Взаимопонимание

…Узбекистан — это такая страна, где все милиционеры ходят в зеленом. У них круглые узкие фуражки, как у французских полицейских. Они на первый взгляд суровые, в соответствии с правящим режимом, но со второй-третьей фразы открывается, что люди очень хорошие.

Приехав в Ташкент, я слегка растерялся. Центр большого города. В какую сторону идти? Присел на пластиковый стульчик в уличном кафе под навесом, рядом с которым меня высадил молчаливый узбек на старой «Волге». Осмотрелся. Рядом четверо ребят лет двадцати пяти — тридцати на вид.

— Мужики, а где здесь можно переночевать?

Сначала они расспросили меня, кто такой, пароли, явки, чай, кофе, потанцуем, а не хочешь ли плова. В итоге пристроили на пару дней к брату одного из них.

Рустам оказался очень хорошим человеком внутри и абсолютным неудачником снаружи. Постоянно рассказывал, как хорошо было во времена Советского Союза, когда работал инженером на самолетостроительном заводе, который сейчас стоит пустой и мертвый, и как плохо сейчас. Жизни в настоящем нет, в будущем не предвидится, была только в прекрасном прошлом, о котором остается лишь тосковать. Я сидел у него в гостях, в запущенной квартире, ел гречневую кашу, и думал: «А ведь я здесь живу. Сегодня это мой дом. Москва так далеко, что, может быть, ее и вовсе не существует. Моя жизнь протекает здесь, среди вот этих людей, прямо сейчас». Путешествие, в котором события и лица быстро меняются, помогает увидеть важные вещи, которые в привычной рутине не замечаешь.

…Через пять дней я въехал в Таджикистан, познакомился с Абу и сразу влился в тусовку удивительного человека по имени Ориф. Абу ехал погостить у друзей. Я помог ему заполнить декларацию и мы вместе вышли на территорию Таджикистана. Его встречал друг, улыбчивый медленноговорящий парень слегка криминального вида, по имени Шерали. Мы сели к нему в «Мерседес» и покатили в Душанбе. Там нас встретил старший брат Шерали — Ориф. Крупногабаритный парень с сияющей улыбкой. Тоже на «Мерседесе». Еще был парень по имени Нурик, который Орифу то ли брат двоюродный, то ли кто-то еще. Здесь такие семейные хитросплетения — кто-то кому-то в городе всегда приходится если не двоюродным братом, то уж точно троюродным племянником подруги тети жены. Кстати, в таджикской столице все говорят по-русски, и обращение «брат» — обычное между мужчинами. Я сразу ощутил, что у меня очень много братьев, и все они классные ребята. Абу с Шерали уехали до вечера, а Ориф с Нуриком повезли меня в дорогой индийский ресторан. Братана из Москвы, которого видишь впервые в жизни, надо хорошо накормить, не правда ли?

Ориф решает вопросы. Бизнесом тоже занимается. У него «Мерседес 500 брабус», и когда он пересекает двойную сплошную, гаишники ему отдают честь. Очень энергичный и контактный. Любит женщин и марихуану. Если первых трахает порой вместе с младшим братом, то вторую тщательно скрывает от него — тот говорит, что пить и курить нельзя, Коран не велит, а Ориф брата очень уважает и боится.

Нурик — исключительно красочный человек. Ничего подобного я не встречал. Всегда спокойный как удав. Говорит долго и подробно, погружаясь в мельчайшие детали, даже когда не накуренный, причем остановить его невозможно, потому что пока не выскажется до конца, остается внутри своей мысли и не замечает, что его, допустим, кто-то просит остановиться. Говорит с трудным акцентом. Общаясь с ним, я часто ловил себя на том, что сам начинаю говорить так же, как Нурик, медленно и с таким же акцентом. Как если бы думал, что ему так понятнее. Автоматически подстраивался.

Я сказал мужикам, что мне нужно несколько дней провести в Душанбе, чтобы оформить визу в посольстве Афганистана.

— Никаких проблем, брат, — ответил Ориф. — Живи у меня, сколько хочешь.

Он снимал двухкомнатную квартиру в центре, напротив президентского дворца, за четыреста долларов. Называл ее офисом. На практике офис служил для неспешного приятного общения под косячок, а также как место для несанкционированных молодой женой встреч с другими женщинами. Жена — нелюбимая, мама заставила жениться, «чтобы была семья, потому что пора», поэтому оргии в офисе проходят в среднем три раза в неделю. Но Ориф сказал, что мне это не помешает, потому что «в офисе места хватит для всех»…

Пребывание в гостяху Орифа слегка затянулось, под неспешные разговоры под косячок, выезды на стрелки и плов. Был один из обыкновенных дней. Сидели, курили и тупо смотрели телевизор. Канал «РуТВ» транслировал песню про отсос. Пели красивые девушки, дуэт «Виагра»:

Направляй меня своей рукой,

Заслони собою от полнолуния,

Я готова быть ведомой тобой,

Чем выше любовь, тем ниже поцелуи.

Мы смотрели на девушек, время от времени передавая сигарету друг другу. Я сказал:

— Интересно, а если поцелуи не туда, а, скажем, в щечку, то, значит, любовь совсем низкая?

Ориф перебил поток моих мыслей:

— Игорь, а зачем тебе ехать в Афганистан? У них там летом пыль, зимой грязь, и всегда стреляют. Люди дикие. Пидорасы — ебут друг друга. Женщин нет. По-русски не говорят, — он передал мне сигарету. — Зачем тебе туда?

— Хочу посмотреть, — ответил я, затягиваясь. — Интересно же. Мы же там воевали. И вообще.

— Оставайся лучше у нас. Поедем в горы. Ты знаешь, какие у нас горы красивые?

Нурик щелкнул пультом телевизора. На канале «Россия», подумать только, показывали фильм про современный Афганистан! Репортер ездил по местам наших боев.

— Смотри! — закричал я. — Я в России ни разу не видел сюжет про Афганистан! А сейчас, когда моя виза оформляется, показывают! Значит, я все правильно делаю…

Вечером мы с Орифом, Нуриком и еще одним парнем по имени Муслим поехали в баню. Начали раздеваться. Я снял трусы и собрался в парилку. У мужиков помрачнели лица, оживленный разговор мгновенно сменился молчанием. Через полминуты они начали объяснять. Оказывается, здесь нельзя, чтобы мужики увидели члены друг друга. Так беззаботно делать свой член доступным зрению окружающих — оскорбительно для окружающих. Я спросил:

— А как же париться?

Сказали, что или в трусах, или обернутым в простыню. Я обмотался простыней, как они. Зашли в парилку. Ориф стал объяснять, что здесь так принято. В общественной бане ни одного голого человека не увидишь. Когда моешься в душе и одеваешься, все происходит точно так же. А когда после душа снимаешь с себя простыню, чтобы вытереться полотенцем и одеться, остальные всегда деликатно отворачиваются. Видеть мужчину голым неприятно. Причинять ему дискомфорт тем, что он оказался увиденным голым, тоже нехорошо.

— А как же групповухи? — спросил я. — Ты же сам говорил, что вы с Нуриком кого-то вместе трахали. Тоже что ли в простынях?

— Групповуха это совсем другое дело, — ответил Ориф. — Там можно…

Раньше я думал, что проститутки это женщины, которые за деньги предоставляют мужчинам свое тело, чтобы совать в него член. В Душанбе выяснилось, что все может быть намного сложнее. Проститутки, которые приезжают к Орифу и его ребятам, — девушки очень строгих нравов. Они по вызову приходят как бы в гости, и уже на месте решают, кому и как дать, и на каких условиях. Все это я узнал после того, как гостеприимный хозяин дома решил угостить меня одной из девушек, а после переговоров с ними сообщил, что угощение отменяется. Первая сказала, что не хочет изменять хозяину дома — самому Орифу. Она ему хранит верность. То есть не трахается с другими в его присутствии. Другая не может со мной, потому что я не мусульманин и у меня член необрезанный. И так далее.

По правде говоря, проститутки мне не очень интересны. Нет отношений, игры соблазнения, эмоций. Но, по крайней мере, мне казалось, что я знаю это явление как таковое. Я думал, что получить отказ от проститутки невозможно — она же работает за деньги. Эти девушки были, по их самоидентификации, как бы не проститутками. Честные девушки, которые трахаются за деньги. Порядочные — ислам, традиции и все такое. Ориф сказал, что не впервые встречается с проститутскими отказами — раньше угощал ими друзей из России, с тем же результатом.

— Если бы они меня не знали, было бы по-другому, — сказал он. — Им важно, чтобы я думал, что они «не такие». Я же их трахал. Они мне показывают, что с первым встречным не будут, порядочные. Хотя ко мне приезжают только за деньги…

Я не местный. Со мной можно говорить о чем угодно. Однажды едем на стрелку вдвоем, и Ориф за рулем спрашивает:

— Ты пизду когда-нибудь лизал?

Вопрос меня озадачил. Примерно как спросить: «Ты пешеходный переход когда-нибудь переходил?», только с таким смущением и напряжением в голосе, будто сам вопрос констатирует факт низкого падения спрашивающего на глубину, где обитают худшие представители человечества, отвергнутые обществом за чудовищные преступлениях против морали и нравственности. Я пожал плечами и ответил:

— Конечно.

Он впал в тихую задумчивость на полминуты. Я спросил:

— А ты что, нет?

Хотя я и не местный, ему все-таки не очень удобно говорить. Тем не менее, состоялся диалог, приоткрывший для меня здешнюю сексуальную культуру. Оказывается, прикоснуться губами к женским половым органам — крутое унижение для мужчины. Все равно, что член мужику пососать. Как говорят в русскоязычной уголовной среде, опуститься. Для женщины тоже — она причастна к унижению мужчины. Правда, Ориф говорил не такими словами, больше междометиями, я просто пытаюсь пересказать содержание его ответа.

— Ну вы, блин, даете. Как же так? Это же секс, — сказал я. — Это природа у нас у всех такая. Мы — часть животного мира. Все животные так делают.

— У нас даже говорить об этом не принято. Нельзя. Нехорошо.

— А у нас в Москве по-другому. Ну, конечно, никто об интимных тонкостях своей жизни не кричит на всех углах. Зачем людей смущать. У каждого ведь свои тараканы в голове. Есть и такие бедолаги, для кого потрахаться — то же, что совершить преступление. Кончил — и в церковь на неделю, грехи замаливать. Но вообще «нехорошо» — это не истина, а оценка. Для нас с девушкой нехорошо то, что нам не нравится. А все, что мы оба хотим, то и можно, и хорошо.

Ориф начал рассказывать об отношении людей к сексу, принятом в Таджикистане. Я слушал его, разинув рот. Насколько я понял, женщины в целом условно разделены на две категории. Хорошие и плохие. Хорошую надо брать в жены, чтобы рожала детей. С плохой — развлекаться, но чтобы не рожала детей, и жениться на такой, понятное дело, нельзя. И желательно, чтобы вообще никто не знал, что тебе, так сказать, свойственно хотеть проводить время с плохими девушками. Ты же сам хороший мальчик, юноша и в перспективе отец семейства. Так сказать, береги честь — в том виде, в каком ее понимаешь, — смолоду.

С женой сексуальные отношения особые. Жена это такой человек, который ведет хозяйство, а ее женское начало реализуется в рождении детей, и все. Поскольку секс — дело грязное, жену, как бы поделикатнее сказать, трахать почти нельзя. Только в позе сверху, и преимущественно с целью оплодотворения. Всякие там оргазмы, сексуальные игры, чувства — это отвлечения не по теме. А поскольку заниматься сексом мужчины все-таки любят, для этого есть проститутки и вообще плохие женщины. Проститутки — самые плохие женщины. Их хотят. На них тратят деньги и личное время. А еще плохими считаются женщины, которые хотя и не проститутки, но делают секс с мужчиной не в браке. Потому что не целки. Так сказать, warranty void if seal removed. На таких нельзя жениться. Знать, что кто-то спал с твоей Гюльчатай, до того, как она стала твоей — кошмар! Ну, это все равно, что носить трусы, купленные в магазине «Second hand». (Правда, тогда магазин должен бы называться «Second ass»). Кто-то эту женщину уже испортил — как с этим жить? Такую плохую в жены брать нельзя. Зато с плохой женщиной можно заняться грязным, бесстыжим сексом — отодрать ее как следует, по ходу попить вина, покурить травы, побеситься. Раз она плохая, то можно вести себя с ней плохо. Так, чтобы обоим было хорошо.

Важно — развлекаясь с плохими, самому оставаться хорошим. Этому способствует внутреннее презрение к женщине. Ты-то знаешь, что она плохая, презираешь ее за низость, следовательно, как бы не пачкаешься в грехе. Остаешься выше — даже если она в этот момент сидит на тебе. Ну и репутацию береги. Во-первых, не пались. Не тот вор, кто ворует, а тот, кого поймали. Во-вторых, вслух осуждай плохих женщин, а также мужчин, которым с ними нравится, тогда станет ясно — ты другой. Побольше лицемерия — хорошо для имиджа. Все, включая жену, поймут, что такой правильный мужчина, как никто другой близок к богу. Бог ведь, по слухам, очень строгий и образцовый дядька. Аты почти как он.

Что касается хороших женщин — им крупно повезло. Их не презирают. Правда, и трахают не особо. Хорошая пусть тихонько мастурбирует в одиночестве и греет себя мыслью о том, что она — хорошая. Ее уважают — доверяют детей рожать и прибираться в доме — семейная карьера, которой можно гордиться… Стоп, неужели я сказал про жену «пусть мастурбирует»? Ошибка. Воспитанные девушки из хороших семей не мастурбируют. Им такое не свойственно. Они не знают, что это такое. Как можно подумать о хорошей, воспитанной девушке, что она любит сексуальные фантазии и что-то чувствует этим местом? Невозможно. Да, кстати, она ведь этим местом писает, так? Вот поэтому — возвращаясь к оральному сексу — мужчине нельзя там прикасаться губами. Ты этим ртом потом ведь кушать будешь. Сосать твой член жена тоже ни в коем случае не должна — она же этим ртом потом твоих детей целовать будет. Член — понятие грязное. Пусть сосут проститутки, они уже на дне, им терять нечего.

Конечно, я сейчас слегка добавил веселого стеба в пересказ, но по смыслу все услышанное мной было именно таким.

Потом он спросил, что я думаю. Я сказал, что меня не волнует, какое мнение другие люди имеют насчет того, что можно и что нельзя. Если бы кто-то стал навязывать мне свое видение по вопросу, куда мне можно целовать свою женщину, а куда нельзя, я бы подумал, что он больной на голову. Хотя послушать интересный бред — весьма прикольно.

Выслушав, он немного подумал и произнес загадочную фразу:

— Ну… Я думаю, что каждый мужчина хотя бы раз… у своей женщины видел и… трогал губами… Э-э-э… — вдруг он словно очнулся от далеко зашедшего разговора и, как будто желая реабилитировать себя, строго добавил: — Но только с женой!..

…Еще через пару дней я двинулся дальше на юг. Саид на среднего возраста «БМВ» собирался подбросить меня в город, находящийся в ста километрах от границы, куда ехал сам, но по ходу решил отвезти прямо на границу.

— Саид, оставь меня здесь, — сказал я. — Иначе тебе придется ехать еще сто километров туда, а потом еще сто обратно.

— Ну и пусть! — ответил он. — Зато ты доберешься туда быстро…

Поздно вечером мы сидели в приграничной чайхоне с тремя афганскими дальнобойщиками. Они угощали меня едой и коньяком «Белый аист» таджикского производства. Мы сидели на полу, в почти полной темноте — электричество на ночь отрубается, светил только маленький фонарик. В отличие от остальных Сайфутдин знал несколько слов по-русски. Твоя, моя, хорошо, нехорошо и т. д. Беседуя на разных языках, мы друг друга как-то умудрялись понимать или, как минимум, удачно галлюцинировать.

Один из парней, узнав, что я собрался в Мазари-Шариф, дал номер мобильника своего брата — Нурулло.

Пили только мы с Сайфутдином. Он наливал себе то полную рюмку, то половину. Я произносил тосты, а он их горячо поддерживал.

— За знакомство! — сказал я.

— Да! — ответил он.

— Будем здоровы!

— Да!

— За наших родителей!

— Да!

— За дружбу афганцев и русских!

— Да!

После этого тоста он произнес: «Амрика!», и кулак в сторону и вниз, потом: «Русия!», — вверх. Иными словами, Америка мает дай, Россия форева. Они американцев боятся и ненавидят, а русских вспоминают очень тепло.

Я провозгласил новый тост:

— Чтобы нам на пути встречались только хорошие люди!

Он снова сказал:

— Да!

Выпили. Я взял бутылку, посмотрел, сколько осталось, и спросил:

— Ну че, будем добивать?

— Да!

— Тебе половинку или полную?

— Да!

В этот момент я понял, что когда люди говорят даже на одном языке, они все равно друг друга не понимают, а угадывают, но им кажется, что понимают. Языковой барьер просто делает этот факт более очевидным. Чувствовать друг друга — важнее, чем понимать. Но чтобы начать чувствовать, надо перестать закрываться…

Следующим утром я зашел на старый маленький катер, чтобы по желтой глинистой реке приплыть в Афганистан…