века более угловатой. Линии относительно неплохо ложились на лист хлопковой бумаги.

Но глаз все равно не получался.

Да, не получался, и он должен был знать это, учитывая, сколько раз снова и снова рисовал ее за последние восемь месяцев.

Колдун застыл в деми-плие^[10] и оценил рисунок, резюмировав, что тот выглядит просто дерьмово. Рисование беременной шеллан его близнеца. Честное слово.

Только чертов ублюдок мог зациклиться на женщине, которая принадлежала его близнецу. И все же ты сделал это. Можешь гордиться собой, напарник.

Да, почему-то у колдуна всегда был британский акцент…

Фьюри сделал затяжку и наклонил голову на бок, проверяя, не поможет ли изменение угла обзора. Нет. Все не то. Еще и волосы… По каким-то причинам он нарисовал Бэллу с длинными темными волосами, собранными в шиньон, с прядкой, щекотавшей ее щеку, хотя она всегда оставляла их распущенными.

Неважно. Она была прекрасна в любом случае. Остальная часть ее лица была выполнена как обычно: контур ресниц, любящий взгляд, сочетающий тепло и преданность, обращен вправо.

Во время еды Зейдист всегда садился справа от нее. Чтобы боевая рука оставалась свободна.

Фьюри никогда не изображал ее смотрящей на него. Зачем? В реальной жизни он и не привлек бы ее взгляд. Она любила его близнеца, и этого не изменить, сколько ни тоскуй.

Рисунок показывал Беллу от шиньона до плеч. Он также никогда не рисовал ее беременный живот. Беременных женщин вообще не изображали ниже груди. Опять-таки, плохая примета. И напоминание о самом большом страхе.

Смерти на родильном ложе были частыми.

Фьюри провел кончиками пальцев вниз по ее лицу, избегая области носа, где чернила все еще сохли. Она была прекрасна, даже с неправильными глазами, другой прической и менее полными губами.

Рисунок был закончен. Самое время начать следующий.

Сдвинувшись к низу бумаги, он начал завиток плюща в изгибе ее плеча. Сначала один лист, затем растущий стебель… наконец больше листьев, завиваясь и утолщаясь, покрывают ее шею, теснятся у ее скул, отгибаются у ее рта, распускаются на ее щеках.

Вернуться к баночке чернил и снова обратиться к рисунку. Плющ обвивает ее. Плющ скрывает следы его пера, пряча его сердце и грех, живущий в нем.

Сложней всего закрыть нос. Фьюри всегда оставлял это на последок, и, когда больше не мог откладывать, его собственные легкие горели так, будто это он не мог дышать.

Когда плющ одержал победу над изображением, Фьюри скомкал рисунок и бросил его через всю спальню в латунную корзину для бумаг.

Какой месяц был сейчас… Август? Да, август. Что означает… Остался еще целый год беременности, при условии, что она доносит. Как большинство женщин, она была на постельном режиме из-за большой опасности преждевременных родов.

Затушив окурок косяка, он потянулся за заготовленным следующим и понял, что выкурил уже оба.

Выпрямив здоровую ногу, он отложил мольберт в сторону и потянулся за своим неприкосновенным запасом: пластиковый пакет с красным дымком, папиросной бумагой и его большой золотой зажигалкой. Свернуть новый косяк было минутным делом, и, сделав первую затяжку, он измерил заначку.

Блин, мало. Очень мало.

Стальные ставни, открывающие окна на ночь, успокоили его. Наступила ночь с ее бессолнечным величием, принося освобождение от особняка Братства… а также предоставляя возможность добраться до его дилера, Ривенджа.

Спустив с кровати искалеченную ногу, Фьюри потянулся к протезу, пристегнул его к правому колену и встал. Он выкурил достаточно для того, чтобы сквозь воздух в комнате нужно было продираться к окну, которое, казалось, находилось в милях от него. Но так было лучше. Знакомый туман в голове утешал, и ощущение, что он плывет, идя голым по комнате, расслабляло.

Сад внизу был великолепен, озаряемый светом из ряда французских дверей в библиотеку.

Так и должна выглядеть задняя сторона дома, думал он. Цветы, пышущие здоровьем, деревья, богатые плодами – грушами и яблоками, чистые дорожки, подрезанный самшит.

Он вырос не в таком месте. Вовсе нет.

Прямо под его окнами цвели чайные розы, крупные бутоны гордо держались на своих колючих стеблях.

Розы перенесли его мысли к другой женщине.

Делая новый вдох, он все ярче представлял свою женщину, единственную, которую он имел право рисовать, единственную, кого, согласно закону и обычаю, он должен был не только рисовать…

Избранная Кормия. Его Первая Супруга.

Из числа сорока…

Блин, как он умудрился стать Праймэйлом?

Я говорил тебе, ответил колдун. Тебе предназначено иметь множество детей, которые с радостью будут смотреть на отца, единственное достоинтсво которого – подводить окружающих его людей.

Ладно, этот негодяй вел себя настолько отвратительно, насколько это было возможно, но с его заявлением было трудно спорить. Он не соединился с Кормией, как того требует ритуал. Он не отправился на Другую сторону, чтобы увидеться с Директрикс. Не познакомился с другими тридцатью девятью женщинами, которых, как предполагалось, он должен был оплодотворить. Фьюри затянулся сильнее, бремя этих проблем обрушилось на его голову, словно пылающие валуны, брошенные колдуном.

Колдун имел превосходный прицел. Но, с другой стороны, он много практиковался.

Ну, напарник, ты – легкая цель. Только и всего.

По крайней мере, Кормия не жаловалась на неисполнение супружеского долга. Она не хотела быть Первой Супругой, ее принудили к этому: в день ритуала она была привязана к церемониальной кровати, предоставленная для его использования, словно крайне испуганное животное.

В тот момент, когда он увидел ее, включилась его «настройка по умолчанию», которая представляла собой роль абсолютного спасителя. Он привел ее в особняк Братства Черного Кинжала, поселил в соседнюю спальню. Традиция или нет, но он ни за что на свете не возьмет женщину силой, он решил, что если у них будет некоторое пространство и время, чтобы узнать друг друга, все может пройти легче.

Да… нет. Кормия предпочитала одиночество, пока он ежедневно пытался не рассыпаться на части. За прошлые пять месяцев они не стали ближе друг к другу или к кровати. Кормия редко разговаривала и появлялась только на трапезах. Если она выходила из своей комнаты, то только в библиотеку за книгами.

В своей длинной белой мантии она больше походила на пахнущую жасмином тень, нежели на что-то, состоявшее из плоти и крови.

Стыдно признаться, но его устраивало положение дел. Он считал себя полностью осведомленным о сексуальном обязательстве, которое взял на себя, заняв место Вишеса в качестве Праймэйла, но действительность была намного более пугающей, чем он представлял. Сорок женщин. Сорок.

Сорок… ох.

Он, должно быть, потерял свой проклятый ум, когда занял место Ви. Бог знал, его единственная попытка избавиться от девственности превратилась в ад… а это происходило с профессионалкой. Хотя, может, попытка опробовать все со шлюхой стала частью проблемы?

Но к кому, черт подери, он должен был пойти? Он был двухсотлетним неуклюжим монахом. Как мог он забраться на прекрасную, хрупкую Кормию, и погружаться в нее, пока не кончит, а потом удрать в Святилище Избранных и дружно зажить, как Билл Пакстон в «Большой Любви»^[11]?

Чем, черт возьми, он думал?

Вставив косяк между губами, Фьюри посмотрел в окно. Густой аромат летней ночи проникал в его комнату, и он обратил внимание на розы. На днях он обнаружил Кормию с розой, которую она, очевидно, взяла из букета, поставленного Фритцом в гостиной второго этажа. Она сидела рядом с вазой, бледно-сиреневая роза располагалась между двумя ее длинными пальцами, голова склонилась к бутону, а нос застыл над крупным цветком. Ее светлые волосы, которые всегда были собраны на голове, выпустили мягкие локоны, которые упали вперед и изогнулись в естественном завитке. Точно так же, как лепестки розы.

Она подскочила, когда увидела, что он смотрит на нее, положила розу обратно и быстро исчезла в своей комнате, бесшумно закрыв дверь.

Он знал, что не мог держать ее здесь вечно, вдалеке от всего привычного ей. И они должны были завершить сексуальную церемонию. Он заключил эту сделку, и эту роль, как сказала ему Кормия, она была готова выполнить, независимо от того, насколько сильно она перепугалась вначале.

Он просмотрел на свой письменный стол, на тяжелый золотой медальон, размером с большую перьевую ручку. Отмеченный архаичной версией Древнего Языка, медальон являлся символом Праймэйла: не только ключ ко всем зданиям, но и визитная карточка мужчины, который отвечал за Избранных.

Сила Расы, таковым считали Праймэйла.

Медальон снова звенел сегодня, как звенел и раньше. Всякий раз, когда Директрикс хотела видеть его, медальон вибрировал, и теоретически Фьюри должен был нести свой зад в место, что теперь считалось его домом – в Святилище. Он проигнорировал вызов. Как и предыдущие два.

Он не хотел слышать то, что знал и так: Пять месяцев без скрепления договора церемонии Праймэйла.

Он думал о предоставленной самой себе Кормии, скрывающейся в комнате для гостей рядом с его спальней. Поговорить не с кем. Вдалеке от своих сестер. Он попытался завести с ней разговор, но только чертовски испугал девушку. Ее можно понять.

Боже, он понятия не имел, как она провела эти долгие часы и не сошла с ума. Она нуждалась в друге. Все нуждались в друзьях.

Однако не все заслуживают их, подчеркнул Колдун.

Фьюри развернулся и направился в душ. Проходя мимо мусорной корзины, он остановился. Рисунок начал раскручиваться из комка, в который его сжал Фьюри, и в смятом беспорядке он увидел нарисованный им плющ. В одно мгновение он вспомнил то, что находилось под сорняком, – собранные волосы и локоны, спадающие на гладкую щеку. Локоны, чьи завитки напоминали лепестки розы.

Качая головой, он продолжал идти. Кормия была прекрасна, но…

Подобающе для тебя желать ее, закончил колдун. Итак, почему бы тебе не пойти по этой дороге. Это может разрушить твой идеальный список достижений?

О, минуточку, список провалов, напарник. Не так ли?

Фьюри прибавил звук Пуччини и зашел в душ.