Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 2






Кэсс Морган

Сотня

 

Моим родителям, бабушкам и дедушкам с любовью и благодарностью.

Я безмерно благодарна Жоэль Хобейка, которая не только придумала предпосылку для 100, но чье воображение, редакционная хватка и упорство были необходимы, чтобы воплотить ее в жизнь. То же относится к Кэти МакГи, Элизабет Бьюли и Фаррин Джейкобс, вопросы и интеллектуальные предложения которых повысили уровень книги. Я также благодарна смеси пугающе умных людей, в частности Саре Шандлер, Джошу Бэнк и Лэнни Дэвис, и преданной команде Little, Brown и Hodder & Stoughton.

Спасибо моим замечательным друзьям по обе стороны Ист-Ривер и канала Gowanus, Миссисипи и Атлантики за вашу поддержку и поощрение. Особое спасибо моим доверенным особам и соучастникам на обоих концах Бродвея 557, перекрестка экипажа, который первым познакомил меня с научной фантастикой, и Рейчел Гриффитс, которая помогла мне стать лучшим писателем и редактором.

Больше всего, я благодарна моей семье…Моему отцу, Сэму Генри Кассу, чьи письма полны непревзойденного остроумия и любви; моей маме, Марсие Блум, чье искусство переливается мудростью философа и душой эстета; моему блестящему брату, Пити Кассу, который заставляет меня смеяться, что я даже не могу дышать; моим вдохновляющим бабушкам и дедушкам, Нэнси, Питеру, Ники, и Дэвиду; и семьям Касс/Блум/Гринфилд, которые заставляют меня везде чувствовать себя, как дома


ГЛАВА 1

КЛАРК

 

Дверь открылась и Кларк поняла, что пора умирать.

Ее взгляд наткнулся на ботинки охранника, она была готова к наступающему паническому страху. Но, когда она приподнялась на локте в своей рубашке, с пропитанной потом кровати, ей стало легче.

Она была переведена в одиночную камеру после того, как напала на охранника, но для Кларк, одиночества не существовало. Она отовсюду слышала голоса. Они звали ее из углов ее темной камеры. Они заполняли тишину между сердцебиением ее сердца. Они кричали из самых дальних уголков ее сознания. Она не желала смерти, но если смерть была бы единственным способом избавиться от голосов, то девушка была бы готова умереть.

Ее приговорили к заключению за измену, но истина была ужаснее, чем кто-либо мог себе представить. Даже если бы каким-то чудом она была оправдана на повторном слушании, это не принесло бы временного облегчения. Ее собственные воспоминания угнетали больше, чем стены камеры.

Охранник прокашлялся, переминаясь с ноги на ногу.

— Заключенный № 319, прошу встать. — Он был моложе, чем она ожидала, а висящая форма, вразрез напускной важности, говорила, что он стал охранников недавно. Несколько месяцев военного рациона не смогли скрыть признаки недоедания, которые ютились в бедных внешних кораблях Колонии — Уолден и Аркадия.

Кларк сделала глубокий вдох и поднялась на ноги.

— Вытяни руки, — сказал он, вытаскивая из кармана голубой формы металлические наручники. Кларк вздрогнула, когда он легко коснулся ее. Она не виделась ни с кем с тех пор, как попала в эту камеру, никто не прикасался к ней.

— Слишком туго? — спросил он, из-за его грубого тона, приправленного долей сожаления, у Кларк закололо в груди. Так много времени прошло с тех пор, как Талия — ее сокамерница и единственная подруга проявила к ней сострадание.

Она покачала головой.

— Просто сиди на кровати. Доктор уже в пути.

— Они сделают это здесь? — хрипло спросила Кларк, словно слова царапали ее горло.

Если доктор в пути, то они отказали в повторном слушании дела. Об этом должно было быть сказано заранее. Согласно закону Колонии, взрослых казнят сразу же после приговора, а несовершеннолетних приговаривали к заключению, пока им не исполнится 18, чтобы дать им еще один шанс на разрешение их дела. Но в последнее время, людей казнили в течение нескольких часов после повторного слушания за преступления, которые несколько лет назад простили бы.

Но все же было трудно поверить, что они сделают это в ее камере. Она ждала, что ее в последний раз проведут к госпиталю, где она провела столько времени, изучая медицину.

Это был бы ее последний шанс испытать нечто знакомое, как запах дезинфектора и гул вентиляции, перед тем, как потерять возможность почувствовать что-либо. Навсегда.

Охранник говорил, не встречаясь взглядом с ее глазами.

— Мне нужно, чтобы ты села.

Кларк сделала несколько мелких шагов и присела на край своей небольшой кровати.

Хоть она и знала, что одиночество изменило ее восприятие времени, было сложно поверить, что она была здесь совсем одна полгода. Тот год, что она провела с Талией и их третьей сокамерницей Лизой, девушкой со строгим лицом, которая впервые улыбнулась, когда забрали Кларк, казался вечностью. Но другого объяснения не было. Значит сегодня ее восемнадцатый день рождения, и единственным подарком для Кларк был шприц, который парализует все мышцы, пока не остановится сердце. После ее безжизненное тело будет выпущено в космос по традиции Колонии, где оно будет вечно метаться по галактике.

В двери появился силуэт, и высокий, стройный мужчина зашел в камеру. Хотя его серые волосы до плеч закрывали нашивку на белом халате, Кларк не нужна была эмблема, чтобы узнать главного врача-консультанта Совета. Перед тем, как ее лишили свободы, и она потеряла счет времени, она провела большую часть года тенью доктора Лихири, присутствуя вместе с ним во время операций. Другие ученики завидовали назначению Кларк и жаловались на родственные связи, когда узнали, что доктор Лахири был одним из ближайших друзей ее отца. Точнее, он был им, пока ее родителей не казнили.

— Привет, Кларк, — приятно сказал он, как будто приветствовал ее в столовой больницы, а не в СИЗО. — Как дела?

— Я полагаю, лучше, чем я буду через несколько минут.

Доктор Лахири улыбался на темный юмор Кларк, но в этот раз он поморщился и повернулся к охраннику.

— Не могли бы вы снять наручники и дать нам минутку, пожалуйста?

Охранник поежился.

— Я не должен оставлять ее без присмотра.

— Вы можете ждать прямо за дверью, — сказал доктор Лахири с преувеличенным терпением. — Она семнадцатилетняя девушка без оружия. Я думаю, что я буду в состоянии держать ситуацию под контролем.

Охранник избегал глаза Кларк, когда снимал наручники. Он коротко кивнул доктору Лахири, когда выходил на улицу.

— Вы хотели сказать «восемнадцатилетняя девушка без оружия», — произнесла Кларк, пытаясь изо всех сил улыбнуться. — Или вы один из тех безумных ученых, которые никогда не знают, что за год на дворе? — Ее отец был как раз таким. Он мог забыть про свет, подающийся в дневное время, и закончить работать в 4 часа ночи, он был слишком увлечен своим исследованием, чтобы заметить, что в коридорах корабля уже никого нет.

— Тебе все еще семнадцать, Кларк, — сказал доктор Лахири в спокойной, медленной манере, которой он часто сдержанно будил пациентов после операции. — Ты была уединенная в течение 3 месяцев.

— Тогда, что вы здесь делаете? — спросила она не в состоянии подавить панику в голосе. — Закон говорит, что вы должны ждать, пока мне не станет восемнадцать.

— Планы изменились. Это все, что я уполномоченный сказать.

— То есть вы уполномочены убить меня, но ничего не скажете? — Она вспомнила, как наблюдала за доктором Лахири во время суда над ее родителями. Тогда она видела в его лице неодобрение процедур, но сейчас она не была в этом уверена. Он не высказывался в их защиту. Никто этого не делал. Он просто тихо сидел, пока Совет уличал ее родителей — двух гениальных ученых Феникса, в нарушении доктрины Гая, тех самых правил, которые были изданы после Катаклизма, чтобы гарантировать выживание человеческой расы. — А мои родители? Их тоже убили вы?

Доктор Лахири закрыл глаза, как будто слова Кларк преобразились из звуков во что-то видимое. Что-то нелепое.

— Я здесь не для того, чтобы убить тебя, — сказал он тихо. Он открыл глаза, а затем указал на стул у подножия кровати Кларк. — Можно?

Когда Кларк не ответила, доктор Лахири сделал шаг вперед и сел так, чтобы быть лицом к ней.

— Могу я увидеть твою руку, пожалуйста? — Кларк почувствовала, как ее грудь сжалась, и она заставила себя дышать. Он лгал. Это было мучительно и скручено, но это все закончилось бы через минуту.

Она протянула ему руку. Доктор Лахири сунул руку в карман пальто и дал ткань, которая пахла антисептиком. Кларк вздрогнула, когда он очистил тканью внутреннюю сторону ее руки.

— Не волнуйся. Это не будет больно.

Кларк закрыла глаза.

Она вспомнила мучительный взгляд Уэллса, который он бросил на нее, когда охранники сопровождали ее из палат Совета. В то время, как гнев, который угрожал поглотить ее в ходе судебного разбирательства уже давно сгорел, думая о Уэллсе он послал новую волну пульсирующего тепла через ее тело, как умирающая звезда, излучающая последнюю вспышку света, прежде чем она исчезнет в небытие.

Ее родители мертвы и это он во всем виноват.

Доктор Лахири схватил ее за руку, его пальцы искали вены.

До скорой встречи, мама и папа.

Его пальцы сжались. Вот оно.

Кларк сделала глубокий вдох, когда она почувствовала укол на внутренней стороне ее запястья.

— Ну вот. Все готово.

Глаза Кларк открылись. Она посмотрела вниз и увидела металлический браслет, застегнутый на ее руке. Она провела пальцем по нему, морщась, когда почувствовала, как десятка крошечных игл давят на ее кожу.

— Что это? — спросила она отчаянно, отстраняясь от врача.

— Просто расслабься, — сказал он с приводящей в ярость прохладой. — Это жизненно важный транспондер. Он будет отслеживать твое дыхание, состав крови, и собирать все виды полезной информации.

— Полезной информации для кого? — спросила Кларк, хотя она уже чувствовала его ответ растущим страхом в животе.

— Уже было несколько интересных событий, — сказал доктор Лахири, делая полную имитацию голоса отца Уэллса, канцлера Яха, на одном из его выступлений на Дне Памяти.

— Ты должна очень гордиться. Это все из-за твоих родителей.

— Мои родители были казнены за измену.

Доктор Лахири кинул на нее неодобрительный взгляд. Год назад это заставило бы Кларк сморщиться от стыда, но теперь она сохраняла устойчивый взгляд.

— Не разрушай это, Кларк. У тебя есть шанс сделать то, что нужно, для того чтобы компенсировать ужасающее преступление своих родителей.

Было слышно тупой треск, кулак Кларк вступил в контакт с лицом врача, а затем грохот, его голова ударилась в стену. Через несколько секунд, появился охранник и скрутил руки Кларк за спину.

— С Вами все в порядке, сэр? — спросил он.

Доктор Лахири медленно сел, потирая челюсть, пока он осматривал Кларк смесью гнева и веселья.

— По крайней мере, мы знаем, что ты сможешь справиться с другими преступниками самостоятельно, когда вы туда доберетесь.

— Доберемся куда? — спросила Кларк, пытаясь освободиться из рук охранника.

— Мы очистим центр заключения сегодня. Сто преступников-счастливчиков получат шанс войти в историю. — Уголки его рта дернулись в ухмылке. — Вы собираетесь на Землю.

 

ГЛАВА 2

УЭЛЛС

 

Канцлер постарел. Хотя прошло меньше шести недель с последней встречи Уэллса с отцом, он выглядел старше. В волосах появилась седина, а морщин у глаз стало больше.

— Ты скажешь мне, наконец, зачем ты это сделал? — спросил канцлер, устало смотря.

Уэллс заерзал на стуле. Он чувствовал, как правда пытается вырваться из него. Он бы отдал всё, лишь бы не видеть разочарования на лице отца, но он не мог так рисковать, не после того, как узнал, что его безрассудный план, в самом деле, работает.

Уэллс избегал взгляда отца, смотря по сторонам, пытаясь запомнить реликвии, которые, возможно, видит в последний раз: скелет орла в стеклянном колпаке, несколько картин, переживших пожар в Лувре, и фотографии красивых мертвых городов, названия которых всегда вызывали мороз по коже.

— Ты проспорил кому-то? Пытался покрасоваться перед друзьями? — спросил канцлер тем же спокойным басом, которым говорил на собраниях Совета, и поднял одну бровь, ожидая ответа от Уэллса.

— Нет, сэр.

— Ты поступил так из-за временного помутнения рассудка? Ты принял наркотики? — в его голосе слышалась доля надежды, от которой Уэллс, в другой ситуации, рассмеялся бы.

Но ничего смешного не было во взгляде отца, только усталость и замешательство, которого Уэллс не видел с похорон матери.

— Нет, сэр.

Уэллсу ужасно хотелось взять отца за руку, но что-то еще, кроме наручников, сковывающих его руки, удержало его от этого. После того, как они собрались у люка корабля, чтобы в последний раз проститься с матерью Уэллса, они ни разу не коснулись друг друга плечом, оставляя расстояние между ними в несколько дюймов. Будто Уэллс с отцом — два магнита, черпающие силу от горя, отталкивающего их друг от друга.

— Это был политический протест? — его отец слегка поморщился, словно только мысль об этом причиняла физическую боль. — Кто из Уолдена или Аркадии заставил тебя?

— Нет, сэр, — сказал Уэллс, скрывая свое возмущение. Его отец, похоже, последние шесть недель представлял Уэллса как мятежника, вспоминал былое, пытаясь понять своего сына, бывшего лучшего ученика, а затем высокопоставленного кадета, совершившего самое публичное правонарушение в истории. Но даже правда не помогла бы его отцу в этой путанице. Для канцлера ничто не могло оправдать поджог Райского Дерева, того самого дерева, которое принесли на Феникс, прямо пред эвакуацией. Но все же, у Уэллса не было выбора. Когда он узнал, что Кларк — одна из сотни, что отправят на Землю, ему пришлось сделать что-нибудь, чтобы присоединиться к ним. А сына канцлера могли приговорить к заключению только за самое серьезное публичное нарушение.

Уэллс помнил, как проходя сквозь толпу на церемонии в честь Дня памяти, он чувствовал на себе сотни глаз, руки тряслись, когда он доставал зажигалку из кармана и выпускал искру, которая ярко светилась во мраке. На мгновение все безмолвно уставились на языки огня вокруг дерева. Даже, когда охранники смешались во внезапном хаосе, все смогли увидеть, кого они оттаскивают.

— О чем ты вообще думал? — спросил канцлер, смотря на него с недоверием. — Ты мог сжечь весь коридор и всех людей в нем.

Было бы лучше, если бы он соврал. Его отец чувствовал бы себя легче, зная, что это случилось из-за спора. Или ему стоило притвориться, что он принял наркотики. Любой из этих сценариев был бы приятнее для канцлера, чем правда, в которой он рискнул всем ради девушки.

Больничная дверь за ним закрылась, но улыбка Уэллса застыла на его лице, как будто кто-то силой приподнимал уголки его рта. Сквозь пелену наркотиков, его мать, вероятно, думала, что его улыбка была настоящей, и только это имело значение. Она держала Уэллса за руки, и из него лилась горькая, но безвредная ложь.

Да, у меня и папы все хорошо.

Ей не нужно было знать, что они едва обменялись парой слов за все эти недели.

Когда тебе станет лучше, мы закончим читать «Закат и падение Римской империи».

Они оба знали, что никогда не дочитают эту книгу.

Уэллс выскользнул из больницы и начал бродить по палубе B, которая, к счастью, была пуста. В этот час большинство людей или учились, или работали, или были на Рынке.

Он должен бы был быть на лекции по истории, обычно она была его любимым предметом. Он всегда любил истории о древних городах, таких, как Рим и Нью-Йорк, чей ослепительный триумф был подобен только их величественному падению. Но он не мог провести два часа на уроке, где все друзья выражали свое ненужное соболезнование.

Единственным человеком, с которым он мог поговорить о своей матери, была Глесс, но, в последнее время, та была странно отчужденной.

Уэллс не знал, сколько провел времени под дверью, прежде чем осознал, что пришел в библиотеку. Он позволил сканеру проверить сетчатку глаза, подождал, пока появился текст и прижал большой палец к панели. Дверь открылась ровно настолько, чтобы Уэллс смог проскользнуть внутрь, а затем закрылась за ним с глухим раздраженным стуком, как будто сделав Уэллсу одолжение, признав его.

Оказавшись в полутьме, Уэллс вздохнул. Книги, которые эвакуировали на Феникс до Катастрофы, хранились в высоких, бескислородных контейнерах, чтобы замедлить процесс разрушения. Поэтому их читали только в библиотеке и только по несколько часов в день.

Огромный зал был скрыт от циркадного света, находясь в вечных сумерках.

Столько, сколько Уэллс себя помнил, он и его мама проводили воскресные вечера здесь. Когда он был маленьким, его мама читала ему вслух, когда он подрос, они читали вместе. Но, когда ее болезнь начала прогрессировать, и у нее увеличились головные боли, Уэллс начал сам читать ей. Они начали второй том «Заката и падения римской империи» за день до того, как она попала в больницу.

Узкими проходами он пробирался через секцию английского языка к секции истории, спрятанной в дальнем темном углу. Коллекция была меньше, чем должна была быть. Первые правители Колонии загрузили на Феникс тексты в цифровом формате, но меньше, чем через сто лет, вирус уничтожил большую часть архивов, и только книги-реликвии, оставшиеся в частных коллекциях, передавались из поколения в поколение колонистов. Однако, за последнее столетие, большую часть книг люди передали в дар библиотеке.

Уэллс присел, чтобы оказаться глазами на уровне Gs. Он прижал палец к замку, стекло, нарушая вакуум, открылось с характерным шипением. Он потянулся внутрь, чтобы взять «Закат и падение», но остановился. Уэллс хотел прочитать книгу, чтобы рассказать о содержании своей маме, но это выглядело бы так, будто он принес в ее больничную палату мемориальную доску и спрашивал правильную формулировку.

— Ты не должен оставлять ящик открытым, — сказал голос позади него.

— Да, спасибо, — сказал Уэллс, резче, чем он имел в виду. Он поднялся на ноги и повернулся, чтобы увидеть знакомую на вид девушку, которая смотрела на него. Это была ученица медика из больницы. Уэллс почувствовал вспышку гнева в этом смешении миров.

Библиотека была местом, куда он пошел, чтобы забыть о тошнотворном запахе антисептика, звуковом сигнале сердца, который далеко не является признаком жизни, казалось, что это обратный отсчет времени до смерти.

Девушка отступила на шаг и подняла голову, из-за чего ее светлые волосы упали на одну сторону.

— О. Это ты. — Глаза девушки были сосредоточены прямо на нем, будто она смотрела прямо в его мозг, срывая с него слой за слоем и докапываясь до скрытых мыслей Уэллса.

— Разве ты не хотел взять эту книгу? — она кивнула в сторону полки, где хранились «Закат и падение».

Уэллс покачал головой.

— Я прочитаю это в другой раз.

Она затихла на секунду.

— Я думаю, ты должен взять ее сейчас. — Челюсть Уэллса сжалась, но, когда он ничего не сказал, она продолжала. — Раньше я видела тебя здесь с матерью. Тебе следует принести ей это.

— То, что мой отец возглавляет Совет, не означает, что я могу нарушать правила трехсотлетнего правления, — сказал он, позволяя оттенку снисходительности затмить его тон.

— Книга будет в прекрасном состоянии в течение нескольких часов. Они преувеличивают последствия нахождения на воздухе.

Уэллс приподнял бровь.

— И они преувеличивают способности сканера на выходе? — На выходе из большинства общественных мест в Фениксе были сканеры, которые могли быть запрограммированы на любые спецификации. В библиотеке сканер следил за молекулярным составом каждого, кто выходил, чтобы убедиться, что никто не держал книгу в руках или не скрывал ее под одеждой.

На ее лице промелькнула улыбка.

— Это я поняла давно, — она оглянулась и посмотрела на проходы между книжными шкафами, после чего сунула руку в карман и достала оттуда кусочек серой ткани. — Он не дает сканеру обнаружить целлюлозу в бумаге. Она протянула кусочек ему. — Давай, возьми его.

Уэллс сделал шаг назад. Шансов, что эта девушка пытается смутить его, было гораздо больше, чем шансов, что у нее был кусок магической ткани, спрятанной в кармане.

— Почему у тебя это?

Она пожала плечами.

— Я люблю читать в других местах. — Когда он ничего не сказал, она улыбнулась и протянула другую руку. — Дай мне книгу. Я украдкой принесу ее для тебя в больницу.

Уэллс неожиданно для себя передал ей книгу.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Таким образом, ты узнаешь, перед кем будешь в вечном долгу?

— Таким образом, я узнаю, кого винить, когда меня арестуют.

Девушка засунула книгу под мышку, а затем протянула руку.

— Кларк.

— Уэллс, — сказал он, потянулся вперед, чтобы пожать ее. Он улыбнулся, и на этот раз ему не было больно.

— Им с трудом удалось сохранить дерево, — канцлер посмотрел на Уэллса, словно ища признаки раскаяния или ликования — хоть чего-нибудь, что могло помочь ему понять, почему его сын пытался поджечь единственное дерево, эвакуированное с их разоренной планеты. — Знаешь, некоторые члены совета хотели казнить тебя на месте, совершеннолетний ты или нет. Я смог сохранить тебе жизнь, только получив их согласие отправить тебя на Землю.

Уэллс облегченно вздохнул. В тюрьме было менее 150 детей, поэтому он предположил, что Совет выберет всех подростков старшего возраста, но, до этого момента, он не был уверен, что его могли отправить на это задание.

Глаза его отца расширились от удивления и понимания, когда он посмотрел на Уэллса.

— Это то, что ты хотел, не так ли?

Уэллс кивнул.

Канцлер поморщился.

— Если бы я знал, что ты отчаялся, потому что хочешь увидеть Землю, я мог бы легко организовать для тебя присоединение ко второй экспедиции. После того, как мы определим, что это безопасно.

— Я не хотел ждать. Я хочу пойти с первой сотней.

Канцлер слегка прищурился, оценивая бесстрастное выражение лица Уэллса.

— Почему? Ты лучше всех знаешь о рисках.

— При всем уважении, ты тот, кто убедил Совет, что ядерная зима закончилась. Ты сказал, что это безопасно.

— Да. Достаточно безопасно для сотни осужденных преступников, которые, так или иначе, должны были умереть, — сказал канцлер, в голосе которого переплелись снисходительность и недоверие. — Но я не имел в виду, что там безопасно для моего сына.

Уэллс попытался остановить вспыхнувший гнев. Он затряс своими руками, чтобы наручники загремели о спинку стула.

— Думаю, я — один из них.

— Твоя мать не хотела бы, чтобы ты это сделал, Уэллс. То, что она наслаждалась мечтами о Земле, не значит, что она хотела бы, чтобы ты подверг себя такой опасности.

Уэллс наклонился вперед, не обращая внимания на то, как металл впился в кожу.

— Я делаю это не из-за нее, — сказал он, глядя отцу прямо в глаза впервые с тех пор, как его посадили. — Хотя, думаю, она гордится мной.

Отчасти это было верно. Она была очень романтичной, и, безусловно, оценила бы поступок своего сына, который делал все это, чтобы защитить девушку, которую любил. Но его желудок сжался при мысли, что его мама могла узнать, что он в действительности сделал, чтобы спасти Кларк. Поджег Райского Дерева оказался бы на этом фоне безобидной шуткой.

Его отец уставился на него.

— Хочешь сказать, все это было из-за девушки?

Уэллс медленно кивнул.

— Я виноват в том, что она отправляется туда, как лабораторная крыса. Я хочу убедиться, что у нее наибольшие шансы остаться в живых.

— В этом не будет необходимости, — канцлер достал что-то из ящика стола и положил перед Уэллсом. Это было размером с палец Уэллса металлическое кольцо с прикрепленным к нему чипом. — Сейчас уже каждому члену экспедиции установили это на браслет, — объяснил его отец, — они будут передавать данные к нам на корабль, чтобы мы могли отслеживать ваше местоположение и следить за жизненно важными органами. Как только у нас будут доказательства того, что окружающая среда там гостеприимна, мы начнем переселение, — он мрачно улыбнулся. — Если все пойдет по плану, не пройдет много времени, прежде чем все мы присоединимся к вам туда, и все это, — он указал на руки Уэллса, — не будет забыто.

Дверь открылась, и в комнату зашел охранник.

— Время пришло, сэр.

Канцлер кивнул, и охранник пересек комнату и поставил Уэллса на ноги.

— Удачи, сынок, — сказал отец Уэллса, говоря своей фирменной резкостью. — Если кто-то и может сделать эту миссию успешной, так это ты.

Он протянул руку, чтобы пожать руку Уэллса, но потом она упала на бок, когда он понял свою ошибку. Руки его единственного ребенка все еще были скованы за спиной.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.