Необъятна советская Пушкиниана. 4 страница

Он грозен, батюшка, и милостив,

Он за правду милует, за неправду вешает, —

ломая устоявшийся стереотип в подходе к оценке Ивана Грозного, господствовавших тогда представлений о нем как о царе с расстроенной психикой, болезненно подозрительном, мнительном, который только тем и занимался, что мучил и казнил ни в чем не повинных бояр, князей, мужиков...», — пишет Александр Курилов в упомянутой выше статье «Возвращение», которой открывается первая книга трилогии, переизданной в 1991 году издательством «Правда». Не случайно переизданной именно в дни, когда суверенитетами рвали на части единую великую Советскую державу. В.Костылев, по словам А.Курилова, «напомнил своим современникам, наследникам славных дел народов российских, осветив в романе-трилогии «Иван Грозный»... одну из впечатляющих страниц истории Отечества, связанную с западной политикой Ивана Грозного и решением им балтийского вопроса».

Сам В.И.Костылев в своих «Литературных заметках», опубликованных в третьем номере альманаха горьковских писателей «Голос Родины» за 1942 год писал:

«Не надо быть очень большим знатоком истории, чтобы всерьез задуматься: как же так получается? Россией правил полусумасшедший, зверь, самодур и т.д., а государство настолько выросло и окрепло, что впоследствии ни «смута», ни польская интервенция, ни самозванцы не могли поколебать и умалить его мощи!...объединение России сыграло великую историческую роль, и ни Польше, ни Швеции, ни татарам, ни Турции—никому не удалось разорвать Россию по кусочкам, хотя всего этого они добивались... Централизация государства, сурово проводившаяся Иваном IV, консолидировала и народные силы. Рязанец уже не шел войной на муромчан, нижегородец не грозил ярославцу. Братоубийственной междоусобице пришел конец. Эта консолидация впоследствии помогла народу сплотиться в нижегородское ополчение и выгнать поляков из России».

Не случайно роман с этими строками вышел в 1942 году, когда советский народ сражался с немецко-фашистскими захватчиками. Повторю: и не случайно роман В.Костылева был переиздан в 1991 году, когда снова на карту была поставлена судьба государства российского, 70 лет называвшегося Советским Союзом.

Нельзя не упомянуть, что в 1944 году в Алма-Ате Сергей Эйзенштейн снял первую серию своего гениального фильма «Иван Грозный» с Николаем Черкасовым в главной роли. Настоящим пророчеством тогда воспринимались слова Грозного: «Два Рима пали, а третий — Москва — стоит! И четвертому Риму не быть!» Вторая серия вышла в следующем, 1945 году.

Советские писатели и кинематографисты обращались к отечественной истории и после Великой Отечественной войны. В 1946-м по всем киноэкранам страны с триумфом прошел фильм Всеволода Пудовкина «Адмирал Нахимов». В 1953-ьем Михаил Ромм снял двухсерийный шедевр еще об одном великом русском флотоводце — «Адмирал Ушаков». Какое созвездие выдающихся актеров участвовало в создании картины! Иван Переверзев, Борис Ливанов, Владимир Дружников, Михаил Пуговкин, Ольга Жизнева... В 1954-м Лен-фильм совместно с Болгарфильмом выпускают двухсерийную историческую ленту «Герои Шипки». Это все наша, отечественная, русская история.

Таким на самом деле было отношение к Отечественной истории в 20-30-40-50-е годы. Тем не менее, Зюганов вопреки фактам стоит на своем: запрещали, отрицали, отринули... Тогда как советские писатели и историки не только не боялись обращаться к истории до 17-го года, но с огромным желанием, по зову сердца изучали ее и воспроизводили в своих произведениях. А Зюганов говорит, будто его «ругали» за то, что «изучал историю до 17-го года». Никто Зюганова, естественно, не «ругал», это очередная его выдумка, причем далеко не безобидная. Лидер КПРФ слишком долго общался с А.Н.Яковлевым, а потом обретался во всевозможных националистических (с антисоветским, антикоммунистическим душком) соборах, этот дух въелся во все его поры, следствием чего и являются его многочисленные антисоветские «камни» в наше советское прошлое. Не исключаю, что под влиянием именно этих «идей» Зюганова в среде интеллигенции бытуют подобные разговоры и убеждения, будто русская история и русская литература в советское время были под запретом, что русофобия была возведена в ранг государственной политики.

В материале «Перед новым рождением. Ответы на вопросы читателей» председатель КПРФ, нимало не смущаясь собственной лжи, говорит:

«Изучая деятельность нашей партии в первые месяцы Великой Отечественной войны, я был поражен, что партия, вначале отринувшая опыт российской государственности

и российского патриотизма, немедленно осознала, что без этих глубинных духовно-нравственных ценностей, опирающихся на державный инстинкт нашего народа, Россия выстоять не сможет. И я почувствовал, что это был в известной степени не мой личный пробел, но пробел в идеологии партии, которого она до конца не осознавала». (Г.Зюганов. Драма власти, М., Палея, 1993 г., стр. 111)

Подумать только, вся партия не осознавала того, что Зюганов вдруг понял, изучая ее деятельность в первые месяцы Великой Отечественной войны. Отсюда следует, до чего же он мудр и как глупа целая партия!

И это не случайно оброненное слово, а твердое убеждение «вождя» КПРФ. Спустя десять лет после выхода «Драмы власти» он пишет:

«Однако не меньшую роль, чем создание современной индустрии, мощных вооруженных сил, чем искусная дипломатическая стратегия, в подготовке к отражению империалистической агрессии сыграло очищение революционной теории от троцкизма с его нарочитым отрицанием общенародных, патриотических идеалов...» (Г.Зюганов. «Верность», М., «Молодая гвардия», 2003 г., стр. 20.)

Революционная теория у нас была одна — марксизм-ленинизм. Троцкизм же был идеологией оппозиции, и она, оппозиция, была идейно разоружена и разгромлена.

«Все значение совершавшихся благотворных перемен — пишет далее Зюганов, — стало ясно с началом Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков, в ходе которой окончательно сформировался новый идейно-политический курс на восстановление исторической преемственности, уважение к национальным патриотическим ценностям. От исторического обращения к братьям и сестрам и речи на параде 7 ноября 1941 года к прекращению гонений и переходу к сотрудничеству с Русской Православной Церковью и победному тосту за русский народ — таковы лишь некоторые моменты диалектического процесса сближения и слияния социалистической и патриотической идеи». (Там же. Стр. 21.)

Прежде, чем ответить по существу, небольшое, но необходимое уточнение. Социалистическая идея имеет целью построение социалистического общественно-политического строя, государства социалистической формации. А патриотизм — это любовь к Родине. По Зюганову получается, что обе эти идеи в Советском Союзе были чуть ли не антиподами и «диалектический процесс сближения» начался только в годы Великой Отечественной войны. Посмотрим, был ли действительно «пробел в идеологии партии»? Даже поверхностный экскурс в 20-е — 30-е — 40-е годы XX века решительно опровергает подобные утверждения. Патриотизм никогда не снимался с красных знамен революции ни до, ни после Октября. Он был той движущей силой, что вела рабочих и крестьян, большевиков в бой за свою социалистическую Родину, затем — за построение своего советского социалистического государства (вместо прежней российской государственности, то есть самодержавного буржуазно-помещичьего государства), а в годы Великой Отечественной войны — за Советский Союз. Зюганов же упорно не выговаривает это название нашей страны. У него везде, во всяком случае, в работах 90-х годов, фигурирует только «Россия».

Образно говоря, наша Родина — СССР с рождения дышала воздухом патриотизма, питалась его соками. Вся атмосфера Советской Страны воспитывала патриотов. К примеру, вышедший в 1936 году непритязательный кинофильм «Цирк» рассказывал о том, как американская актриса Марион Диксон, гонимая в США, потому что ее сын — негритенок, находит счастье в СССР. Незамысловатый сюжет, это комедия, но те кадры, когда зрители цирка — русская женщина, грузин, узбек, украинец — передают мальчика друг другу и поют ему на своих родных

языках колыбельную, — без нажима и декларации, просто и душевно говорили о том, что в Советском Союзе люди всех национальностей равны. И это воспитывало в людях чувство уважения к носителям других языков и культур. Песня «Широка страна моя родная», звучавшая в финале фильма, ее слова: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек» — рождали гордость, что это наша, самая лучшая в мире страна, и ощущение счастья, что мы живем в этой стране. И когда в советское время в финале любого концерта все артисты по традиции выходили на сцену и запевали: «Широка страна моя родная...», — зал неизменно вставал и дружно подхватывал. Так было в любой аудитории, в любом городе, в любой республике. Это шло от сердца.

А почему многие советские писатели в 20-е — 30-е и последующие годы обращались к прошлому России, к «преданьям старины глубокой»? Во-первых, потому, что после Октября семнадцатого года вовсе не прервалась связь времен, как утверждают ныне иные российские псевдопатриоты — националисты, и Зюганов в том числе, а во-вторых, потому, что там, в дали веков, современники черпали мудрость, силу, мужество народное — все то, что было так необходимо молодому Советскому государству. Так обстояло в действительности. У Зюганова другая «кочка зрения».

«С момента своего возникновения новое государство вело жизнь, полную противоречий. С одной стороны, огромная историческая инерция российской государственности и державная традиция национального самосознания неуклонно подталкивали Советский Союз к принятию на себя той геополитической роли, которую на протяжении долгих веков играла историческая Россия. С другой стороны неоправданно резкий разрыв тысячелетней государственной и духовной традиции, категорическое отрицание своей исторической преемственности, безоглядное очернительство прежних идеалов и безудержный нигилизм по отношению к национальным ценностям народной жизни отрицательно сказывалось на развитии страны», — глубокомысленно развивает свои «научные» мысли Геннадий Андреевич в статье «Держава». (Г.Зюганов «Драма власти», М., Палея, 1993 г., стр. 198.)

Во второй половине 80-х годов с благословения Горбачева-Яковлева начался процесс ревизии отечественной истории, ее фальсификации и подгонки под новую официальную концепцию. Не случайно тогда появилось выражение «Россия — страна с непредсказуемым прошлым». Историю толковали так и эдак — в угоду рвущимся к власти хищникам. Выученик Яковлева, лидер КПРФ вносит свой вклад в это мерзкое дело.

Мы уже видели, что ни «категорического отрицания своей исторической преемственности», ни «безоглядного очернительства прежних идеалов», ни «безудержного нигилизма по отношению к национальным ценностям народной жизни» на самом деле не было. Может, некие отдельные индивидуумы что-то и вякали в этом духе, как говорится, в семье не без урода, но коль скоро Зюганов обобщает, следовательно, речь он ведет о политике Советского государства в целом. А она была, как читатель уже убедился, совершенно иной.

Зюганов попросту «флюгер»: сегодня плевать в прошлое считается правилом хорошего тона, вот он и старается не отставать от своих коллег-демократов по Государственной Думе и от национал-патриотов. К тому же он явно путается в понятиях. Государство, государственность — это не одно и то же, что страна и территория. Российская государственность до октября 17-го года — это царское самодержавие, а государство — буржуазно-помещичье. Зюганов не приемлет классового подхода к анализу истории. Более того, ему изменяет чувство историзма.

Дореволюционную историю России он представляет в виде благостных, пасторальных картин единения народа с царем-батюшкой и церковью.

Видимо, насмотревшись говорухинской картины о России, «которую мы потеряли», Октябрьскую революцию характеризует как «неоправданно резкий разрыв тысячелетней государственной и духовной традиции». Получается, никаких причин для революции не было. Ну, еще бы! Была ведь, по Зюганову, «тысячелетняя государственная и духовная традиция». Правда, Геннадий Андреевич не расшифровывает эту традицию. Но это и так понятно: во главе буржуазно-помещичьего государства — царь, самодержец, капиталисты и помещики владеют всеми богатствами страны, нещадно эксплуатируют рабочих и крестьян, а верная опора самодержавия — церковь держит народ в крепкой узде. «Христос терпел, и нам велел. Терпите, на том свете воздастся». Не эти ли «национальные ценности народной жизни» имеет в виду Зюганов?

В книге «Верность» он, говоря о том, что Западом разрабатывалась «концепция непримиримой борьбы с коммунизмом», пишет:

«Для реализации этих целей в 60-е годы не ставилась на первое место задача деи-деологизировать наше общество. Приоритет отдавался дегероизации, то есть разрушению у населения авторитета лидера, коммуниста, комсомольца, воина, передовика производства...

Начиная работать в ЦК, я и не предполагал, сколь скоро будет запущена вся эта изощренная машина крупнейшей в мировой истории антигосударственной диверсии: дегероизации, десоветизации, дефедерализации, денационализации... Каждое «де» звучало как «Долой!». Как отрицание всей прожитой жизни, истории... И взамен предлагалось пепелище...». (Стр. 38.)

Но ведь то же самое делает сам Зюганов в своих книгах, статьях, интервью 90-х годов! С редкостным постоянством он продолжает в своих работах не просто дискредитировать, а искажать, как в кривом зеркале, все, что делалось в советское время. Так, в книге «Россия — родина моя. Идеология государственного патриотизма» пишет:

«...еще не так давно не подлежащим сомнению считалось, что «все мы родом — из Октября». В исторической ретроспективе это означало — все бывшее в стране и со страной до победы Октябрьской революции — малосущественно, а если и имело отношение к советской действительности, то весьма опосредованное. Главное заключалось в том, что произошло после. Уверенность тогдашних партийных идеологов именно в такой оценке содержания современной эпохи была настолько велика, что многие из них уже в 20-е годы посчитали утрату советскими людьми интереса к дооктябрьской России почти что свершившимся фактом. (Г.Зюганов. Россия — родина моя, М., Ин-формпечать, 1996 г., стр. 52-53)

Просто поразительно, как можно извратить всем очевидные вещи. Когда в Советском Союзе говорили, что «все мы родом из Октября», то это отнюдь не означало, будто все, что было до семнадцатого года «малосущественно», как утверждает доктор философии. На самом деле это означало, что невиданный расцвет экономики, науки, многонациональной культуры, достижения в космонавтике, Великая Победа в 1945-м, первый спутник и полет Юры Гагарина и многое, многое другое стало возможно благодаря Великой Октябрьской социалистической революции. Дети беднейших рабочих и крестьян при Советской власти становились известными учеными, военачальниками, писателями, артистами, врачами, учителями, мастерами-хлеборобами, знаменитыми шах-

терами, летчиками-испытателями, покорителями космоса. Октябрь для них открыл все двери к знаниям, науке, достижениям мировой культуры.

Приведу пример из жизни своей семьи. Мой отец, Гарифуллин Халиулла, родом из бедной крестьянской семьи, в девять лет остался круглым сиротой, батрачил на бая. Советская власть направила его в профсоюзную школу, а потом — в Новосибирское военное училище. Мой отец был настоящим коммунистом и патриотом Советской Страны и до последнего дня отдавал ей все свои силы. Мама, Гарифуллина Зоя Петровна, в девичестве Воеводина, была тринадцатой в семье, ее в семь лет отдали в люди — нянчить чужих детей. Учиться ей не пришлось, но всю жизнь она запоем читала книги, любила литературу, театр, кино и приобщила к ним нас, детвору. Когда мы жили в селе, папа привозил из командировок книги из райкомовской библиотеки, и мы, живя в отдаленном казахстанском селе, читали все новинки, публиковавшиеся в толстых московских журналах. Кроме того, много десятилетий мои родители выписывали «Роман-газету», и мы были в курсе всего, что появлялось в те годы в советской литературе. Не пропускали ни одного нового кинофильма. Кинотеатра в селе не было, кино «крутили» в длинном помещении «Заготзерна» или в «Дорстрое». Увидев афиши, вечером все дело тянулось по этим адресам, прихватив из дома скамейки, табуреты или стулья. В то время по ночам по радио передавали по трансляции или в записи театральные постановки — была такая передача «Театр у микрофона». Мама не пропускала ни одной из них и всех артистов старого МХАТа и Малого театра знала по голосам.

Мои родители всю жизнь гордились тем, что все трое их детей — два сына, близнецы Борис и Юрий, и автор этих строк — получили высшее образование, «вышли в люди». И потому они до последнего дня были благодарны Советской власти за это. Таких, как наша семья, — миллионы. Вот почему все мы действительно родом из Октября. Зюганов намеренно утрирует и искажает смысл этой фразы.

Когда же он говорит о якобы имевшей место «утрате советскими людьми интереса к дооктябрьской истории», о том, что многие «из тогдашних партийных идеологов» посчитали эту утрату «почти что свершившимся фактом» и что именно на это была нацелена политика советского государства (в чем он винит историка М.Покровского), фантазия его и вовсе не знает границ. Из сказанного выше, читатель убедился, что все было с точностью наоборот. Наш народ не только не утратил интереса к истории, но в 20-е-30-е-40-е годы наблюдается настоящий «исторический бум».

Почему Зюганов посмертно уничтожает Покровского?

А кто такой Михаил Николаевич Покровский? Талантливый ученик крупнейших русских ученых-историков В.О.Ключевского и П.Г.Виноградова, он, как явствует из его биографии, был оставлен ими в Московском университете «для подготовки к профессорскому званию сразу по двум специальностям — по русской и всеобщей истории». Как и многие русские интеллигенты второй половины XIX начала XX века, Покровский шел к революции и марксизму трудным, мучительным путем. Перефразируя известную фразу, можно сказать, что он выстрадал мар-

ксизм. В 1905 году ученый стал членом РСДРП. «Я вошел в единственную революционную партию, которая была, — в партию большевиков», — признавался он впоследствии.

Прочитав о том, что в революционные годы начала XX века Покровский преподавал историю России на ежедневных вечерних рабочих курсах при заводе Карла Тиля в Замоскворечье, я невольно подумала, как нам не хватает таких Покровских сегодня. Не говорю уже о вечерних рабочих курсах при заводах, которые бы просвещали «его величество рабочий класс» и учили, что делать. Вот куда должны направлять свою энергию и силы коммунисты в период, когда революционная ситуация еще не созрела.

Еще несколько штрихов биографии Покровского: активный участник революции 1905 года, он часто выступал на рабочих нелегальных собраниях, неизменно заканчивая свою речь ленинским призывом: «Да здравствует вооруженное восстание!» Случайность это или закономерность, но именно Покровский как дежурный редактор подписал в печать номер большевистской газеты «Борьба» с призывом к вооруженному восстанию. Во время декабрьского вооруженного восстания в Москве Покровский был вместе с революционными рабочими на баррикадах, а в его квартире перевязывали раненых в уличных боях.

Эти и многие другие факты из жизни Покровского я почерпнула в превосходной статье О.Д.Соколова, которой открывается первая книга двухтомника М.Н.Покровского «Русская история с древнейших времен», вышедшего в издательстве «Мысль» в 1966 году под редакцией доктора исторических наук Л.В. Черепнина.

Как и многие русские интеллигенты той поры, Покровский пережил годы сомнений и исканий истины. За связь с группой «Вперед» Ленин даже назвал его «обывателем», а «не политиком». Были в биографии Покровского преследования, аресты, годы эмиграции. О.Д.Соколов пишет, что, «начав свою деятельность как буржуазный демократ, преподаватель академической науки, он испытал влияние позитивизма, субъективного идеализма, легального марксизма. Но историческая обстановка в России накануне революции 1905 года, стремление выйти на революционный путь влекли его к социал-демократии, к большевизму» (стр.37). Много пережив, передумав и перечувствовав, Покровский вернулся в Москву из эмиграции в августе 1917 года «убежденным большевиком». Уже в мае 1918 года Покровский был назначен заместителем наркома просвещения Луначарского. Именно Покровский организовал Институт красной профессуры, ставший «кузницей» марксистских кадров высшей квалификации, которые «сыграли выдающуюся роль в развитии марксист-ской исторической науки» (О.Д.Соколов). Михаил Николаевич был бессменным ректором этого института.

Зюганов в своей книге уверяет, будто в СССР было принято считать, что «все бывшее в стране и со страной до победы Октябрьской революции — малосущественно», «главное заключалось в том, что было после». Мало того, он обвиняет М.Покровского и его историческую школу в фальсификации истории. Это утверждение доктора философии не выдерживает критики.

В 1920 году В.И.Ленин поручает Покровскому «написать популярную книгу по русской истории, рассчитанную на широкие народные массы». Задание было выполнено. Книга Покровского «Русская история в самом сжатом очерке» была издана в 1920 году.

В оценке этого ученого лично я больше доверяю Ленину, чем Зюганову. |А ленинская оценка явствует из следующего письма: