Bitter Dusk», Бауэри-Болрум [мюзик-холл – прим. переводчика], 29 марта, 20:30».

Концерт, запланированный на сегодня?

– Что это? – снова спросил я, глядя на ее улыбку во весь рот. Она ведь не ожидала, что я…

Повернувшись, она направилась к лифту и нажала кнопку вызова.

– Это концерт, о котором я тебе рассказывала. По огромному стечению обстоятельств это так же то, чем мы сегодня займемся.

Я слегка поморщился, представив себе огромный зал, визг гитар, атакующий наши уши, и толпу танцующих и толкающихся вспотевших тел.

– Руби, я правда не думаю, что это для меня.

– Ох, вовсе нет, и это не так плохо, как ты себе вообразил, – смеясь и похлопав мне по лбу, ответила она.

Мы вошли в лифт, и я был рад отметить, что можно наслаждаться этой тихой поездкой вдвоем.

– Скорее, будет еще хуже. Клуб маловат для такой большой группы, и народу будет, как сельдей в бочке. Повсюду будут потные пьяные американцы. Но мне все равно хочется, чтобы ты пошел.

– Приходится признать, что твои навыки продаж и рекламы оставляют желать лучшего.

– Я собираюсь тебя споить, поскольку тебе завтра не надо на работу, и, – она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать меня в подбородок, – спорю на сотню, что ты превосходно проведешь время, после чего захочешь отблагодарить меня оргазмами.

– Я уже сейчас хочу отблагодарить тебя оргазмами.

– Тогда буду рассматривать концерт в качестве мотивации, – она выглядела так, будто хотела сказать: «Именно об этом я и говорила. Делай это со мной».

Я вздохнул с притворным раздражением и вышел вслед за ней в лобби. Поскольку мою кожу покалывало от предвкушения ее тела под простынями вечером – и это был странный вывод – было бы замечательно куда-нибудь выйти.

– Знаю ли я хотя бы одну из их песен?

– Тебе бы не помешало, – бросив мне через плечо игриво суровый взгляд, сказала она. ­– И если нет, то скоро узнаешь. Это моя самая любимая группа на свете.

Когда я пошел с ней в ногу, она, посмотрев на меня, напела несколько строк из песни, которую я на самом деле слышал во многих общественных местах. Голос Руби был тоненький, и она не попадала в ноты – просто ужасно, если честно – но ей было совершенно все равно. Господи, найдется ли в этой девушке хоть одна черта, которую я не счел бы бесконечно привлекательной?

– Прямо сейчас ты думаешь, что певица из меня никакая, – сказала она, пихнув меня локтем в бок.

– Да, – признался я, – но я слышал эту песню. Я смогу вытерпеть этот вечер.

Она сделала вид, что рассердилась.

– До чего же благородно с твоей стороны.

***

Внешний вид Бауэри Болрум напоминал мне старинную пожарную часть: выложенный простым песчаником, с широкой центральной аркой и зеленой неоновой вывеской, украшающей боковой вход. Как только мы вышли из метро, Руби вприпрыжку потянула меня за собой. Внутреннее пространство было несколько меньше, чем я ожидал, зрительный зал располагался на расстоянии чуть меньше метра от узкой сцены с тяжелыми бархатными шторами по бокам. Мне тут же стало понятно, почему Руби была так взволнована этими билетами: в этом месте она будет находиться ближе к своей любимой группе, чем где-то еще.

По бокам и в задней части зала возвышался балкон, который заполняли люди с коктейлями в руках. В основной зал тоже потихоньку начали стекаться посетители, и влажный воздух, созданный сотней тел, вызвал к жизни мою клаустрофобию. Словно уловив мою нарастающую панику, Руби потянула меня за рукав в бар.

– Два гимлета с джином и тонной лаймов! – крикнула она бармену. Кивнув, тот схватил два стакана и наполнил их льдом. – И я имею в виду очень много лаймов, – с очаровательной улыбкой добавила она.

Хипстер-бармен льстиво улыбнулся ей, скользнул взглядом по ее рту, после чего переместился на грудь и задержался там.

Недолго думая, я обнял ее за плечи, резко притягивая ее к своей груди. Это ее удивило. Это было понятно по тому, как она ухватилась руками за мое предплечье, и по тому, как восторженно засмеялась. Выгнувшись, Руби скользнула руками позади меня и притянула меня за поясницу ближе к себе.

Опираясь мне на грудь, она повернула голову, и я наклонился, чтобы оказаться ближе к ее рту.

– Я была без ума от тебя в течение нескольких месяцев, – слегка прикусив меня за скулу, напомнила она. – И видеть, как ты сейчас ревнуешь, – это просто полностью меняет мою жизнь.

– Я не делюсь, – тихо предупредил ее я.

– Я тоже.

– И я не флиртую.

Она сделала паузу, когда, казалось, поняла глубину моей реакции. Я даже не был уверен, а понял ли сам это. Я никогда не ревновал Порцию; даже когда она к этому стремилась, танцуя на вечеринках или, выпив, кокетничала с друзьями. Но с Руби… это был инстинктивный жест, некое желание претендовать на ее, что тут же сделало меня беспокойным и взбудораженным.

– Я знаю, что часто флиртую, – изучая мое лицо, призналась она, – но я никогда никому не изменяла.

И каким-то образом я уже это знал. В тусклом освещении бара и среди шумной толпы наш разговор стал еще более интимным.

– Мне с тобой весело, как никогда в жизни, – сказал я. – Я доверяю тебе, даже если кажется, что я так много о тебе знаю, а в другой раз вспоминаю, что мы едва знакомы.

Мне приходилось напоминать себе, что Руби всего двадцать три, и что у нее был гораздо больший сексуальный опыт, чем у меня, и уж куда более богатый опыт флиртовать – но при этом без долгосрочных отношений, что не дает ей понимания, как начать нечто, изначально очень хрупкое. Мне хотелось сбалансировать ее склонность нестись в новое сломя голову со своей привычкой зарываться головой в песок.

– Мы не «едва знакомы», – прорычала она, щипая меня за задницу. – Эти недавно начавшиеся отношения вовсе не означают, что я не знаю тебя в чем-то так, как никто другой. Как еще мы, по-твоему, должны были начать? Тебе никак не предусмотреть все с самого начала.

Бармен вернулся с нашими напитками, и я выпустил Руби из своей хватки, расплатившись, прежде чем она успела вытащить кошелек из своей маленькой сумочки. Раздраженно на меня взглянув, она притянула меня к себе для поцелуя, от которого я ожидал лишь легкое касание губами, но внезапно он стал глубже, когда ее язык скользнул в мой рот, претендуя на меня в ее хулиганской манере.

И на мгновение я забыл, что мы были далеко от приватности наших номеров или безопасности Лондона. Я обхватил ее шею, а она прижала ладони к моей груди, и это были просто Руби и я, как любовники, нырнув в то, что так сразу меня захватило.

Чтобы отдышаться и успокоить пульс, я отстранился подальше от толпы в шумном баре, от глаз, что старались на нас не пялиться, от смартфонов, что стали свидетелями нашей публичной вспышки страсти. Бармен со шлепком положил мою сдачу на стойку, который сказал мне, что он тоже наблюдал за нами. А Руби снова было наплевать. Она взяла свой стакан, нахально приподняла брови и сделала большой глоток.

– Ты целуешься так, будто это твоя чертова работа, – сказала она.

Слегка улыбнувшись, я вытащил из своего стакана несколько долек лайма и бросил их на салфетку. Конечно, я люблю лаймы, но моей Руби в гимлете явно больше нравились они, нежели джин.

Моей Руби.

Я сглотнул, глядя на нее, и слизал сок со своих пальцев. Моя Руби. Широко раскрыв глаза, она зачарованно наблюдала за движениями моего языка.

– А прямо сейчас, – с ухмылкой начал я, – ты представляешь себе, как глубоко я могу погрузиться языком внутрь тебя или же сколько пальцев будет достаточно?

У нее перехватило дыхание, и взгляд на мгновение стал диким, прежде чем его место не заняла ее уверенная улыбка.

– Вообще-то мне было интересно, понравится ли тебе наблюдать, как я буду облизывать твои пальцы, так же сильно, как я хочу наблюдать за тобой в деле.

Тяжело сглотнув, я уставился на ее приоткрытые губы. От напитка и ее постоянной привычки их облизывать они блестели, и я тут же вспомнил, как они смотрелись вокруг моего члена – припухшие и влажные – в тот единственный раз.

– Я бы лучше понаблюдал, как ты сосешь что-то совершенно другое, – признался я, ощущая, как жар и адреналин пронесся по моей груди, спускаясь к кончикам пальцев, и добавил: – Еще раз.

Пока она молча смотрела на меня, позади нее я услышал женский голос:

– Ты видела? Спорим, они занимаются сексом каждый гребаный день?

У Руби округлились глаза, и по лицу расплылась улыбка, когда она чуть наклонила голову, чтобы расслышать.

– Уверена, она живет с его членом внутри.

Ее брови взлетели вверх, и я на секунду отвел взгляд, чтобы не засмеяться. Руби все еще улыбалась, когда я повернулся назад.

– Они о нас? – одними губами спросила она.

Я кивнул. Они определенно говорили о нас.

Она оглядела свое тело, потом мое и прошептала:

– Не-а. Сейчас не внутри меня.

Я провел ее рукой вниз по своему животу и прижал к очертаниям члена.

– Не сейчас, нет.

Но господи, было немало всего, чего я хотел сейчас больше всего.

***

На сцене появилась группа для разогрева, и часть толпы тут же отхлынула от бара. Руби схватила меня за руку, несколькими глотками опустошила половину своего напитка и жестом показала мне сделать то же самое. Под ее пристальным взглядом я прикончил свой и, приподняв бровь, поставил пустой стакан на стойку. Слегка покачав головой, она подняла свой стакан и, подмигнув, снова со стуком поставила его.

Когда Руби дернула меня за руку, я потянул ее назад подальше от движущейся толпы, слишком сильно наслаждаясь нашим временем вдвоем, чтобы так быстро его закончить.

– Мое условие на этот вечер: ты проведешь это время, пока играет та группа, здесь и со мной.

Загадочно улыбаясь, она наклонила голову в сторону.

– Забавно, что ты считаешь, будто не флиртуешь, – заметила она, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Давая знак бармену, что нам нужно еще по бокалу, я спросил:

– О чем ты?

– «Ты представляешь себе, как глубоко я могу погрузиться языком внутрь тебя, – с британским акцентом процитировала она, – или же сколько пальцев будет достаточно?» – уткнувшись подбородком мне в грудь и глядя на меня снизу вверх, она продолжила: – Это, мой дорогой, наверное, самая развратная фраза, какую я когда-либо слышала.

Не отводя взгляд, я шлепнул еще одну двадцатку на барную стойку и сказал:

– Ой, сладкая, тебе не стоит на меня наговаривать, чтобы задать простой вопрос.

Она расхохоталась и игриво ударила меня в грудь.

– Не строй со мной из себя невинность. Я тебя раскусила. Спокойный и сдержанный на публике, и совершенно порочный за закрытыми дверями.

Я замер, глядя на нее. Вот так она меня видит? Оглянувшись назад на прошлую неделю, проведенную с ней в этих новых приятных взаимоотношениях, я должен был признать: мое поведение настолько не соответствовало моему характеру, что я едва узнавал самого себя. И в то же время, проявлять себя с ней таким было так естественно.

– Когда ты позволишь себе получать от этого удовольствие? – начала она уже более спокойным голосом, когда толпа притихла, глядя на сцену. – Ты мне почти не по зубам. Я и не знала, что мужчины, вроде тебя, существуют на самом деле, – наклонившись взять меня за свободную руку, она спросила: – Скажи, о чем ты думаешь прямо в эту секунду?

Я отвел взгляд, отбрасывая свое неприятие подобных вопросов и напоминая себе, как важно для нее, чтобы мы были открыты друг с другом.

– Я рад, что ты меня заставила сегодня сюда прийти.

Она ждала, очевидно, надеясь на большее.

– Правда, что ли?

Кивнув, я ответил:

– Конечно. Прошлая неделя, с того момента, как мы сблизились, была прекрасна. Часть меня поначалу беспокоилась, что ты рассматриваешь эти отношения только как сексуальные.

– Я хочу с тобой множество сексуальных моментов, – призналась она, – но потому, что речь о тебе и обо всем этом. И не потому что секс – это самое главное или именно к этому я и стремлюсь.

Она отвернулась, глядя куда-то поверх толпы и сцены.

А я мгновенно понял, что испытываю ее терпение, и что сказанное мной действительно ранит ее чувства.

– Я не ставлю под сомнение, что ты действительно заботишься обо мне, – ответил я. – Надеюсь, с моей стороны ты чувствуешь такое же интенсивное обожание.

Она рассмеялась и поцеловала меня в щеку.

– Ты такой восхитительно правильный, что я не могу с этим справиться.

Второй бокал мы выпили немного медленней, чем первый, и к тому моменту, как заказал нам третий, я почувствовал тепло алкоголя в крови. Щеки Руби порозовели, и она без конца хохотала, когда я рассказывал ей истории из моего детства в Лидсе: как пятнадцатилетний Макс бежал домой без штанов, после того как его застукали за перепихом с дочерью главы Городского Совета в центре Падси парке; как на свадьбе моей старшей сестры Лиззи главная подружка невесты пролила полный бокал красного вина на свое платье, а дядя Филипп так напился, что рухнул прямо в свадебный торт; о другой моей сестре Карен, со средней школы известной (неофициально) как лучший боксер Лидса.

Группа, что выступала на разогреве – нелепое сборище визжащих парней, называющих себя «Добрый шериф» – закруглилась, и люди снова стали возвращаться в бар пополнить свои напитки, прежде чем начнется основное действо. Рядом со мной Руби немного покачивалась и, поставив на стойку наполовину недопитый коктейль и извинившись, направилась в туалет. Я последовал за ней в один из многочисленных коридоров и встретил ее в зале, любуясь ее взволнованной улыбкой, когда я наклонился ее поцеловать.

– Не можешь дождаться моего возвращения? – спросила она с очаровательным румянцем.

– Сдаюсь, – пробормотал я, не отрываясь от ее рта. – Ты нереально прекрасна.

Взвизгнув, она потянула меня назад в основной зал вглубь плотной пританцовывающей толпы, в беспокойстве ожидающей появления «Bitter Dusk». На сцене появились участники группы, подключили гитары, проверили микрофоны, ходя взад-вперед за кулисы. Я ощущал взволнованную дрожь Руби и наблюдал, как она, полностью поглощенная, не отводила глаз от сцены. Было слишком громко, чтобы разговаривать с ней, но даже несмотря на заполненный под завязку зал, что было не в моем вкусе и что был уверен, позже я еще пожалею об этом шуме, сам вид ее такой счастливой разрушал всю мою сдержанность. Я мог бы наблюдать за ней всю ночь, наслаждаясь каждой секундой.

Когда вокалист подошел к микрофону, толпа затихла. Не сказав ни слова, он повернулся к участникам группы и кивнул. В напряженной тишине застучали барабанные палочки – раз, два, три.

После чего зал взорвался звуками.

Ударные, бас и полуакустическая гитара сплелись воедино, образуя чистейшую красоту. И в то же мгновение она поступила в мою кровь, заставляя волоски на коже встать дыбом. Музыка была потрясающая: живая и насыщенная, чисто блюзовые мотивы и идеальное единение ударных с вокалом, что меня невероятно поразило. Я был уверен, что к концу вечера в моих ушах будет звенеть, и Руби придется кричать, чтобы я ее услышал, но это было как волшебство, которого никогда раньше не существовало: я ощущал физическое присутствие музыки по всей поверхности кожи и внутри себя.

Руби не сказала, чего ожидать, возможно, потому, что думала, я бывал на концертах и раньше – но честно говоря, нет. В Лондоне я бывал на симфонических концертах, на балете, на этих бесконечных мюзиклах с Порцией, но никогда не испытывал ничего настолько будоражащего, как сейчас.

Голос вокалиста в одной песне был хриплым и грубым, в другой – мягким и обволакивающим. Слова проделали с моей фантазией неожиданные вещи: во груди ожили сожаление, чувство вины и наращивающие свою силу облегчение и предвкушение. Я чувствовал странную ностальгию по потраченным впустую годам и огромную надежду на новую жизнь, что может начаться прямо с этого момента. Этого всего было слишком много и слишком интенсивно, и под мелькающими над толпой прожекторами Руби подняла руки над головой, подпевая каждому слову.

Стоя передо мной, она танцевала, покачивая бедрами и плечами, заставляя меня сходить по ней с ума, и я резко схватил и прижал ее попку прямо к удлиняющемуся члену. Закрыв глаза, я пальцами вцепился в ее бедра и наслаждался музыкой, пронизывающей каждый миллиметр пространства вокруг, и ее соблазнительными движениями. Потянувшись назад, она погрузила пальцы в мои волосы и притянула меня лицом к своей шее.

Покусывая ее и посасывая, я застонал и – когда начал твердеть, и мой ум, забыв про музыку, сосредоточился на этом великолепном создании передо мной – начал размышлять, стоит ли затолкнуть ее в одну многочисленных маленьких из ниш или же дать ей насладиться музыкой, оставаясь здесь. Выпрямившись, я решил позволить себе просто прочувствовать момент.

Группа взорвала зал, едва останавливаясь поприветствовать толпу и глотнуть пива, опасно стоящего на усилителях. Это не было похоже ни на что, когда-либо виденное или слышанное мной, и это было ощущение, будто я собирался заглянуть Руби в сердце: увидеть ее энергию и любовь к приключениям, когда она спонтанно взяла билеты на концерт любимой группы в незнакомом городе. Я восхищен ее способности доверять собственным инстинктам привести меня сюда. Каким-то образом она знала о том, что моя реакция на музыку, свет и пульсирующий ритм сотни человек вокруг меня окажется настолько глубокой.

***

С ростом чуть выше 1, 95 м я привык наклоняться, чтобы услышать говорящего, и инстинктивно нырять в дверные проемы, стоять немного поодаль среди разговаривающих, чтобы никого собой не притеснять. Но когда мы ехали домой на метро, покачиваясь от движения поезда, было очевидно, что Руби хотела, чтобы я вытянулся во весь рост, держась за поручень, и она могла бы опираться на меня, покачиваясь и чуть ли не цепляясь за меня, все еще пребывая в волнении после шоу.

Она снова и снова потиралась о мой член, одновременно с этим ее прохладные руки скользнули под мое расстегнутое пальто и под рубашку, прижавшись к животу. Кончики пальцев дразнили волоски у пупка и пряжку ремня. Я почувствовал, как указательным пальцем она проникла под пояс моих джинсов.

И блядь, она точно знала, что со мной вытворяет. Это было видно по озорному блеску ее глаз. Ее лукавая улыбка, соскользнув с одного уголка губ, превратилась в кокетливую ухмылку, а я слушал ее болтовню про концерт, толпу и песни, и с каждым легким царапающим движением ее ногтей вниз по моему животу и с каждым прижатием ее мягкого тела к моим бедрам мой разум сдавал позиции. Я стойко выдерживал эти безмолвные пытки, не отрывая взгляда от ее лица, впитывая ценность каждого легкомысленно произнесенного слова. С каждой встряской поезда, каждым его покачиванием на рельсах, я мысленно подсчитывал, через сколько смогу с жадностью проглотить ее целиком.

Когда мы вышли в город, она остановилась, чтобы немного глотнуть воздуха. Этого оказалось достаточно, чтобы я прижал ее к стене здания буквально в одном квартале от нашего отеля и, наклонившись, вдохнул сладкий аромат розы на ее коже и прошипел:

– Что ты творишь со мной?

– М-м-м? – она по-кошачьи потянулась в моих руках.

– Куда подевалось спокойствие моего ума? Где мое ощущение, что я должен быть осторожным с тобой?

– Даже и не думай.

– Ты запутала все мои мысли. А у нас так все хорошо шло.

Скользнув руками вокруг моей шеи, она притянула меня для поцелуя, такого интимного, что я почувствовал, как что-то перевернулось в груди. Я был сражен мягким прикосновением ее рта, тем, с какой готовностью она предложила мне свои губы и язычок, и ее тихим всхлипом, когда она почувствовала, как я, облизывая ее нижнюю губу, посасываю ее, придерживая зубами.

– У нас по-прежнему все хорошо. Я не буду заниматься с тобой любовью, пока это не будет означать любовь для тебя, – сказала она.

Нет, не просто сказала – уверила. Тем самым она говорила мне, что знает, что украла мой разум и, возможно, мое сердце, и будет с осторожностью обращаться и с тем, и с другим.

Странным образом обещание, что мы не займемся любовью, пока я не стану уверен, лишь усилило мое исступление. Я отстранился и потянул ее за собой по улице.

Через две секунды, после того как мы вошли в номер, я сорвал с нее пальто, зашвырнул через комнату свое, одно движение – и она тут же оказалась на спине в шаге от входной двери. Ее кроссовки приземлились где-то у кровати, джинсы были грубо стянуты с ног и брошены рядом.

Никогда прежде я не ощущал такой голод; все мое тело было напряжено и практически вибрировало. Руби смотрела на меня, омываемая светом фонарей из окна, ее глаза широко раскрыты от волнения. Предвкушение на ее лице и жесткая боль в моем члене наравне влияли на мои мысли. Краем сознания я понимал, что должен сдерживать себя, но в этот момент мое сердце грохотало так сильно, что было слышно даже самому, и я ни хрена не удосужился притормозить.

– Что ты… – начала она, прежде чем я стащил свои джинсы к коленям и тяжело навалился на нее, и мои боксеры и ее трусики – единственное, что удерживало меня то того, чтобы в первый наш раз взять ее прямо на полу.

Мой член прижимался к ней между ног, где преградой был лишь тонкий материал, и ощутил ее влагу под атласом. Застонав, я снова и снова толкался бедрами, быстро и отчаянно, стягивая вверх ее топ и лифчик и освобождая грудь, чтобы рукой обхватить ее округлости.

Я мог себе представить, как это может быть – как это будет – ее ноги, обхватившие меня за талию, и нетерпеливые покачивания ее бедер вверх и слегка по кругу и снова вверх и по кругу, встречая каждый из моих жадных ударов. Руби схватила меня за задницу, вскрикивая и требуя ускориться.

Я освободил ее от своего веса, опираясь на локти, но целуя ее безумно и слишком яростно; проводя по коже зубами и посасывая ее язык, губы и шею. Она явно была не против моего безрассудства ­– ее это так же взбудоражило – и ее губы, звуки, что она издавала, и цепляющиеся руки заставили меня чувствовать себя чертовым дикарем.

Я был близко слишком рано – слишком – но мог уделить ей внимание позже. Я нуждался в освобождении этой дикости, что нарастала во мне от того, что я так близко к ней, целуя и ощущая ее под собой. Ноющее освобождение прокатилось по спине, электричеством выстреливая вниз, и с сильным ударом бедер я кончил, прокричав в темноту комнаты.

Вцепившись мне в волосы, Руби ахнула, и я сразу же отпрянул, сдергивая с нее атлас, и наклонился, прижавшись ртом к влажной сладости и погружаясь языком между ее ног.

О-о, какое это облегчение – взять ее таким образом, пробуя на вкус.

Ее крик вышел сдавленным, бедра приподнялись, и где-то на задворках сознания я понимал, что должен быть более нежным и любящим, но когда, раскрыв ее пальцами, начал сосать ее и трахать языком, она стала еще безумнее.

– Найл… – мое имя превратилось в бездыханный вскрик. Она потянула меня за волосы, отрывая мой рот от себя. – Положи меня на кровать, – проговорила она. – Я хочу смотреть на тебя.

Я встал, пинком отбросив штаны и сняв рубашку через голову, поднял ее и отнес на кровать, помогая ей выпутаться из скомканного топа. Мое тело достаточно замедлилось, чтобы я смог остановиться и посмотреть на нее, целовать ее шею, пока она не притянула к себе мое лицо.

– Мне нравится, – прошептала она между поцелуями, повторяя мои слова, сказанные той ночью, тем нашим первым интимным вечером в ее номере. – Люблю ощущать свой вкус на твоем языке.

Почувствовав ее мурашки под моими ладонями, я закрыл глаза, наслаждаясь ее посасывающими поцелуями и тем, как она взяла мою руку в свою и направила ее между своих ног.

Разрывая поцелуй, я провел губами по ее шее, груди, задержался там, прежде чем остановиться между ее ног, целуя бедра.

Она провела пальцами по моим волосам, изучая мое лицо, когда я, приподняв голову, оглядел ее обнаженное тело.

– Ты вдруг стал таким тихим, – прошептала она.

Раскрыв ее пальцами, я наслаждался ощущениями под подушечкой своего большого пальца, ее влагой, потирая ее клитор.

– Я сосредоточен.

И зачем мне хотеть разговаривать, когда она издает такие сладкие и хриплые звуки и сжимает простыни в кулаках?

Мой палец продолжал плотные круговые движения, и ее бедра слегка приподнялись и начали покачиваться.

– Я… – начала она, но слова утонули в сдавленном выдохе.

– Ш-ш-ш… – я наклонился и прижался ртом поверх пальца, одновременно облизывая и поглаживая ее.

Я давно перестал фантазировать об оральном сексе – как давать, так и получать – поскольку это не было тем, чем Порция хотела заниматься после наших первых нескольких лет вместе. Ей нравился секс в миссионерской позиции, с музыкой, заглушающей наши звуки, закрыв глаза и выключив свет.

Но я любил вкус женщины, обожал, как это действие всегда становится одновременно простым и изысканным. Целовать женщину здесь – как быть на вершине запредельной чувственности: когда мужчина хочет попробовать на вкус источник своего удовольствия. А здесь, на кровати, Руби приподнялась на локтях, следя за мной широко раскрытыми глазами, и ее ресницы настолько густые и темные, что казалось, под их весом отяжелели веки.

Пока я кружил большим пальцем и языком, ее грудь поднималась и опускалась от резких вдохов и выдохов; приоткрыв рот, она скользила языком вперед-назад по своей нижней губе.

– Тебе нравится это делать для меня? – спросила она, и ее голос был едва слышен.

– Не думаю, что «нравится» – это то слово, которое хочу сейчас использовать, – ответил я, дразня поцелуями. – Сомневаюсь, что в мире есть нечто, способное сейчас дать мне большее наслаждение.

Ее дыхание замедлилось, бедра приподнялись и замерли, когда я приподнял голову. Она так близко.

– Найл. Пожалуйста.

– Пожалуйста что, дорогая? – покусывая нежную кожу ее бедра, я замедлил движения пальца.

– Верни свой рот… туда.

Я сдерживал улыбку.

– Куда именно?

Встретившись с моим, ее взгляд смягчился.

– Ты знаешь, куда.

– К твоей вагине, дорогая? – прошептал я.

Она начала извиваться подо мной.

– Мне это нужно.

– Ты все еще только хочешь, – ответил я, наслаждаясь возвращением к нашей игре, когда уже мог на самом деле коснуться ее, попробовать и исполнить свое обещание, заставив кончить от моих поцелуев.

Я заметил, как задрожала ее нижняя губа, прежде чем она прикусила ее, умоляюще глядя на меня.

Это было так легко: подвести ее сюда, к этому моменту. Ничто так полностью не погружало в лихорадочный дурман, чем сотни фантазий о ней и ее так легко приходящем к наслаждению теле от моих прикосновений.

– Скажи, – прошептал я, наклоняясь, чтобы подуть на ее клитор.

Она зажмурилась и требовательно сжала пальцами мое запястье. Она была настолько мокрой; дрожа под моими прикосновениями, она еле дышала, напрягшись всем телом.

Я совершенно спятил от ее удовольствия, сраженный видом ее приоткрытого рта, дикого пульса на шее, ее вкуса, что все еще оставался на моих губах.

– Скажи мне, сладкая.

Наклонившись, я обвел языком ее клитор, снова и снова.

Ее бедра задрожали у моей головы.

– Я так близко.

– Нет, скажи, – повторил я, не отрываясь от ее кожи, после чего снова отстранился.

Казалось, ей стоило больших усилий открыть глаза, и она в смущенно посмотрела на меня.

– Пожалуйста. Я…

– У меня имеются бездействующие пальцы, – слегка улыбнувшись, ответил я. – Мне это кажется невероятным расточительством. Скажи… чем мне их занять?

Она застонала, когда я, закончив игру, нагнулся и провел по ней языком, и задрожала всем телом. Я почувствовал, как мой вопрос подтолкнул ее к самому краю.

Я просто хотел, чтобы она знала, что произойдет, и, не раздумывая, свел два пальца вместе и погрузил в нее, глубоко – и жестко – пока сосал ее и чуть с ума не сошел от ее вопля, когда, выгнувшись всем телом, она дико кончила, стиснув бедрами мои плечи и задрожав подо мной.

***

Когда я понес ее в ванную, она обхватила меня ногами за талию и прижалась губами к шее, целуя и скрипучим голосом признаваясь, что никогда не испытывала ничего подобного тому, что я только что сделал с ней.

Я тоже.

Руби подрагивала в моих руках, ослабевшая и ошеломленная, и я осторожно опустил ее на пол душевой кабины, прикрывая своим телом от острых струй душа и намыливая каждый миллиметр ее кожи. Держась для поддержки за мою талию, она молча смотрела на меня, во взгляде плескались эмоции, которые ужаснули бы меня, если бы она решилась их озвучить. Глаза Руби ничего не скрывали: ни капли не сомневаясь, я знал, что она влюблена в меня, что это не просто удовольствие от моего рта или сам факт, что мое самообладание растаяло под влиянием ее обаяния, а самая настоящая влюбленность. В меня.

И если все было так просто, я бы прямо сейчас занялся с ней любовью, потому что знал: мои чувства от первоначального влечения быстро переросли в нечто более глубокое. Возможно, в любовь. Но оставаясь с Порцией так долго под предлогом того, что искренне считал любовью, как я мог доверять собственному определению этого чувства? Я увлечен ею, да. Предан ей. Но влюблен ли? Я больше не могу быть уверен.

На меня нахлынуло воспоминание со дня собственной свадьбы, когда мы танцевали перед гостями, и я чувствовал себя наполненным счастьем и полным светлых надежд.

– Почему ты так обольстительна в белом? Это словно секрет, – я наклонился, чтобы поцеловать шею Порции. – Наш секрет.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, и будь я умнее, я бы уловил напряжение в ее голосе и взгляд, который предупреждал меня быть осторожнее.

– Я уже взял тебя, милая, – ответил я. – И сегодня буду брать снова и снова.

Порция замерла в моих объятиях, позволив мне увести ее с танцпола. Песня закончилась, и гости разразились аплодисментами.

Я посмотрел на ее каменное и отстраненное лицо в теплых отблесках освещения свадебного шатра.

– Что такое?

Выдавив из себя улыбку, она поцеловала меня в щеку.

– Ты просто на нашей свадьбе назвал меня шлюхой.

И это было начало. Хотя она не всегда была такой, но по большей части. Я сделал предложение Порции, подарив кольцо, что купил в кондитерской, и она смеялась и плакала, после чего страстно поцеловала меня на глазах у всех на площади Пикадилли.

Наша помолвка была как карта в колоде эмоций, которую перетасовали. Я изо всех сил пытался вспомнить те разы, когда я в последнее время разговаривал с Порцией, и держался за них со странной настойчивостью для человека, который не собирался мириться с бывшей женой. Я воспроизводил их в уме, потому что нуждался в воспоминаниях, что было время, когда женитьба на ней была не только четким расчетом, но и прелестной идеей.

И совсем иное я чувствовал к Руби – мучительную похоть, восхищение, преклонение и готовность быть беззащитным – чего не чувствовал никогда раньше, даже к женщине, на которой был женат.

В груди поселилось чувство вины – что впустую потратил время, что я мог бы больше дать Порции, чем пытался в те годы. Что думал обо всем этом, пока мыл тело женщины, в которую все сильнее влюблялся.

Руби подарила мне чувство восторга, но так же и ужаса. Я был напуган скоростью, с какой это происходит, и что на самом деле это не мимолетно.

Я провел руками по ее груди, бедрам и ягодицам, спустился вниз по каждой ноге и вымыл каждую ступню. Мое тело снова ненасытно ожило, и больше всего я боялся, что пристрастился к тому, как она смотрит на меня, что я могу положиться на ее любовь и преданность, на которые с Порцией я рассчитывать не мог. Потому что знал: такого никогда не будет, сколько бы лет мы ни страдали.

Я повернул Руби под струи воды, чтобы смыть пену, чувствуя себя не в состоянии держать руки подальше от ее изгибов, и –­ когда она закончила ополаскиваться – направил ее руку туда, где я был до боли напряжен, наклоняясь к ней и молча практически умоляя о прикосновении ее рта.

Поднявшись на цыпочки, чтобы меня поцеловать, она притянула меня одной рукой к себе, пока наши рты не соприкоснулись, другой чувственно поглаживала мою длину.

Зажмурившись и всхлипывая мне в рот, она целовала меня дрожащими губами. Я не смог бы отличить ее слезы от струящейся по ее лицу воды, но знал, что любил ее, когда стало очевидно, как отчаянно я ею дорожил, наблюдая, как она старается взять себя в руки. И уколом в сердце следом пришло понимание, что если когда-нибудь Руби ко мне охладеет, это меня сломает.