VI. . И двое из ее детей

1. «Герман-на-Гудзоне»

Гудзоновский институт разместился в буколической местности на холме у реки Гудзон, вблизи городка Кротон-на-Гудзоне, милях в двадцати пяти от Нью-Йорка. На его обширной территории находится семь разнокалиберных зданий, начиная от небольшого уютного коттеджа, в котором проводятся совещания, до мрачного каменного дворца в готическом стиле, где находится дирекция. Каждое здание выдержано в другом архитектурном стиле в соответствии с какой-то медицинской теорией, которой придерживался предыдущий владелец — врач, устроивший здесь в свое время частную психиатрическую лечебницу. Учреждение, расположившееся в этом причудливом архитектурном ансамбле, как раз и можно охарактеризовать как «фабрику мысли» в наиболее ярко выраженном виде.

Будучи основан в 1961 г. двумя учеными, институт насчитывает в настоящее время около 40 штатных сотрудников и пользуется услугами примерно 100 внешних консультантов. Несмотря на свои сравнительно небольшие размеры, Гудзоновский институт проводит деятельность в широком диапазоне, занимаясь целым рядом крупнейших проблем — от «дипломатического этикета» термоядерной войны до планов развития целых континентов и прогнозирования будущего развития западного мира. Первые пять лет его существования были посвящены почти исключительно исследованиям в области оборонной политики, но сейчас его интересы переключаются па целый ряд новых областей. Переход к современной тематике, которая примерно поровну распределена между военной и гражданской деятельностью, привел к тому, что лозунг института «Национальная безопасность — международный порядок» сменился новым — «Изучение политики в интересах общества».

Институту присущ собственный оригинальный стиль, насаждаемый Германом Каном, его бессменным со дня основания руководителем и директором. Кан, несомненно, наиболее плодовитый, противоречивый и откровенный из тех «интеллигентов-оборонцев», которые появились в конце 50-х и в начале 60-х годов. Его влияние на институт столь велико, что это учреждение стало известно под названием «Герман-на-Гудзоне». Роль, которую он взял на себя, выступая в качестве человека, который не боится перейти границы дозволенного при обсуждении перспектив ядерной войны, привела к тому, что он получил всевозможные прозвища — от «смелого реалиста» до «ядерного чудовища». Его влияние чувствуется везде в институте, и почти невозможно, чтобы во время беседы с кем-либо из руководящих работников не было ссылок на «Германа». Как выразился один из сотрудников, «здесь имеются два учреждения: Герман и институт. Они находятся в таких же отношениях друг с другом, как великая опера и оперная дива, и нельзя составить себе полного впечатления, пока не услышишь их обоих вместе». Итак, сначала об опере.

В Гудзоновском институте мало должностных наименований, и штатные сотрудники с гордостью указывают на то обстоятельство, что Кан и негр-курьер называют друг друга по имени. Каждый может одеваться, как ему, заблагорассудится, и сотрудникам предлагают самим устанавливать себе рабочее время и порядок работы; сотрудникам нравится порассуждать на эту тему. Джордж Уитмен, общительный человек, изучающий отдаленное будущее, говорит: «Мы предприняли сознательную попытку создать здесь специфическую обстановку, избегая всяческой рутины».

Отсутствие традиционной структуры и ограничений — это всего лишь один из уникальных аспектов Гудзонов-ского института. Он также обладает, например, своей собственной манерой выражаться. Им создали такие термины, как «машина Судного дня», «мегатруи» и «воргазм» («военный оргазм», который, по определению одного из сотрудников, означает тот момент, «когда нажаты все кнопки»). Кроме того, существуют броские названия и прозвища, многие из которых были пущены в оборот или популяризированы Каном, как-то: «размышления о немыслимом» — гудзоновский девиз, призывающий к безбоязненному рассмотрению любых альтернатив при изучении проблемы; «эксперт-дилетант» (фигурирующий также как «квалифицированно неспособный») — имеется в виду роль гудзоновского специалиста среди множества экспертов; «сценарий» — выражение, созданное «РЭНД» и популяризированное Гудзоновским институтом; а также «прогноз, не содержащий неожиданностей», — предсказание, которое основано на нынешних тенденциях и поэтому не является неожиданным. Кроме того, следует упомянуть об ученых словах из кроссвордов в газете «Нью-Йорк тайме», которые запросто употребляются в институте, как «эвристика» (служащая для стимулирования исследования) и «пропедевтический» (относящийся к проведению предварительного обучения).

Есть у Гудзоновского института и еще одна характерная черта — его стремление к смелости, откровенному изложению взглядов, а также к широким обобщениям. Поскольку в институте осуществляется решение большого числа жизненно важных проблем, эта особенность его стиля приводит к неожиданным, порой потрясающим результатам. Совершая экскурсию по институту, задаешься вопросом, отдают ли себе отчет сотрудники, что они разговаривают с человеком из внешнего мира. Пожалуй, лучшим способом донести до читателя эту особенность Гудзоновского института будет привести образчики наиболее колоритных и парадоксальных суждений, услышанных во время визита.

«Мы представляем собой продукт изобилия, — сказал Джордж Уитмен па одной из бесед в институте, — и состоятельные люди обращаются к нам, как к оракулу, поскольку они могут себе это позволить, и, как знать, может быть, им это что-нибудь и даст». В другой раз он заявил: «Если бы я работал в какой-нибудь компании и один из моих сотрудников сказал мне, что он собирается учиться в Гудзоновском институте, я бы, вероятно, его уволил». Уитмен сказал о Кане: «Он удивителен. Он побуждает людей уничтожать их собственные ценности и не останавливается перед тем, чтобы говорить чистейшую ложь, просто ради того, чтобы посмотреть, к чему это приведет. Он, должно быть доводит Генри Киссинджера до сумасшествия.

Рей Уилсон, вежливый отставной полковник с вкрадчивым голосом, работающий в административном отделе, выразился следующим образом относительно сценариев на оборонную тематику: «Мы разработали целый ряд сценариев, посвященных возникновению войны. Фактически это схемы, прослеживающие процесс перехода возможных мировых событий во вспышку военных действий или в ядерную войну. При работе над этими сценариями обнаружилось одно интересное обстоятельство — оказывается, что развязать большую войну неимоверно трудно».

О деятельности института Уилсон отозвался так: «Вообще говоря, наши сотрудники не любят возиться с деталями во время работы над проектами, а из-за этого иногда возникают проблемы».

Бэзил Дж. Канделла, инженер-химик, участвовавший в разработке почти всех крупных международных проектов института, говорит по поводу работы, которую он хотел бы осуществить в развитие более ранних исследований, выполнявшихся для городских властей Нью-Йорка: «Нам бы хотелось заняться и другими делами — идеально было бы, если городские власти дали нам полную свободу действий. Если бы мне пришла в голову замечательная идея в отношении Гарлема, то я смог бы ее осуществить и тогда бы нам удалось получить кое-какие деньги». Канделла сказал следующее о проблеме загрязнения окружающей среды: «Я не занимаю крайнюю позицию в этих вопросах. Я реалист. Взгляните на Грэнд-Кэньон, который нанес огромнейший ущерб окружающей среде, а ведь это сотворил господь бог. Мне представляется, что стоит заинтересоваться такими идеями, которые сейчас представляются бесперспективными, но могут принести пользу в будущем. Например, возможно, следовало бы подумать над тем, чтобы спускать наши отходы в Гольфстрим. В океане ими бы стали питаться водоросли, которые благодаря этому стали бы расти быстрее и превратились бы для нас в новый источник пищевых веществ. Я сейчас работаю над идеей, которая может показаться глупой, но, она позволила бы нам решить две большие проблемы: спасти железные дороги и избавиться от мусора. Можно было бы использовать железные дороги для перевозки всего мусора в бесплодные районы Запада, где вследствие жары из него испарится вода. Я подсчитываю, во что, обойдется выполнение этого плана».

Канделла, как бы между прочим, добавляет, что высушенный мусор можно было бы использовать для того, чтобы делать равнины «более живописными». Барри Брус-Бригс, молодой ученый, историк по образованию (который сообщает о себе, что он мог бы стать «американским Тойнби»), говорит о Гудзоновском институте и о Пентагоне: «Большинство действительно новаторских изобретений в военной области делается вопреки суждениям кадровых офицеров так называемыми вундеркиндами и интеллигентами-оборонцами [10]. Нам уже доводилось выполнять эту роль, и именно поэтому наших руководящих сотрудников принимают на самом высоком уровне в Пентагоне так, как принимали отцов иезуитов в бытность их советниками при императорах Габсбургской династии».

Один сотрудник, который в отличие от других просил не называть его фамилии, следующим образом охарактеризовал присущий персоналу института подход к делам: «Герману хотелось бы давать советы господу богу относительно того, как управлять вселенной, и это нашло отражение в проводимом им подборе кадров для института. Мы — люди, похожие на него, мыслящие широкими категориями, не допускающие, чтобы их ограничивали рамками существующих дисциплин, предвзятых понятий или ожидаемых выводов». Он добавляет, что средний сотрудник института, подобно Кану, обычно выходец из нижних слоев среднего класса, который страстно стремится стать причастным к новым идеям и не выносит дураков, многословных экспертов и бюрократические организации.

Точно так же как Гудзоновский институт обладает характерным стилем, у него есть и определенный подход при проведении исследований в области политики по заявкам своих клиентов. Макс Сингер, адвокат по профессии, являющийся президентом Гудзоновского института и одним из его основателей, так описывает роль института в качестве научного учреждения: «Большинству экспертов присуще очень сильное стремление рассматривать проблемы в качестве технических (или превращать и в технические) и входящих в пределы их собственной компетенции, придавая относительно небольшое значение другим аспектам. Критерии, применяемые экспертом, — это обычно его собственные критерии или те, которые сейчас в моде среди его коллег или же в том профессиональном кругу, куда он входит, а не критерии ответственного деятеля, которому он дает рекомендации. У нас в институте есть группа сотрудников, пытающихся решить эту проблему путем «выполнения роли экспертов» по отношению ко всем проблемам внутренней жизни страны, над которыми мы работаем». Сингер видит это и в другом свете, указывая, что персонал института старается подходить к проблемам с позиций «экспертов-дилетантов», т. е. персонал специализировался на исполнении роли эксперта в любой области, которая имеет отношение к рассматриваемым проблемам. Сингер, который сам принимает активное участие в осуществлении исследовательской программы, в начале 1970 г. работал в числе других сотрудников над выполнением контракта стоимостью 150 тыс. долл., заключенного с финансовым отделом штата Нью-Йорк. По этому контракту на протяжении пяти месяцев проводилось изучение политики штата в отношении наркотиков и наркомании, хотя ни институт, ни сам Сингер не имели предшествующего опыта работы в данной области. Сингер разъясняет что именно так и действует институт. «Сейчас я изучаю проблему наркотиков, — говорит он, — но после завершения этой работы я, возможно, переключусь на городской транспорт или на что-либо совершенно иное». Он указывает во время дальнейшего разговора: «Независимо от того, относится ли тематика нашей работы к наркотикам или к ядерному оружию, мы новички. Мы всегда можем пригласить экспертов себе в помощь».

Используя в качестве примера изучение проблемы наркотиков, Сингер обрисовывает три фазы, присущие каждому исследованию, проводимому Гудзоновским институтом. «Первое, что мы делаем, — говорит он, — это, собирая информацию, беседуем с теми, кого мы знаем, читаем литературу, беседуем с полицейскими, с наркоманами и с бывшими наркоманами. На втором этапе мы начинаем формулировать принципиальные положения. Мы выдвигаем идеи и организуем их обсуждение с заинтересованными лицами, чтобы научиться отстаивать заслуживающие внимания идеи. Наконец, мы все обобщаем, предлагая на рассмотрение заказчика различные альтернативы. Как это обычно у нас практикуется, при изучении про-блемы наркотиков мы будем рассматривать любые альтернативы — от легализации героина до строжайших законодательных мер».

Несмотря на то что сейчас наблюдается отход от преимущественно оборонной ориентации — ранее деятельность института была почти на 80 % посвящена этой тематике, — военные исследования все еще составляют около половины всех работ. Разработка военной тематики ведется в институте во многих направлениях, большинство которых учитывает такие ситуации, которые не существуют, но могли бы возникнуть. Гудзоновский институт старается не заниматься неотложными проблемами, отдавая предпочтение перспективным военным исследованиям, касающимся отдаленного будущего. Тем не менее институт провел кое-какую работу по Вьетнаму и системам ПРО, хотя обе темы относятся к категории неотложных. Как указывается в «Отчете для членов» за 1968 г., «значительная» часть военных работ засекречена.

Некоторые из недавно законченных и ведущихся в настоящее время работ могут дать представление о том, какого рода задания выполняют гудзоновские мыслители для военных. В исследовании, озаглавленном «Окончание войны», рассматривались способы окончания войн, которые могли бы возникнуть между США и крупными государствами. В другом только что завершенном исследовании изучается вопрос о том, каким образом можно сообщить информацию о ядерных силах — в первую очередь в целях ведения торга — во время войны или в период острого кризиса. В работе, проводившейся по одному из многих контрактов с Управлением гражданской обороны, изучалась «Социальная организация после нападения». Это был цикл прогнозов относительно того, какой может стать Америка после ядерного нападения. Другие исследования носят довольно общий характер, освещая такие вопросы, как «Поддержание международного мира», «Стабильность и состояние покоя между старыми нациями», изучение возможных случаев применения силы в 70-х годах, а также «Аналитическое обобщение проблем политики национальной безопасности США». Военная тематика разрабатывается не только по правительственным заданиям. Например, Гудзоновский институт составил для корпорации «Груман эйркрафт» прогноз развития технологии в области-военно-морской авиации на период после 1985 г. Работы, выполненные недавно в невоенных областях, составляют то, что сотрудники института именуют «разнообразное меню». Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства поручало институту изучить различные виды методологии перспективного планирования применительно к осуществлению космической программы, или, как выразился один из семи специалистов, работавших над данным проектом, «...помочь НАСА разобраться в том, какие из наиболее успешных экспериментов следует повторить еще раз». Компания " Кока-Кола" делает заказ на составление анализа, посвященного современному положению и возможным перспективам молодежных движений, бунту подростков и отчуждению молодежи. Гудзоновский институт провел анализ программы борьбы с бедностью для Бюро экономических возможностей США, а также выполнил ряд исследований для Управления просвещения США. Представление о диапазоне института можно также подучить на основании выборочного перечня названии некоторых его исследований: «Аргументы «за» и «против» создания японской антиракеты», «Полезность защиты золота от ядерного нападения», «Поиски перспективы в расовых отношениях в США», «Электромобиль в перспективе», «Арабо-израильская ядерная воина», " Военно-полицейская система безопасности для Вьетнама", «Характеристики альтернативных мер борьбы с бедностью.» и «Подготовительные мероприятия на случай кризиса при восста-новлении экономики после ядерного нападения».

Гудзоновский институт приступает к крупному проекту, разработка которого займет не менее четырех лет, озаглавленному «Будущность корпорации и ее окружения». Эту работу будут совместно финансировать примерно 100 американских и иностранных корпораций, включая такие гиганты, как «Форд», «Дженерал моторе», «Дженерал электрик», «ИБМ», «Ксерокс» и «Вестингауз». Это исследование станет самым крупным мероприятием, осуществляемым Гудзоновскцм институтом в ближайшем будущем.

Многообразные исследования подобного рода представляют собой главную продукцию института и заслуживают более подробного рассмотрения. Две наиболее интересные области — это проблемы международного развития и ядерной войны. Первая уже становится одной из специальностей данного учреждения, а вторая в некоторой степени идет на убыль.

В международном плане самым внушительным достижением Гудзоновского института является то, что его проект нашел практическое применение в Колумбии, где осуществляется гигантский, план создания двух огромных озер, общая протяженность которых составит 120 миль. План, получивший название «Проект Чоко», был создан в институте в 1968 г., для его осуществления на реках Атрато и Сан-Хуан сооружаются две низкие плотины, благодаря которым возникнут два соединенных друг с другом водохранилища: одно будет связано при помощи системы каналов с Тихим океаном, а другое— с Карибским морем. Планом, работа над которым финансировалась колумбийским министерством общественных работ, предусматривается сооружение новых гидроэлектростанций, создание условий для экономического развития долины Чоко, а также лучший доступ к океанам из долины Каука, главного промышленного района Колумбии. Гудзоновский институт не отличается особой скромностью, когда речь идет о его роли в создании этого плана. Как отмечается в «Отчете для членов», «не часто бывает, чтобы небольшая частная организация при проведении своего первого исследования в области экономического развития выдвинула бы идею, которая становится одной из главных программ, осуществляемых в такой крупной стране, как Колумбия».

В качестве первого эксперимента в области проблем, затрагивающих общие процессы национального развития, проект «Чоко» является честолюбивым — пожалуй, слишком честолюбивым. В отчете института об этом проекте, опубликованном на 60 страницах, сообщается, что его концепции были разработаны в период с 1 марта 1968 г. по 15 марта 1969 г. четырьмя сотрудниками. Можно серьезно усомниться в том, достаточно ли было времени в распоряжении этих сотрудников и обладают ли они соответствующим опытом, чтобы суметь поставить те серьезные вопросы, которые непременно возникают при проведении работы такого масштаба. К числу лиц, ставящих под сомнение этот проект, относится Джон Салливен, сотрудник аппарата комиссии палаты представителей по иностранным делам, работавший некоторое время в Гудзоновском институте и продолжающий следить за его программами. Он говорит: «Обычно институт увлекается методами, не задумываясь особенно над тем, к чему они могут привести. Проект «Чоко» служит хорошей иллюстрацией этому. Они страшно заинтересовались методом создания водохранилищ, не уделяя, однако, внимания ни людям, которым придется переселяться в связи с осуществлением этой программы, ни ее воздействию на правительство, ни тому, как эти мероприятия скажутся на окружающей среде».

Гудзоновский институт приступил к изучению «новых подходов» к национальному развитию с середины 1964 г. Благодаря финансированию частными и правительственными организациями, а также ассигнованиям самого института из фонда, предназначенного на научные исследования, стало возможным подготовить целый ряд других докладов и рекомендаций. Самая смелая идея — это предложение о создании водной системы, содержащееся в работе Гудзоновского института, которая озаглавлена «Южноамериканская система Великих озер». В соответствии с этим предложением, выдвинутым группой сотрудников института, предполагается возвести семь плотин низкого профиля для создания пяти больших региональных озер (или девять плотин и семь озер, если принять во внимание проект «Чоко», который уже осуществляется).

Новые озера запроектированы преимущественно на территории Бразилии, Боливии, Колумбии и Перу, а плотины— на реках Амазонка (Перу и Бразилия), Какета (Колумбия), Маморе (Бразилия и Боливия) и Гуапоре (Бразилия и Боливия). Благодаря осуществлению этого проекта, как утверждается в докладе Гудзоновского института, будут достигнуты некоторые из следующих результатов (а возможно, и все):

окажутся связанными между собой через внутреннюю часть континента Бразилия, Венесуэла, Колумбия, Перу, Боливия, Парагвай и Аргентина;

будут созданы более благоприятные условия для судоходства и сократятся расстояния, можно будет использовать новые осушенные районы, которые в настоящее время недоступны;

активизируется торговля между индустриальными комплексами Буэнос-Айреса и Сан-Паулу и производителями зерна на Севере и Западе;

появится стимул к континентальной и региональной экономической интеграции;

технические специалисты различных стран научатся совместно работать над проектами, имеющими совместные или общие цели;

помощь иностранных государств в области развития будет сконцентрирована на значительных целях;

в качестве дополнительного результата при создании искусственных «Великих озер» возникнут новые, массовые виды деятельности широкого масштаба, такие, как электротехническая, лесная, нефтяная, горнорудная промышленность и рыболовство.

Несмотря на то что Колумбия уже приступила к работе по созданию своих первых двух озер, Гудзоновский институт признает, что этот гигантский план не встречает на континенте всеобщей поддержки. В отчете института указывается, что он продолжает проявлять интерес к развитию бассейна реки Амазонки: «Представляется, что в основном одна и та же схема — дешевые низкие плотины, благодаря которым большие, низменные и частично затопляемые участки превращаются в озера, стабилизируя границы между сушей и водой и улучшая водное сообщение в этом районе, — может применяться во многих частях Южной Америки. Наиболее захватывающая перспектива — это плотина на реке Амазонка, поблизости от Монте-Алегре или Обидоса. Мы сумели с помощью некоторых наших сотрудников и консультантов обосновать в общих чертах осуществимость этой идеи, однако проект такого рода слишком огромен и слишком связан с дальнейшей историей Бразилии, чтобы мы могли предпринимать какие-либо дальнейшие шаги при отсутствии инициативы со стороны Бразилии.

Следует сказать, что гудзоновский план превращения Амазонки в тысячемильные «Великие озера» не только столкнулся с «отсутствием инициативы со стороны Бразилии», но и был кое-кем встречен прямо-таки враждебно. Когда эта сенсационная новость появилась на первых страницах бразильских газет, она вызвала бурю возмущения у некоторых бразильских специалистов и чиновников. Тем не менее Рей Уилсон, выступающий от имени института, не принимает реакцию бразильцев слишком всерьез: «После ознакомления с нашим планом некоторые бразильские деятели заявили, что его осуществление повлечет за собой изменение климата страны, так как, возможно, уменьшит количество осадков. Другие были обеспокоены последствиями затопления территории при создании озера. Их заботит судьба нескольких деревень, одного города, попугаев и т. п.». По словам Уилсона, проблема осложняется еще тем обстоятельством, что бразильцам не по душе суждения, высказанные Германом Каном по поводу Бразилии в его книге «2000-й год: темы для размышления относительно ближайших 33 лет», в которой практически утверждается, что страна не достигнет существенного прогресса к 2000 г. Как заявил Уилсон, «в результате всего этого Гудзоновский институт, пожалуй, более знаменит в Бразилии, чем в Соединенных Штатах». В данное время проект положен на полку.

Несмотря на то что никто не в состоянии оспаривать новизну идеи о создании «Великих озер», ее обоснованность вызывает сомнения. Доклад Гудзоновского института на эту тему, подготовленный восемью сотрудниками при содействии консультантов, составлен в общих чертах и не детализирован. Там выдвигается масса концепций, но ни одна из них не анализируется подробно. Сообщается, например, что осуществление этого плана повлечет за собой «значительные изменения в экономической географии континента», но ничего не говорится о характеристике этих изменений. Аналогичным образом мы узнаём, что создание пяти больших озер приведет к образованию «бесчисленных» вторичных и третичных озер, однако нас не ставят в известность о том, каким образом это произойдет, где и зачем. Не делается ни малейшего намека па то, что станется с людьми, проживающими сейчас на той территории, которую Гудзоновский институт собирается затопить.

Недавно институт провел работу в Африке, применив новинку, названную «летающей фабрикой мысли». Это исследование, работа над которым велась непродолжительное время и обошлась в 100 тыс. долл., проводилось по заказу одной из ведущих португальских компаний «Компаниа Униас Фабрил», с целью проанализировать положение в Анголе. Имеется в виду с помощью «летающей фабрики мысли» снабдить членов бригады, изучающей данный район, максимальным количеством соответствующей информации за короткий период, проводя полеты над местностью на небольших самолетах. Бригады, совершавшие облет Анголы, представляли собой многодисциплинарные коллективы, которые собирались каждый вечер для обсуждения виденного с воздуха и для планирования полетов на следующий день.

Враждебная позиция Гудзоновского института в отношении самоопределения Анголы и его рекомендации относительно установления диктаторского правления демонстрируют на практике психологию кановской «фабрики мысли». Совершенно ясно, что институт считает себя вправе рыскать по всему свету в поисках подходящих проектов, не утруждая себя размышлениями о политических или моральных последствиях своих суждений или действий.

Данное исследование весьма показательно, поскольку в нем наиболее ярко выражена идеологическая направленность этой «фабрики мысли». При заключении этого контракта решающую роль сыграли правые политические симпатии института. Кроме того, мы можем смело заключить, что Гудзоновский институт не предложил бы свои услуги тем, кто вел борьбу за освобождение Анголы. Исследование, посвященное Анголе, более тенденциозно, чем многие другие, но оно лишний раз подчеркивает то обстоятельство, что Гудзоновский институт, как и большинство американских «фабрик мысли», принадлежит к организациям политическим, которые в различной степени проводят все свои изыскания, за исключением сугубо технологических, руководствуясь определенной идеологической линией. Точно так же как «РЭНД» исходит из презумпции о необходимости непрерывного наращивания ядерной мощи, Гудзоновский институт исходит в данном случае из определенных политических предпосылок. Может быть, в силу того что военные круги выступали в качестве создателей многих из американских «фабрик мысли», большинство этих учреждений склонно в политическом отношении придерживаться скорее правой, чем левой ориентации. Справедливости ради, однако, следует сказать, что лишь немногие из них столь явно высказывают свой «правый крен», как это делает Гудзоновский институт. Аналогичным образом гудзоновское исследование, посвященное Анголе, показывает, в какой мере политическая предубежденность может влиять на методологию, применяемую «фабрикой мысли». Так, концепция «летающей фабрики мысли» представляет собой уже, согласно определению, поверхностный метод исследования, идеально приспособленный для того, чтобы держаться: в отдалении от земных проблем. Отметим также, что раздел исследования, принадлежащий Кану, в котором он формирует будущие альтернативы и был написан в его кабинете с видом на реку Гудзон, служит еще одним примером того, как подгоняется методология при проведении исследования, носящего идеологический характер. Таким образом, можно заранее сказать, что выводы тоже отретушированы.

Применение «летающей фабрики мысли» не является изолированным эпизодом. Аналогичная воздушная бригада была отправлена для облета Юкатанского полуострова в Мексике, и Гудзоновский институт хотел бы найти еще заказчиков, которым бы требовались полеты над развивающимися районами мира.

Не во всех гудзоновских докладах выдвигаются такие предложения или альтернативы, —которые меняют лик Земли, как, например, сооружение плотин на реке Конго, однако многие из них носят именно такой характер: в рекомендации, представленной Пентагону в связи с войной во Вьетнаме предлагалось окружить Сайгон рвом, наполненным водой.

На основании ряда исследований, проведенных по заданию нью-йоркского муниципалитета, было внесено предложение о том, чтобы превратить остров Уэлфер-Айленд (представляющий собой узкую полосу земли на реке Ист-Ривер, между 50-й и 85-й улицами) в главную опору для новых мостов, которые свяжут Манхэттен с островом Лонг-Айленд, имея в виду создать для Нью-Йорка новый «центр тяжести» вокруг Лонг-Айленд-сити и Гринпойнта. В качестве первого этапа плана предусматривалось превращение острова Уэлфер-Айленд в новый торговый и жилой район. Гудзоновский институт не прекращает работу над этим проектом, и, по мнению сотрудников, его, возможно, удастся осуществить. Мэр Нью-Йорка Джон Линдсей уже предложил превратить этот остров в жилой квартал, где будет запрещено движение автотранспорта. Еще одно гудзоновское исследование, проведенное для нью-йоркского муниципалитета, было посвящено изучению возможностей подземных сооружений в Нью-Йорке. В выводах данного доклада рекомендовалось соорудить новую систему подземных тоннелей, с тем чтобы полностью исключить необходимость ремонта, осуществляемого с поверхности, который является главной причиной уличных заторов.

В одном цикле исследований, осуществляющемся в числе других по контракту (на сумму около 2 млн. долл.) с армейским управлением гражданской обороны, рассматривалась перспектива использования шахт, пещер и тоннелей в качестве убежищ от радиоактивных осадков, тогда как в других исследованиях анализировались всевозможные типы национальной системы убежищ. Несомненно, что наиболее экстравагантное и, как признает и сам институт, крайнее предложение сводится к тому, чтобы создать чуть ли не «запасные Соединенные Штаты», целиком расположенные под землей. Завсегдатаи кинотеатров сразу вспомнили, что это одна из тех идей, которые подверглись осмеянию в фильме «Доктор Стрейнджлав».

Несмотря на то что Гудзоновский институт все больше и больше переключается на работу для развивающихся стран, его известность обусловлена в первую очередь уникальными исследованиями, посвященными ядерной войне. Рей Уилсон следующим образом описывает деятельность, проводимую институтом в этой области по заданию ВВС: «Когда речь заходит о ядерной войне, то большинство людей представляет ее себе как «воргазм» (если пользоваться применяемым нами выражением), т. е. как такую ситуацию, когда в ход пущены все средства. Между тем может иметь место война другого типа, во время которой используется не весь ядерный арсенал, а только несколько ядерных ракет. Никто, кроме нас, не интересуется вопросом о том, как надо поступать в разгар подобной войны. Мы анализируем все проблемы, с которыми можем столкнуться, как, например, самолюбие — будут ли нации стремиться положить конец этой войне или же они постараются продемонстрировать свою непреклонность? Мы изучаем все кошмарные и неясные ситуации, которые могут возникнуть в случае, если одна-единственная ракета проникнет в воздушное пространство США и уничтожит плотину Гранд-Кули) Что нам надо будет делать?»

Хорошим примером этого аспекта деятельности Гудзоновского института может служить один рассекреченный доклад 1968 г., озаглавленный «Проблемы прекращения военных действий и связанные с этим конфликты». Авторами являются Кан и сотрудники института Уильям Пфафф и Эдмунд Стилмен, написавшие трактат на 134 страницах, где приведены определения причины войны, сценарии, показывающие возникновение войны и ход военных действий, а также стратегические, политические и социальные факторы, которые необходимо принимать во внимание при рассмотрении войн такого рода и методов их прекращения. Как и всем другим предшествующим и нынешним гудзоновским исследованиям, ему присущ специфический стиль. Все проблемы аккуратно и точно разнесены по соответствующим рубрикам — даже такие, которые не поддаются аккуратной и точной рубрикации, как, например, «Шесть__ главных термоядерных Опасностей», «Шесть способов рискнуть вооруженными силами при наличии устойчивого равновесия в обстановке страха», «Семнадцать вариантов нападения во время все-(общей войны», «Одиннадцать возможных исходов термоядерной войны» и т. д. Анекдоты и сценарии используются в качестве иллюстраций почти ко веем альтернативам на-чиная с той, в которой обстоятельно описывается, как Соединенные Штаты деградируют до положения третье разрядной державы в результате внутренней напряженности и конфликтов, до варианта, согласно которому США и Китай вступают в ядерную войну. Некоторые из подобных прогнозов выглядят настолько убедительно, что у всякого охочего до крови «ястреба» слюнки потекут. Так, в сценарии, описывающем ядерную войну в Китае, нам сообщается, что, после того как Соединенные Штаты нанесли первый ядерный удар, «...Соединенные Штаты взрывают над Пекином на высоте 500 тыс. футов ядерную бомбу мощностью в одну мегатонну в качестве демонстрации, сочетая это с ограниченными ядерными атаками на избранные военные объекты. Одновременно Соединенные Штаты ведут круглосуточные радиопередачи и сбрасывают листовки, сообщая об уничтожении китайских ядерных предприятий и средств ПВО. Ваши руководители привели вас к катастрофе. Китайский народ был бы уже уничтожен, если бы Соединенные Штаты не проявили сдержанность».

После характеристики ядерной фазы в докладе рассматриваются методы прекращения конфликтов. Анализируются две основные тактики: войны «конкурентной мобилизации» и «неприкосновенность городов и другие виды тактики при создании не подлежащих атаке объектов». «Конкурентная мобилизация» основывается па теории, гласящей, что если ядерная война представляется неизбежной или весьма вероятной, то Соединенные Штаты должны полностью мобилизоваться — достичь состояния готовности, предположительно обеспечивающего превосходство, которое приведет "...либо к уступкам со стороны Советского Союза, либо же, если дело дойдет до крупной войны (или тотальной войны), к лучшему для Соединенных Штатов исходу воины». В этой чудовищной схеме молчаливо подразумевается, что Соединенные Штаты сумеют превзойти СССР в отношении мобилизации и что Россия тем временем не станет предпринимать непосредственных военных действий.

Вторая основная тактика — неприкосновенность городов — ставит своей целью улучшить политический и военный исход ядерной войны, пытаясь ограничить число погибших среди гражданского населения. Глава, в которой рассматривается эта концепция, начинается следующим абзацем: " Мы хотим сделать ядерные силы, а следовательно, и саму _ядерную войну как таковую, боле рациональными, что означает превратить их в более пригодный для использования «инструмент политики». Стремление сделать ядерную войну более удобоваримой и рациональной посредством усовершенствования гражданской обороны и уменьшения количества подвергаемых ракетному нападению городов представляет собой прекрасную иллюстрацию к девизу «размышлять о немыслимом», который диктует направленность теоретических изысканий института и является названием самой известной работы Кана.

У института имеются и критики, занимающие высокое положение, хотя лишь немногие деятели открыто числятся в их рядах. Выдвигаемые этим учреждением предложения вызывали раздражение у многих членов сената. Так, сенатор Томас Ф. Иглтон от штата Миссури писал своим избирателям: «Недавно Гудзоновский институт, пожалуй, наиболее известная у пас «фабрика мысли», рекомендовал (Пентагону), чтобы мы выкопали ров вокруг Сайгона. Мне хотелось бы знать, в какую сумму это обойдется налогоплательщикам из Миссури?» Арканзасский сенатор Дж. Уильям Фулбрайт в своей речи в августе 1969 г. аналогичным образом выразился по поводу этого рва, а также сухо отозвался относительно плана создания плотин на Амазонке. «Насколько мне известно, — сказал он, — это не вызвало восторга у латиноамериканцев». Главное финансовое управление, сторожевой пес конгресса в финансовых вопросах, устроило Гудзоновскому институту публичный скандал после расследования выполнения им трех контрактов с армейским Управлением гражданской обороны, которые обошлись в 600 тыс. долл. В результате появилось 11 докладов, из которых, как заметило ГФУ, «...семь являются либо менее полезными, чем ожидалось, либо нуждаются в значительной переработке». Три доклада из семи подверглись особенно сильной критике.

Доклад «Об оценке противоатомных убежищ» был раскритикован начальником отдела оценки систем, как не вносящий ничего нового; это значит, что в данном докладе отсутствуют свежие мысли и в нем не содержится каких-либо ранее не известных данных.

Доклад «Новый подход к проектированию менее дорогостоящих систем гражданской обороны» был возвращен институту тогдашним начальником отдела оценки систем для существенной переработки, поскольку, помимо прочего, он представлял собой «пережевывание старых, если не затасканных идей».

Невзирая на подобную критику Гудзоновский институт по-прежнему находится в близких и финансово выгодных отношениях с федеральными ведомствами, и при этом он, как правило, пользуется влиянием.

Чтобы понять, что представляет собой Гудзоновский институт, необходимо попытаться понять человека, который им руководит. Герман Кан характеризует себя как «бывшего физика и наполовину экономиста». Он является автором семи книг и бесчисленного множества статей. Обладая неуемной страстью к чтению лекций, он предпочитает развивать свои идеи перед аудиториями, состоящими, как правило, из банкиров, промышленников или из высокопоставленных военных. Самая высшая ученая степень, которой он обладает, — магистр физических наук; она была присвоена ему в 1948 г. Калифорнийским технологическим институтом. Благодаря этой ученой степени его приняли в «РЭНД» на должность научного сострудника отдела физики. Там он разрабатывал проблемы прикладной физики, математики, исследования операций, системного анализа, проектирования вооружений и военной стратегии.

Он и Макс Сиигер основали Гудзоновский ИНСТИТУТ после ухода Кана из корпорации «РЭНД» Институт создавался в тот период, когда еще не улеглись страсти по поводу первой книги Кана — «О термоядерной войне». Эта книга, опубликованная в 1960 г., еще в бытность Кана в «РЭНД», представляла собой монографию в 650 страниц, в которой без обиняков рассматривались все аспекты ядерной войны. Книгу одновременно и горячо хвалили и яростно критиковали. В рецензии журнала «Сайентифик америкен» говорилось: «Это пособие для осуществления массового убийства: как его — запланировать, как его совершить, как избежать за него кары, как его оправдать. Макс Лернер, с другой стороны, отозвался о ней следующим образом: «...Кан утверждает, что мы должны «серьезно» относиться в перспективе ядерной войны, а не всплескивать руками отказываясь думать о ней. Кан — первый автор из тех, чьи работы мне довелось прочесть, который в широком масштабе и со всеми подробностями анализирует характер и последствия термоядерной войны, рассматривая ее не как парализующую абстракцию, а во всех ее масштабах, видах, степенях, возможностях, вероятностях».

С появлением этой книги такие концепции, как «массированное возмездие», «обмен городами», «ядерный шантаж» и «послевоенное государство», вышли за пределы «фабрик мысли» и узких правительственных кругов и сделались достоянием широкой общественности. Bпepвые стали обсуждаться со всеми подробностями альтернативные варианты, в которых речь шла о миллионах человеческих жертв и о последствиях этого (по подсчетам Кана, например, в случае гибели сорока миллионов людей для восстановления экономики понадобится двадцать лет). Книга была направлена против упрощенческого подхода к ядерной войне. Кан выступал не за разоружение, к которому призывали многие из политических левых, не за всеохватывающий ядерный зонтик и массированное возмездие, за которое ратовали многие правые, а за гражданскую оборону и за ограниченные ядерные альтернативы (при обсуждении одной из тактических альтернатив — «обмен городами» — хладнокровно рассматривался вопрос о том, что стоит уничтожить один город противника, а не все, за, скажем, случайное уничтожение Нью-Йорка). Нельзя считать случайностью, что роман «Полная гарантия» и фильм «Доктор Стрейнджлав» появились сразу после выхода книги Кана. Такие фигуры, как сам Стрейнджлав, как Гротешеле из «Полной гарантии», представляющие собой злые шаржи на «интеллигентов-оборонцев», были созданы под влиянием Кана и его идей.

Монография «О термоядерной войне» до сих пор обсуждается в том замкнутом мирке, в котором она возникла, и некоторые сотрудники в alma mater Кана — корпорации «РЭНД» все еще несколько ошеломлены им и его книгой, хотя со времени ее появления прошло уже десять лет, а ее автор посещает Санта-Монику лишь иногда. Мнения в «РЭНД» носят самый различный характер. Некоторые утверждают, что историю с Каном трудно загладить: «Герман оказал нам плохую услугу, когда заявил миру о своем существовании посредством этой книги; он создал впечатление о том, что мы все похожи на него, а не о том, что он выражает свое собственное мнение». Существовала и другая оценка. По словам одного старого сотрудника «РЭНД», «он сделал то, на что ни у кого не хватало мужества, — он снял гриф секретности со всех этих предположительных подсчетов о ядерных разрушениях, так как считал, что настала пора, чтобы в наших дискуссиях приняло участие и остальное население». Далее этот критик добавил: «Вы можете сказать, что его главная заслуга перед нацией в том, что он дал возможность каждому самому выбирать себе необходимое оружие». С момента появления книги Кан находится в центре циклона. Он является одновременно и стратегом противоракет и их апологетом. Его случайные высказывания относительно Вьетнама носят «ястребиный» характер, несмотря на то, что он чрезвычайно критически оценивает как мероприятия, проводившиеся в прошлом, так и нынешний образ действий. Он по-прежнему считает термоядерную тематику своей заповедной областью и высказывается поэтому поводу, когда ему только вздумается. Тем не менее в последнее время он проявляет все больший интерес к деятельности футуролога, выступая в роли пророка, побуждающего себе подобных изучать сновные тенденции, которые будут характарны для мира в ближайшие тридцать лет. У него целый легион как критиков, так и защитников; первые заявляют, что он шарлатан глобального масштаба — нечто вроде жаждущего власти У. С. Филдса, всучивающего свое «змеиное масло» сильным мира сего; по мнению вторых, он обладает исключительной гениальностью.

Герман Кан откровенен в такой степени, что в сравнении с ним все остальные сотрудники института кажутся настороженными. Когда он говорит, то слова быстро следуют друг за другом, хотя этот поток и прерывается время от времени заиканием, свистящим сопением и смешком. При этом он не проявляет ни малейших признаков смущения. Беседа с ним в какой-то мере напоминает разговор с экзальтированным и красноречивым нью-йоркским таксистом, который прекрасно сознает и куда он направляется, и что, по его мнению, он должен сообщить вам до окончания поездки.

«Когда мы начинали, —рассказывает Кан о задачах Гудзоновского института, — мы с Максом Сингером думали, что за первый год подготовим в письменном виде все материалы, которые могут понадобиться хорошему министру обороны, за следующий год—аналогичные материалы для хорошего государственного секретаря, за третий— для хорошего президента, за четвертый — для хорошего Генерального секретаря ООН, а за пятый год — для хорошего господа бога. А затем бросим это дело».

«Ну что ж, — продолжает он, — мы приступили к этой работе в 1961 г. В 1966 г. Макс обратил мое внимание на то, что мы отстаем на шесть лет с выполнением пятилетней программы. Теперь же я бы сказал, что мы весьма продвинулись в отношении выполнения плана за второй и третий годы программы». Не этим ли объясняется отказ Гудзоновского института от принятия военной тематики? «Да, если вам довелось когда-либо видеть наши схемы ядерной войны, то вы могли убедиться, что они настолько опережают нынешнюю деятельность в этой области, что в них не требуется никаких изменений. Завтра я выступаю с лекциями в Военном колледже, но это те же лекции, которые я читал пять лет назад. Ничего нового, поскольку они нас еще не догнали».

Кан следующим образом характеризует тот иерархический уровень в правительственном аппарате, к которому обращается Гудзоновский институт: «Сотрудники «РЭНД» стремятся получить доступ к самому высокому уровню, к которому только могут, и всячески пытаются пробиться, применяя сильнейшее давление. Что же касается нашего Гудзоновского института, то мы обычно не прибегаем к давлению и попадаем, за немногими исключениями, на пятый уровень, если считать сверху. Причина состоит в том, что когда я имею дело с майором, или с полковником, или с генералом, или с заместителем министра и не соглашаюсь с ними, то они к этому относятся спокойно; однако, когда я выказываю несогласие во время дискуссии в высших кругах, то там на это смотрят, как на измену. Когда к власти пришла администрация Никсона, мы установили контакт с Лэйрдом, Паккардом, с группой Киссинджера, но дело не пошло именно по этой причине. Я обнаружил, что добиться чего-либо очень трудно, особенно вопреки их возражениям, которые стали довольно резкими. Мы постоянно возвращаемся к четвертому или пятому уровню — где как-никак принимается целый ряд решений — всякий раз, когда пытаемся попасть наверх. С теми, кто находится наверху, трудно иметь дело, если только у вас нет массы свободного времени».

Вопрос о корпорации «РЭНД» часто возникает во время бесед с Капом. Когда его спрашивают, есть ли еще где-либо в мире учреждение, подобное Гудзоновскому институту, то Кап отвечает, что такой организацией некогда была «РЭНД», но сейчас уже не является. Относительно современного состояния «РЭНД» он говорит: «Они не дали ничего серьезного с 1960 г.» — это приблизительно та дата, когда Кан покинул корпорацию. Относительно роли «РЭНД»: «В конце 50-х годов она фактически представляла собой четвертый тип власти. Примерно сто человек разрабатывали рэндовские идеи относительно государственного управления и оказали очень сильное воздействие. В 1961 г. Макнамара зачислил эту группу лиц в свой штат, и тогда создалось такое положение, что онп уже не уговаривали правительственный аппарат, так как сами им овладели». В другом случае он следующим образом отозвался о консультантах из «РЭНД»: «Они чертовски опасны, особенно для тех, кому неизвестно, что происходит вокруг. Они действительно опасны, поскольку обычно знают лишь немного больше, чем те, кого они обслуживают, но не настолько, чтобы это оправдывало то влияние, которым они обладают».

Кан также объясняет причины, в силу которых он оставил «РЭНД», чтобы создать Гудзоновский институт. «У меня возник очень серьезный конфликт с президентом «РЭНД» Фрэнком Колбомом, растянувшийся на два-три года. Это было очень смешно. Многие полагают, что те исследования, которые легли в основу книги «О термоядерной войне», проводились по распоряжению «РЭНД» или ВВС. На самом деле они были выполнены вопреки возражениям обеих этих групп. У президента «РЭНД» были существенные возражения против гражданской обороны — он был руководителем (программ) гражданской обороны на фирме «Дуглас» и наделал ряд глупостей. Вообще говоря, правые были настроены против гражданской обороны до нашего исследования, а левые были за нее, поскольку это означало заботу о людях — проявление теплоты, человечности, мягкости. Правым не нравилось, что их пугают, и поэтому они возражали против гражданской обороны. Несколько сотрудников «РЭНД», занимавшихся проблемами гражданской обороны, нажили себе серьезные неприятности вследствие враждебного отношения президента. Однако «РЭНД» представляла собой место, где все же можно было заниматься работой подобного рода. Критический момент наступил, когда я входил в состав группы из трех человек, руководившей проектом, посвященным стратегической авиации. Им занималась чуть ли ни треть персонала «РЭНД». Я решил выполнить ту часть проекта, в которой рассматривались вопросы гражданской обороны. Мне удалось, действуя в обход президента, уговорить нескольких его заместителей разрешить мне приступить к этой работе без его санкции. Тогда в «РЭНД» пошел разговор, что это, пожалуй, конец, поскольку президент этого так не оставит. После этого у меня было несколько стычек с президентом, и я, как водится, наговорил лишнего... В конце концов президент мне заявил, что если я останусь в корпорации и буду заниматься тем, чем положено, то тогда все будет прекрасно. В то время по своему окладу я был вторым в корпорации, и если бы я остался, то они, наверное, дали бы мне самую большую ставку. Но я отнюдь не хотел действовать по их указке и решил, что создам какое-нибудь собственное предприятие. Я просто не в состоянии работать при наличии глупых ограничений. Я ушел».

Что касается вопроса о «фабриках мысли» вообще, то Кан выражает откровенный скептицизм и редко делает исключение для Гудзоновского института в своих суждениях. Относительно их могущества он говорит следующее: «Они весьма влиятельны и в значительной степени находятся вне контроля конгресса. Я сам этим обеспокоен. Он добавляет с некоторым восторгом, что иногда сам себя пугает. По мнению Капа, президент Эйзенхауэр в своих последних высказываниях относительно военно-промышленного комплекса в действительности имел в виду людей, подобных ему, и учреждения типа «РЭНД». Предсказания Кана относительно будущего «фабрик мысли» носят, как ни странно, негативный характер: «Я убежден, что в 70-х годах мы станем свидетелями невероятного упадка этих организаций. Причина, как мне представляется, в том, что в 60-х годах большинство клиентов относилось довольно-таки враждебно к деятельности такого рода — во всяком случае, скептически. Исследования необходимо было выполнять на высоком уровне, иначе клиенты готовы были с вами расправиться. Когда я приехал в Вашингтон 10—15 лет назад, там на меня были разъярены. Если меня принимали, то потом я не мог добиться повторного приема года три. В такой атмосфере действительно приходилось высказываться осторожно. Сейчас меня приглашают непрерывно и никто не задевает мое самолюбие. Я могу себе позволить болтать любую че-пуху, и мне все сойдет с рук, — я даже могу просто сказать «чепуха», и это мне тоже сойдет. В данной области чрезвычайно легко предаваться иллюзиям, питать предубеждения или быть глупым — никто не возьмется наводить порядок. Исследования подобного рода должны быть интересными, умными или творческими. Если же нет ни того, кто должен наводить порядок, ни сурового критика, ни враждебной аудитории, то они деградируют. Хорошие исследования представляют собой произведения искусства. Представим себе дело таким образом: допустим, я выйду на улицу и найму 100 человек, чтобы они писали стихи, а затем эти стихи опубликую — они будут ужасающе низкосортными. А именно так поступает в настоящее, время правительство, обращаясь к услугам «фабрик мысли». Во-первых, как известно, трудно заниматься творчеством при отсутствии критиков и, во-вторых, очень лег-ко стать жертвой мошенничества». " Когда Кану задают вопрос каким путем он добивается того, что у Гудзоновского института нет неприятностей, он отвечает: «Я все втремя твержу своим сотрудникам: если не можете быть честными, что довольно трудно, то будьте осторожны. Осторожность — это хорошая замена честности».

Кан дает самые различные оценки исследованиям, которые выполнены его собственной организацией, переходя от скепсиса к саморекламе. Исследование, посвященное проблеме наркотиков, которое было проведено для штата Нью-Йорк, он характеризует как «не носящее творческого характера, но компетентное». С другой стороны, исследование по вопросу об острове Уэлфер-Айленд, проведенное для города Нью-Йорка, он называет весьма творческим, преимущественно из-за того, что в нем немало элементов, направленных против традиционных предрассудков. Что же касается критики со стороны Главного финансового управления, то Кан заявляет следующее: «Они избрали в качестве объекта для критики некоторые из наших лучших работ и не обратили внимания на те, качество которых действительно низко. Одним из их самых сильных аргументов было утверждение, что направленность нашей работы не соответствует установкам того ведомства, которое выступало в качестве заказчика. Однако это несущественно, поскольку мы выступаем против этих установок. Я рассматриваю данную критику как лестную оценку этих исследований». Тем не менее высказывания Кана не опровергают основного критического аргумента Главного финансового управления, а именно что идеи не новы. Что касается его собственного стиля, то Кан признается, что он преднамеренно стремится раздражать людей. Он говорит: «Я это делаю, но не только ради того, чтобы привести их в ярость. Некоторые мои суждения кажутся шокирующими, но это делается не с целью кого-то поразить, а для того, чтобы добиться ясности. Это выводит людей из состояния апатии и заставляет их думать, что. мои утверждения, возможно, истинны». Он иллюстрирует это положение рассказом о том, как ставился вопрос о гонораре, который должны были выплатить Гудзоновскому институту компании, желавшие участвовать в одном крупном исследовании. «Недавно я поехал в ФРГ, с тем чтобы уговорить западногерманские компании оказать поддержку намечаемому нами большому исследованию, посвященному будущему. Я заявил, что за 12 тыс. долл. они могут получить право бесплатно работать для Гудзоновского института. Они почувствовали себя уязвленными, но, по существу, я сказал правду. Только в том случае, если они будут работать над исследованием, они получат какую-то пользу; в противном случае они просто оплатят исследование, а когда оно будет закончено, ему суждено покоиться на полке. Если же они примут в нем участие, оно будет иметь какое-то значение».

Многое из того, что говорит Кан, имеет прямое отношение к его планам относительно будущего Гудзоновского института. Это будущее в весьма большой степени связано с исследованием, для которого Кан пытался найти финансовую поддержку в ФРГ. Такое исследование, программа которого рассчитана на несколько лет и должна привести к значительному расширению института, представляет собой внушительную попытку изучить проблемы будущего. Ожидается, что в нем будут участвовать около 100 компаний. Существо этого исследования изложено в длинном списке предпосылок, определений, предположений, вопросов, которые предстоит изучить. «Эта страничка, — небрежно заявляет Кан, — стоит 3 млн. долл.», — такова его манера сообщать, сколько умственных усилий он сам и Гудзоновский институт уже вложили в этот труд. На листе схематически изложен ход исследования, отдельные фазы, перечни и, по-видимому, нелогичные заключения, но, как неоднократно разъясняет Кан, слушатель начинает сознавать, что там действительно содержится все, что только может случиться в последней трети XX в. Кан считает, что в качестве одного из основополагающих документов эта записка даст нам возможность лучше понять грядущее, поскольку мы будем исходить из одинаковых предпосылок.

«Когда у нас в Париже было совещание, я выступил и, подняв руку с этим документом, — говорит Кан, указывая на листок, — сказал, что он заменяет Библию, Шекспира, Гёте и Расина. Аудитория рассмеялась и, возможно, меня приняли слишком всерьез. Затем один из присутствующих затеял спор и спросил, а как же Данте — возражавший был итальянцем, — на что я ответил: «Разумеется, и Данте». Дело в том, что если вы понимаете здесь каждую фразу и каждую строчку, то наше общее понимание существа проблемы будет очень велико и станет все увеличиваться по мере того, как исследование будет продвигаться». Еще до завершения этой работы, разъясняет Кан, в нее будут вовлечены, помимо 100 крупнейших компаний, еще ученые, консультанты и правительственные чиновники со всего света.

Подобные документы отражают специфическую для. Кана манеру демонстрировать и оценивать (а в данном «случае коммерчески реализовывать) осуществляемую им работу. Он достает отпечатанную на мимеографе брошюру в 25 страниц, которая озаглавлена «Восходящее солнце». Она представляет собой интереснейший набор хронологических данных, сведений о тенденциях развития, социальных позициях и эмоциях, графиков, данных демографической статистики, данных о внешней торговле, цитат, вырезок из газет и журналов, обобщений и конкретных примеров, а также изложение различных вариантов развития в будущем. Все эти материалы относятся к Японии. Кан формулирует это просто: «Достаточно вам один день посидеть за этими схемами, и вы узнаете о Японии больше, чем проведя три-четыре месяца в библиотеке за изучением этой страны».

Герман Кан уверяет, что почти повсеместно представление о существе деятельности Гудзоновского института является неправильным и посторонний человек вряд ли может разобраться в этом существе. Кан говорит: «Как мне представляется, почти никто вне нашей системы не имеет правильного представления о том, кто мы такие, чему уделяется основное внимание и т. д.» Тем не менее неоднократно повторив свое утверждение о невозможности понимания существа деятельности Гудзоновского института непосвященными, он сам не колеблясь берется за оценку деятельности других «фабрик мысли» и навешивает на них критические ярлыки. По мнению Капа, подавляющая часть работ, выполненных консультационными фирмами, «не имеет ценности», нью-йоркский «РЭНД»-институт — «второразрядное фиаско», Институт Брукгинса «компетентен, но скучен», тогда как Стэнфордский научно-исследовательский институт «крайне интересен, но не компетентен», а Центр по изучению демократических институтов имеет «псевдотворческий характер».

Он заявляет: «Ни одно из договорных исследовании по проблемам городов не заслуживает того, чтобы его читали». Но стоит только усомниться в правомерности этого суждения, и оказывается, что Кан готов сделать исключение для кое-каких работ, в том числе, разумеется, для исследований, проведенных Гудзоновским институтом. 0н считает, что «фабрики мысли» эффективнее всего дей-ствуют в тех секторах правительственного аппарата, где «...имеются условия для процветания дурацких, сумасбродных и невероятно глупых идей».

Свое пристрастие к драматическим тирадам Кан может оправдать, если это вообще можно сделать, всего лишь одним примером, да и тот не всегда бывает уместен. «Беда американского образования в том, — говорит он обычно, — что мы не прививаем трудовые навыки. Это наглядно видно, когда вы снимаете телефонную трубку: нет трудовых навыков». Один из сотрудников института приводит еще пример характерного для Кана преувеличения: «Как-то ему довелось видеть, что эскимос ремонтировал самолет. И вот теперь он время от времени рассуждает о способностях эскимосов к технике, в доказательство чего ссылается на авиационного механика, которого сам однажды видел». Кану ничего не стоит заявить, что в Америке не существует автоматизированных предприятий, после чего он сам себя через несколько минут перебивает и говорит, что одно исключение все же имеется — автоматизированные нефтеочистительные заводы. Но стоит вам упомянуть, что вы читали и об автоматизированных предприятиях другого рода, как он соглашается, что его информация, вероятно, устарела и, насколько ему известно, таких предприятий сейчас больше.

В Гудзоновском институте в большом ходу выражение «умозрительность» (как, например: «У нас есть этот умозрительный план для острова Уэлфер-Айлепд»), которое довольно неплохо подходит для характеристики самого института. Вряд ли в Америке есть еще какая-либо частная организация, могущая сравниться с Гудзоновским институтом в отношении кадров, берущихся за вопросы космического масштаба. Гдe еще можно найти глубoкoмыcленных мудрецов, переключающихся с проблемы термоядерной войны на вопрос о грядущем «золотом веке», а потом на перепланировку континентов, останавливаясь по пути лишь для того, чтобы высказать несколько мыслей о проблемах наркомании или о конфликтах между поколениями в будущем?

Не исключено, что Гудзоновский институт обязан своим существованием одному обстоятельству: Кан сообразил, что американское правительство и промышленники согласятся оплачивать услуги учреждения, где о немыслимом не только размышляют, но эти рассуждения публикуются в виде аккуратно отпечатанных докладов и где можно разрабатывать самые дикие планы, не испытывая смущения и не опасаясь критики со стороны.

Гудзоновский институт, который выступает против устоявшихся концепций и использует небюрократические методы, представляет собой полную противоположность тем учреждениям, которые дают ему средства к существованию. Когда один из сотрудников института в ответ на важный вопрос заявляет, что ему дела нет до того, что о нем и его действиях думает беседующий с ним «буржуазный журналист», то сразу ясно, что это говорит не какой-нибудь рядовой член организации или отъявленный бюрократ.

Несмотря на то что и сам Кан, и Гудзоновский институт питают презрение к условностям и откровенно выражают свое отношение к окружающему миру, они не скрывают своей увлеченности целями официальной Америки, чураясь в то же время ее помпезности, конформизма и используемых ею методов. Жаркие споры относительно того, является ли Кан гением или аферистом, представляются ему схоластичными. Совершенно ясно, что в нем сочетаются— и ему это нравится—оба эти качества. Наконец, следует сказать, что наиболее поразительной чертой самого Кана и его института является прямота, с которой высказываются идеи, которые вряд ли будут продаваться в каком-либо другом месте. Когда Герман Кан несколько лет назад заявил комиссии конгресса: «Если вы хотите уменьшить оборонный бюджет, не платите военнослужащим», то ему, чтобы заполнить возникшую после этой фразы паузу, пришлось добавить: «Я не шучу». Кан просто предлагал еще одну альтернативу, чтобы избежать снижения ассигнований на ракеты и традиционные виды вооружения.

Хотя это и может представляться соблазнительным, институт нельзя рассматривать всего лишь как просветительское учреждение, «рассадник идей», расположенный на холме над рекой Гудзон. Институт имеет непосредственное отношение к реальному миру, к ведущимся войнам, к разработке противоракет, а иногда и к Белому дому. Сотрудники Гудзоновского института рьяно берутся за разработку новых систем оружия и стратегических концепций, делая это с таким же пылом, как и самые крупные воротилы военно-промышленного комплекса. Следует упомянуть, что в 1970 г. Кану выделили кабинет в Пентагоне, где он помогал чиновникам в поисках способа обеспечения поддержки при осуществлении плана развертывания новой сети противоракет. Под прикрытием грифа «Секретно» Гудзоновский институт занимался также такими проблемами, как противоповстанческие действия в Юго-Восточной Азии, новые тенденции в военной технологии, ядерная стратегия, а также новые идеи относительно будущей роли Америки в мире.