Глава 16. В центре города, в клубе ЗироСам, у Рива выдалась отвратная ночь, а начальница службы безопасности делала все

В центре города, в клубе ЗироСам, у Рива выдалась отвратная ночь, а начальница службы безопасности делала все, чтобы та стала еще гаже. Хекс стояла перед его столом, скрестив руки на груди, и смотрела на него свысока, как на кучу дерьма, провалявшуюся весь день на солнцепеке…

Рив протер глаза, затем посмотрел на нее.

– И почему ты заставляешь меня оставаться здесь?

– Потому что ты под кайфом, и сотрудники тебя боятся.

Что подтверждало наличие у них хотя бы толики мозгов, подумал Рив.

– Что случилось прошлой ночью? – спросила она мягко.

– А я тебе уже говорил, что купил тот четырехэтажный блок недалеко отсюда?

– Да. Вчера. Что у тебя произошло с Принцессой?

– Этому городу нужен готический клуб. Я думаю назвать его «Железная Маска». – Он наклонился к светящемуся экрану своего ноутбука. – Чтобы покрыть кредиты на строительство, наличности у меня более чем достаточно. Или же я могу просто выписать чек, хотя это может повлечь внеочередную проверку. Грязные деньги – это такая чертовски сложная штука, а если ты еще раз спросишь меня о прошлой ночи, я вышвырну тебя отсюда к чертовой матери.

– Ой, какие мы нежные.

Его верхняя губа дрогнула, клыки удлинились.

– Не беси меня, Хекс. Я и так сегодня не в настроении.

– Послушай, не хочешь рассказывать, окей, без проблем, но не смей срываться на персонале. Я терпеть не могу разрешать межличностные конфликты… Почему ты все время трешь глаза?

Морщась, Рив взглянул на часы. Сквозь красное марево собственного зрения, он увидел, что прошло всего лишь три часа с того момента, как он последний раз вколол себе дофамин.

– Тебе опять нужна доза? – спросила она.

Он не стал утруждать себя кивком, просто открыл ящик стола и вынул стеклянный флакон и шприц. Сняв пиджак, Рив закатал рукав рубашки, наложил жгут, а затем попытался воткнуть иглу в красную крышку контейнера с препаратом.

Он никак не мог попасть в цель. Пространственное восприятие отсутствовало полностью. Пытаясь приставить кончик иглы к верхней части бутылочки, он неуклюже тыкал ею в воздух и постоянно промахивался.

Симпаты видели все в красных тонах и лишь в двух измерениях. Когда препарат не работал, а так случалось, если Ривендж пребывал в сильном стрессе, или пропускал очередную дозу, изменение зрения служило первым признаком беды.

– Давай я помогу.

Когда по телу прокатилась волна слабости, Рив понял, что не может произнести ни слова, и лишь покачал головой, продолжая возню со шприцом. В то же самое время, его тело стало выходить из состояния глубокой заморозки, руки и ноги покалывало от нахлынувших ощущений.

– Ладно, довольно тешить свое эго. – Хекс целенаправленно обошла стол. – Просто дай мне…

Он попытался опустить рукав. Но у него ничего не получилось.

– Господь всемогущий, – прошипела она.

Он резким движением убрал руку, но было поздно. Слишком поздно.

– Позволь мне это сделать, – сказала Хекс, положив руку ему на плечо. – Просто расслабься, босс... и позволь позаботиться о тебе.

Удивительно нежными ладонями она взяла шприц и пузырек, затем растянула его бедную черно-синюю руку на столе. Он так часто кололся в последнее время, что, даже не смотря на способность к быстрому исцелению, его вены все равно пребывали в ужасном состоянии: распухшие и рваные, дырявые, как разбитые дороги.

– Мы используем другую руку.

Когда он протянул ей правую, Хекс без проблем ввела иглу в крышку, и закачала в шприц то, что считалось его нормальной дозой. Он покачал головой и поднял два пальца, настаивая, чтобы ее удвоили.

– Слишком много, – сказала она.

Он наклонился за шприцом, но она отодвинула его подальше.

Рив ударил кулаком по столу и стрельнул в нее взглядом, весь его вид выражал настойчивое требование.

Неприлично выругавшись, она закачала большую дозу. Рив наблюдал, как Хекс нашла в его ящике спиртовую салфетку, вскрыла упаковку и протерла участок на сгибе локтя. Сделав укол, она сняла жгут, и убрала весь комплект обратно в стол.

Откинувшись в кресло, Рив закрыл глаза. Красный фон сохранился, даже когда он прикрыл веки.

– Как давно это происходит? – спросила она тихо. – Двойная доза? Инъекции без дезинфекции? Сколько раз в день ты делаешь это?

Он просто покачал головой.

Спустя несколько мгновений, Ривендж услышал, как она открыла дверь и велела Трэзу подогнать Бентли. В тот момент, когда он собирался сказать ей что-нибудь в стиле ни-за-что-и-никогда, Хекс достала из шкафа его соболиную шубу.

– Мы едем к Хэйверсу, – сказала она. – И если будешь спорить со мной, я позову сюда парней, и они вынесут тебя из этой комнаты как свернутый в рулон ковер.

Рив свирепо уставился на нее.

– Ты не... босс, чтобы здесь приказывать.

– Совершенно верно. Но ты реально думаешь, что если я расскажу парням, насколько инфицирована твоя рука, они хотя бы на секунду задумаются, прежде чем взвалить тебя на плечи? Если будешь хорошим мальчиком, посадим тебя на заднее сидение, а не в багажник. А если же будешь вести себя как мудак, поедешь на капоте.

– Имел я тебя.

– Мы уже пробовали, помнишь? И никому из нас это не понравилось.

Черт, напоминание об этом сейчас было весьма кстати.

– Не глупи, Рив. Зачем спорить, если ты все равно проиграешь? Чем раньше поедешь, тем раньше вернешься. – Они сердито смотрели друг на друга, пока она не сказала: – Хорошо, пока забудем о двойной дозе. Пусть Хэйверс просто посмотрит твою руку. Всего одно слово: сепсис[45].

Как будто док не поймет в чем дело, когда увидит его полусгнившую конечность.

Рив взял в руку трость и медленно поднялся из кресла.

– Мне будет очень жарко... в пальто.

– Я просто захвачу его, чтобы ты не замерз, когда подействует дофамин.

Хекс предложила ему руку, не глядя, потому что знала, ее босс слишком гордый засранец, чтобы опираться на женщину. Но ему пришлось это сделать. Он был слаб, как младенец.

– Ненавижу, когда ты права.

– Это объясняет причину твоего частого пребывания в отстойном настроении.

Они вместе покинули кабинет и вышли в переулок.

Их ожидал Бентли, за рулем которого сидел Трэз. Мавр не произнес ни слова и не задал ни одного вопроса, впрочем, как обычно.

И, конечно же, когда ведешь себя, как последняя задница, подобная долбаная тишина всегда заставляет чувствовать себя еще хуже.

Рив проигнорировал то, что Хекс усадила его на заднее сиденье, а сама скользнула рядом, словно беспокоясь, что его укачает или с ним случится еще какое-нибудь похожее дерьмо.

Бентли тронулся с плавностью ковра-самолета, и это было чертовски кстати, потому что Рив как раз чувствовал себя так, будто летел на чем-то подобном. Пока его сущность симпата боролась с вампирской, Рив качался между своей плохой и хорошей половинами подобно маятнику, и от этих внутренних колебательных движений его подташнивало.

Может, Хекс была права насчет укачивания.

Они свернули влево на Торговую улицу, затем выехали на Десятую, двигаясь вдоль реки, затем по шоссе. Минуя четыре перекрестка, они развернулись и незаметно проскользнули через престижный район, где в стороне от дороги, среди лесопарковой зоны, возвышались огромные особняки, словно короли, ожидающие, когда их подданные падут перед ними на колени.

Рив плохо видел своим красным, двухмерным зрением, понимая, что происходит вокруг в большей степени благодаря природе симпата. Он чувствовал людей в особняках, опознавал жителей по тому эмоциональному следу, который они оставляли из-за я энергии, образованной их эмоциями. В то время как его зрение было плоским, напоминая экран телевизора, его ощущения были трехмерными: они, словно психогенная сеть регистрировали на все взаимодействия людских радостей и печалей, вины и похоти, гнева и боли, создавая структуры, которые для него были таким же осязаемыми и твердыми, как их дома.

И хотя его взгляд не мог проникнуть сквозь зеленые насаждения и каменные стены человеческих жилищ, все его инстинкты оживали, его темная сторона видела мужчин и женщин внутри так же ясно, как если бы они стояли перед ним обнаженные. Рив обратил внимание на слабости, которые просачивались сквозь эти эмоциональные сети, находя свободное место в черепных коробках людей, желая еще больше вывести их из равновесия. Он, словно когтистый кот, поймавший испуганную мышь, хотел играть с ними, чтобы их маленькие головы, словно кровью, были переполнены грязными тайнами, ложью и постыдными желаниями.

Его скрытая сущность ненавидела их со спокойной беспристрастностью. Для его природы симпата, слабые не были солью земли. Они должны были грызть эту землю, пока не подавятся до смерти. И вот тогда можно смешать их кровь и бренные тела с грязью, чтобы потом спокойно приняться за следующую жертву.

– Я ненавижу голоса в моей голове, – сказал он.

Хекс взглянула на него. В тусклом свете автомобильного салона, ее жесткое умное лицо казалось Риву удивительно красивым, вероятно, потому, что она была единственной, кто действительно понимал, с какими демонами ему приходится бороться, и это родство с ним делало ее прекрасной.

– Не отталкивай от себя это чувство, – сказала она. – Эта ненависть тебя бережет.

– Я устал от постоянной борьбы.

– Я знаю. У тебя есть другие варианты?

– Иногда мне кажется, что да.

Десять минут спустя, когда Трэз въехал в ворота владений Хэйверса, онемение в конечностях Рива вернулось, а температура тела начала понижаться. Бентли остановился у входа в клинику, и соболиная шуба оказалась как нельзя кстати, Рив закутался в ее тепло, чтобы согреться. Выйдя из автомобиля, он отметил, что краснота зрения отступила, вся цветовая палитра постепенно возвращалась, и он снова воспринимал объекты в той же пространственной ориентации, как и раньше.

– Я подожду тебя здесь, – сказала Хекс с заднего сидения.

Она никогда не заходила в клинику. И, учитывая то, что с ней сделали когда-то, Рив мог понять почему.

Он обхватил трость ладонью и наклонился к Хекс.

– Я не долго.

– Ты пробуешь там, сколько понадобится. Мы с Трэзом будем тебя ждать.

***

Фьюри вернулся с Другой Стороны и направился прямиком в ЗироСам. Он купил, то, за чем пришел к айЭму, так как Рива на рабочем месте не оказалось, и Мавр остался за старшего. Затем он вернулся домой и поплелся в свою спальню.

Фьюри собирался выкурить косячок, чтобы притупить ощущения, прежде чем он постучится в дверь Кормии и объявит ей, что она свободна и может вернуться в Святилище. И говоря это, он даст Кормии обещание, что никогда не призовет ее к себе как Праймэйл, что защитит ее от всех нелестных комментариев и критики.

Он также даст ей понять, что сожалеет о том, что запер ее в четырех стенах на этой стороне.

Сидя на своей кровати и сворачивая косяк, он пытался отрепетировать свою речь... и закончил тем, что начал вспоминать, как она раздевала его прошлой ночью, ее бледные, элегантные руки, расстегивающие ремень, прежде чем снять кожаные брюки. В головке члена мгновенно вспыхнуло бешеное, раскаленное, как лава, возбуждение, и хотя Фьюри изо всех сил старался не обращать на него внимания, притворяться спокойным и холодным, было подобно пребыванию на кухне дома, объятого пламенем.

Как будто стараешься не замечать огненный жар и визг пожарной сигнализации.

Эх... долго это продолжаться не могло. Прибыла пожарная команда в виде образа пустых колыбелей. Воспоминание о них было подобно заряженному ружью, приставленному к голове, – оно стопроцентно потушило огонь в его душе.

В голове снова появился колдун, он стоял в поле, усеянном костями, его силуэт вырисовывался на фоне серого неба. Пока ты рос, твой папаша пил дни напролет. Помнишь, что ты испытывал при этом? Скажи мне, напарник, каким отцом ты собираешься стать для плодов своих чресел, если накуриваешься двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю?

Фьюри перестал курить и вспомнил, сколько раз подбирал отца в заросшем саду и тащил обратно в дом, прямо перед самым восходом солнца. Ему было пять лет, когда он впервые сделал это... и он очень боялся, что не сможет вовремя дотащить до дома столь тяжелую ношу. Какой ужас. Тот неухоженный сад казался большим, как джунгли, и маленькие ручки Фьюри слабо цеплялись за отцовский пояс. Слезы паники текли по лицу, когда он видел, что солнце уже вот-вот взойдет.

Когда он, наконец, затащил отца в дом, глаза Агони открылись, и он наотмашь ударил Фьюри по лицу своей большой, как сковородка, ладонью.

– Я хотел умереть там, ты, идиот.

Последовало молчание, а затем отец заплакал, схватил его, и, держа в объятьях, обещал больше никогда не пытаться убить себя.

Но это случалось снова и снова. Опять и опять. И всегда заканчивалось одинаково.

Фьюри продолжал спасать его, потому что был уверен, что когда-нибудь Зейдист обязательно вернется домой к отцу.

Колдун улыбнулся. И все же, этого не произошло, не так ли, напарник? Так или иначе, ваш отец умер, а Зейдист ни разу в жизни его не увидел.

Хорошо, что ты начал курить, в конце концов, у Зи есть возможность испытать семейное наследие из первых рук.

Фьюри нахмурился и посмотрел сквозь двойные двери, ведущие из ванной в туалет. Обернув пальцы вокруг пакета с красным дымком, он начал вставать, в полной готовности смыть все это дерьмо в унитаз.

Колдун рассмеялся. Ты не сможешь этого сделать. Ты ни за что не бросишь. Не покурив всего несколько часов, ты начал психовать. Давай откровенно, ты можешь представить себе, что больше не сделаешь ни единой затяжки в течение последующих семи сотен лет своей жизни? Ну, приятель, будь разумным.

Фьюри сел обратно на кровать.

О, надо же, у него, оказывается, есть мозги. Какая неожиданность.

Его сердце обливалось кровью, пока он сворачивал очередную порцию травы, облизывал край бумаги и зажимал косяк между зубов. Он уже почти прикурил, когда в комнате раздался телефонный звонок.

Интуиция подсказала, кто это был, и, достав мобильный из кармана штанов, Фьюри убедился, что был прав. Зейдист. И брат звонил ему три раза.

Он ответил, жалея, что так и не прикурил.

– Да?

– Ты где?

– Только что вернулся с Другой Стороны.

– Окей, хорошо, теперь тащи свою задницу сюда в клинику. В раздевалке произошла драка. Мы думаем, ее начал Джон Мэтью, а закончил Куин, перерезав Лэшу горло ножом. У парня уже была остановка сердца. Врачи говорят, состояние стабилизировалось, но никто не знает, что будет дальше. Я только что пытался дозвониться до его родителей, но попадаю на голосовую почту, вероятно, это все из-за летнего бала. Я хочу, чтобы ты был здесь, когда они приедут.

Должно быть, Роф не сказал Зи, что Фьюри получил крепкого пинка под задницу.

– Алло? – резко сказал Зейдист. – Фьюри? У тебя какие-то проблемы?

– Нет. – Быстрый щелчок крышки зажигалки, легкое движение большого пальца и вот оно пламя. Он снова вставил самокрутку в рот, наклонился над огнем и напрягся. – Но я все равно не могу приехать.

– Что значит, ты не можешь? Черт возьми, моя шеллан беременна и прикована к постели, а мне приходится торчать здесь. Ты нужен мне как представитель учебной программы и член Братства.

– Я не могу.

– Господи, я слышу, ты опять куришь! Брось на хрен свой чертов косяк и делай, наконец, свою работу!

– Я больше не Брат.

На другом конце трубки повисло молчание. Затем послушался голос его близнеца, низкий и почти не слышный.

– Что.

Это был не вопрос. Как будто Зи знал ответ, но все равно надеялся на чудо.

Но здесь Фьюри ничем не мог помочь своему близнецу.

– Послушай... Роф исключил меня из Братства. Прошлой ночью. Я думал, он сказал тебе об этом. – Фьюри жадно затянулся и выдохнул, струйка дыма вытекала из его рта медленно, как патока. Он мог только представить, как выглядит сейчас его близнец с рейзером, сжатым в кулаке, глазами почерневшими от гнева, изуродованная верхняя губа поднята вверх, обнажая зубы.

Фьюри не удивился, услышав в трубке его рычание.

– Зашибись. Просто охренительно.

И отключился.

Он перезвонил Зи, но наткнулся на голосовую почту. Тоже ничего удивительного.

Дерьмо.

Он не просто хотел сгладить острые углы в отношениях с Зейдистом, но и узнать, что, черт возьми, произошло в учебном центре. Все ли в порядке с Джоном? С Куином? Вспыльчивые по темпераменту, как все вампиры после перехода, тем не менее, они оба были хорошими парнями.

Должно быть, Лэш совершил что-то ужасное.

Фьюри прикончил косяк в рекордно короткие сроки. Скрутил еще один, закурил и решил, что Рейдж все ему расскажет. Голливуд всегда был источником…

Колдун покачал головой. Ты же понимаешь, напарник, что Рофу вряд ли понравится, что ты суешь свой нос в дела Братства. Ты здесь на позиции гостя, чертов ублюдок. Больше не член семьи.

***

Наверху в кинотеатре, Кормия откинулась в кресле, которое было таким же мягким, как вода в бассейне, словно огромная ладонь нежного великана.

Свет погас, и Джон вернулся к ней.

Он что-то набрал в своем телефоне и повернул к ней светящийся экран: Ты готова?

Когда она кивнула, темная комната озарилась массивным изображением, и отовсюду хлынул звук.

– Дева всемогущая!

Джон протянул руку и положил поверх ее ладоней. Через некоторое время Кормия успокоилась и сфокусировала внимание на экране, залитом оттенками синего цвета. Изображения людей появлялись и исчезали, мужчины и женщины танцевали вместе, их тела прижимались друг к другу, бедра вращались под музыку.

С интервалами появлялись розовые надписи на английском.

– Это почти как телевидение? – спросила она. – Так же работает?

Джон кивнул, когда возникли розовые, написанные на английском языке слова – «Грязные танцы».

Внезапно, на экране появился аппарат, который назывался автомобиль, он ехал по дороге, через зеленые холмы. Человеческая семья – отец, мать и две дочери.

В комнате зазвучал женский голос:

– Это было лето 1963 года...

Она почувствовала, как Джон вложил ей что-то в ладонь, но с трудом смогла оторвать взгляд от экрана, чтобы рассмотреть предложенное им. Это оказался маленький, темно-коричневый пакетик, открытый в верхней части. Одним движением он что-то взял из него и положил себе в рот, и она тоже неглубоко запустила в него руку. Достав маленькие разноцветные кружочки, Кормия замешкалась.

Они определенно были не белого цвета. Даже на этой стороне Кормия по привычке ела только белую пищу.

Но если честно, какой от этого может быть вред?

Она посмотрела по сторонам, словно проверяя, что ее никто не видит, а затем, чувствуя себя нарушительницей закона, положила несколько штучек себе в…

Пресвятая… Дева...

Вкус, что расцвел на ее языке, заставил ее вспомнить о крови. Что это за пища? Кормия посмотрела на пакетик. На упаковке изображались два нарисованных человечка, которые выглядели как конфеты. M& M's, было написано на пакетике.

Ей нужно было съесть целый пакет. Прямо сейчас. И не имело значения, что его содержимое было не белого цвета.

Она съела еще и застонала, Джон засмеялся и протянул ей высокий красный стакан с надписью «Кока-Кола». Внутри громыхал лед, а из крышки торчала палочка. Он поднял свой и взял трубочку в рот. Кормия сделала то же самое, а затем вернулась к своему волшебному пакетику и экрану.

Сейчас на краю озера собралась группа людей, которые старались следовать за милой блондинкой, когда она двигалась то вправо, то влево. Молодая девушка по имени Бэйби, та, что говорила до этого, пыталась повторить движения вместе с остальными.

Кормия повернулась, чтобы задать Джону вопрос и увидела, что он смотрит на свой телефон и хмурится, как будто разочарованно.

Что-то случилось вечером. Что-то плохое. Они еще никогда не видела Джона таким мрачным, сейчас он выглядел невероятно замкнутым. И хотя Кормия хотела помочь ему в любой возможной форме, она не намеревалась на него давить.

Как человек, который держал многое в себе, она осознавала значимость чужой тайны.

Оставив его в покое, она удобнее устроилась в кресле и позволила фильму поглотить себя. Джонни был красив, но не так как Праймэйл, и о, как он двигался, когда играла музыка. Интересней всего было наблюдать, как Бэйби танцует все лучше и лучше. Глядя на то, как она неуклюже спотыкается, и, наконец, после долгих тренировок, начинает двигаться хорошо, сердце Кормии наполнялось радостью за нее.

– Мне нравится, – сказала Кормия Джону. – У меня такое чувство, будто я сама переживаю это.

Джон достал телефон. «У нас много фильмов. Тонны».

– Я хочу их посмотреть. – Она хлебнула из трубочки свой холодный напиток. – Я хочу посмотреть их все…

Вдруг, Бэйби и Джонни оказались совершенно одни у него в доме.

Кормия замерла, когда они начали танцевать наедине. Их тела были настолько разными: Джонни намного больше Бэйби, гораздо мускулистей, и все же он прикасался к ней с почтением и заботой. И не только он был нежным. Она отвечала на его ласки, водя руками по его коже, и было ясно, что ей нравится то, что она чувствует.

Рот Кормии приоткрылся, и она, приподнявшись, потянулась ближе к экрану. Перед ее внутренним взором место Джонни занял Праймэйл, а она стала Бэйби. Они двигались вместе, их бедра соприкасались, одежда исчезала. Они были одни в темноте, в безлюдном месте, где никто не мог их видеть или помешать.

То же произошло в спальне Праймэйла, только здесь никто не останавливался, не было никаких сложностей, весомых традиций, не было страха неудачи, не было ее тридцати девяти сестер.

Так просто. Так реально, хотя все это происходило только в ее голове.

Этого она так хотела с Праймэйлом, думала Кормия, не отрывая глаз от экрана. Именно этого.