Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава 25. Как прокуратор пытался спасти Иуду
Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокураторомгород. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевойбашней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды...Пропал Ершалаим -- великий город, как будто не существовал на свете. Всепожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. Страннуютучу принесло с моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяцанисана. Она уже навалилась своим брюхом на Лысый Череп, где палачи поспешнокололи казнимых, она навалилась на храм в Ершалаиме, сползла дымнымипотоками с холма его и залила Нижний Город. Она вливалась в окошки и гнала скривых улиц людей в дома. Она не спешила отдавать свою влагу и отдавалатолько свет. Лишь только дымное черное варево распарывал огонь, из кромешнойтьмы взлетала вверх великая глыба храма со сверкающим чешуйчатым покрытием.Но он угасал во мгновение, и храм погружался в темную бездну. Несколько разон выскакивал из нее и опять проваливался, и каждый раз этот провалсопровождался грохотом катастрофы. Другие трепетные мерцания вызывали из бездны противостоящий храму назападном холме дворец Ирода Великого, и страшные безглазые золотые статуивзлетали к черному небу, простирая к нему руки. Но опять прятался небесныйогонь, и тяжелые удары грома загоняли золотых идолов во тьму. Ливень хлынул неожиданно, и тогда гроза перешла в ураган. В том самомместе, где около полудня, близ мраморной скамьи в саду, беседовалипрокуратор и первосвященник, с ударом, похожим на пушечный, как тростьпереломило кипарис. Вместе с водяной пылью и градом на балкон под колоннынесло сорванные розы, листья магнолий, маленькие сучья и песок. Урагантерзал сад. В это время под колоннами находился только один человек, и этот человекбыл прокуратор. Теперь он не сидел в кресле, а лежал на ложе у низкого небольшогостола, уставленного яствами и вином в кувшинах. Другое ложе, пустое, находилось с другой стороны стола. У ног прокуратора простиралась неубраннаякрасная, как бы кровавая, лужа и валялись осколки разбитого кувшина. Слуга, перед грозою накрывавший для прокуратора стол, почему-то растерялся под еговзглядом, взволновался от того, что чем-то не угодил, и прокуратор, рассердившись на него, разбил кувшин о мозаичный пол, проговорив: -- Почему в лицо не смотришь, когда подаешь? Разве ты что-нибудь украл? Черное лицо африканца посерело, в глазах его появился смертельный ужас, он задрожал и едва не разбил и второй кувшин, но гнев прокуратора почему-тоулетел так же быстро, как и прилетел. Африканец кинулся было подбиратьосколки и затирать лужу, но прокуратор махнул ему рукою, и раб убежал. Алужа осталась. Теперь африканец во время урагана притаился возле ниши, где помещаласьстатуя белой нагой женщины со склоненной головой, боясь показаться невовремя на глаза и в то же время опасаясь и пропустить момент, когда егоможет позвать прокуратор. Лежащий на ложе в грозовом полумраке прокуратор сам наливал себе вино вчашу, пил долгими глотками, по временам притрагивался к хлебу, крошил его, глотал маленькими кусочками, время от времени высасывал устрицы, жевал лимони пил опять. Если бы не рев воды, если бы не удары грома, которые, казалось, грозилирасплющить крышу дворца, если бы не стук града, молотившего по ступенямбалкона, можно было бы расслышать, что прокуратор что-то бормочет, разговаривая сам с собой. И если бы нестойкое трепетание небесного огняпревратилось бы в постоянный свет, наблюдатель мог бы видеть, что лицопрокуратора с воспаленными последними бессонницами и вином глазами выражаетнетерпение, что прокуратор не только глядит на две белые розы, утонувшие вкрасной луже, но постоянно поворачивает лицо к саду навстречу водяной пыли ипеску, что он кого-то ждет, нетерпеливо ждет. Прошло некоторое время, и пелена воды перед глазами прокуратора сталаредеть. Как ни был яростен ураган, он ослабевал. Сучья больше не трещали ине падали. Удары грома и блистания становились реже. Над Ершалаимом плылоуже не фиолетовое с белой опушкой покрывало, а обыкновенная сераяарьергардная туча. Грозу сносило к мертвому морю. Теперь уж можно было расслышать в отдельности и шум дождя, и шум воды, низвергающейся по желобам и прямо по ступеням той лестницы, по которойпрокуратор шел днем для объявления приговора на площади. А наконец зазвучали заглушенный доселе фонтан. Светлело. В серой пелене, убегавшей на восток, появились синие окна. Тут издали, прорываясь сквозь стук уже совсем слабенького дождика, донеслись до слуха прокуратора слабые звуки труб и стрекотание несколькихсот копыт. Услышав это, прокуратор шевельнулся, и лицо его оживилось. Алавозвращалась с Лысой Горы, судя по звуку, она проходила через ту самуюплощадь, где был объявлен приговор. Наконец услышал прокуратор и долгожданные шаги, и шлепанье но лестнице, ведущей к верхней площадке сада перед самым балконом. Прокуратор вытянулшею, и глаза его заблистали, выражая радость. Между двух мраморных львов показалась сперва голова в капюшоне, а затеми совершенно мокрый человек в облепившем тело плаще. Это был тот самыйчеловек, что перед приговором шептался с прокуратором в затемненной комнатедворца и который во время казни сидел на трехногом табурете, играя прутиком. Не разбирая луж, человек в капюшоне пересек площадку сада, вступил намозаичный пол балкона и, подняв руку, сказал высоким приятным голосом: -- Прокуратору здравствовать и радоваться. -- Пришедший говорилпо-латыни. -- Боги! -- воскликнул Пилат, -- да ведь на вас нет сухой нитки! Каковураган? А? Прошу вас немедленно пройти ко мне. Переоденьтесь, сделайте мнеодолжение. Пришедший откинул капюшон, обнаружив совершенно мокрую, с прилипшими колбу волосами голову, и, выразив на своем бритом лице вежливую улыбку, сталотказываться переодеться, уверяя, что дождик не может ему ничем повредить. -- Не хочу слушать, -- ответил Пилат и хлопнул в ладоши. Этим он вызвалпрячущихся от него слуг и велел им позаботиться о пришедшем, а затемнемедленно подавать горячее блюдо. Для того чтобы высушить волосы, переодеться, переобуться и вообще привести себя в порядок, пришедшему кпрокуратору понадобилось очень мало времени, и вскоре он появился на балконев сухих сандалиях, в сухом багряном военном плаще и с приглаженнымиволосами. В это время солнце вернулось в Ершалаим и, прежде чем уйти и утонуть вСредиземном море, посылало прощальные лучи ненавидимому прокуратором городуи золотило ступени балкона. Фонтан совсем ожил и распелся во всю мочь, голуби выбрались на песок, гулькали, перепрыгивали через сломанные сучья, клевали что-то в мокром песке. Красная лужа была затерта, убраны черепки, настоле дымилось мясо. -- Я слушаю приказания прокуратора, -- сказал пришедший, подходя кстолу. -- Но ничего не услышите, пока не сядете к столу и не выпьете вина, --любезно ответил Пилат и указал на другое ложе. Пришедший прилег, слуга налил в его чашу густое красное вино. Другойслуга, осторожно наклонясь над плечом Пилата, наполнил чашу прокуратора.После этого тот жестом удалил обоих слуг. Пока пришедший пил и ел, Пилат, прихлебывая вино, поглядывал прищуренными глазами на своего гостя. Явившийсяк Пилату человек был средних лет, с очень приятным округлым и опрятнымлицом, с мясистым носом. Волосы его были какого-то неопределенного цвета.Сейчас, высыхая, они светлели. Национальность пришельца было бы трудноустановить. Основное, что определяло его лицо, это было, пожалуй, выражениедобродушия, которое нарушали, впрочем, глаза, или, вернее, не глаза, аманера пришедшего глядеть на собеседника. Обычно маленькие глаза своипришелец держал под прикрытыми, немного странноватыми, как будто припухшими, веками. Тогда в щелочках этих глаз светилось незлобное лукавство. Надополагать, что гость прокуратора был склонен к юмору. Но по временам, совершенно изгоняя поблескивающий этот юмор из щелочек, теперешний гостьшироко открывал веки и взглядывал на своего собеседника внезапно и в упор, как будто с целью быстро разглядеть какое-то незаметное пятнышко на носу усобеседника. Это продолжалось одно мгновение, после чего веки опятьопускались, суживались щелочки, и в них начинало светиться добродушие илукавый ум. Пришедший не отказался и от второй чаши вина, с видимым наслаждениемпроглотил несколько устриц, отведал вареных овощей, съел кусок мяса. Насытившись, он похвалил вино: -- Превосходная лоза, прокуратор, но это -- не " Фалерно"? -- " Цекуба", тридцатилетнее, -- любезно отозвался прокуратор. Гость приложил руку к сердцу, отказался что-либо еще есть, объявил, чтосыт. Тогда Пилат наполнил свою чашу, гость поступил так же. Оба обедающиеотлили немного вина из своих чаш в блюдо с мясом, и прокуратор произнесгромко, поднимая чашу: -- За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший излюдей! После этого допили вино, и африканцы убрали со стола яства, оставив нанем фрукты и кувшины. Опять-таки жестом прокуратор удалил слуг и остался сосвоим гостем один под колоннадой. -- Итак, -- заговорил негромко Пилат, -- что можете вы сказать мне онастроении в этом городе? Он невольно обратил свой взор туда, где за террасами сада, внизу, догорали и колоннады, и плоские кровли, позлащаемые последними лучами. -- Я полагаю, прокуратор, -- ответил гость, -- что настроение вЕршалаиме теперь удовлетворительное. -- Так что можно ручаться, что беспорядки более не угрожают? -- Ручаться можно, -- ласково поглядывая на прокуратора, ответил гость, -- лишь за одно в мире -- за мощь великого кесаря. -- Да пошлют ему боги долгую жизнь, -- тотчас же подхватил Пилат, -- ивсеобщий мир. -- Он помолчал и продолжал: -- Так что вы полагаете, чтовойска теперь можно увести? -- Я полагаю, что когорта молниеносного может уйти, -- ответил гость иприбавил: -- Хорошо бы было, если бы на прощание она продефилировала погороду. -- Очень хорошая мысль, -- одобрил прокуратор, -- послезавтра я ееотпущу и сам уеду, и -- клянусь вам пиром двенадцати богов, ларами клянусь-- я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня. -- Прокуратор не любит Ершалаима? -- добродушно спросил гость. -- Помилосердствуйте, -- улыбаясь, воскликнул прокуратор, -- нет болеебезнадежного места на земле. Я не говорю уже о природе! Я бываю болен всякийраз, как мне приходится сюда приезжать. Но это бы еще полгоря. Но этипраздники -- маги, чародеи, волшебники, эти стаи богомольцев... Фанатики, фанатики! Чего стоил один этот мессия, которого они вдруг стали ожидать вэтом году! Каждую минуту только и ждешь, что придется быть свидетелемнеприятнейшего кровопролития. Все время тасовать войска, читать доносы иябеды, из которых к тому же половина написана на тебя самого! Согласитесь, что это скучно. О, если бы не императорская служба!.. -- Да, праздники здесь трудные, -- согласился гость. -- От всей души желаю, чтобы они скорее кончились, -- энергично добавилПилат. -- Я получу возможность наконец вернуться в Кесарию. Верите ли, этобредовое сооружение Ирода, -- прокуратор махнул рукою вдоль колоннады, такчто стало ясно, что он говорит о дворце, -- положительно сводит меня с ума.Я не могу ночевать в нем. Мир не знал более странной архитектуры. Да, новернемся к делам. Прежде всего, этот проклятый Вар-равван вас не тревожит? Тут гость и послал свой особенный взгляд в щеку прокуратора. Но тотскучающими глазами глядел вдаль, брезгливо сморщившись и созерцая частьгорода, лежащую у его ног и угасающую в предвечерье. Угас и взгляд гостя, ивеки его опустились. -- Надо думать, что Вар-равван стал теперь безопасен, как ягненок, --заговорил гость, и морщинки появились на круглом лице. -- Ему неудобнобунтовать теперь. -- Слишком знаменит? -- спросил Пилат, усмехнувшись. -- Прокуратор, как всегда, тонко понимает вопрос! -- Но, во всяком случае, -- озабоченно заметил прокуратор, и тонкий, длинный палец с черным камнем перстня поднялся вверх, -- надо будет... -- О, прокуратор может быть уверен в том, что, пока я в Иудее, Вар несделает ни шагу без того, чтобы за ним не шли по пятам. -- Теперь я спокоен, как, впрочем, и всегда спокоен, когда вы здесь. -- Прокуратор слишком добр! -- А теперь прошу сообщить мне о казни, -- сказал прокуратор. -- Что именно интересует прокуратора? -- Не было ли со стороны толпы попыток выражения возмущения? Этоглавное, конечно. -- Никаких, -- ответил гость. -- Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла? -- Прокуратор может быть уверен в этом. -- А скажите... напиток им давали перед повешением на столбы? -- Да. Но он, -- тут гость закрыл глаза, -- отказался его выпить. -- Кто именно? -- спросил Пилат. -- Простите, игемон! -- воскликнул гость, -- я не назвал? Га-Ноцри. -- Безумец! -- сказал Пилат, почему-то гримасничая. Под левым глазом унего задергалась жилка, -- умирать от ожогов солнца! Зачем же отказыватьсяот того, что предлагается по закону? В каких выражениях он отказался? -- Он сказал, -- опять закрывая глаза, ответил гость, -- что благодарити не винит за то, что у него отняли жизнь. -- Кого? -- глухо спросил Пилат. -- Этого он, игемон, не сказал. -- Не пытался ли он проповедовать что-либо в присутствии солдат? -- Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что онсказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных онсчитает трусость. -- К чему это было сказано? -- услышал гость внезапно треснувший голос. -- Этого нельзя было понять. Он вообще вел себя странно, как, впрочем, и всегда. -- В чем странность? -- Он все время пытался заглянуть в глаза то одному, то другому изокружающих и все время улыбался какой-то растерянной улыбкой. -- Больше ничего? -- спросил хриплый голос. -- Больше ничего. Прокуратор стукнул чашей, наливая себе вина. Осушив ее до самого дна, он заговорил: -- Дело заключается в следующем: хотя мы и не можем обнаружить -- вданное время, по крайней мере, -- каких-либо его поклонников илипоследователей, тем не менее ручаться, что их совсем нет, нельзя. Гость внимательно слушал, наклонив голову. -- И вот, во избежание каких-нибудь сюрпризов, -- продолжал прокуратор, -- я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли тела всехтрех казненных и похоронить их в тайне и в тишине, так, чтобы о них большене было ни слуху ни духу. -- Слушаю, игемон, -- сказал гость и встал, говоря: -- Ввиду сложностии ответственности дела разрешите мне ехать немедленно. -- Нет, присядьте еще, -- сказал Пилат, жестом останавливая своегогостя, -- есть еще два вопроса. Второй -- ваши громадные заслуги натруднейшей работе в должности заведующего тайной службой при прокуратореИудеи дают мне приятную возможность доложить об этом в Риме. Тут лицо гостя порозовело, он встал и поклонился прокуратору, говоря: -- Я лишь исполняю свой долг на императорской службе! -- Но я хотел бы просить вас, -- продолжал игемон, -- если вампредложат перевод отсюда с повышением, отказаться от него и остаться здесь.Мне ни за что не хотелось бы расстаться с вами. Пусть вас наградяткаким-нибудь иным способом. -- Я счастлив служить под вашим начальством, игемон. -- Мне это очень приятно. Итак, третий вопрос. Касается этого, какего... Иуды из Кириафа. Тут гость и послал прокуратору свой взгляд и тотчас, как полагается, угасил его. -- Говорят, что он, -- понижая голос, продолжал прокуратор, -- деньгибудто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумногофилософа. -- Получит, -- тихонько поправил Пилата начальник тайной службы. -- А велика ли сумма? -- Этого никто не может знать, игемон. -- Даже вы? -- своим изумлением выражая комплимент, сказал игемон. -- Увы, даже я, -- спокойно ответил гость, -- но что он получит этиденьги сегодня вечером, это я знаю. Его сегодня вызывают во дворец Каифы. -- Ах, жадный старик из Кириафа, -- улыбаясь, заметил прокуратор, --ведь он старик? -- Прокуратор никогда не ошибается, но на сей раз ошибся, -- любезноответил гость, -- человек из Кириафа -- молодой человек. -- Скажите! Характеристику его вы можете мне дать? Фанатик? -- О нет, прокуратор. -- Так. А еще что-нибудь? -- Очень красив. -- А еще? Имеет, может быть, какую-нибудь страсть? -- Трудно знать так уж точно всех в этом громадном городе, прокуратор... -- О нет, нет, Афраний! Не преуменьшайте своих заслуг! -- У него есть одна страсть, прокуратор. -- Гость сделал крохотнуюпаузу. -- Страсть к деньгам. -- А он чем занимается? Афраний поднял глаза кверху, подумал и ответил: -- Он работает в меняльной лавке у одного из своих родственников. -- Ах так, так, так, так. -- Тут прокуратор умолк, оглянулся, нет ликого на балконе, и потом сказал тихо: -- Так вот в чем дело -- я получилсегодня сведения о том, что его зарежут сегодня ночью. Здесь гость не только метнул свой взгляд на прокуратора, но даженемного задержал его, а после этого ответил: -- Вы, прокуратор, слишком лестно отзывались обо мне. По-моему, я незаслуживаю вашего доклада. У меня этих сведений нет. -- Вы достойны наивысшей награды, -- ответил прокуратор, -- но сведениятакие имеются. -- Осмелюсь спросить, от кого же эти сведения? -- Позвольте мне пока этого не говорить, тем более что они случайны, темны и недостоверны. Но я обязан предвидеть все. Такова моя должность, апуще всего я обязан верить своему предчувствию, ибо никогда оно еще меня необманывало. Сведения же заключаются в том, что кто-то из тайных друзейГа-Ноцри, возмущенный чудовищным предательством этого менялы, сговариваетсясо своими сообщниками убить его сегодня ночью, а деньги, полученные запредательство, подбросить первосвященнику с запиской: " Возвращаю проклятыеденьги! " Больше своих неожиданных взглядов начальник тайной службы на игемона небросал и продолжал слушать его, прищурившись, а Пилат продолжал: -- Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночьполучить подобный подарок? -- Не только не приятно, -- улыбнувшись, ответил гость, -- но яполагаю, прокуратор, что это вызовет очень большой скандал. -- И я сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять все меры к охране Иуды из Кириафа. -- Приказание игемона будет исполнено, -- заговорил Афраний, -- но ядолжен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведьподумать только, -- гость, говоря, обернулся и продолжал: -- выследитьчеловека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернутьденьги Каифе, и все это в одну ночь? Сегодня? -- И тем не менее его зарежут сегодня, -- упрямо повторил Пилат, -- уменя предчувствие, говорю я вам! Не было случая, чтобы оно меня обмануло, --тут судорога прошла по лицу прокуратора, и он коротко потер руки. -- Слушаю, -- покорно отозвался гость, поднялся, выпрямился и вдругспросил сурово: -- Так зарежут, игемон? -- Да, -- ответил Пилат, -- и вся надежда только на вашу изумляющуювсех исполнительность. Гость поправил тяжелый пояс под плащом и сказал: -- Имею честь, желаю здравствовать и радоваться. -- Ах да, -- негромко вскричал Пилат, -- я ведь совсем забыл! Ведь явам должен!.. Гость изумился. -- Право, прокуратор, вы мне ничего не должны. -- Ну как же нет! При въезде моем в Ершалаим, помните, толпа нищих... яеще хотел швырнуть им деньги, а у меня не было, и я взял у вас. -- О прокуратор, это какая-нибудь безделица! -- И о безделице надлежит помнить. Тут Пилат обернулся, поднял плащ, лежащий на кресле сзади него, вынулиз-под него кожаный мешок и протянул его гостю. Тот поклонился, принимаяего, и спрятал под плащ. -- Я жду, -- заговорил Пилат, -- доклада о погребении, а также и поэтому делу Иуды из Кириафа сегодня же ночью, слышите, Афраний, сегодня.Конвою будет дан приказ будить меня, лишь только вы появитесь. Я жду вас! -- Имею честь, -- сказал начальник тайной службы и, повернувшись, пошелс балкона. Слышно было, как он хрустел, проходя по мокрому песку площадки, потом послышался стук его сапог по мрамору меж львов. Потом срезало егоноги, туловище, и, наконец, пропал и капюшон. Тут только прокуратор увидел, что солнца уже нет и пришли сумерки.
Данная страница нарушает авторские права?