Глава 19. Бабушка Фогерсен не оценила новый образ внука по достоинству

Бабушка Фогерсен не оценила новый образ внука по достоинству. То есть, при полном параде он восхищал, конечно, и она сказала, что девкой был бы даже краше…

Но оглянувшись посмотреть на него за обедом, она вздохнула, снова уставилась на тарелки в раковине, которые намывала.

— Бабушка, зачем еще раз их мыть, посудомойка не справляется, по-твоему?

— Остается это средство. Оно вредное. Оно может разъесть желудок.

— Господи…

— Боже, не делай так бровями, страшный, как Сатана. Помнишь тот фильм про Иисуса? Помнишь мужика, который играл Сатану, такой, в черном плаще с капюшоном, держал на руках ребенка?

— Это была Розалинда Челентано, она же женщина.

— Кошмар какой. Безбровая лысая женщина. Ты пока только безбровый, но не вздумай еще и побриться наголо, ты будешь ужасный.

— Бабушка…

— Шучу, дорогой, ты у меня самый красивый. Но брови лучше нарисуй.

— Но я дома! Перед кем мне здесь выпендриваться?! Я постоянно боюсь, что они сотрутся, это бесит. Кто меня видит?

— Если заведешь себе кого-нибудь, — бабка хмыкнула, прекрасно помня, кого себе внучок мог завести. — Будешь потом ему объяснять, что дома тебя никто не видит. Он сбежит от тебя. Да с твоим-то характером ты и до порога его дома не доберешься, сбежит.

— Ба-а-абушка, ну при нем я буду в полной готовности.

— Хватит есть, вредно столько есть. Куда в тебя только влезает, тощий, как глист.

— Я должен расти.

— Куда дальше-то, и так шпала, пятнадцать лет не дашь.

— Жадная старуха, — прошипел он.

— Я все слышала.

— Я знаю. А до тебя мне расти и расти. Ты в юности баскетболом не занималась?

— Не занималась, — бабка его передразнила, заправила седую прядь, выбивавшуюся из крашеных в черный цвет волос, за ухо и посмотрела в окно над раковиной. — Вон, пойди мусор вынеси, а то сидишь, ничего не делаешь.

— Я уже сделал уроки.

— Врешь ведь.

— Я правда сделал! Начало года, еще почти ничего не задают!

— Мусор.

— Господи… ты нарочно это делаешь, чтобы соседи на меня пялились, — Симон встал размашисто, так что стул отодвинулся на полтора метра от стола, а потом вытащил из мусорного ведра пакет, завязал его и пошел выбрасывать. Выглядел он своеобразно — пижамные штаны когда-то были сиреневыми, но после десятка стирок побледнели, а потом попали в одну стирку с черной футболкой и стали серо-буро-малиновыми. Белая майка и вовсе была из набора женского нижнего белья, он откопал ее на чердаке и, решив что она принадлежала матери, носил дома, любуясь собой.

Вообще, судя по фотографиям девушки с длинным, как у Пиноккио, носом, он на мать был похож, как одна капля воды на другую. Но это не делало его привлекательнее в чужой майке с кружевными бретельками.

И волосы он забирал по-дурацки, как говорила старуха. Хвост был слишком высоко, прямо на макушке, не до конца выпущенный, какая-то растрепанная петля, лицо слишком голое без бровей, нос — катастрофа, просто дупло им долбить можно.

— Боже мой, енот тут, что ли, сдох… — он нажал ногой на рычаг в самом низу огромного уличного бака, чуть не уронил шлепанец, зажал одной рукой нос, а второй размахнулся и забросил пакет внутрь. Потом отряхнул руки и не обратил внимания на шум проехавшей машины.

Мало ли машин по улице ездит.

Он развернулся и перешел дорогу обратно, от переулка к их участку, перешагнул через забор, поленившись возиться с калиткой, и пошел было к крыльцу…но вспомнил про почту и вернулся к почтовому ящику.

Морган не мог поверить своим глазам, остановив машину на расстоянии дома от него. Судя по профилю с характерным клювом, это был нужный дом, и нашел он его довольно быстро. Но вид был тот еще.

Черлидер вылез из машины и постарался не громко хлопнуть дверью.

— Эй! Это ты сегодня в столовой с Тревором целовался? — спросил он, направляясь в сторону опознанного «новенького».

У Симона вся кровь от лица ушла, глаза вылезли из орбит, мозг заледенел, а конверты и журнал выпали из рук на траву. Мигом зачесалась правая ладонь, которой он приложил Натана, он понял, что Тревор от него отделался, и теперь нет никакого плана, по которому нужно действовать.

«Что мне делать?! Ну, сначала надо досчитать до трех, прежде чем отвечать ему…Господи, я же выгляжу, как воронье пугало, боже мой!» — он опомнился и вдруг резко закрыл лицо руками, отвернулся.

— Эй! Да подожди ты, куда пошел?! Ответь, хотя бы! Я тут двадцать минут уже езжу, пытаясь тебя найти! — Морган тоже перешагнул через низенький забор, и старуха Фогерсен, наблюдавшая за всем этим в окно, перестала мыть посуду, скинула резиновые перчатки и взяла пакет недоеденных Симоном чипсов.

«Получше сериала», — подумала она. Голоса было слышно плохо, но на вид «любимый» внучка казался просто с обложки спортивного еженедельника сошедшим. Слащавый, с мелированием, с намазанными гелем и висящими сосульками волосами, с блестящей стразом сережкой в правом ухе.

Пробежавший по веранде, как смерч, Симон показался его собственной бабке конченной кикиморой, которая ну никак не могла привлечь внимание такого красавца. Тем более, будучи мальчишкой, а не обладая хоть какой-то грудью и детородным женским органом.

«Нет, это семейный талант…» — подумала старуха, гордо покосившись на свое отражение в начищенной кухонной вытяжке.

Морган не мог понять, зачем от него прятаться.

«Они все с ума посходили? Может, еще и этот не гей?! Сейчас модно у натуралов сосаться друг с другом в школе?!»

— Ты не хочешь со мной разговаривать?! — крикнул он, потеряв Симона из вида. А тот затаился за углом дома, на солнечной стороне, поняв, что потерял шлепанец. Он остался лежать на крыльце, и Морган на него наткнулся. Сорок-последнего размера тапок был не похож на туфельку Золушки, но его это все равно умилило.

— Я нашел твою туфельку, принцесса, — пошутил он, думая, что это безумно смешно. — Или мне лучше принести твою почту? Она размокнет там, трава мокрая.

«Вот бы разбрызгиватель включился», — размечтался Симон, оглядываясь по сторонам. Глаза вдруг сверкнули восторгом, и он сдернул резинку с волос, снял соломенную шляпу с гвоздя под крышей веранды, смахнул с нее паутину и нацепил, натянул посильнее, чтобы отсутствие бровей было не так заметно.

— Принеси, — буркнул он из-за угла, а как только Джеферсон внезапно послушался и отправился за почтой, Симон вцепился в дверную ручку задней двери, ведущей как раз на кухню. Ее кто-то держал изнутри, потому что замочная скважина не была развернута так, будто ее кто-то запер.

— Бабушка! Впусти меня!

Дверь не открывалась.

«Поверить не могу, ко мне домой приехал Морган Джеферсон, САМ МОРГАН ДЖЕФЕРСОН, а я пытаюсь спрятаться от него. Но я же выгляжу хуже, чем можно себе представить. Все правильно, надо бежать!»

— Бабушка! — он зарычал, дергая дверь на себя и пытаясь повернуть ручку.

Брутальная хватка старухи не позволяла даже чуть-чуть ручку пошевелить.

Морган вернулся и легко взбежал по ступенькам. Старуха задержала дыхание, наблюдая за этим сквозь прозрачные занавески на кухонных окнах.

«Мамочки, какая…романтика», — подумала она, вспоминая свою молодость.

— Вот твои письма, Золушка. И журнал. Что за журнал? О, рок… любишь рок?

«Нет, блин, в любителей попсы швыряться пойду», — подумал Симон.

Он молча выхватил пачку писем, отобрал журнал и бросил в соломенное кресло за углом, возле которого стоял.

— Отличная шляпка.

«Какой ты остряк», — Симон решил, что Натан с Амандой, все-таки, были правы. Иногда Джеферсон туповат. Особенно тупо выглядит его уверенность в себе, будто он непревзойденный пикапер и юных голубков снимает только так.

— Туфельку отдать или я могу забрать ее себе, на память? — он помахал шлепанцем с цветочными рисунками. Симон потянулся и за ним тоже, но скорее упал бы, прячась за углом весь, только ногу выставив для устойчивости.

— Сначала нужно примерить.

Симон застонал и топнул ногой по полу, так что доски заскрипели.

— Осторожнее, занозу загонишь, — с издевкой, такой редкой для него, предупредил Морган и не стал больше терпеть эти глупости, зашел за угол сам, сел на корточки. — Давай ногу, туфельку надену.

«Козлина ты дикий…» — подумал Симон, сгорая от стыда и заливаясь багровым цветом, сжав губы, хотя Аманда это запретила.

«А, ну и хрен с тобой, подумаешь. Лучше, чем сейчас, мне уже никогда не будет. Морган Джеферсон передо мной почти на коленях, хочет надеть мне на ногу тупой тапок. После этого пусть хоть трава на планете вся засохнет».

Он молча, с видом «ну, ладно, уговорил, противный» вытянул ногу.

И он выгнул бы бровь, скептически за черлидером наблюдая, если бы эта бровь у него была.

А так Морган только с удивлением уставился на красивую, в общем-то, ступню размеров таких же внушительных, что и шлепанец. Ногти были накрашены черным, на среднем пальце блестело посеребренное колечко, которое ради шутки украл в магазине Натан и легкомысленно «бойфренду» подарил, небрежно бросив в его сумку.

Морган шлепанец на протянутую ступню надел, и Симон сразу поставил ее на пол, встал в наглую позу — расставив ноги и скрестив руки на груди.

— Еще что-то?

— Ты не скажешь, как тебя зовут? — Джеферсон красиво поднялся и посмотрел на него чуть сверху вниз.

Симон замолчал, считая до трех, а Морган подумал, что парень его динамит.

— У меня есть парень, — выдавил Фогерсен чуть-чуть жеманно.

— Вы же поссорились после школы. Я видел, — Джеферсон почувствовал себя хитрым шпионом и прищурился.

— С кем не бывает. Помиримся, — сам от себя не ожидав, процедил Симон.

— Ты что, правда не скажешь, как тебя зовут? Сколько тебе лет, хотя бы? Шестнадцать есть?

— Десять, — мерзким тоном и с мерзкой же рожей передразнил Симон. — Устраивает?

— Алкоголь тебе с такой внешностью точно продадут, — заверил Морган и сделал шаг вперед.

Бабушка Фогерсен решила, что хватит сладостей на сегодня, слащавый спортивный «шалун» обойдется без вишенки.

Да и внучка тоже надо ущипнуть заодно.

— Симо-о-о-он…ты почту взял?! — крикнула она в окно. Морган дернулся и оглянулся, машинально улыбнулся еле различимому за занавеской мужественному лицу в обрамлении длинных волос.

— Ну, до встречи тогда, — он улыбнулся уже самому «новичку» и подмигнул, не удержавшись. — Симон.

«Я убью эту старуху когда-нибудь и похороню под яблоней».

08.05.2012