Выразительные движения

Широко разлитые периферические изменения, охватывающие при эмоциях весь организм, распространяясь на систему мышц лица и всего тела, проявляются в так называемых выразительных движениях (мимике — выразительные движе­ния лица; пантомимике — выразительные движения всего тела и «вокальной мимике» — выражение эмоций в интонации и тембре голоса). <...>

В повседневной жизни мы по выразительным движениям, по тончайшим изме­нениям в выражении лица, в интонации и т. д. чувствуем иногда малейшие сдви­ги в эмоциональном состоянии, в «настроении» окружающих нас людей, особен­но близких нам. Ряд американских исследователей (А. Фелеки, Г. С. Лэнгфелд, К. Лэндис, М. Шерманн) пришли к выводу, что суждения об эмоциональном со­стоянии на основании выражения лица оказываются по большей части сбивчи­выми и ненадежными. Конечно, смех, улыбка обычно не вызывают сомнений и расхождения в суждениях; относительно легко опознается выражение презре­ния, но уже удивление и подозрение и даже страх и гнев, а тем паче более тонкие оттенки чувств труднее дифференцировать по выражению лица.

В специальных опытах некоторые из исследователей (К. Лэндис, М. Шер­манн) в лабораторных условиях вызывали у людей различные эмоциональные состояния. Испытуемые, не будучи осведомленными об эмоциональных состоя­ниях этих людей, должны были их определить по выражению лиц.

Иногда исследователи подменяли живое человеческое лицо фотографией, на которой либо сам исследователь (А. Фелеки), либо актер специально изображал ту или иную эмоцию (Г. С. Лэнгфелд, К. Лэндис). При этом старания исследова­телей были направлены на то, чтобы определить для каждой эмоции, какую в точ­ности группу мышц лица она включает и какое в точности движение каждой из этих мышц для нее специфично. Оказалось, что в игре мышц при различных эмоциях наблюдаются значительные индивидуальные различия и для более тон­ких оттенков чувств трудно установить какой-либо единый набор мышц.

Результаты, к которым привели эти исследования, можно отчасти объяснить отличием тех экспериментальных условий, при которых наблюдались эмоции в лабораторных исследованиях, от реальных условий, в которых мы в жизни или даже на сцене, наблюдая игру актеров, судим об эмоциях. В частности, на фото­графиях дано лишь статическое, застывшее выражение, между тем как в жизни' мы наблюдаем динамику, переход от одного выражения к другому, изменение выражения, и именно в этом изменении, собственно, и заключается выражение. В одном, изолированно взятом, выражении лица, естественно, не всегда можно расчленить его общее характерологическое выражение и специальное выражение того или иного эмоционального состояния, лишь в игре этого лица, в перехо­де от одного выражения к другому проявляются изменяющиеся эмоциональные состояния; между тем в этих опытах одно выражение лица рассматривается вне соотношения с другими. Далее, само лицо рассматривается в отрыве от человека и вне его конкретных отношений к той ситуации, из которой возникает и к кото­рой относится эмоция.

При такой постановке вопроса вскрываются принципиальные теоретические предпосылки этих исследований — бихевиористское представление о том, будто эмоция — это интраорганическая реакция, реакция, ограниченная поверхностью организма, хотя в действительности органические реакции — это не эмоция, а лишь компонент эмоции, конкретный смысл которого определяется из целого; значение эмоции раскрывается из отношения человека к окружающему, к дру­гим людям. В изолированно взятом выражении лица напрасно ищут раскрытие существа эмоции; но из того, что по изолированно взятому выражению лица, без знания ситуации, не всегда удается определить эмоцию, напрасно заключают, что мы узнаем эмоцию не по выражению лица, а по ситуации, которая ее вызывает. В действительности из этого можно заключить только то, что для распознания эмоций, особенно сложных и тонких, выражение лица служит не само по себе, не изолированно, а в соотношении со всеми конкретными взаимоотношениями че­ловека с окружающим. Выразительные движения — это выразительный «под­текст» (см. главу о речи) к некоторому тексту, который необходимо знать, чтобы правильно раскрыть смысл подтекста. <...>

Но и тут распознавать индивидуально своеобразные выразительные движе­ния каждого человека и по ним улавливать все оттенки его чувств, правильно интерпретируя его выразительные движения, мы научаемся лишь в процессе более или менее длительного и близкого общения с ним. Поэтому также мало­плодотворно (как это делает К, Дунлап и др.) в абстрактной форме ставить вопрос о том, какова относительная значимость в общем выражении лица верх­ней и нижней его части, в частности глаз (точнее, глазных мышц) и рта (точнее, мышц рта).

Вопрос в конечном счете упирается в общую теорию выразительных движе­ний, неразрывно связанную с общей теорией эмоций. Лишь в свете такой теории можно осмыслить и истолковать экспериментальные факты. Для представите­лей традиционной психологии, интерпретирующих сознание как замкнутый внут­ренний мир переживаний, выразительные движения — это внешний коррелят или спутник переживания. Эта точка зрения была развита в теории вырази­тельных движений В. Вундта. «Аффекты, — пишет он, — это та сторона ду­шевной жизни, по отношению к которой выразительные движения и порожда­ющие их процессы иннервации должны рассматриваться как их физические корреляты»[201]. Вундт при этом исходит из того, что «с каждым изменением пси­хических состояний одновременно связаны изменения им соответствующих (кор­релятивных) физических явлений»[202]. В основе этой теории выразительных дви­жений лежит, таким образом, принцип психофизического параллелизма. Она извне соотносит движение с переживанием; называя это движение выразитель­ным, она трактует его как сопутствующее, сопроводительное; реальная связь у

выразительного движения имеется лишь с порождающими его процессами ин­нервации. Эта психофизиологическая точка зрения связывает выразительные движения с внутренними органическими процессами и лишь внешне соотносит их с внутренними душевными переживаниями. Точка зрения психолога-идеа­листа — интероспекциониста, параллелиста — и точка зрения физиолога, кото­рый ищет конечного объяснения выразительных движений лишь во внутриорганических процессах иннервации и т. п., совпадают потому, что как одна, так и другая пытаются понять выразительные движения лишь из соотношений внут­ри индивида. При таких условиях движение и психическое содержание неиз­бежно распадаются, и выразительное движение перестает что-либо выражать; из выражения в собственном смысле слова оно превращается лишь в сопро­вождение, в лишенную всякого психического содержания физиологическую ре­акцию, сопутствующую лишенному всякой действенной связи с внешним миром внутреннему переживанию.

Для того чтобы понять выразительные движения, так же как и само пережи­вание, надо перейти от абстрактного индивида, только переживающего, к реаль­ному индивиду. В отличие от точки зрения имманентно-психологической (фено­менологической) и физиологической, эта точка зрения — биологическая и соци­альная. С биологической точки зрения подходил к выразительным движениям, в частности, Ч. Дарвин. Согласно первому началу, которое Дарвин вводит для объяснения выразительных движений, они являются рудиментарными обрывка­ми прежде целесообразных действий. Точка зрения, рассматривающая вырази­тельное движение как начало намечающегося, но невыполненного, заторможен­ного действия, принимается поведенческой психологией, которая превращает, та­ким образом, выразительное движение в отрывок поведения, в соответствующую тому или иному поведению установку или «позу» (Дж. Уотсон). Однако если рассматривать поведение — с точки зрения бихевиориста — лишь как внешнюю реакцию организма, лишенную внутреннего содержания, то от выразительного движения, как связанного с внутренним содержанием личности, ничего не оста­ется, так же как ничего не остается и от самого внутреннего содержания. Для того чтобы подход к выразительному движению от действия, от поведения был плодотворен, необходимо, чтобы в самом действии раскрывалось внутреннее со­держание действующего лица. Нужно учесть при этом, что выразительным мо­жет быть не только движение, но и действие, не только его намечающееся начало, но и дальнейшее течение. Так же как в логическую ткань живой человеческой речи вплетаются выразительные моменты, отражающие личность говорящего, его отношение к тому, что он говорит, и к тому, к кому он обращается, так и в практический конспект человеческих действий непрерывно вплетаются такие же выразительные моменты; в том, как человек делает то или иное дело, выражается его личность, его отношение к тому, что он делает, и к другим людям. В трудовых действиях людей эти выразительные движения характеризуют стиль работы, свойственный данному человеку, его «туше» и играют определенную роль как бы настроя в организации и протекании работы.

Так же как вообще действие не исчерпывается внешней своей стороной, а имеет и свое внутреннее содержание и, выражая отношения человека к окружающему, является внешней формой существования внутреннего духовного содержания личности, так же и выразительные движения не просто лишь сопровождение эмоций, а внешняя форма их существования или проявления.

Выразительное движение (или действие) не только выражает уже сформи­рованное переживание, но и само, включаясь, формирует его; так же как, форму­лируя свою мысль, мы тем самым формируем ее, мы формируем наше чувство, выражая его. Когда У. Джеме утверждал, что не страх порождает бегство а бегство порождает панику и страх, не уныние вызывает унылую позу, а унылая поза (когда человек начинает волочить ноги, мина у него делается кислой и весь он как-то опускается) порождает у него уныние, ошибка Джемса заключалась только в том, что, переворачивая традиционную точку зрения, он также недиа­лектично взял лишь одну сторону. Но отмеченная им зависимость не менее реальна, чем та, которую обычно односторонне подчеркивает традиционная тео­рия. Жизнь на каждом шагу учит тому, как, давая волю проявлениям своих чувств, мы этим их поддерживаем, как внешнее проявление чувства само воздей­ствует на него. Таким образом, выразительное движение (или действие) и пере­живание взаимопроникают друг в друга, образуя подлинное единство. Объясне­ние выразительных движений можно дать не на основе психофизического па­раллелизма, а лишь на основе психофизического единства. Выразительное движение, в котором внутреннее содержание раскрывается вовне, — это не внешний лишь спутник или сопровождение, а компонент эмоций. Поэтому вы­разительные движения и выразительные действия создают — как это имеет место в игре актера — образ действующего лица, раскрывая его внутреннее содержание во внешнем действии. В игре актера подлинная сущность вырази­тельного движения и выразительного действия выступает особенно отчетливо (и здесь его и нужно бы изучать). Через выразительность своих движений и действий актер не только раскрывает чувства зрителю, через них он сам входит в чувства своего героя и, действуя на сцене, начинает жить ими и их переживать.

Как сами эмоции, или чувства, человека, так и выразительные движения, кото­рыми они сопровождаются, согласно мысли Дарвина, являются только пережит­ками или рудиментами прежде целесообразных инстинктивных движений. Не подлежит сомнению, что эмоции в прошлом генетически были связаны с инстинктами, и частично происхождение выразительных движений может быть объяснено на основании дарвиновского принципа; однако это объяснение толь­ко частичное. <... >

Но существо вопроса в том, что как бы сначала ни возникли выразительные движения и какова бы ни была первоначальная функция этих движений, они во всяком случае не просто рудиментарные образования, потому что они выполня­ют определенную актуальную функцию, а именно функцию общения; они — средство сообщения и воздействия, они — речь, лишенная слова, но исполненная экспрессии. Эта реальная функция выразительных движений в настоящем, ко­нечно, не менее существенна для их понимания, чем гипотетическая функция их в прошлом. Исключительно тонко дифференцированная мимика человеческого лица никогда не достигла бы современного уровня выразительности, если бы в ней лишь откладывались и запечатлевались ставшие бесцельными движения. Но менее всего можно говорить о выразительных движениях как о мертвых рудиментах, не выполняющих никакой актуальной функции. Иногда едва уло­вимая улыбка, на мгновение осветившая лицо человека, может стать событием, способным определить всю личную жизнь другого человека, чуть заметно сдвинутые брови могут оказаться более эффективным средством для предотвращения какого-либо чреватого последствиями поступка, чем иные пространные рас­суждения и сопряженные с большой затратой сил меры воздействия.

Социальная функция, выполняемая выразительными движениями, оказывает на них определяющее влияние. Поскольку они служат средствами выражения и воздействия, они приобретают характер, необходимый для выполнения этих функций. Символическое значение, которое выразительное движение приобре­тает для других людей в процессе общения, начинает регулировать употребле­ние его индивидом. Форма и употребление наших выразительных движений преобразовываются и фиксируются той общественной средой, к которой мы при­надлежим, в соответствии со значением, присвоенным ею нашим выразительным движением. Общественная фиксация этих форм и их значения создает возмож­ность чисто конвенциональных выразительных движений (конвенциональная улыбка), за которыми нет чувства, ими выражаемого. Но и подлинное выраже­ние действительных чувств получает.обычно установленную, стилизованную, как бы кодифицированную социальными обычаями форму. Нигде нельзя про­вести грани между тем, что в наших выразительных движениях природно и что в них социально; природное и социальное, естественное и историческое здесь, как и повсюду у человека, образуют одно неразложимое единство. Нельзя по­нять выразительных движений человека, если отвлечься от того, что он — обще­ственное существо.

Чтобы до конца понять выразительные движения людей, нужно подойти к ним, исходя из того действия или воздействия, которое они оказывают на других людей. Наши выразительные движения, воспринимаясь и истолковываясь дру­гими людьми из контекста нашего поведения, приобретают для них определен­ное значение. Значение, которое они приобретают для окружающих, придает им новое значение для нас самих. Первоначально рефлекторная реакция превра­щается в семантический акт. Мы сплошь и рядом производим то или иное выра­зительное движение именно потому, что, как мы знаем, оно имеет определенное значение для других. Выражение и воздействие взаимосвязаны и взаимообус­ловлены. Черпая свое значение из общения, они в известной степени заменяют речь. Природная основа непроизвольных рефлекторных выразительных реак­ций дифференцируется, преобразуется, развивается и превращается в тот испол­ненный тончайших нюансов язык взглядов, улыбок, игры лица, жестов, поз, дви­жений, посредством которого и тогда, когда мы молчим, мы так много говорим Друг другу. Пользуясь этим «языком», большой артист может, не вымолвив ни одного слова, выразить больше, чем слово может вместить.

Этот язык располагает утонченнейшими средствами речи. Наши выразитель­ные движения — это сплошь и рядом метафоры. Когда человек горделиво выпрямляется, стараясь возвыситься над остальными, либо наоборот, почтитель­но, униженно или подобострастно склоняется перед другими людьми и т. п., он собственной персоной изображает образ, которому придается переносное значе­ние. Выразительное движение перестает быть просто органической реакцией; в процессе общения оно само становится действием и притом общественным действием, существеннейшим актом воздействия на людей.

Если таким образом выразительные движения, насыщаясь своеобразной се­мантикой, переходят в речь, лишенную слов, но исполненную экспрессии, то, с дру­гой стороны, собственно речь человека, звуковая сторона слов сама включаетв себя «мимику» — вокальную, и в значительной мере из этой мимики черпает она свою выразительность. В речи каждого человека эмоциональное возбуждение сказывается в целой гамме выразительных моментов — в интонациях, ритме, темпе, паузах, повышениях и понижениях голоса, усиливающих построений, раз­рывов и т. п. Вокальная мимика выражается и в так называемом вибрато — в ритмической пульсации частоты и интенсивности человеческого голоса (при пении в среднем 6—7 пульсаций в секунду). Вибрато связано с эмоциональным состоянием и оказывает эмоциональное воздействие. Волнующее действие, кото­рое часто производит скрипка, связано, по-видимому, со значительной ролью в скрипичной игре вибрато (К. Сишор). При пении также вибрато придает голосу особую прелесть. У некоторых (по данным специальных исследований, среди взрослых примерно у 20%) встречается непроизвольное вибрато и в речи.

Зарождаясь в виде непроизвольного проявления эмоционального состояния говорящего, выразительные моменты речи перерабатываются соответственно то­му воздействию, которое они оказывают на других; таким образом, они превра­щаются в искусно разработанные средства более или менее сознательного воз­действия на людей. Так, у больших мастеров слова из непроизвольных сначала эмоционально-выразительных проявлений речи вырабатываются утонченнейшие стилистические приемы выразительности, так же как из непроизвольных выра­зительных движений в творчестве большого актера вырабатывается жест, кото­рым он как бы лепит скульптурно четкий образ человека, волнуемого страстями. Так выразительное движение у человека проходит длинный путь развития, в ре­зультате которого оно оказывается преображенным; сначала очаровательное, но порой необузданное, еще дикое дитя природы превращается в прекрасное произ­ведение искусства.