Новый храм

Но и с падением Масады надежды палестинских евреев на независимость не исчезли. Примерно шестьдесят лет спу­стя вспыхнуло второе восстание против римского владыче­ства, которое возглавил Симон бар Кохба, провозглашенный еврейскими священниками мессией. Как и раньше, на пер­вом этапе восставшие добились некоторого успеха, одержав верх над войсками Тинея Руфа, римского наместника в Иудее. Император Адриан направил в Палестину другого легата, Юлия Севера из Британии, и в 134 году тот очистил Иеруса­лим от бунтовщиков. Война продолжалась еще восемнадцать месяцев, вплоть до августа 136 года, когда под ударами рим­лян пал последний оплот восставших, крепость Ветер, а Си­мон бар Кохба, очевидно, погиб.

Наказание за участие в этом восстании было намного су­ровее. Пленных евреев либо казнили, либо продали в раб­ство, Иудея как государство была ликвидирована и превра­тилась в провинцию объединенной Сирии-Палестины. Иеру­салим стал столицей римских колониальных владений на Ближнем Востоке, евреев из города выселили. На Храмовой горе воздвигли святилище в честь императора Адриана и вла­дыки всех богов Юпитера.

К тому времени в Иерусалиме появились новые культовые места, посвященные иной религии, и там римские наместники упорно строили языческие храмы. Так, на площади, где в тече­ние ста лет, вплоть до описываемых событий, проводились публичные казни, рядом с еврейскими могилами Тиней Руф возвел храмы Юпитера, Юноны и Венеры, богини любви. Для правоверных иудеев эта акция особого значения не имела, она была направлена против последователей Иисуса из Назарета, или Иисуса Христа.

Традиционное христианское учение гласит: приход Иисуса предсказывали многие еврейские пророки, прежде всего его двоюродный брат — популярный в народе Иоанн Креститель. Иисус, удивительным образом зачатый во чреве девственницы, родился в хлеву на окраине Вифлеема, проповедовал в Галилее и Иудее, совершил немало чудес: например, превратил воду в вино на свадьбе в Кане Галилейской и исцелил безнадежно больного в Капернауме; обладая властью над силами природы, он усмирял бури и шествовал «по воде, аки посуху». Как и брат, Иисус призывал людей к раскаянию, предупреждая о Страш­ном суде и неотвратимом наказании грешников.

Суровой атмосфере несправедливости и жестокости, царив­шей в оккупированной римлянами Палестине, он противопос­тавлял кротость и неприхотливость, благословляя нищету и смирение; он говорил, что люди должны стать невинными, как младенцы, и провозглашал ценности, противоположные тем, которые господствовали, по его выражению, «в миру», — эго­изму и потаканию собственным слабостям. Не следует стре­миться к материальному достаткуг вла& ти и социальному пре­успеянию, и за столом надо занимать самое невидное место. Негоже отвечать на насилие насилием, и, «если тебя ударили по одной щеке, подставь другую». Это был не призыв к пассив­ности — дескать, на ненависть врагов отвечайте искренней любовью. Снова и снова Иисус повторял: истина заключается не во внешних обстоятельствах, а целиком определяется внут­ренним миром человека — его чувствами, мечтами и деяниями.

Пренебрежение исконными ритуалами и обычаями наряду с провозглашением Иисуса мессией и Сыном Божьим, призван­ным искупить грехи и олицетворяющим единственный путь к веч­ной жизни, расценивалось иудейскими священниками — фари­сейскими начетчиками и саддукейскими старейшинами — как откровенное богохульство и ересь. Им удалось уговорить Пон-тия Пилата, римского прокуратора Иудеи, распять Христа. Тело Иисуса сняли с креста и поместили в склеп, выдолбленный в пещере, однако три дня спустя оно исчезло — как утверждают сторонники Иисуса, он воскрес и перенесся на небо, к Отцу.

Даже если считать Христа личностью выдуманной, чтение Евангелия производит чрезвычайно сильное впечатление. В от­личие от Ветхого Завета, где подчеркивается величие Творца в самых сложных жизненных ситуациях — языком чувств и жела­ний и вне каких-либо логических рассуждений, Евангелие пред­ставляет собой свободный рассказ о событиях, который при­зван убедить нас, что все было именно так, как говорится, и не иначе. По мнению литературного критика Габриэля Йосепови-ча, Иисус в Евангелии предстает «неким смерчем, вовлекая в движение все на своем пути, заставляя всех встречных пере­смотреть свою жизнь до основания. Он не только владеет тай­нами мудрости, но обладает духовной властью над людьми». Иисус вещает с невероятной убежденностью, его абсолютная непререкаемость может создать впечатление, будто перед нами душевнобольной. Однако Г.К. Честертон заметил, что на самом деле «Христос успешно занимался тем, что невозможно делать в бреду: он умел прекрасно судить людей и их поступки. Все, что он изрекал, было неожиданным, и не просто неожиданным, а неожиданно великодушным, а часто и удивительно взвешенным».

Насколько исторически верны описания Иисуса? Попыт­ки объективно взглянуть на него часто встречают отпор как сторонников христианства, так и противников. Известный знаток Библии Э.П. Сандерс считает, что необходимо про­анализировать краеугольные исторические факты:

«Мы знаем, что к проповеднической деятельности его под­толкнул Иоанн Креститель, что у него были ученики и сторон­ники, что он надеялся обрести «царство», что он пришел в Иеру­салим из Галилеи, что он враждебно относился к храму и всему иудейскому синедриону, что его пытали и распяли на кресте. Наконец, по свидетельству учеников, произошло его «воскре­шение»: он ожил после распятия, но в другом обличье. Они в это верили, во имя этого жили и приняли смерть».

Такая невероятная вера в Христа практически всех, кто с ним встречался, заразительна. «Какое бы значение ни придава­лось имени Христа, — пишет Джеза Вермес в книге «Еврей по имени Иисус», — одно можно сказать наверняка: в основе раннего христианства лежит представление об Иисусе не просто как о мессии, а как о долгожданном спасителе всех иудеев». Однако этот мессия оказался не царем-воином, который дол­жен был привести еврейский народ к триумфу и мировому господству, а куда более глубокой и парадоксальной личностью — библейским «козлом отпущения»; претерпев нечеловеческие муки, он разрушил козни Сатаны и «смертию смерть попрал». Главные предсказания — очень отличающиеся от того, что ожидало большинство евреев, — можно прочитать на стене храма — они сделаны от имени пророка Исайи в 740 году до н.э. «Вот мой посланник к вам, — возгласил Создатель, — которого я избрал и в котором душа моя воплощена». И Гос­подь сделает его «светочем нации, и спасительная благодать разольется во все концы земли»; это будет человек «презрен и умолен пред людьми, муж скорбей, изведавший болезни, а мы отвратим от него лице свое. Он будет презираем и гоним, а мы ни во что будем ставить его».

Многие псалмы, написанные за века до пришествия Хрис­та, также говорят о его муках и стонах перед распятием. «Я стал всеобщим посмешищем, люди презрительно кивают в Мою сторону», — сказано в одном из таких псалмов. Авторы Еванге­лия особо выделяют те эпизоды из жизни Христа, где сбывают­ся предсказания пророков. Повествуя о том, как Иисуса при­бивают гвоздями к кресту, а римские солдаты бросают монету, разыгрывая его набедренную повязку, Иоанн ссылается на 18-й стих 22-го псалма: «...и разделили они Мою одежду, и бросали жребий между собой». Некоторые современные скептически настроенные ученые полагают, что подобные факты добавлены уже после событий, дабы подтвердить пророчества: например, указание на то, что Христос родился не в Назарете, где жили его родители, а в Вифлееме, привязано к давнему предсказа­нию пророка Михея. Историк Робин Лейн Фоке провел скру­пулезное расследование и сделал вывод: «Рассказ, события, описанные в Евангелии от Луки, исторически невозможны и внутренне противоречивы... Все это ложь».

Существуют ли свидетельства об Иисусе Христе в других источниках, кроме Евангелия? Единственное упоминание о событиях того периода встречается в книгах Иосифа Флавия «Древности иудейские», «О войне Иудейской», написанных, вероятно, на арамейском языке для евреев, проживавших восточнее Евфрата. Надо сказать, что эти мемуары довольно про­тиворечивы: согласно одной версии, они списаны с греческого источника — труда, опубликованного в Риме, поэтому выража­ют взгляды императора Домициана, ярого гонителя христиан; по другой версии, оригинальные хроники Иосифа Флавия ра­дикально отредактировали византийские монахи-переписчики. Как бы то ни было, один из спорных пассажей «Древностей иудейских» цитирует Евсевий Кесарийский в сочинении «Цер­ковная история», написанном в IV веке. Маловероятно, что эпизод, касающийся скорее Иоанна Крестителя, чем Иисуса Христа, был позднее добавлен самими христианами. Иоанн является довольно загадочной фигурой. У него грубое, обвет­ренное, «как у дикаря», лицо. «А жил он, словно освобожден­ный от тела дух... и на всех частях тела, не покрытых собствен­ными волосами, носил звериную шкуру».

Так вот, Иисус, по сообщению Иосифа Флавия, просла­вился чудесами: «Он творил такие поразительные и невидан­ные чудеса, которые не под силу ни одному человеку; но из-за обычного человеческого облика его нельзя было назвать и ангелом... Рядом с ним толпилось много простых людей, жадно внимавших его поучениям. Вокруг него распростра­нялось нервное ожидание, что он наконец сможет освобо­дить еврейский народ от римского ярма... Когда они поняли, что он способен выполнить все, что пожелает, то призвали его пойти в город, изгнать римские войска и самому стать царем, однако он оставил их слова без внимания».

Согласно записям Иосифа Флавия, еврейская верхушка дала взятку Понтию Пилату, римскому прокуратору Иудеи, дабы тот разрешил распять Христа, поскольку синедрион пугала растущая популярность Иисуса среди рядовых евреев. Историк отмечает: в самый разгар казни «весь храм — от верха до основания — неожиданно, словно вуалью, покрыл­ся густой мглой». В пространном описании храма Иосиф Флавий упоминает надпись: «Иисус — владыка, который никогда не правил, — был распят евреями, потому что предрек гибель города и полное разрушение храма».

Аналогичное предсказание мы встречаем и в Евангелии от Луки: «И когда некоторые говорили о храме, что он украшен дорогими камнями и вкладами, Он сказал: придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне; все будет разрушено» (Лука, 21: 5—6). Более вызывающим выглядит заявление Иисуса из Евангелия от Иоан­на: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Иоанн, 2: 19). Именно оно возмутило еврейских первосвященников и послужило одним из пунктов обвинения в адрес Христа.

Но Иисус предсказал разрушение не только храма, но и всего Иерусалима. На сей счет существуют два противополож­ных взгляда. По мнению христиан, именно из-за этого пред­сказания только что зародившаяся в Иерусалиме христианская община перебралась на север, в Пеллу, как только римляне осадили столицу. Скептики полагают, что данное «предвиде­ние» евангелисты добавили после реального события. Так или иначе, абсолютно ясно: ранние христиане рассматривали раз­рушение Иерусалимского храма и как неотъемлемую часть но­вого договора между Богом и людьми, и как Божественное на­казание евреев, отвергших Его родного Сына. Рассказав о том, что мать убила собственного ребенка, дабы тот не попал к оса­дившим Иерусалим врагам, Евсевий, один из первых христи­анских историков, добавляет:

«Таково было воздаяние евреям за их ужасающе неспра­ведливое и злобное обращение с Сыном Божьим... После страданий Спасителя и яростного требования еврейской толпы помиловать бандита и убийцу (Варавву) и покарать Иисуса на весь народ пало проклятие».

В наши дни попытки уничтожить еврейский народ выгля­дят куда более безжалостными и несправедливыми, чем во вре­мена Веспасиана и Адриана, поэтому трудно не заметить анти­семитской направленности Евангелия. Например, святой Мат­фей пишет: «Пилат... сказал: невиновен я в крови Праведника Сего... И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Матфей, 27: 24—25). Но это не означало, насколько можно судить, обвинения еврейского народа в том смысле, в каком мы встречаем его... в Испании XVI столетия или в расо­вых теориях в духе Хьюстона Стюарта Чемберлена в XIX веке. Грубые расовые предрассудки отсутствуют как в античности, так и в Средние века, и в наши дни. В конце концов, и Хрис­тос, и его последователи, включая евангелистов, были евреями.

Вражда между иудеями и христианами носит не расовый, а религиозный характер, и, учитывая неустранимые проти­воречия между двумя религиями, очень трудно найти способ погасить конфликт. Разрушение храма, предсказанное Хрис­том, было не просто физическим фактом, а олицетворением упадка иудаизма как идеи. Господь определил, что еврей­ский народ послужит чем-то вроде «кокона» для мессии, и раз тот явился, то «кокон» должен исчезнуть, погибнуть.

Из Евангелия явствует: лидеры синедриона не поняли мис­сии Иисуса. Вероятно, испугавшись того, что проповеди Хрис­та спровоцируют римлян на активные действия (хотя, судя по довольно сдержанной реакции Пилата, дело обстояло несколь­ко иначе), первосвященники и старейшины резко реагировали на растущую популярность нового пророка. С их позиции это вполне объяснимо, если вспомнить, какие животрепещущие вопросы затрагивал Иисус в своих ярких проповедях. Синедри­он, похоже, был уверен, что идеи Иисуса умрут вместе с ним. Абсолютно неправдоподобным представляется сегодня мнение иудейского первосвященника Каиафы: «И не подумайте, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Иоанн, 11: 50).

Как известно, заповеди Христа не умерли вместе с ним: они были подхвачены массой народа. Оставим в стороне воп­рос, явилось ли это результатом деяний самого Христа или же на его последователей «сошел святой дух» в виде языков пламени. Несомненно одно: распятие Иисуса из Назарета — и его вероятное воскрешение — позволило ученикам во все­услышание утверждать: Учитель был «и Богом, и человеком».

Иудейская верхушка предпринимала всевозможные усилия, чтобы подавить в зародыше христианское движение. Петра аре­стовали, а Стефана (первого христианского мученика) забили камнями. Ирод Агриппа I, внук Ирода Великого, велел обезглавить апостола Иакова, брата евангелиста Иоанна. И только вмешательство римского прокуратора помешало казни всех остальных учеников Иисуса. В 62 году — во время небольшой паузы между правлением Порция Феста и восшествием на римский трон Луция Альбина — иудейский первосвященник Анания выдвинул обвинения против второго апостола по имени Иаков, известного как «брат Спасителя». По приговору синедриона того сбросили с храмовой стены и забили до смерти.

Однако самым яростным противником и настоящим «би­чом Божьим» для иудаизма стал не ученик Христа, а Павел из Тарса. Он жестоко преследовал христиан до тех пор, пока на дороге в Дамаск — куда он направлялся, чтобы арестовать по приказу синедриона группу христиан, — ему не явился Иисус, который произнес: «Иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями, и сынами Израилевыми» (Деяния, 9: 15). И дело не столько в том, что Павел переменил веру, а в том, что он первым сделал реши­тельный шаг в идеологической борьбе с иудаизмом, осознав то, до чего не додумались первые апостолы, а именно: чтобы стать христианином, необязательно быть евреем*.

Иудейская верхушка враждебно относилась к Павлу глав­ным образом из-за его невероятно успешных проповедей по всей империи. Письма, которые Павел писал своим после­дователям в Эфесе, Коринфе и Риме, демонстрируют уваже­ние к еврейским традициям, но в то же время он упорно настаивал, что Моисеев закон теперь излишен, что «мы мо­жем спастись только верой в Христа, посланника Божия».

Столь категоричное отрицание официальной идеологии пугало большинство евреев, включая и членов первых хрис­тианских общин, — резкую, бескомпромиссную критику иуда­изма ранняя церковь не могла однозначно воспринять. Со­здавшейся ситуацией воспользовались священники — они отдали Павла на суд римского проконсула греческой про­винции Ахаия, обвинив в том, что он «учит чтить Бога не по закону». С раздражением, напоминавшим недовольство кол­леги Пилата, проконсул Галлион отверг выдвинутые против Павла обвинения, заявив: «Послушайте, иудеи! Если бы речь шла о злом умысле или обиде, то я выслушал бы вас, но спор идет об учении, об именах и о законе вашем, поэтому разби­райте сами, я не хочу быть судьею в этом».

Павел вернулся в Иерусалим, здесь он снова попал под арест и предстал перед синедрионом. Как римский гражданин (уро­женец Тарса) он отдался под защиту римского трибуна Луция. Понимая, что законным путем от него не избавиться, группа еврейских заговорщиков, решила Павла убить, однако план был раскрыт и апостола отправили в Кесарию под охраной семиде­сяти всадников и двухсот пехотинцев. Там его — вместе с обви­нителями, первосвященником Ананией и еврейскими старей­шинами, а также адвокатом Тертуллом — принял римский ле­гат Феликс. Проконсул Иудеи назвал Павла «зачинщиком мя­тежа меж иудеями, живущими во вселенной, и представителем назарейской ереси». Тогда Павел попросил разрешения обра­титься к цезарю. Его заковали в цепи и отправили в Рим.

Согласно христианской мифологии, в Риме Павел был обез­главлен — но не по обвинению иудейских вожаков: он пал жер­твой первой массовой казни христиан по приказу императора Нерона в 67 году. Римский историк Корнелий Тацит утверж­дал, что первые крупномасштабные репрессии против сторон­ников Иисуса Христа не были результатом целенаправленной политики императорского Рима, а всего лишь жестокой прихо­тью самого Нерона. Когда сгорела большая часть Рима, Нерон — чтобы отвести от себя подозрения — обвинил в поджоге членов новой религиозной секты. Христиан убивали самыми изощ­ренными способами: распинали на крестах; обмазывали тела смолой и сжигали на кострах; заворачивали в шкуры животных и травили собаками.

Тацит считал, что Нерон слишком далеко зашел в своих зверствах, чем невольно вызвал сострадание к христианам у горожан. Тем не менее историк не сомневался: последователи Иисуса заслужили наказание за «бесчеловечную» идеологию. Их откровенное презрение ко всему материальному, вызываю­щий отказ брать в руки оружие или принимать участие в ритуалах, составлявших неотъемлемую часть повседневной римской действительности, тайные собрания и таинственные церемонии, где они «поедают» тело Господа, и более всего твердая уверенность в том, что после смерти язычников ждут бесконечные муки, а их самих — вечное блаженство, — все это вызывало у римлян такое же неприятие, как и у большинства евреев. Однако иудеи давно воспринимались Римом как единое целое и обоснованно считались нацией, а не сектой. Поэтому, как только восстание в Палестине было подавлено, право на отправление религиозных обрядов в синагогах, проведение обрезания, обязательный выходной день в субботу иудеям вернули. Христианская же община рассматривалась Римом не просто как враждебная обществу организация, но как потенциальный очаг мятежа. И на протяжении следующих двух-трех веков официальные власти периодически подвергали христиан реп­рессиям. «Что бы ни лежало в основе их поведения, — писал Плиний Младший, настаивая на поголовной казни сторонни­ков христианства, — их несгибаемое упрямство, несомненно, заслуживает наказания». Плиний был довольно близок к пра­вящим кругам, его мнение имело большой вес.

«Чем сильнее вы нас угнетаете, тем выше мы поднимаем­ся, — утверждал христианский идеолог II века Тертуллиан. — А семена, из которых мы растем, — это христианская кровь». Ра­зумеется, были и отступники, предпочитавшие воскурить фи­миам в честь Зевса, чем попасть в клетку со львами, и все-таки число христиан росло и росло. Их не пугали испытания, они хотели походить на Спасителя. Игнатий, третий епископ Антиохийский, запретил пастве предпринимать какие-либо шаги по его освобождению и умолял римлян бросить его на растерза­ние львам: «Пусть дикие звери станут моей могилой, поглотив меня без остатка». Поликарп, христианский епископ из города Смирны в Малой Азии, не был столь фанатичен, однако и он, когда пришлось выбирать между поклонением Цезарю и смер­тью на костре, заявил римскому наместнику Титу Квадрату: «Костер горит всего лишь час и быстро гаснет, — это ничто по сравнению с пламенем грядущего Страшного суда и вечных мучений грешников». Услышав приговор, «взбудораженная толпа бросилась за бревнами и хворостом в окрестные мастерские и общественные бани; при этом, как всегда, энергичнее всех дей­ствовали евреи».

Христиан преследовали повсюду в Римской империи. Во Фригии (Малая Азия) небольшой городок осадили легионе­ры, «подожгли его и сровняли с землей, уничтожив все насе­ление; мужчины, женщины и дети перед смертью взывали к Всевышнему. И за что такая жестокость? Да потому что все жители города — включая мэра, членов магистрата и чинов­ников — объявили себя христианами и отказались покло­няться идолам», — отмечал Евсевий.

Особо зверские казни прошли в городах на реке Рона — Вьенне и Лионе (на территории современной Франции). Впер­вые слуги-язычники были привлечены к обвинению своих гос­под-христиан в кровосмешении, каннибализме и разнузданных оргиях. В результате жестокой смерти были преданы все, кто отказался отречься от Христа и поклоняться языческим богам. Не только руководители общины, такие как епископ Пофин, но и рядовые христиане подверглись изуверским истязаниям. Молодую служанку по имени Бландина из города Вьенн — судя по всему, довольно простодушную («она уверяла, будто вещи, которые большинство мужчин считают презренными и недо­стойными внимания, благодаря Богу обрели ценность и даже великолепие») и жизнестойкую («те, кто постоянными и изощ­ренными пытками принуждал ее отречься, сами падали в изне­можении, признавая тем самым свое поражение») — «после избиения плетьми отдали на растерзание хищникам, а останки поджарили на костре и скормили быку» (Евсевий).

Уже в XIX веке Фридрих Ницше обвинял христианских идеологов в том, что, утверждая свои догмы, они ссьшаются на таких безропотных существ, как Бландина, а главное — на ог­ромное число рабов, для которых униженное положение в об­ществе компенсировалось духовным равенством в общине.

Однако ряды христиан не всегда пополнялись невеже­ственными и угнетенными людьми; христианство проникало в семьи и сенаторов, и даже императоров. Запрещенные философы — Иустин, Ориген, Тертуллиан и Климент Александрийский — не только распространяли христианские идеи, по их собственным словам, углубляли церковную суть христианского вероучения. Ориген разбирал и выверял многочисленные апокрифические Евангелия, постепенно приводя Новый Завет к современному виду. Аполлоний, которого Евсевий назвал «одним из самых выдающихся специалистов своего времени в вопросах толкования христианских идей и философии христианства», открыто выступил с изложением своих взглядов перед римским сенатом; его приговорили к отсечению головы, поскольку, согласно римскому закону, «существование христиан противозаконно».

Аполлоний яростно боролся с еретическими взглядами некоего Монтана, отрицавшего право церкви отпускать грехи. Эта ересь была одной из многих, раздиравших христианскую церковь с первых дней ее основания. Апостол Петр предупреждал: «… были лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучителя, которые введут пагубные ереси...» А Павел из Тарса в послании к колоссянам обрушился с резкой критикой на гностиков и догматиков. Игнатий Антиохийский использовал термин «еретик» исключительно в качестве бранного слова. Тертуллиан — по иронии судьбы сам впоследствии ставший монтанистом — называл еретиками тех, кто либо имел суждение, отличное от церковного, либо входил в секту, либо поддерживал доктрины, не соответствующие учению Иисуса.

Для борьбы с еретическими течениями адепты апостолов создали специальные советы: один в Иерусалиме в 51 году, другой — в Малой Азии полвека спустя. Каждую общину возглавлял епископ, но наибольшим авторитетом пользовались священники из Иерусалима, Антиохии, Александрии и Рима, где раньше прочих зародились христианские общины. Первой среди равных считалась римская община, основанная апостолом Петром, главным учеником Христа. Так, Климент — который, как полагают, унаследовал патриарший трон после Петра — в 96 году был приглашен в качестве верховного судьи для разрешения церковного спора христианской общины в Коринфе. А Виктор, возглавлявший римскую церковь к исходу II века, определил дату празднования Пасхи и отлучил от церкви некоего торговца кожей по имени Феодот, утверждавшего, что Иисус был обычным человеком.

Виктор стал первым епископом, который вступил в де­ловые переговоры с императором: через Марсию — подругу римского правителя Коммода, принявшую христианство, — он передал список христиан, осужденных на каторгу в руд­никах Сардинии, и добился их освобождения. Коммод, сын Марка Аврелия, довольно суровый владыка, благодаря влия­нию Марсии терпимо относился к христианам. Гонения во­зобновились при сменившем его Септимии Севере. Подоб­ная ситуация повторялась периодически, в зависимости от взглядов конкретного императора. Некоторые из них, наи­более просвещенные и дальновидные — например, Марк Аврелий и члены династии Антонинов, — отличались сдер­жанностью и действовали избирательно. Зато беспощадны­ми антихристианскими репрессиями отмечены эпохи прав­ления Максимина, Деция и особенно Диоклетиана, который в 303 году устроил «великое гоуение» христиан, не прекра­тившееся даже после того, как он отрекся от престола и от­правился доживать в город Сплит на побережье Далмации.

А до того, решив, что Римская империя слишком разрос­лась, Диоклетиан поделил ее на четыре части. Одним из трех соправителей Диоклетиана стал Констанций Хлор — ему дос­тались северные провинции, включая Британию и Галлию. В 305 году, когда император ушел на покой, Констанций Хлор занял пост верховного цезаря Западной Римской империи. Спустя год он скончался в Йорке. Римские легионеры в Брита­нии тут же провозгласили императором его сына Константина, и тот в конце концов захватил власть над всей империей.

Константин верил, что власть к нему пришла от Бога. На­кануне решающей битвы у Мульвиева моста в предместье Рима с соперником — претендентом на римский трон императором Максценцием ему приснилось (а может, привиделось), что он должен поместить на щиты воинов монограмму Христа с над­писью: «Сим победиши». Гонения на христиан в западных провинциях прекратились при Констанции Хлоре; теперь это распространилось на всю империю. Медиоланский эдикт 313 года отменил прежние указы, направленные против христиан*; заключенные-христиане получили свободу, им возвратили собственность. Отношения Константина с христианами вышли далеко за рамки обычной терпимости: он постоянно советовался с епископами и дозволил им пользоваться имперской почтовой службой — бесценная привилегия во времена, когда любые путешествия и почтовые перевозки были сопряжены с опасностью и огромными расходами. Закон 333 года предписывал всем имперским чиновникам выполнять указания христианских епископов, к тому же епископы получили право выступать в качестве самых авторитетных свидетелей в суде. Константин подарил римскому епископу землю в Риме для строительства базилики, издал серию указов о налоговых привилегиях для христианского духовенства и предоставил священникам юридическую неприкосновенность, «ибо, вознося молитвы верховному Божеству, они делают чрезвычайно благое дело для всей державы». Константин любил общаться с христианскими священниками, называл их «братьями», радушно принимал во дворце и даже благоговейно целовал шрамы, когда-то полученные при пытках.

Как и Ирод Великий, Константин сталкивался с большими проблемами внутри своей семьи. Вторая супруга, Фауста, обвинила Криспа, его сына от первого брака, в тайных кознях против отца. И только после того как Криспа казнили, мать Константина, Елена, сумела доказать, что обвинение было лож­ным. Тогда император приказал тайно совершить расправу — и Фауста задохнулась парами перетопленной бани.

Сразу после поминок Константин с матерью — принявшей, по его настоянию, крещение — совершили покаянное епутшествие в Палестину. Константин повелел убрать все строения с мест, связанных с рождением, распятием и воскрешением Христа. В ходе расчистки обнаружился обломок креста с надписью: «Иисус из Назарета, царь Иудейский». Действительно ли это был тот самый крест или ловкая подделка, не известно. Во всяком случае, Елена и ее окружение восприняли наход­ку как священную реликвию. Крест отреставрировали и водру­зили на месте будущего храма Святого Гроба Господня в Иеру­салиме.

Не только резкая перемена взглядов императора Констан­тина отразилась на судьбе христианства. Не менее значимым оказалось и его решение перенести столицу. К тому времени стало ясно: Рим как официальный центр государства зани­мает весьма неудачное стратегическое положение, посколь­ку наиболее уязвимые, но перспективные провинции распо­лагаются далеко на востоке. Зато на роль столицы прекрасно подходит город Византии, расположенный на европейском берегу пролива Босфор, возле бухты Золотой Рог. В 324 году, через три недели после победы над Лицинием, очередным претендентом на римскую корону, Константин основал «но­вый Рим». Город, уже значительно отстроенный по приказу императора Сетйимия Севера, быстро вырос более чем в три раза, украсился великолепными' зданиями: императорским дворцом, общественными банями и залами, на улицах по­явилось множество статуй, привезенных из других городов. В качестве поощрения переселенцам предоставлялись все гражданские права и бесплатный хлеб; в отношении язычников и иудеев проводилась политика терпимости.

Названный в честь основателя Константинополем, город превратился в истинный оплот религии, избранной импера­тором. Здесь было возведено немало пышных христианских храмов. А в 381 году Константинополь стал резиденцией но­вого патриарха. Именно в Византии — в Константинополе или в соседних городах Никее и Халкедоне — происходили первые Вселенские соборы.

Однако христианство еще не окончательно утвердилось. При Юлиане, племяннике Константина, получившем про­звище Отступник, снова расцвело язычество и христианская церковь опять подверглась гонениям. Одной из мер, направ­ленных на борьбу с христианами, которых Юлиан называл «галилеянами», стал приказ восстановить Иерусалимский храм. Однако стихийные бедствия препятствовали работам (христиане восприняли это как Божью кару), а после смерти императора в 363 году строительство и вовсе прекратилось.

Юлиан оказался последним императором-язычником. Сме­вший его Иовиан восстановил то привилегированное поло­жение церкви, которое она имела при Константине. К язычеству начали относиться так же нетерпимо, как в свое время к христианству. Уже при сыне Константина, Констанции, языческие храмы были закрыты и жертвы языческим богам запре­щены под страхом смертной казни. Теперь запрет касался всего языческого культа и языческие обряды отправлялись только втайне – часто под видом карнавала или сезонного праздника.

Нетерпимость проявлялась и в отношении иудеев. За то, что они поддерживали гонения на христиан, особенно при Юлиане Отступнике, официальные власти жестоко преследовали их. Император Феодосий — фактически последний, кто владел единой Римской империей, — издал серию указов, запрещающих любое, публичное и частное, отправление языческих культов. Власти и церковь боролись не только с язычниками — ортодоксальные епископы преследовали всех, кто не разделял символ веры, принятый на Никейском соборе. В 388 году христианские фанатики сожгли синагогу в го­роде Каллиникий на реке Евфрат. Вначале Феодосии приказал восстановить ее за счет христианской общины, но натолкнулся на яростный отпор миланского архиепископа Амвросия. «Что важнее, — спросил он императора, — показное послушание или защита религиозных принципов?» Два года спустя христианские иерархи вновь продемонстрировали, кто в действительности правит страной. Феодосий, приказавший наказать зачинщиков кровавой резни в греческом городе Фессалоники, был осужден церковным советом (по инициативе того же Амвросия) и публично отменил свой приказ.

Так миланский архиепископ Амвросий наглядно показал, что не только Рим стал христианским, но и само христианство органично вошло в кровь и плоть Римской империи, задействовав ее административную систему и законодательство. Амвросий родился в семье римского префекта и входил в сословие сенаторов. Хотя имя он носил христианское, но крещеным еще не был. В начале карьеры он получил образование в Риме и некоторое время служил гражданским чиновником. В 371 году его назначили губернатором двух итальянских провинций — Эмилии и Лигурии, центром которых являлся Милан. В 373 году, участвуя в дискуссиях на епископальных выборах, он за­воевал такую популярность, что неожиданно для себя выиграл выборы. 24 ноября он принял крещение, а 1 декабря был по­священ в духовный сан епископа.

Именно под влиянием ярких проповедей новоиспечен­ного миланского священника в ряды христиан встал препо­даватель риторики по имени Августин. Сын отца-язычника и матери-христианки (они происходили из берберов), дет­ство и юность Августин провел в Северной Африке, затем перебрался в Милан. Его отличали невероятная тяга к зна­ниям и сексуальная распущенность. Увлеченный идеями ма­нихейства, он верил, что Бог — творец духа и Сатана — в роли злокозненного прельстителя одинаково властвуют над человеком. Полнее Августин увлекся неоплатонизмом и под влиянием Амвросия превратился в ортодокса.

В молодости Августина переполняла сексуальная энергия. Он бросил свою давнюю возлюбленную, от которой имел сына, ради выгодного брака; в ожидании, когда его будущая невеста войдет в брачный возраст, он проводил время с множеством женщин. При этом постоянно обращался к Богу с молитвой: «Даруй мне целомудрие и воздержание, но только не сейчас». Он боялся, что Всевышний поспешит исполнить просьбу «и слишком рано излечит от недуга похоти, который он предпо­читал удовлетворять, нежели подавлять». Перешагнув порог тридцатилетия, Августин все так же был одержим страстью. В один прекрасный день он услышал в саду голос («похожий на детский»), напевно повторявший: «Возьми и прочитай». Авгус­тин раскрыл наугад Библию и уперся взглядом в следующие строки из послания святого апостола Павла к римлянам: «Как днем, будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пирова-ниям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти» (Рим. 13: 13—14).

В 387 году, приняв крещение от Амвросия, Августин вернулся в Северную Африку и поселился в изолированной христианской общине. Пять лет он читал проповеди местным жителям, затем его избрали епископом города Гиппон. Этот пост он занимал до конца жизни, тридцать пять лет, и проявил себя как глубокий мыслитель. Его сочинения оказали огромное влияние на судьбу христианства. Первый устав ордена тамплиеров почти повно включил предписания, составленные Августином для своих прихожан, и именно Августин сформулировал положения, ставшие идеологической основой крестовых походов.

В эпоху Амвросия и Блаженного Августина произошло знаменательное событие: Римская империя распалась на Восточную (Византийскую) и Западную. Западная империя управлялась из Рима (а иногда из Милана или Равенны). «Демаркационная линия» между империями пролегла по Адриатическому морю и территории современной Югославии, которая до сих сталкивается из-за этого с большими проблемами. Обе империи непрерывно воевали с соседними государствами и племенами: в Азии — с персами, в Европе — с народами, жившими по берегам Дуная и Рейна (варварскими племенами сарматов, остготов, вестготов, франков, бургундов, алеманов, вандалов) и, наконец, внезапно вырвавшимися из далеких азиатских степей ордами свирепых гуннов*.

Окончательный закат Римской империи не был обусловлен каким-то одним ключевым событием или рядом сокрушительных поражений. По мнению Питера Брауна, «эти на­беги (варваров) нельзя назвать систематическими рейдами; нападавших не отличала особая организованность или целе­устремленность. Просто дикие северные племена были охва­чены «золотой лихорадкой» и стремились овладеть богатства­ми своих южных соседей».

Некоторые из племен, например, франки и алеманы, давно открыто селились в Северо-Восточной Галлии, а остготам и их союзникам, которых гунны вытеснили на запад, римские власти позволили закрепиться во Фракии (на территории современной Болгарии). Так называемых варваров уже использовали в качестве наемников императорской армии, нередко они за­нимали командные посты. Некий Стилихон, наполовину ван­дал, наполовину римлянин, был женат на племяннице импера­тора Феодосия и после смерти тестя стал опекуном малолетне­го императора Гонория. Это было время всеобщего насилия, государственного неустройства и общественных беспорядков — свирепые и часто голодные орды держали в страхе всю Европу, совершая набеги в поисках безопасного места для проживания, добычи и еды. В 406 году вандалы и свевы, а за ними бургунды с алеманами, спасаясь от продвигавшихся на запад гуннов, по льду пересекли Рейн и вторглись в Галлию. В 407 году римляне вывели свои легионы из Британии, предоставив местным брит­там самостоятельно защищаться от нападения пиктов и скот­тов, живших на севере острова, а также от пиратских набегов заморских племен — англов, саксов и ютов. В 410 году войска вестготов под предводительством Алариха осадили и разграби­ли Рим, после чего направились на юго-запад Франции и далее в Испанию. В 429 году 80 тысяч, вандалов, миновав Испанию и переправившись через Гибралтарский пролив, вторглись в рим­скую провинцию, расположенную на северном побережье Аф­рики. Блаженный Августин скончался в 430 году, как раз во время осады Гиппона.

Было предпринято несколько попыток навести порядок в расселении многочисленных варваров, и порой небезуспешных: римский полководец Аэций нанес поражение гуннским войскам во главе с Аттилой, которые ворвались в Северную Италию и двигались на юг, захватывая и безжалостно грабя города в долине реки По. Нападение на Рим удалось предотвратить бла­годаря выкупу, который заплатил из своей казны папа римский Лев I. После смерти Аэция западные римские императоры фак­тически превратились в марионеток, подлинная власть пере­шла в руки германских племенных вождей. Один из них, по имени Одоакр, низложил последнего императора Ромула Августула и стал фактически править Римом (формально он являл­ся регентом Западной Римской империи).

Это вовсе не означает исчезновения цивилизации: просто крушение системы власти, лишившейся поддержки. Варвары, которые по-прежнему оставались в численном меньшинстве в покоренной ими стране, не испытывали никакого антагонизма по отношению к империи и никогда не стремились стереть ее с лица земли: идеологическая основа всей империи была слишком универсальной, слишком величественной и непоколебимой. И сколько себя помнили победившие варвары, она была всегда и казалась вечной. Социальное устройство и культурные традиции Римской империи сохранились в условиях формирования новой централизованной системы правления — остготского королевства в Италии, государства вестготов на территории современных Испании и Южной Франции (до реки Луары) и королевства Салических франков, расположенного севернее. К исходу V века франки под предводительством короля Хлодвига стали главной политической силой на всем пространстве к северу от Альпийских гор. После поражений, которые франки нанесли своим соседям — алеманам и вестготам, их земли раскинулись от Рейна до Пиренеев. Примерно в 498 году Хлодвиг вместе со своими баронами принял христианство; легенда гласит, что он видел святое знамение при посещении святого Мартина Турского.

Крещение Хлодвига, как и обращение к христианству императора Константина, оказало заметное влияние на судьбы Христианской церкви. Однако новый брачный союз между мирской и духовной властью на этот раз для каждой из сто­рон имел совсем иное значение, нежели полутора веками раньше. Хлодвиг не был верховным правителем огромного, хорошо организованного государства, а вождем орды свире­пых и невежественных воинов, всегда готовых взяться за ору­жие. В отличие от того же Константина франкский король не мог привлечь на свою сторону епископов пышными дара­ми, налоговыми льготами или привилегированным положе­нием в обществе. Все, что он мог им предложить, — это греш­ные души своих свирепых подданных и обязательство защи­щать «вселенскую», или католическую, церковь.

Церковь со своей стороны имела что предложить варвар­скому вождю, располагая организацией, построенной по образ­цу римского государства. На вершине иерархической пирами- ды находился Западный патриарх, римский епископ, которого теперь называли папой (от греч. рарраз — отец), и подчинен­ные ему кардиналы в качестве представителей на местах. На следующей ступеньке располагались архиепископы с резиден­циями в более-менее крупных европейских городах, оставших­ся после варварских нашествий, а еще ниже — епископы, дья­коны и более мелкие духовные чины. Церковь по-прежнему была довольно богата — особенно благодаря щедрым земель­ным наделам, полученным от христианских императоров, — и поэтому, несмотря на явный упадок в области коммерции и соблюдения законности, могла обеспечить не только мораль­ное удовлетворение, но и материальное благополучие священ­нослужителей и их приближенных. После развала политико-административной структуры Римской империи епископат, по сути, остался единственной моральной силой и — благодаря огромным земельным владениям — единственной экономиче­ской базой, на которую можно было опереться в то крайне тя­желое время. Духовенство заменило в государстве практически все общественные институты — спасало от смерти нищих, вы­купало захваченных в плен и заботилось о заключенных. При­юты для бездомных, больницы, сиротские дома и даже постоя­лые дворы находились под церковной и монастырской опекой.

Церковь не просто исполняла большинство функций при­шедшей в упадок империи — в умах современников она и была настоящей «римской империей». Быть римлянином тогда означало быть христианином, и наоборот — быть христиа­нином значило быть римлянином. Во времена после импе­ратора Юстиниана (середина VI в.) вся средиземноморская цивилизация единодушно осознавала себя обществом, в ко­тором христианство является не просто ведущей, а единствен­ной и повсеместной религией. Среди представителей выс­ших классов язычники вовсе исчезли, и даже в самых отда­ленных сельских районах такого идейно объединенного го­сударства идолопоклонники чувствовали себя вне закона.

Сосредоточив в своих руках реальную власть, верховное духовенство католической церкви фактически возложило на себя обязанности и права, принадлежавшие ранее римскому сенату: это было принципиальное решение средневекового папства — перейти от риторики и совершения религиозных обрядов к настоящему правлению. Уже и раньше, с первых шагов христианской церкви, римские патриархи провозглашали не только духовное первенство Западной римской церкви, но и называли себя прямыми наследниками апостола Петра, которому Христос сам вручил ключи от Рая вместе с правом «вязать и развязывать», то есть решать, что есть истина, а что — ложь. К моменту начала варварской агрессии юрисдикция Рима распространялась на всю территорию Западной империи. Теперь же — в отсутствие императора — она укрепилась духовной властью папы римского и авторитетом верховного римского магистрата.

Хотя какое-то время бывшая столица пребывала в упадке, Рим по-прежнему оставался самым крупным и популярным городом во всей Европе. Некоторые из его великолепных зданий и величественных монументов жители разобрали на строительные материалы, но многие прекрасные архитектурные образцы все же сохранились, напоминая о славном прошлом этого города. Горожане, будучи довольно консервативными, хранили в памяти фамилии своих знаменитых сенаторов, да и влияние язычества еще заметно сказывалось. Когда вестготы, ведомые Аларихом, в 408 году приблизились к Риму, угрожая захватить город, префект и сенат — в порядке исключения — одобрили языческие жертвоприношения.

Однако все заклинания оказались напрасны; та же участь постигла и дипломатические инициативы папы Иннокентия I. В результате вестготы ворвались в Рим и разграбили город. Однако почти пятьдесят лет спустя, другой папа, Лев I, провел успешные переговоры в соседней Мантуе с предводителем гун­нов по имени Аттила и убедил его оставить Рим в покое. Через несколько лет, в 455 году, ловкому дипломату Льву I удалось спасти Рим уже от полчищ вандальского короля Гейзериха, уг­рожавшего городу поголовной резней: за огромный выкуп ко­роль согласился «ограничиться» 14-дневным разграблением го­рода, оставить в живых население, не сжигать церкви и не до­пускать разорения главных храмов столицы.

Более чем через сто лет после этого события римский папа Григорий — на этот раз перед лицом вторжения ломбардских племен, — как и Лев I, обратился с увещеванием к их вождю, взяв на себя заботу о жизни и благополучии римских граждан. Заручившись поддержкой самых богатых и аристократических семейств и опираясь на опыт двух своих знаменитых предше­ственников, Григорий сумел смягчить последствия этой агрес­сии для простых людей не только за счет собственных средств, но заставил и приходских священников произвести максималь­ные выплаты за счет «наследия святого Петра» — то есть соб­ственности, находящейся во владении римской епархии, само­го крупного землевладельца во всей Европе. И когда в 593 году ломбардский король Агилульф осадил столицу, то Григорий, принявший командование над гарнизоном, сумел откупиться от нападавших и снять осаду.

В отсутствие сколь-нибудь авторитетной светской власти Григорий фактически стал верховным правителем Италии. Он собирал войска, назначал полководцев, заключал договора. Однако его поведение не воспринималось как существенное отступление от традиций. В те времена обозначившиеся впо­следствии различия между духовными и светскими интересами выглядели еще не столь явно: люди воспринимали политиче­скую власть как неотделимую от религиозной идеологии. Гри­горий проявлял одинаковое внимание к самым различным воп­росам — следил за достойным состоянием христианских хра­мов, соблюдением католическими священниками целибата* и организацией епископальных выборов. Кстати, его политика по отношению к евреям отличалась терпимостью: в 599 году он приказал возместить евреям материальные потери, которые те понесли в результате разграбления синагоги в городе Каральо на севере Италии, и наложил наказания на епископов Арля и Марселя за то, что в их приходах допускалось принудительное крещение евреев. Как и папа Лев I, Григорий упорно отстаивал непогрешимость и универсальность авторитета папы римского, решительно боролся с ересью. Рассказывают, что однажды он был настолько потрясен зрелищем белокурых язычников-анг­лов, которых продавали в рабство на одном ив невольничьих римских рынков, что тут же отправил Августина и вместе с ним сорок монахов-бенедиктинцев проповедовать христианство у них на родине.

Григорий Великий стал первым римским папой-монахом, а интенсивный рост и укрепление монастырей является его вторым достижением в истории христианской церкви, которое поможет нам лучше разобраться в возникновении тамплиеров. Само слово «монах» происходит от греческого monos — один, единственный. До IV века христиане не употребляли этого слова, поскольку такого явления не существо­вало. Первые церкви возникали преимущественно в городах, и, следуя за Деяниями апостолов, члены христианских общин вносили свое имущество в общий котел. «Мы все делим между собой, — писал Тертуллиан, — кроме наших жен».

Однако далеко не все мужчины и женщины, принадлежавшие к первым христианам, имели супругов. Во-первых, дев­ственность являлась признаком полного посвящения себя Богу. Павел из Тарса, которого принято считать женоненавистни­ком, полагал, что женитьба сама по себе дело неплохое, но все-таки лучше от нее воздержаться, соблюдая целибат: он ожидал неизбежного конца света, а посему рассматривал брак как от­влечение от главного. Он также подчеркивал, что тем, кто име­ет семью, невольно приходится заботиться о своих супругах, в то время как одинокие люди направляют свои усилия на служение Всевышнему. Однако внимательное чтение его знаме­нитых посланий позволяет понять, что он вовсе не был пурита­нином или противником семьи и брака, каким его обычно пред­ставляют. Что касается половых отношений, он однозначно считал, что мужья и жены обязаны давать друг другу то, на что каждый из них имеет законное право. И хотя вначале Павел утверждал, что вдовы и вдовцы не должны снова вступать в брак, позднее он изменил свои взгляды, решив, что лучше сно­ва жениться, чем испытывать мучительное вожделение («лучше жениться, чем гореть в огне желаний»).

Тем не менее можно утверждать, что Павел и большин­ство ранних христиан считали, что семейные узы мешают достижению истинного совершенства. Столь строгое отношение к целибату хотя и встречалось иногда в некоторых еврейских сектах, однако противоречило взглядам ортодоксального иудаизма, в соответствии с которыми всем мужчинам и женщинам сотворивший их Бог предписал «плодиться и размножаться, и наполнять землю, и обладать ею»; однако в Евангелии от Матфея приведены такие слова Сына Божия: «...и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить это, да вместит». Для первых христиан эти слова послужили основой культа целомудрия и воздержания, причем иногда их одержимость этой идеей доходила до крайностей: в III веке молодой христианский теолог Ориген был осужден за вольное литературное изложение сказанного Христом, в чем сам впоследствии раскаивался.

В своей книге по истории христианства Евсевий приводит яркий эпизод: в период гонений женщина-христианка предпочла погибнуть, нежели быть обесчещенной. Доминину вместе с двумя ее дочерьми, «пребывавшими в полном расцвете юной красоты», схватили и отправили в Антиохию, но «когда они проехали уже полпути... то смиренно попросили у охранников прощения и бросились в протекавшую рядом стремительную реку».

В житиях святых немало подобных примеров, рассказывающих о «девственниках и мучениках» того раннего периода, но при этом не говорится ни слова ни о монахинях, ни о монахах. Считалось вполне достаточным, что они жили по-христиански и умерли за веру. И лишь после обращения в христианство императора Константина и превращения церкви из организации гонимой и преследуемой в богатую и привилегированную исповедание христианства стало приносить общественную выгоду и уже не требовало такой максимальной самоотдачи, как раньше. В результате среди основной массы христиан стандарты благочестия заметно упали; однако по-прежнему оставалось небольшое число тех, кто поддерживал пылкий дух первых христианских общин и стремился очиститься от материальной и политической суетности окружающего мира. Растущее благосостояние церкви, на их взгляд, расходилось с евангельским заветом Христа, обратившегося к богатому юноше с такими словами: «Все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, следуй за Мной... Как трудно имеющему богатство войти в Царствие Божие».

Первый пример прямого следования этому Христову завету можно обнаружить в истории первых христиан, обитавших в Верхнем Египте: некто Павел, пятнадцатилетний юноша, спасаясь от преследований в правление императора Деция, укрылся в пещере, рядом с которой росла пальма и был родник. Он прожил там девяносто лет в полном одиночестве, пока на него незадолго до смерти не наткнулся другой отшельник по имени Антоний. Этот Антоний, молодой человек из Гераклеи (тоже в Верхнем Египте), после смерти родителей в 273 году оставил сестре кое-какие средства, остальное имущество распродал, деньги раздал нищим и отправился странствовать. Он тоже устроился жить в пещере посреди пустыни, раз в день довольствуясь куском черствого хлеба и глотком воды. По мере увеличения числа своих последователей он основал два монастыря и разработал для их обитателей специальный устав. Его слава была столь велика, что сам император Константин обращался к нему за благословением, а епископ Александрийский Афанасий составил его жизнеописание.

Пример Антония увлек многих. В течение нескольких десятилетий после его смерти происходил массовый исход в пустыню отшельников, которые стремились максимально приблизиться к Богу, устраиваясь в самых отдаленных и пустынных местах, пещерах, ветхих лачугах или заброшенных домах и ограничиваясь самой скудной пищей — только чтобы выжить, добровольно обременяя себя веригами и проводя дни в непрерывных молитвах. На первых порах пустынники собирались вместе, только чтобы прослушать мессу и получить совет от старейшин. Однако постепенно образовались устойчивые общины со своими правилами общежития и избранным «отцом-настоятелем». Так, Пахомий, живший в 286— 346 годах, возглавил группу отшельников, давших совместный обет послушания, бедности и целомудрия и разработав­ших специальную систему наказаний за прегрешения. Его можно считать первым настоятелем, или аббатом (от древне-евр. аbbа — отец).

Примеру египетских отшельников вскоре последовали христиане Сирии и Палестины. В Сирии некоторые из них приковывали себя цепями к каменным стенам пещер или жили так, без всякого укрытия. Слава об их святости привле­кала в эти места толпы поклонников, испрашивавших благо­словения и совета. Чтобы избавиться от этого суетного об­щения, отшельники уходили еще дальше в пустыню, а аскет Симеон Столпник обосновался наверху вертикального стол­па (отсюда — столпничество) высотой около двадцати мет­ров, имевшего лишь площадку для стояния и сидения. С та­кого расстояния от земли бред и молитвы фанатика вызыва­ли у слушателей невероятное сочувствие и благоговение. Этого знаменитого отшельника тайно посетил император Маркиан, а императрица Евдокия под влиянием проповедей Симе­она отошла от еретической секты монофизитов* и вернулась к ортодоксальному вероучению.

Среди отшельников в пустыне к востоку от Антиохии прожил некоторое время известный католический богослов Иероним, переведший Библию на латынь и бывший личным секретарем папы Дамаса. Василий, родом из богатой и зна­менитой семьи, проживавший в Каппадокии (Малая Азия), проехал через весь Египет, Сирию и Палестину, посетив многочисленные христианские общины. По возвращении он основал мужской монастырь в семейном имении Аннеси, на реке Ирис, что неподалеку от женского монастыря, настоя­тельницей которого была его родная сестра Макрина. Но Василий отказался от практики индивидуального аскетизма, отдав предпочтение братскому общежитию отшельников, чьи молитвы совмещались с физическим трудом и благотвори­тельностью — заботой о сиротах, нищих А бездомных. Хотя он и не составил никакого специального устава, тем не менее именно Василия считают основателем монастырского уклада всей Восточной, или православной, церкви.

Монашеское движение охватило и западный мир. Иоанн Кассиан, бывший монахом сначала в Вифлееме, а затем в Египте, был направлен с поручением от константинопольского патриарха в Рим и впоследствии остался на Западе. Он основал два монастыря — один в Иль-де-Лерине — и написал две книги о монастырской жизни: «Институты» и «Конференции», которыми позднее воспользовался Бенедикт из Нурси, главный идеолог всего западного монашества, при составлении своего Устава.

Августин из Гиппона, как мы уже знаем, считал, что искреннее обращение в христианскую веру неизбежно требует монашеского отречения, однако сам был отозван из своего монашеского уединения, чтобы помочь церкви в урегулировании некоторых вопросов. То же самое произошло и с Мартином Турским, который был родом из Нижней Венгрии. Сын офицера римской армии, он сам одно время служил солдатом. Находясь со своим легионом в Амьене, на севере Франции, однажды Мартин поделился плащом с каким-то нищим — и ему случилось знамение, что это был сам Иисус. Оставив службу (около 355—356 гг.), он стал отшельником и жил вначале на уединенном острове у побережья Италии, а затем вместе с другими пустынниками в окрестностях Пуатье, на юге Франции.

Праведность Мартина и те чудеса, которые он, по свидетельству очевидцев, совершал, привели к избранию его епископом жителями французского города Тур. Рукоположение произошло 4 июля 371 года, несмотря на возражения других епископов и местной знати — они считали, что Мартин слишком низкого происхождения и «вызывает презрение своей жалкой одеждой и растрепанными волосами». Но, даже став епископом, он продолжал вести аскетическую жизнь в монастыре, который основал в окрестностях Тура. Он неутомимо преследовал язычников, уничтожая их святилища и вырубая священные деревья. Приписываемая Мартину Турскому вол­шебная сила оказывала свое действие и после его смерти и, как мы теперь знаем, способствовала обращению Хлодвига в христианство. Мартин был первым христианином, который умер естественной смертью и тем не менее заслужил славу святого своими деяниями.

Однако Мартин являлся исключением — его поведение резко выделялось на фоне других представителей духовен­ства, которые в последние годы Римской империи все боль­ше увязали в решении светских проблем. В условиях всеоб­щего ожесточения, которым сопровождался закат западной римской цивилизации, набожные и смиренные христиан­ские общины стремились максимально изолироваться от об­щества. По словам исследователя Давида Нолеса, они жили, «не проявляя никакого интереса к тому, что творится за сте­нами монастыря, отказывая в помощи — как материальной, так и духовной — соседям и странникам. На первом месте у монахов стояли вовсе не проповеди и просвещение, они прак­тически не занимались ритуальным песнопением и другими церковными обрядами, а вместе собирались лишь для слу­жения Богу и спасения собственных душ».

Монастырский плюрализм сильно изменился под влия­нием Бенедикта Нурсийского, самой значительной личнос­ти всех монастырских правящих слоев в Западной Европе. Родился он около 480 года в семье мелкопоместных дворян, живших на южной окраине Рима, в районе Сабинских хол­мов. Отправившись в Рим для получения образования, он настолько был поражен нравственным распадом римского общества, что покинул город и стал жить отшельником в горной пещере около Сабиако. Вскоре к нему присоедини­лись и другие молодые мужчины, пожелавшие разделить его образ жизни. В результате внутриобщинных интриг — при­мерно в 520—530 годах — он вместе с группой своих сторон­ников оставил Сабиако и перебрался в Кассинум, где на ме­сте бывшего капища Аполлона на одной из скал основал новый монастырь — Монте-Кассино.

Там он и закончил свой знаменитый Устав — свод пра­вил монашеского поведения, который стал неотъемлемой частью религиозной жизни Западной Европы на протяжении следующих шести столетий. При его написании Бенедикт опирался на проповеди святого Василия и работы Иоанна Кассиана, однако именно он сумел в этом кодексе оставить главные формы жизни уже существовавшего монашества Запада. Отличаясь здравомыслием, Бенедикт вложил в этот труд огромную страсть и неукротимую христианскую веру. Устав отражает великолепное понимание всех реальностей жизни монашеской общины наряду с осознанием силы и слабости человеческого естества. И хотя избранному общиной настоятелю предоставлялась абсолютная власть, пользоваться своими полномочиями ему предписывалось столь взвешенно, «чтобы у самого страстного из подопечных не погасло стремление к чему-то большему, а самого слабого душой не оттолкнуло своей суровостью». В правилах ежедневной жизни общины говорится о еде, питье и одежде. Обычно монахи об­лачались в черное, а из какого материала шить одежду, определял аббат в зависимости от климата и сезона.

Монашеская пища была весьма умеренной: Бенедикт настаивал на отказе от мяса и сам строго соблюдал посты. Монахам вменялось в обязанность постоянно молиться и петь духовные псалмы — в определенное время дня и ночи, и не только в храме, но в постели, за столом; они должны все время чему-то учиться, обучать других, но самое главное — постоянно заниматься ручным трудом. Laborare est orare — «труд — это молитва». Монахи работали в поле, обеспечивая монастыри продовольствием, и переписывали тексты на пергамент — причем не только Библию, но и произведения классических авторов. Каждый монастырь был обязан иметь собственную библиотеку, а любой монах должен иметь перо и письменные принадлежности.

Бенедикт жил в суровую эпоху. Готы, обосновавшиеся в Северной Италии, постоянно воевали, обороняя свои восточные границы от войск императора Юстиниана и его знаменитого полководца Велизария. В 546 году, за год до смерти Бенедикта, готы в очередной раз захватили Рим и полно­стью его разрушили: на протяжении сорока дней город походил на безжизненную пустыню. Столица несколько раз пе­реходила из рук в руки, и в результате последнего освобож­дения войсками Юстиниана город оказался настолько опус­тошен, что, по мнению Гиббона, это событие ознаменовало «окончательный закат римской цивилизации». Во времена Бенедикта Италия вышла из сумерек Древнего мира и погру­зилась во тьму раннего Средневековья; но, несмотря на сгус­тившийся мрак, первые европейские монастыри, возникшие под идейным руководством Бенедикта, «стали центрами све­та и жизни... сохранив за своими стенами и распространив дальше все, что осталось от древней культуры и духовности». Постепенно они составили основу не только европейской культуры, но и европейской экономики, поскольку, пока государства отчаянно боролись за существование, а многие некогда великие страны попросту исчезли с карты мира, един­ственными оплотами цивилизации оставались монастыри.

Незадолго до смерти Бенедикт велел одному из своих учеников, Мауру, основать новый-монастырь в Гланфеле, что вблизи Анжера (Южная Франция). Примерно в то же время кельтский миссионер Колумбан заложил ряд монастырей в Вогезских горах — Аннегри, Люксель и Фонтень, а также аббатство Боббио в Италии. Жившие там монахи постепенно отказались от довольно сурового и негибкого устава, кото­рый им когда-то предложил ирландец Колумбан, и взяли за основу более продуманный Устав святого Бенедикта.

Как мы уже говорили, в 596 году папа Григорий I, сам бывший монахом-бенедиктинцем, направил Августина, тог­дашнего настоятеля собора Святого Андрея в Риме, и сорок братьев-бенедиктинцев с христианской миссией в город Этельберт — к языческому владыке Кентского королевства. В Англии папские посланники установили контакт с кельт­скими католиками, которые в результате варварской агрессии оказались на время отрезанными от Рима, и в 664 году синод в Уитби официально провозгласил возвращение английских братьев в лоно Римско-католической церкви. Это событие вызвало прилив религиозного энтузиазма в Северной Анг­лии. Так, Бенедикт Бископ, знаменитый полководец короля Осви Нортумбрийского, оставив военную карьеру, стал священником, а побывав в Риме, постригся в монахи и поселился в монастыре Иль-де-Лерин. Позднее он вернулся в Англию, где основал два новых монастыря — в Ярроу и Вермуте. В 690 году английский монах-бенедиктинец Виллиброрд, родом из Нортумбрии, отправился на корабле в места, которые мы теперь называем Голландией, чтобы крестить языческое племя фризов. Его примеру последовал Бонифаций, другой бенедиктинский монах, родом из Девона, который также обратил евангельские проповеди к диким германским племенам. Он погиб от рук фризов и похоронен в монастыре, который успел там основать.

Достижения этих христианских миссионеров были закреплены строительством новых монастырей в их память. За два столетия, прошедшие после смерти Бенедикта Нурсийского, облик католических монастырей поменялся решительным образом — из убогих прибежищ для беженцев и одиноких отшельников они превратились в мощные административные комплексы по управлению обширной недвижимостью. В таких районах, как Бургундия и Бавария, монастыри стали главными центрами цивилизации, и часто в них располагались епископские резиденции, а епископ-настоятель держал в руках рычаги политической и духовной власти. Некоторыми княжествами, такими как Кельнское, Майнцское и Вюрцбургское, вплоть до 1802 года управляли епископы, пока их силой не сместил Наполеон.

У язычников тоже были свои мученики, и подчас было непросто отличить крещение от завоевания. После того как вождь франков Хлодвиг обратил свои взоры в сторону христианства, для всего духовенства Западной Европы его соплеменники стали главной опорой, а церковь в благодарность за это стала отк­рыто поддерживать франкскую экспансию. Теперь происходило слияние галло-романского населения и франкских завоевателей. Нередки стали смешанные браки, и «римляне» все чаще меняли свои латинские имена на франкские. К VII веку начала формироваться «французская» аристократия, которую историк Фердинанд Лот охарактеризовал как «буйное, задиристое и невежественное сословие, с презрением относящееся к любым интеллектуальным занятиям, неспособное осознать серьезные политические понят