Парадоксы электоральной демократии в России

Развитие электоральной демократии в России также имело свои особенности, позволяющие говорить о ее неклассических формах. Как уже говорилось, для России типична низкая гражданская активность. Точнее она плохо организована и структурирована: артикуляция общественных интересов оказывается очень сложным с точки зрения организации и малоэффективным с точки зрения результата процессом. В новых условиях развития электоральной демократии быстро определилось, что советское и в целом историческое наследие продолжает превалировать. В основе этого наследия – традиционное отчуждение масс от власти в сочетании с дозированным патернализмом властей, заинтересованных в общественной поддержке. Политическая пассивность во многом, впрочем, является результатом отсутствия каналов для ведения эффективной общественной деятельности, которая «уходит в песок» на российских просторах и в бюрократических «болотах», а не особенностью российской политической культуры.

Однако основная часть общества пока еще не прошла через этап осознания своих социально-групповых, классовых интересов, по привычке ожидая, что за него их сформулируют профессиональные политики. Экономические реформы не способствовали усилению социальной самоорганизации, породив резко выросшую атомизацию общества и создав один принципиально важный общественный интерес – выживание и благополучие малых групп (семейно-родственных, узкокорпоративных). При этом не могла сложиться социальная солидарность в виде агрегирования интересов малых групп, находящихся в похожем положении. Это объясняется продолжающейся социальной конкуренцией между однотипными социальными группами за дефицитные ресурсы. Отчасти работает и пространственный фактор – слабая или просто отсутствующая координация деятельности однотипных социальных групп на огромной территории с недостаточно развитыми коммуникациями. Лишь в последние годы с повсеместным развитием Интернета межрегиональная координация социально-политической активности начинает выходить на должный уровень.

Кроме того, характерным для патерналистских отношений является постоянное воспроизводство общественных ожиданий от власти. Не случайно в российском политическом анализе часто говорят про «революции ожиданий», самой мощной из которых, безусловно, была «демократическая революция» 1991 г. При этом довольно пассивное общество терпимо относится к невыполнению предвыборных обещаний, болезненно, но переживает разочарование. Это часто связывают с традиционным русским терпением, которое можно объяснить особенностями политических отношений. Русское терпение – это результат типичной, вырабатывавшейся веками невозможности повлиять на процесс принятия политических решений в связи с отсутствием эффективных каналов и, как результат, постоянной апелляцией к существующей власти в надежде, что она начнет «прислушиваться» к «голосу народа». Интересно, что и сейчас, как показывают социологические исследования, поддержка власти в целом и конкретных фигур (прежде всего президента) в России существенно выше поддержки конкретных действий и решений того же президента. Однако, отсутствие массовой поддержки этих решений не влияет напрямую на рейтинг президента, поскольку глава государства остается объектом общественных ожиданий.

Атипичность российской демократии наглядно доказывается парадоксом электорального участия. Как показывает анализ явки на российских выборах, наибольшую активность демонстрируют представители социально пассивных слоев. Общим местом стало описание того, что погоду на российских выборах делают пенсионеры, в то время как молодежь их игнорирует. Пенсионеры – это во многом продукт советской эпохи, выборы они воспринимают как обязательный политический ритуал, участие – как проявление дисциплины. Частью этого ритуала является поддержка патерналистской власти, а значит, электоральный выбор в условиях многопартийности связан с оценкой и сравнением «патерналистского потенциала» существующих партий. Создание необходимой явки на выборах превращается в еще одну избирательную технологию, и закономерно, что в результате ее использования только усиливается участие социально зависимых и потому политически более пассивных слоев. Ведь явка обеспечивается с помощью социальных сетей, зависимых от администраций напрямую (бюджетные организации, воинские части, государственные предприятия и т.п.) или финансово (аграрные хозяйства, менее успешная и не входящая в крупные ФПГ часть промышленных предприятий).

При этом социально мобильные группы проявляют интерес прежде всего к более статусным выборам – федеральным, в наибольшей степени – президентским. Возникает парадокс между социальной и политической активностью, которая характерна для разных групп.

В социально активной части российского общества распространено понимание слабой роли региональных законодательных собраний и органов местного самоуправления, а также искусственности партийной системы. В то же время отсутствие необходимых ресурсов и малая численность не позволяют этим группам трансформировать партийную систему в своих интересах. Ярким примером стало постепенное угасание «Яблока», пытавшегося представлять интересы городской интеллигенции и некрупного бизнеса. В этой ситуации бизнес-элиты, как наиболее активная часть нового российского общества, постепенно стала переориентироваться с попыток создания собственных партий (Союз правых сил, «Яблоко» и др.) на партийные проекты. Причина в том, что их «родные» партии не могли завоевать достаточную электоральную поддержку в связи с явно недостаточной численностью электората.

Как результат, бизнес стал делать прагматический выбор в пользу тех партий, которые являются «проходными», пусть с идеологией, рассчитанной на совершенно другие слои населения. Например, региональный бизнес, помимо «Единой России» и, отчасти, - РПЖ заинтересован в ориентации на свои интересы партии «Родина» и Российской партии пенсионеров. Партия пенсионеров – это один из главных парадоксов такой искаженной партийной системы. Ее создание частью властных и деловых элит – прямое следствие того, что пенсионеры являются наиболее дисциплинированным электоратом, позиция которого часто определяет исход выборов. Однако, создатели партии и ее региональных отделений – это совсем не пенсионеры. Обычно это - представители регионального бизнеса, использующие «проходную» партию для создания своего представительства в легислатурах. Налицо «несимметричный» альянс бизнес-элиты и пенсионеров, в котором последние играют роль «электорального мяса».

В целом для российской партийной системы характерна социальная дистанция между партийным руководством и электоратом. Причина – в особенностях политической культуры в России и патерналистском уклоне российской электоральной демократии. В таких условиях социальная дистанция между партией и ее электоратом воспринимается нормально, поскольку электорат выбирает себе патронов, способных (или кажущихся способными) решить его социальные проблемы, и совершенно не стремится к тому, чтобы актив и руководство партии действительно его представляли генетически. Те же тенденции характерны для формирования Совета Федерации, избрания «варягов» губернаторами и депутатами Госдумы (технология, которую можно назвать «наймом столичного лоббиста»). При таком подходе социально незащищенные группы – субъект патерналистских отношений, наоборот, нуждаются в поддержке со стороны более обеспеченных слоев населения, видя в создаваемых ими партиях эффективных патронов и стремясь влиться в их клиентелы.

В России сформировалась устойчивая «лестница» уровней электорального участия на различных выборах. Наиболее высокие показатели явки типичны для президентских выборов, которые считаются самыми статусными. Всегда ниже участие на федеральных парламентских выборах. На третьей ступени ранее находились губернаторские выборы. Сейчас ее заняли выборы в региональные законодательные собрания, но явка на них была и остается ниже, чем на губернаторских выборах. Наименьший интерес избирателей привлекают выборы органов местного самоуправления. Такая «лестница» является следствием прагматической оценки избирателями важности выборов разного уровня и эффективности своего участия в них. Ее характер ярко отражает особенности суперпрезидентской республики, в которой доминирует «выборный царь» - президент, законодательная власть всегда слабее исполнительной, региональная власть – федеральной, а муниципальная – региональной.

Выводы, приведенные в настоящей работе, были получены на основе исследования выборов в региональные законодательные собрания, которые прошли в 48 субъектах федерации за период после президентских выборов 2004 г. и до осенних выборов 2006 г. включительно. (Анализ этих и других региональных избирательных кампаний см. также: Иванченко, Кынев, Любарев, 2005).

Как показывает исследование, на выборах в региональные законодательные собрания происходит снижение явки в среднем на 15% по сравнению с думскими выборами. Чаще всего явка оказывается в пределах 30-40% (23 региона). В трех случаях – Владимирской, Иркутской и Свердловской областей явка даже не дотянула до 30%. Только в трех регионах – Чечне, Агинском Бурятском и Ненецком АО явка оказалась более 60%, еще в шести (Республика Алтай, Тува, Белгородская, Брянская, Курганская области и Чукотка) – от 50 до 60%. Успехом с точки зрения избирательской активности в российских регионах считаются даже случаи, когда явка на выборы в региональные законодательные собрания составляет от 40 до 50%. Такие случаи отмечены в 13 регионах – Адыгее, Чувашии, Астраханской, Воронежской, Ивановской, Кировской, Курской, Липецкой и Тамбовской областях, Еврейской АО, Таймырском, Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком АО. Для сравнения отметим, что на более статусных губернаторских выборах явка обычно находилась в пределах от 40 до 50%, т.е. была примерно на 10% выше. На федеральных парламентских выборах 2003 г. явка составила 55, 6%, а на президентских выборах 2004 г. – 64, 3%. Получается, что при движении вниз по «лестнице» снижающейся явки каждый раз происходит потеря примерно 8-10%.
Анализ списка активных и пассивных регионов показывает, что наибольшая активность характерна именно для периферий. В этом списке доминируют национальные автономии и регионы с высокой долей сельского населения. Как известно, именно этнические и аграрные периферии в России демонстрируют самую высокую явку. Напротив, столичные центры и индустриальные регионы склонны к электоральной апатии. В этом еще один парадокс российской электоральной демократии.

Доминирование представителей пенсионного и предпенсионного возраста среди тех, кто голосует на региональных выборах, определяет основной идеологический сценарий политической борьбы. С одной стороны для наиболее активной части электората генетически характерно следование социалистическим ценностям. Это предопределяет довольно заметное влияние КПРФ. С другой стороны российские властные элиты постепенно и неуклонно внедряют то, что следует назвать новым патернализмом. Они ведут предметную работу с социально незащищенными словами, которая оказывается наиболее эффективной на этапах улучшения экономической ситуации (как это произошло в годы правления В.Путина). Новый патернализм предполагает повышение пенсий и бюджетных зарплат, социальную помощь в разных формах, строительство социально значимых объектов инфраструктуры. Учитывая невысокий уровень потребностей электорально активного электората, это позволяет добиваться политической поддержки при в целом не столь больших затратах. Новый патернализм частично заменил прежний, советский, получив поддержку со стороны социальных групп, воспитанных в советскую эпоху. В идеологии «партий власти» он в свою очередь вытеснил либеральные реформы, не позволившие создать устойчивую электоральную базу и потому выведенные за рамки электорального контекста (но не за рамки политики властей как таковой). В результате возникла ситуация, когда «партия власти» и коммунистическая оппозиция, каждая со своей стороны, работают на одном и том же электоральном поле, идеологический сценарий выборов можно сформулировать как «новый патернализм против советской патерналистской ностальгии».

Отношение властных элит к уже сложившимся ранее партиям определяется тремя факторами – идеологической совместимостью, готовностью к коалиционной игре и шансами на преодоление заградительного барьера. По совокупности этих признаков ЛДПР создала более тесные отношения с властными элитами, но в еще большей степени – с частью регионального бизнеса, который составил основу ее элитной поддержки. КПРФ в большей степени следовала «классической» логике опоры на партийный актив и более или менее массовую поддержку идеологического происхождения, акцентируя противостояние с властными элитами.