ОТ АВТОРА 4 страница

Сейчас я и Майкл стали лучшими друзьями. Брат прекрасно владел видеокамерой и оказался хорошим художником, поэтому я часто служила ему фотомоделью и натурщицей.
Я охотно помогала ему, когда он увлекся мультипликацией. У нас были общие интересы и наклонности. Прежде всего, это была ненасытная жажда дознания мира, о котором мы так мало знали. Мы придумали игру: каждый день заучивать пару новых слов, а затем пользоваться ими в разговоре как можно чаще, пока не приводили в бешенство окружающих. Мы очень интересовались историей и находили фильмы на исторические сюжеты. Особенно нравились нам документальные фильмы об истории негритянского движения. Мы показывали эти фильмы в маленьком частном кинотеатре, который купил Майкл. В нем было всего тридцать пять мест. Кроме того, мы были страстными книголюбами. Майкл спрашивал меня: «Ла Тойя, что бы ты стала спасать, если бы вспыхнул пожар?» Я еще не успевала дать ответ, а он смеялся: «Твои меха и бриллианты, наверное. Я же брошусь спасать мои книги!»
Стены в комнате Майкла были от пола до потолка заставлены книжными полками. У него были самые разные книги: философские труды, биографии великих людей... Наверное, он знал обо всех великих художниках, изобретателях, бизнесменах, которые когда-либо жили на земле. Прочитав биографию Генри Форда, брат в изумлении воскликнул:
«Как ему пришла в голову такая идея — создать автомобиль?» Майкл пытался доискаться до причин, которые приводят к деградации личности, поднявшейся на вершину успеха.
Многие считали Майкла ребячливым, но я хочу возразить. Это верно, что ему удалось сохранить в себе лучик детского обаяния. Он полон любознательности и смотрит на жизнь широко открытыми глазами. Его, например, заинтересовала анатомия, и он купил себе точно такую же пластиковую модель человеческого тела с выдвижными органами, какую мы привыкли видеть в кабинетах биологии. Он внимательно изучал строение человеческого организма у себя в комнате.
— У нас есть голосовые связки, мы можем говорить, а обезьяна — нет. Почему? Ла Тойя, как ты думаешь, можно научить обезьяну разговаривать?
— Не знаю, все возможно.
— О'кей, я докопаюсь до этого.
Однажды он попросил знакомого врача достать ему полную медицинскую библиотеку.
— Но, Майкл, — изумленно возразил врач, — это же научные труды, они издаются специально для врачей.
— Тогда закажите себе за мой счет новые книги, а мне отдайте свои.
Но это не шло ни в какое сравнение с подарком другого врача. Однажды Майкл позвал меня к себе:
— Т-с-с, Ла Тойя, иди сюда. Я тебе что-то покажу.
Я ответила, что у меня нет времени, но он настоял на своем.
— Пожалуйста, зайди в мою комнату. Я должен тебе что-то показать.
Он провел меня в ванную и закрыл дверь. На столе стояла банка с головным мозгом. Он поднял банку и повернул ее, чтобы я могла получше рассмотреть.
— Вот, полюбуйся-ка!
— О боже, Майкл, откуда это у тебя?
— Т-с-с!
Он высунул голову за дверь, чтобы посмотреть, не подслушивает ли нас кто-нибудь. Я никогда раньше не видела мозг и с любопытством рассматривала плавающую в формальдегиде серую массу.
— Это человеческий мозг? Откуда это у тебя?
— Один врач подарил, — ответил он уклончиво. Наверное, у многих эта картина вызвала бы отвращение, но для Майкла мозг и тело — чудеса природы, в которых не может быть ничего отталкивающего. В 1984 году, после выздоровления от тяжелых ожогов кожных покровов головы, его заинтересовали процессы регенерации человеческого организма. Он даже получил разрешение присутствовать на некоторых операциях в халате и маске. Читая медицинскую литературу, Майкл заинтересовался разными физиологическими аномалиями и мог часами рассуждать о сиамских близнецах, человеке-амфибии. Узнав о его интересе к таким несчастным созданиям, пресса злословила, называя Майкла «болезненным чудаком». Но, как и большинство оценочных суждений о его личности, это было неверным, так как не вскрывало истинных причин столь необычного увлечения. Это не было кощунством. Могу с полной уверенностью утверждать: как и наша мать, будучи очень чувствительным, Майкл не мог выносить человеческих страданий ни в какой форме. Вид голодного африканского ребенка на экране телевизора давал ему повод расплакаться.
— Ты только представь себе жизнь этих людей, — говорил он с печалью в голосе.— Это, должно быть, ужасно, когда все пялят на тебя глаза. Каждому хочется быть не таким, как все, но болит-то всем одинаково.
Мне понятно, почему Майкл так сочувствовал этим людям: быть звездой — это значит превратиться в витрину для других людей, на которую все глазеют. Я сержусь, когда над Майклом посмеиваются из-за его интереса к таким людям: ему жаль их, он не глумится над ними. Люди этого не понимают, и частично в этом повинен сам Майкл, ведущий уединенный, замкнутый образ жизни. Скрываясь от глаз людских, он скрывает и то, какой он замечательный, великодушный человек. Эти качества раскрываются в его общении с животными. Все Джексоны, включая нашего отца, друзья животных, и кроме привычных всем домашних животных, таких как собаки, кошки, хомячки, мыши, в Хейвенхерсте появлялись время от времени львята, лебеди, утки, шимпанзе, ламы и змеи. Первый раз, когда я взглянула на десятиметрового питона, я испугалась, но потом привыкла к змеям, как к домашним животным. Они прекрасные существа, вовсе не такие отвратительные, как думают люди. Змеи завораживают, когда на них смотришь. Захватывающее зрелище! Они не откликаются на зов, не поддаются дрессировке. Но если знаешь змею, наблюдаешь за ее привычками, можно понять, нравишься ты ей или нет! Если нет, лучше соблюдать дистанцию. Я знаю, что если змея охватывает тебя, надо стоять спокойно: сопротивление вызывает у рептилий ответную реакцию — они инстинктивно сжимаются.
А как нежны и послушны ламы! Лола (она умерла) и Луис всегда лизали наши лица. Вначале мне и братьям не разрешали держать шимпанзе. Мама считала, что они очень неряшливы и слишком «человекоподобны». Что она под этим подразумевала — не пойму. Майкл, которому очень нравились шимпанзе, пытался ее переубедить и брал их иногда напрокат, чтобы доказать, какие они милые. Через несколько лет мама уступила, и мы взяли Бабблза.
Когда он подрос, мы считали его членом семьи. Хотя он принадлежал всем нам, Майкл отвоевал себе особые права по отношению к Бабблзу. Нельзя было видеть Бабблза и не влюбиться в него. У этого шимпанзе был детский характер, и вел он себя, как настоящий ребенок.
Майкл, который редко покупал для себя что-либо из вещей, одел Бабблза, как игрушку. Он притащил домой горы одежды, они были такие красивые, одежки Бабблза, что Ребби захотела взять что-нибудь для своих детей. Каждый вечер Бабблз по указанию Майкла надевал пижаму, становился на колени у кровати, делая вид, что читает на ночь молитву. Потом он залезал под одеяло. Утром его было трудно добудиться. Майкл будил его, шепча: «Бабблз, пора вставать...» Но сонный шимпанзе только зевал, переворачивался на другой бок и натягивал на голову одеяло. Брат тянул одеяло к себе, а Бабблз пытался удержать его.
Вскоре это стало для них своего рода перетягиванием каната. Когда Бабблз, наконец, вставал, он шел в ванную и чистил зубы (честно!). Потом он причесывал шерсть, сначала на голове, а потом на руках, надевал кроссовки и садился с нами завтракать. Майкл всюду брал его с собой, даже в самолет, где Бабблз сидел рядом с ним в салоне-люкс.
Как и все дети, Бабблз вел себя иногда не совсем прилично, придумывая разные шалости. Часто он пробирался в мою комнату и хватал баночку лимонада. Если она была пуста, он швырял ее через всю комнату. Иногда он становился драчливым. Мне пару раз тоже досталось.
А однажды Бабблз взял на руки маленького сына Жермена и стал спускаться с ним вниз по лестнице.
Это было комичное зрелище, хотя мы замерли от страха. Когда подросший шимпанзе начал опустошать наши комнаты и раскачиваться на люстрах, перепрыгивая с одной на другую, мы решили отдать его в руки профессионального дрессировщика.
Впервые посетив Хейвенхерст, дрессировщик испугался, насколько очеловечили мы животное. «Это очень забавно», — сказал он, не забыв упомянуть, что, пожалуй, со своей обезьяной мы стоим на пороге научного открытия.
Однажды во время работы над альбомом «Со стены» Майклу стало трудно дышать.
— Скорее врача! Я умираю! — простонал он.
Мы отвезли брата к врачу. Оказалось, что у него сравнительно небольшой объем грудной клетки, вследствие чего легкие иногда сдавливаются. Врач дал Майклу с собой кучу лекарств, и маме пришлось его уговаривать принять таблетки. Он проглотил таблетку и тут же начал жаловаться на затрудненное дыхание, и мы снова поехали в больницу. На этот раз дело было в повышенной реакции на обезболивающие средства. Нельзя забывать, что Майкл никогда прежде не принимал таблеток, не употреблял алкоголь. Он даже не пил кофе. И сегодня он страдает от этой обусловленной стрессовыми состояниями одышки, часто попадая из-за нее в больницу, что до начала 1990 года нам удавалось скрывать.
Альбом «Со стены» вышел в конце лета 1979 года, и четыре хита из него заняли место в первой десятке. Речь идет о песнях «Она ушла из моей жизни», «Не останавливайся, пока не насытишься» и «Рок с тобой». Пластинка шла на гребне волны музыкального бизнеса, было продано семь миллионов экземпляров. Брат очень гордился. Ходили слухи, что годом позже он получил бы еще больше наград. Майкл, мама, Дженнет и я смотрели видеозапись награждения по телевизору. К нашему разочарованию, Майкл выиграл только один из двух призов, на которые он был выдвинут: за лучшую интерпретацию ритмов и блюзов.
Я никогда не забуду, как слезы текли по его щекам после того, как огласили имена победителей.
Нам было так жаль его! Честолюбивый Майкл был убежден, что неудача не имела ничего общего с его дарованием. И в музыкальном бизнесе, к сожалению, премии не всегда дают за талант. Майкл подозревал, что люди искусства придерживались такого убеждения, что он в свои двадцать с небольшим еще слишком молод для получения такой престижной премии. Кроме того, нельзя забывать и о цвете кожи. Музыкальный бизнес хотя и был менее расистским, чем другие области искусства, но все же...
Майкл поплакал немного, вскочил, вытер глаза и поклялся: «Больше этого никогда со мной не случится! Я выпущу альбом по самым высоким ценам в истории поп-музыки и завоюю несколько наград. Подождите!» Мать, Дженнет и я кивали головами и ни секунды не сомневались в том, что эти слова не окажутся брошенными на ветер.