Глава 25. Гарри чувствовал себя так, будто ему удалось поймать феникса за хвост – когда, несмотря на кажущуюся зыбкость опоры

Гарри чувствовал себя так, будто ему удалось поймать феникса за хвост – когда, несмотря на кажущуюся зыбкость опоры, обретаешь необъяснимую уверенность. Словно можешь двигать горы и повелевать приливами, например, если невзначай удается коснуться руки в толпе учеников и смотреть, как серые глаза теплеют, а на бледных щеках расцветает румянец.

На истории магии Гарри нарисовал хорька, сидящего на огромной ромашке – зверек щурился и нервно вертел хвостом.

Когда совы принесли утреннюю почту, Гарри чуть не подавился, наблюдая, как меняется физиономия Малфоя, как Драко смущенно и раздраженно прячет рисунок в карман, что-то резко отвечая сидящей рядом Паркинсон.

Оно того стоило – после ужина Гарри, случайно прогуливаясь в одиночестве неподалеку от входа в подземелья, встретил рассерженного Драко, который долго возмущался, и в результате было почти десять минут самых сладких и самых желанных поцелуев. Могло быть и больше, если бы не Слагхорн, возвращающийся с педсовета.

Декан, разумеется, их не заметил, но Малфой, воспользовавшись заминкой, сбежал, вероломно оставив на прощание лиловый засос пониже уха.

Всё это становилось невыносимым – полувзгляды, полувстречи, полуприкосновения, от которых кровь закипала в жилах, потели ладони и подгибались колени. Слишком мало, но Гарри понимал, что с обстоятельствами ничего поделать нельзя.

Иногда он представлял, как берет Драко за руку, и они идут по школьному коридору, а все вокруг замолкают и расступаются. Он останавливается и целует Малфоя… Что дальше, Гарри тоже представлял с пугающей ясностью, но там уже не было никого, кроме стонущего и закусывающего губу Драко, обнаженного, раскинувшегося на простынях только для него.

А Рон считал, что надо готовиться к игре с Рейвенкло. И никакие увещевания на друга не действовали. Он даже порывался пойти к Макгонагалл и просить, чтобы Гарри отменили наказание, но тот его отговорил.

Мрачная тишина Выручай-комнаты действовала на Гарри умиротворяюще, а свободно бродя по школе и окрестностям, можно было встретить Малфоя – хотя бы просто посмотреть, как он идет к теплицам, кутаясь в шарф, или в библиотеку, выслушивая треп шагающего рядом Забини.

Но было действительно тяжело – слишком мало часов в сутках и слишком много того, на что их стоило бы потратить.

- На, держи.

Гарри с трудом оторвал голову от стола. Он зверски уставал – занятия, домашние задания, три раза в неделю отработка, а ночи наполнены странным шепотом и жаром.

- Что это?

- Я тебе здесь выписала заклинание. Чем таскать уменьшенный мусор к хагридовой хижине, будешь распылять его на месте. Только смотри, оно действует на небольшие предметы, поэтому…

- Ох, спасибо большое.

- Не за что, – Гермиона улыбнулась и разлохматила ему челку. – Жалко, что нам нельзя тебе помогать.

- Ничего, я справляюсь. Знаешь, очень повышает концентрацию. И Хагрид доволен – так часто я к нему не заглядывал с третьего курса, наверное.

Девушка присела на край стола и заглянула в исписанные пергаменты.

- Ты молодец, вообще-то. Извини, что не получилось тогда, с Малфоем…

Кровь прилила к щекам.

- Все нормально. Знаешь, мне кажется, я уже привык. А может, все это исчезло – сама видишь, я больше не веду себя странно.

Гермиона скептически приподняла бровь.

- Гипнотизировать хорька ты почти перестал, но стал каким-то отстраненным.

- Ну, понимаешь, уроки, отработка… - Гарри с преувеличенным оживлением зашуршал страницами.

- Задают много…

- И задают… - активно закивал Поттер.

- И темы сложные…

- И темы…

- Подготовка к ТРИТОН…

- И ТРИТОН…

- Да еще влюбился…

- Влюбился… - по инерции Гарри продолжал кивать.

- В кого?..

- В… Стой, погоди. Ты меня подловить хочешь? – Гарри возмущенно вскочил, но подруга успокаивающе положила ему руку ему на плечо, заставляя сесть обратно. – Ничего я не влюбился.

Гермиона улыбнулась.

- Рон обижается, что я совсем не уделяю ему времени. Представляешь? Наверно, надо устроить что-то романтичное на День Всех Влюбленных, а у меня голова совершенно другим забита – я хочу заочно поступить на курсы Основ Магического Законодательства. Я на Рожество поговорила там… и мне сказали, что такое возможно. Вот здорово! Да?

Гарри выдохнул, чувствуя себя уверенней, когда разговор ушел от скользкой темы.

- Здорово, конечно. А хочешь, я попрошу Кричера соорудить какой-нибудь обед для вас с Роном в Валентинов день?.. Весь дом ваш… Свечки-сердечки…

Глаза Гермионы блеснули, но она тут же помотала головой:

- А ты?

- Не пропаду. Вы же меня не усыновили, в конце концов. А слушать тоскливые вздохи Рона и правда невозможно.

- Ну ладно. Если ты так говоришь… - девушка встала. – Но я все равно думаю, что ты что-то скрываешь. И про книгу Чар нам не рассказал. И твое изменившееся отношение к Малфою… - она пальцем прикоснулась к губам Гарри, который попытался ответить. – Знаешь, у меня есть две версии: или ты действительно в кого-то влюбился, и настоящее чувство разрушило иллюзию, или тебе нравится быть очарованным хорьком.

Не дожидаясь ответа, Гермиона забрала свою сумку и направилась к лестнице в спальню.

- Хотя есть еще один вариант, когда обе версии совпадают. Но тогда тебя надо либо лечить, либо жалеть. Третьего не дано. Подумай, Гарри, пока все не зашло слишком далеко.

Дверь в спальню захлопнулась, а Гарри так и остался сидеть с приоткрытым ртом. В голове билась одна мысль – уже поздно. Он настолько потерялся в своих чувствах, что теперь ничего не имело значения - ни прошлое, ни будущее, ни добрые советы, ни опасность потерять друзей.

Остался только высокий парень со светлыми глазами, ради которого хотелось дышать. Гарри старался как можно меньше задумываться и анализировать происходящее, боясь разрушить то, что есть. Это было настоящее волшебство – хрупкое, но вполне осязаемое.

Любая попытка подумать логически приносила почти физическую боль – Малфой ненавидел все, чем дорожил Гарри, презирал все, чем Гарри жил, он был на стороне врага, из-за него Билл украшен шрамами, чуть не отравился Рон… много всего... И Гарри ничего не забыл, просто Малфой словно стал другим.

И этого нового Малфоя было так много, что воспоминаниям просто не хватало места – Гарри распирало от нежности – казалось, что стоит неловко повернуться, и она хлынет через край, сметая все на своем пути. И только ради Драко. Того Драко, который неожиданно начался с привычного жеста руки, поправляющей прическу в темном коридоре, с встревоженных глаз в кабинете зелий… Другого Драко.

И хотелось сделать для него что-то особенное, чтобы в глазах больше не появлялись настороженность и невысказанный вопрос, чтобы он просто поверил… Гарри даже выучил стих. Очень красивый. Как раз для Драко. Но прекрасно понимал, что никогда его не прочтет, потому что это глупо. Малфой и так все время смеется над его неуклюжестью, а как стать другим, Гарри не знал.

Он заказал ко Дню Всех Влюбленных огромную коробку шоколада – ее доставят Малфою в праздник. И никто не узнает, сколько сил потрачено, чтобы потихоньку выведать у Лаванды, чем одни конфеты отличаются от других и какие самые лучшие. Сам-то Гарри считал, что главное, чтобы было сладко и вкусно, а оказалось, существует огромное количество всяких нюансов. Когда проблема выбора была решена, он чувствовал себя настоящим героем.

День Святого Валентина неумолимо приближался – в нервном шепоте девичьих стаек на переменах, в озабоченных физиономиях друзей, в солнечных зайчиках, наконец-то спрыгнувших со стремительно светлеющего неба. А Гарри был растерян и не знал, как ему поступить.

***

- Что это? – выдохнула в ухо Панси, и Драко поспешно скомкал пергамент и сунул в карман. Даже не глядя на гриффиндорский стол, он без труда мог сказать, что это очередная идиотская выходка Поттера. Очень в его духе. Тоже мне, Пикассо.

- Мой портрет, - буркнул он, сжимая в руке бокал с соком и торопливо делая несколько глотков. Надеяться, что Панси так просто отстанет, было глупо, поэтому Драко не надеялся.

- От кого? – предсказуемо спросила девушка.

- Видела же, там нет подписи.

- Но ты ведь знаешь.

- Может, знаю, а может, и нет. В любом случае, мне кажется, это не твое дело. Или я ошибаюсь? – Панси краснела прямо на глазах. Но Драко уже принял решение.

Возможно, он и был виноват перед ней. Но только – раньше. Не сейчас. И если она до сих пор не понимает, или не хочет понять, то это точно не его проблемы. В конце концов, каждый выбирает для себя. Он свой выбор сделал. И не имеет значения, что через какое-то время все может измениться. Пусть меняется, Драко ничего не имеет против, но пока… пока у него есть Поттер. А у Поттера – есть он. А у Панси… у нее тоже есть выбор. Таскаться за ним, ловить каждое слово, реветь, надеясь, что никто не увидит, или – смириться. Вспомнить, что жизнь не состоит из одного Драко Малфоя, в ней много всякого – плохого и хорошего, важного и неважного, и только от тебя самой зависит, как этой жизнью распорядиться. Драко считал, что пока Панси распоряжается ей абсолютно бездарно, и от души надеялся, что она рано или поздно одумается. Лучше рано. Он даже честно признался себе, что ничего не имел бы против страдающей Панси, если бы она страдала где-нибудь на расстоянии и не заставляла постоянно натыкаться на ее тоскливую физиономию. Он старался не замечать, старался игнорировать, отводил взгляд, улыбался натянуто, если не удавалось избежать ее общества, но это не помогало. Панси как будто задалась целью довести его до исступления и сделать разговор неизбежным. Но Драко с сожалением понимал, что разговора все равно не получится. В один прекрасный день он просто сорвется. И тогда не останется даже намека на приятельские отношения. Этого Драко не хотел, и вряд ли хотела Панси, но она упорно отказывалась понимать. А значит…

- Драко, я…

- Пэнс, пожалуйста, перестань, - почти взмолился Драко, сжимая в кармане пергамент, словно надеялся, что тот даст ему силы, которых он в себе не ощущал. – У тебя – своя жизнь, у меня – своя. И общей у нас никогда не будет. Не лезь, очень прошу, он быстро поднялся и вышел. Может быть, стоило сказать что-нибудь еще, но Драко не знал – что именно.

Кажется, несколько дней после этого они не разговаривали. В Большом зале Панси не садилась рядом. На собраниях старост сдвигалась почти на самый край стола, стараясь не задеть коленом или рукой. Стало легче, но что-то подсказывало Драко, что это лишь демонстрация обиды, а вовсе не понимание. Оставалось только надеяться, что в жизни Панси наконец появится кто-нибудь и заставит ее забыть. Драко даже подумывал поговорить с отцом. Вряд ли кто-то мог сравниться с ним по количеству знакомых. Что если попросить его познакомить Панси с кем-нибудь? Неплохой шанс устроить свою жизнь для девушки из семьи, попавшей под подозрение министерства. Впрочем, думать об этом было еще рано. Сначала отцу нужно время на воплощение собственного проекта.

А сам Драко поймал себя на мысли, что совершенно не думает, чем будет заниматься после Хогвартса. Понятно, что отец непременно найдет ему подходящее занятие, и понятно, что он не будет спорить, но сейчас не думалось об этом. Совсем. Как будто настоящая жизнь была здесь, а все остальное – только туманное будущее, которое наступит нескоро и неизвестно – наступит ли вообще.

Эта история с Поттером, слишком нереальная, вдруг стала реальной настолько, что все, выходящее за ее рамки, казалось теперь неважным и не достойным даже мимолетного внимания. Хогвартс был важен, потому что здесь находился Гарри, были важны коридоры и кабинеты, потому что в них можно было пересечься случайно или намеренно, была важна спальня, потому что там, забравшись под одеяло, легко было думать, вспоминать и мечтать, не боясь, что кто-то заметит странное выражение его лица. Был важным Запретный лес, потому что там… проталина в белых цветах, и плевать, что сейчас от нее на осталось даже следов, хватало того, что Драко знал – она была, и можно было пойти туда и вспомнить, а можно было не ходить, просто смотреть на белое поле снега, доходящее до первых черных стволов. Был важен Хогсмид и черный том Шекспира, и раскачивающаяся гигантская ромашка с белым хорьком на разглаженном пергаменте.

Может он и заколдован, может это неизвестный приворот, может вейлочары, которые странным образом проявились в Поттере, может просто помешательство, но сейчас Драко не хотел, чтобы оно заканчивалось. Слишком сильными и острыми были эмоции, слишком яркими – чувства. А ощущение безмятежности он, кажется, вообще испытывал впервые, такое захватывающее, что Драко боялся даже представить, что будет, когда оно исчезнет.

О приближающемся дне Святого Валентина он вспомнил только когда красный запыхавшийся Мэт вломился в гостиную, сжимая в руке «валентинку». Только тогда Драко заметил наконец и всеобщее оживление, и девчонок, шепчущихся по углам, и покрасневшие глаза Панси, и таинственную улыбку Лиззи, которая разглядывала его, сидя на подлокотнике кресла.

Сначала Драко решил просто не обращать внимания на всю эту кутерьму. В отличие от Рождества, Валентинов день он не любил – дурацкий праздник для влюбленных идиотов, ждущих заветного числа, чтобы признаться в любви. А что делать тем, кто не влюблен, или кто влюблен безответно? Заавадиться среди всеобщего веселья? В Драко грядущий праздник никакого священного трепета не вызывал и был важен только одним – походом в Хогсмид, где можно незаметно выловить Поттера и утянуть его в какое-нибудь малолюдное место. А еще лучше… Идея появилась внезапно и показалась очень заманчивой, а в том, что Гарри согласится, Драко не сомневался.

Фыркая, он вывел последнюю затейливую букву на аляповатом алом сердце с золотыми цветами. Выглядела вся эта красота просто отвратительно, но у нее было одно несомненное достоинство – никто никогда бы не догадался, что Драко Малфой мог отправить подобное уродство. Кроме Поттера, разумеется, для которого девчачья абракадабра сложится во вполне читаемые слова. Над чарами иллюзии пришлось потрудиться, но результатом Драко остался доволен.