Проблема истины и ее критериев.

Мысль о том, что основной целью науки является получение истинного знания, кажется вполне естественной и само собой разумеющейся. Однако как это ни странно, но если мы обратимся к крупнейшим представителям философии науки XX века, то заметим, что понятие истины в их работах почти не встречается. И это не случайно. Сам вопрос о том, что такое истина, каковы ее критерии, и какая трактовка истины приемлема для науки, является открытым и дискуссионным.

Традиционно, истина определяется как соответствие наших мыслей действительности. Это классическая, или как еще говорят корреспондентская концепция истины, восходит к античности. В частности, Платон выразил эту идею следующим образом: «… тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, - лжет…» (Платон. Соч. в трех томах, т. 1. М., 1968, С. 417.). Как видно из данного определения, центральным понятием классической концепции является понятие соответствия. Так вот, для познавательной деятельности и в особенности для научного познания исключительно важным является вопрос каким путем, методом данное соответствие можно установить? Вопрос о путях и методах с помощью которых можно было бы установить соответствие наших мыслей, утверждений действительности есть вопрос о критериях истины. Именно этот вопрос направлял внимание позитивистов в обсуждении проблемы истины и породил массу дискуссий.

Пожалуй, первыми, кто среди позитивистов, попытался ответить на этот вопрос были так называемые логические позитивисты, участники Венского кружка. Соответствие теоретических утверждений действительности они истолковали как верифицируемость, т.е. подтверждаемость теории чувственно данным, опытом, экспериментальным результатом. Например, если утверждается, что «Белые медведи живут на Севере» и наблюдение действительно дает основания так считать, то можно сказать, что данное утверждение соответствует фактам, т.е. истинно.

Несмотря на кажущуюся простоту и убедительность верификационного критерия, надо сказать, что он вызвал протест среди философов и методологов науки, впрочем, в узости этого критерии отдавали себе отчет и сами логические позитивисты. Дело в том, что большая часть научных утверждений име­ет форму универсальных предложений, например, " Все тела при нагревании расширяются" или " Ни одно материальное тело не может двигаться со скоростью, превышающей скорость света". Очевидно, что для верификации подоб­ных предложений требуется бесконечно много частных предложений вида " Тело а при нагревании расширяется", " Тело b при нагревании расширяется" и т. д. Но мы не в состоянии сформулировать и прове­рить бесконечного количества таких частных предложений.

Возникшие трудности заставили логических позитивистов ослабить свой верификационный критерий и заменить его критерием частичной верифицируемости, который бы предполагал точную количественную оценку степени подтверждаемости. Для определения этой оценки позитивисты предполагали разработать специальную теорию вероятности, основанную на понятии логической, или индуктивной, вероятности. Однако и этот путь не привел к успеху. Как выяснилось, те же самые аргументы, которые касались понятия истины, можно повторить применительно к понятию вероятности. В частности, разработанная Карнапом теория логической вероятности показывала, что если принять во внимание все бесконечное разнообразие возможных экспериментов и их исходов, то вероятность любого универсального научного положения окажется равной нулю.

Впоследствии философ К. Поппер высказал еще один аргумент против верификационизма логических позитивистов. Суть его в том, что опыт, наблюдение, эксперимент не могут служить критерием истинности теории, ибо и ложное утверждение может иметь истинные следствия. Допустим, например, у нас имеется предложение «все реки впадают в Каспийской море». Руководствуясь правилами логического вывода, мы можем получить из него следующее предложения «Волга – это река» и, следовательно, – «Волга впадает в Каспийское море». Очевидно, что хотя наблюдение и будет подтверждать истинность нашего заключения, тем не менее, оно не свидетельствует и об истинности той посылки, из которой оно получено.

Итак, в ходе дискуссий в среде логических позитивистов, аргументов К. Поппера выяснилось, что верифицируемость не может служить несомненным признаком истинности научных утверждений. В итоге в противовес концепции верифицируемости научных утверждений К. Поппер выдвинул концепцию их фальсифицируемости. Суть этой концепции состоит в следующем.

К. Поппер выдвинул концепцию их фальсифицируемости.

Любая научная теория представляет собой совокупность утверждений, говорящих о том, что если будут наличествовать определенные условия, то должны наблюдаться определенные факты.

ни ста, ни двух сот случаев, когда мы наблюдаем предсказываемые теорией факты, недостаточно для того, чтобы характеризовать эту теорию как истинную. Никогда нет гарантии, что при проведении и последующих наблюдений, экспериментов мы тоже будем получать факты, совпадающие с предсказаниям теории.

достаточно наблюдать хотя бы один отрицательный факт, который расходится с предсказаниями теории для того чтобы утверждать, что теория ложна.

Любая научная теория представляет собой совокупность утверждений, говорящих о том, что если будут наличествовать определенные условия, то должны наблюдаться определенные факты. Так вот, с точки зрения Поппера, ни ста, ни двух сот случаев, когда мы наблюдаем предсказываемые теорией факты, недостаточно для того, чтобы характеризовать эту теорию как истинную. Никогда нет гарантии, что при проведении и последующих наблюдений, экспериментов мы тоже будем получать факты, совпадающие с предсказаниям теории. Это означает, что и миллиона положительный примеров недостаточно, чтобы верифицировать теорию. Однако, считает Поппер, достаточно наблюдать хотя бы один отрицательный факт, который расходится с предсказаниями теории для того чтобы утверждать, что теория ложна.Таким образом, суть точки зрения Поппера состоит в том, что если верификация никогда не способна дать нам уверенность в том, что мы нашли истину, то фальсификация, по крайней мере, дает нам полную уверенность в том, что перед нами неистинна, т.е. ложь.

Вообще, надо сказать, что Поппер подметил одну интересную вещь. С его точки зрения, фальсификация более соответствует «духу» развития науки, нежели верификация. Прогресс знания предполагает выдвижение теорий, гипотез со все возрастающим информативным содержанием, способных объяснять и предсказывать все большее и большее количество фактов. Однако, как это ни странно, но величина информативного содержания гипотезы и степень ее вероятности связаны обратно пропорциональной зависимостью. Чем выше степень вероятности гипотезы, тем меньше ее информативность. Максимальной вероятностью обладают логические тавтологии. В этой связи, если мы стремимся не к тавтологиям, а заботимся о росте научного знания, то мы должны изобретать как можно более рискованные, смелые и невероятные гипотезы. Уместно вспомнить в этой связи слова Н. Бора: «Ваша теория – сумасшедшая, но недостаточно сумасшедшая для того, чтобы быть истинной».

Итак, вывод Поппера состоял в том, что хотя у нас нет критерия истины, ибо подтверждаемость не может служить таким критерием, тем не менее, у нас все-таки есть критерий ложности – противоречие теории фактам. Однако надо сказать, что и с фальсификационным критерием Поппера вскоре возникли трудности. Такие философы как Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд показали, что убеждение К. Поппера относительно того, что противоречие между теорией и фактами является несомненным свидетельством ложных теорий, исторически и методологически ошибочно. В частности Фейерабенд привлек внимание к тому, что практически любая научная теория с самого рождения отягчена грузом несоответствий и полностью такие несоответствия никогда не исчезают.

Кроме того, в нач. 50-х г. американский логик, философ У. Куайн высказал логический аргумент против возможности однозначной и радикальной фальсификации теории противоречащим ей фактом. В частности, Куайн подчеркнул так называемую холистскую, т.е. целостную природу теоретического знания. Он утверждал, что наши теоретические представления переплетены друг с другом подобно нитям ткани, и в виду такого системного характера научной теории достаточно ввести специальное допущение в какой-то части системы, после чего теория в целом перестанет противоречить факту. И, действительно, философы после Поппера – Т. Кун, И. Лакатос показали, что ученый, сталкиваясь с противоречащим теории фактом, не отбрасывает теорию, но вводит в нее так называемые ad hoc гипотезы, устраняющие противоречия теории с этим конкретным фактом. Как указывает Лакатос: «природа может кричать НЕТ, но человеческая изобретательность может крикнуть еще громче».

Иллюстрацией в этом отношении может послужить геоцентрическая теория Птолемея. Ее основная идея, как известно, заключалась в том, что Солнце, планеты и звезды вращаются по круговым орбитам вокруг Земли. В течение длительного времени эта система давала возможность рассчитывать положения планет на небосводе. Однако чем более точными становились астрономические наблюдения, тем более заметными оказывались расхождения между вычисленными и наблю­даемыми положениями планет. Для устранения этих расхождений в теорию было введено специальное предположение о том, что планеты вращаются по вспомогательным кругам — эпициклам, центры которых уже вращаются непосредственно вокруг Земли. Так было получено объяснение, почему при наблюдении с Земли может казаться, что иногда планета движется в обратном направлении по отношению к обычному.

В итоге ситуация, которая сложилась в философии науки во второй половине XX века вокруг поиска критерия истины приобрела следующий вид: как верификация не может служить обоснованием истинности, так и фальсификация еще не обосновывает ложности. В подобной, надо сказать парадоксальной ситуации, многие философы решили отказаться от истины в ее классическом понимании и попытаться заменить ее другими трактовками. Среди неклассических трактовок истины наибольшую известность имеют – когерентная и прагматическая. В когерентной трактовке под истиной понимается внутренняя согласованность и логическая непротиворечивость знания. В прагматическом понимании истина отождествляется с практической полезностью, эффективностью.

Надо сказать, что на решение рассматривать истину в терминах когерентности и прагматики особенно повлияли два тезиса, сформулированные философами-постпозитивистами – Т. Куном и П. Фейерабендом. Это тезисы о теоретической нагруженности фактов и несоизмеримости научных теорий. Рассмотрим, что из себя представляют эти два тезиса и связанные с ними когерентная и прагматическая трактовки истины.

Тезис о теоретической нагруженности фактов указывает на то, что не существует отдельно факта и отдельно интерпретации, сама интерпретация является неотъемлемой частью факта. Философ Т. Кун предлагает данному обстоятельству следующее объяснение. Проверяя теорию на предмет ее истинности или ложности, мы сопоставляем ее следствия, предсказания с данными наблюдения и эксперимента. Так вот, для того, чтобы данные наблюдения могли стать фактами подтверждающими или опровергающими теорию, они должны быть осмыслены, должны получить теоретическую интерпретацию. Характерно, однако, то, что сама эта интерпретация осуществляется не с позиции tabula rasa - чистого листа, а на основе так называемой парадигмы – некой уже имеющейся совокупности теорий, которые, по крайней мере, на настоящий момент считаются общепризнанными и непроблематизируемыми. Таким образом, получается, что, выясняя истинность теории, мы сравниваем ее не с фактом самим по себе, а с его интерпретацией, которая сама в свою очередь осуществляется в свете других более фундаментальных, так называемых парадигмальных теорий. И коль скоро это так, то и истина – это не соответствие теории фактам, а взаимосогласованность ряда теорий – проверяемой, интерпретационной и парадигмальной. Такова когерентная трактовка истины.

Теперь, что касается тезиса о несоизмеримости научных теории или в терминах Т. Куна – парадигм. Речь идет о том, что значение любого теоретического термина детерминируется контекстом теории в целом или ее основоположениями, и поэтому если две различные теории содержат одни и те же термины, то значение этих терминов будет различно в силу различия теорий и в силу этого теории – несоизмеримы. Например, классическая механика Ньютона и теория относительности Эйнштейна, хотя и оперируют одинаковыми понятиями – пространство, время, масса, тем не менее, физическое содержание эйнштейновских понятий никоим образом не тождественно со значением ньютоновских понятий. В самом деле, например, масса в ньютоновской механике является постоянной величиной (независимо от того движется тело или нет), а в теории относительности это свойство находится в зависимости от скорости тела (при скорости 250 000 км/сек. релятивистская масса превышает массу покоя в два раза, при скорости 299 000 км/сек – в 10 раз). Или, например, ньютоново пространство и время являются абсолютными – они не зависимы от материальных тел и процессов. В общей теории относительности, наоборот, свойства пространства и времени меняются под влиянием поля тяготения. Так, вблизи сверхплотных звезд пространство искривляется, т. е. перестает быть евклидовым, а время замедляет свой ход.

Учитывая, что в двух различных парадигмах или теориях значения одних и тех же терминов кардинально различны, мы не можем сказать, что утверждения одной теории являются отрицанием утверждений другой теории. Именно потому, что теории не соизмеримы, они не могут рассматриваться как противоречащие друг другу но, следовательно, и сам переход от одной теории к другой не может рассматриваться как преодоление заблуждения и приближение к некой универсальной истине. На вопрос о том в каких терминах, если не в истинностных, можно и должно описывать развитие научного знания, философы-постпозитивисты, например, Кун отвечают, что из двух теорий предпочтительней та, которая позволяет охватить больший круг явлений, обладает большей практической полезностью. Это и есть прагматический подход к истине, в которой понятие истины синонимично практической полезности и эффективности.