Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава 14. Слава петуху!
Не выдержали нервы, как говорится, и Римский не дождался окончаниясоставления протокола и бежал в свой кабинет. Он сидел за столом ивоспаленными глазами глядел на лежащие перед ним магические червонцы. Умфиндиректора заходил за разум. Снаружи несся ровный гул. Публика потокамивыливалась из здания Варьете на улицу. До чрезвычайно обострившегося слухафиндиректора вдруг донеслась отчетливая милицейская трель. Сама по себе онауж никогда не сулит ничего приятного. А когда она повторилась и к ней напомощь вступила другая, более властная и продолжительная, а затемприсоединился и явственно слышный гогот, и даже какое-то улюлюкание, финдиректор сразу понял, что на улице совершилось еще что-то скандальное ипакостное. И что это, как бы ни хотелось отмахнуться от него, находится втеснейшей связи с отвратительным сеансом, произведенным черным магом и егопомощниками. Чуткий финдиректор нисколько не ошибся. Лишь только он глянул в окно, выходящее на Садовую, лицо егоперекосилось, и он не прошептал, а прошипел: -- Я так и знал! В ярком свете сильнейших уличных фонарей он увидел на тротуаре внизупод собой даму в одной сорочке и панталонах фиолетового цвета. На голове удамы, правда, была шляпка, а в руках зонтик.
Вокруг этой дамы, находящейся в состоянии полного смятения, топриседающей, то порывающейся бежать куда-то, волновалась толпа, издавая тотсамый хохот, от которого у финдиректора проходил по спине мороз. Возле дамыметался какой-то гражданин, сдирающий с себя летнее пальто и от волненияникак не справляющийся с рукавом, в котором застряла рука. Крики и ревущий хохот донеслись и из другого места -- именно от левогоподъезда, и, повернув туда голову, Григорий Данилович увидал вторую даму, врозовом белье. Та прыгнула с мостовой на тротуар, стремясь скрыться вподъезде, но вытекавшая публика преграждала ей путь, и бедная жертва своеголегкомыслия и страсти к нарядам, обманутая фирмой проклятого Фагота, мечталатолько об одном -- провалиться сквозь землю. Милиционер устремлялся кнесчастной, буравя воздух свистом, а за милиционером поспешали какие-торазвеселые молодые люди в кепках. Они-то и испускали этот самый хохот иулюлюканье. Усатый худой лихач подлетел к первой раздетой и с размаху осадилкостлявую разбитую лошадь. Лицо усача радостно ухмылялось. Римский стукнул себя кулаком по голове, плюнул и отскочил от окна. Он посидел некоторое время у стола, прислушиваясь к улице. Свист вразных точках достиг высшей силы, а потом стал спадать. Скандал, к удивлениюРимского, ликвидировался как-то неожиданно быстро. Настала пора действовать, приходилось пить горькую чашуответственности. Аппараты были исправлены во время третьего отделения, надобыло звонить, сообщить о происшедшем, просить помощи, отвираться, валить всена Лиходеева, выгораживать самого себя и так далее. Тьфу ты дьявол! Два разарасстроенный директор клал руку на трубку и дважды ее снимал. И вдруг вмертвой тишине кабинета сам аппарат разразился звоном прямо в лицофиндиректора, и тот вздрогнул и похолодел. " Однако у меня здороворасстроились нервы", -- подумал он и поднял трубку. Тотчас же отшатнулся отнее и стал белее бумаги. Тихий, в то же время вкрадчивый и развратныйженский голос шепнул в трубку: -- Не звони, Римский, никуда, худо будет. Трубка тут же опустела. Чувствуя мурашки в спине, финдиректор положилтрубку и оглянулся почему-то на окно за своей спиной. Сквозь редкие и ещеслабо покрытые зеленью ветви клена он увидел луну, бегущую в прозрачномоблачке. Почему-то приковавшись к ветвям, Римский смотрел на них, и чембольше смотрел, тем сильнее и сильнее его охватывал страх. Сделав над собою усилие, финдиректор отвернулся наконец от лунного окнаи поднялся. Никакого разговора о том, чтобы звонить, больше и быть не могло, и теперь финдиректор думал только об одном -- как бы ему поскорее уйти изтеатра. Он прислушался: здание театра молчало. Римский понял, что он давно одинво всем втором этаже, и детский неодолимый страх овладел им при этой мысли.Он без содрогания не мог подумать о том, что ему придется сейчас идти одномупо пустым коридорам и спускаться по лестнице. Он лихорадочно схватил состола гипнотизерские червонцы, спрятал их в портфель и кашлянул, чтобы хотьчуточку подбодрить себя. Кашель вышел хрипловатым, слабым. И здесь ему показалось, что из-под двери кабинета потянуло вдруггниловатой сыростью. Дрожь прошла по спине финдиректора. А тут еще ударилинеожиданно часы и стали бить полночь. И даже бой вызвал дрожь вфиндиректоре. Но окончательно его сердце упало, когда он услышал, что взамке двери тихонько поворачивается английский ключ. Вцепившись в портфельвлажными, холодными руками, финдиректор чувствовал, что, если еще немногопродлится этот шорох в скважине, он не выдержит и пронзительно закричит. Наконец дверь уступила чьим-то усилиям, раскрылась, и в кабинетбесшумно вошел Варенуха. Римский как стоял, так и сел в кресло, потому чтоноги его подогнулись. Набрав воздуху в грудь, он улыбнулся как бызаискивающей улыбкой и тихо молвил: -- Боже, как ты меня испугал! Да, это внезапное появление могло испугать кого угодно, и тем не менеев то же время оно являлось большою радостью. Высунулся хоть один кончик вэтом запутанном деле. -- Ну, говори скорей! Ну! Ну! -- прохрипел Римский, цепляясь за этоткончик, -- что все это значит? -- Прости, пожалуйста, -- глухим голосом отозвался вошедший, закрываядверь, -- я думал, что ты уже ушел. И Варенуха, не снимая кепки, прошел к креслу и сел по другую сторонустола. Надо сказать, что в ответе Варенухи обозначилась легонькая странность, которая сразу кольнула финдиректора, в чувствительности своей могущегопоспорить с сейсмографом любой из лучших станций мира. Как же так? Зачем жеВаренуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету? Ведь унего есть свой кабинет. Это -- раз. А второе: из какого бы входа Варенуха нивошел в здание, он неизбежно должен был встретить одного из ночных дежурных, а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на некоторое времязадержится в своем кабинете. Но долго по поводу этой странности финдиректор не стал размышлять. Недо того было. -- Почему ты не позвонил? Что означает вся эта петрушка с Ялтой? -- Ну, то, что я и говорил, -- причмокнув, как будто его беспокоилбольной зуб, ответил администратор, -- нашли его в трактире в Пушкине. -- Как в Пушкине?! Это под Москвой? А телеграмма из Ялты? -- Какая там, к черту, Ялта! Напоил пушкинского телеграфиста, и началиоба безобразничать, в том числе посылать телеграммы с пометкой " Ялта". -- Ага... Ага... Ну ладно, ладно... -- не проговорил, а как бы пропелРимский. Глаза его засветились желтеньким светом. В голове сложиласьпраздничная картина снятия Степы с работы. Освобождение! Долгожданноеосвобождение финдиректора от этого бедствия в лице Лиходеева! А может СтепанБогданович добьется чего-нибудь и похуже снятия... -- Подробности! -- сказалРимский, стукнув пресс-папье по столу. И Варенуха начал рассказывать подробности. Лишь только он явился туда, куда был отправлен финдиректором, его немедленно приняли и выслушаливнимательнейшим образом. Никто, конечно, и мысли не допустил о том, чтоСтепа может быть в Ялте. Все сейчас же согласились с предположениемВаренухи, что Лиходеев, конечно, в пушкинской " Ялте". -- Где же он сейчас? -- перебил администратора взволнованныйфиндиректор. -- Ну, где ж ему быть, -- ответил, криво ухмыльнувшись, администратор, -- натурально, в вытрезвителе. -- Ну, ну! Ай, спасибо! А Варенуха продолжал свое повествование. И чем больше он повествовал, тем ярче перед финдиректором разворачивалась длиннейшая цепь Лиходеевскиххамств и безобразий, и всякое последующее звено в этой цепи было хужепредыдущего. Чего стоила хотя бы пьяная пляска в обнимку с телеграфистом налужайке перед пушкинским телеграфом под звуки какой-то праздношатающейсягармоники! Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса! Попыткаподраться с буфетчиком в самой " Ялте"! Разбрасывание зеленого лука по полутой же " Ялты". Разбитие восьми бутылок белого сухого " Ай-Даниля". Поломкасчетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. Угрозаарестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства. Словом, темныйужас. Степа был широко известен в театральных кругах Москвы, и все знали, чточеловек этот -- не подарочек. Но все-таки то, что рассказывал администраторпро него, даже и для Степы было чересчур. Да, чересчур. Даже оченьчересчур... Колючие глаза Римского через стол врезались в лицо администратора, ичем дальше тот говорил, тем мрачнее становились эти глаза. Чем жизненнее икрасочнее становились те гнусные подробности, которыми уснащал свою повестьадминистратор... тем менее верил рассказчику финдиректор. Когда же Варенухасообщил, что Степа распоясался до того, что пытался оказать сопротивлениетем, кто приехал за ним, чтобы вернуть его в Москву, финдиректор уже твердознал, что все, что рассказывает ему вернувшийся в полночь администратор, все-- ложь! Ложь от первого до последнего слова. Варенуха не ездил в Пушкино, и самого Степы в Пушкине тоже не было. Небыло пьяного телеграфиста, не было разбитого стекла в трактире, Степу невязали веревками... -- ничего этого не было. Лишь только финдиректор утвердился в мысли, что администратор ему лжет, страх пополз по его телу, начиная с ног, и дважды опять-таки почудилосьфиндиректору, что потянуло по полу гнилой малярийной сыростью. Ни намгновение не сводя глаз с администратора, как-то странно корчившегося вкресле, все время стремящегося не выходить из-под голубой тени настольнойлампы, как-то удивительно прикрывавшегося якобы от мешающего ему светалампочки газетой, -- финдиректор думал только об одном, что же значит всеэто? Зачем так нагло лжет ему в пустынном и молчащем здании слишком поздновернувшийся к нему администратор? И сознание опасности, неизвестной, ногрозной опасности, начало томить душу финдиректора. Делая вид, что незамечает уверток администратора и фокусов его с газетой, финдиректоррассматривал его лицо, почти уже не слушая того, что плел Варенуха. Былокое-что, что представлялось еще более необъяснимым, чем неизвестно зачемвыдуманный клеветнический рассказ о похождениях в Пушкине, и это что-то былоизменением во внешности и в манерах администратора. Как тот ни натягивал утиный козырек кепки на глаза, чтобы бросить теньна лицо, как ни вертел газетным листом, -- финдиректору удалось рассмотретьгромадный синяк с правой стороны лица у самого носа. Кроме того, полнокровный обычно администратор был теперь бледен меловой нездоровоюбледностью, а на шее у него в душную ночь зачем-то было наверчено старенькоеполосатое кашне. Если же к этому прибавить появившуюся у администратора завремя его отсутствия отвратительную манеру присасывать и причмокивать, резкое изменение голоса, ставшего глухим и грубым, вороватость и трусливостьв глазах, -- можно было смело сказать, что Иван Савельевич Варенуха сталнеузнаваем. Что-то еще жгуче беспокоило финдиректора, но что именно, он не могпонять, как ни напрягал воспаленный мозг, сколько ни всматривался вВаренуху. Одно он мог утверждать, что было что-то невиданное, неестественноев этом соединении администратора с хорошо знакомым креслом. -- Ну, одолели наконец, погрузили в машину, -- гудел Варенуха, выглядывая из-за листа и ладонью прикрывая синяк. Римский вдруг протянул руку и как бы машинально ладонью, в то же времяпоигрывая пальцами по столу, нажал пуговку электрического звонка и обмер. В пустом здании непременно был бы слышен резкий сигнал. Но сигнала непоследовало, и пуговка безжизненно погрузилась в доску стола. Пуговка быламертва, звонок испорчен. Хитрость финдиректора не ускользнула от Варенухи, который спросил, передернувшись, причем в глазах его мелькнул явно злобный огонь: -- Ты чего звонишь? -- Машинально, -- глухо ответил финдиректор, отдернул руку и, в своюочередь, нетвердым голосом спросил: -- Что это у тебя на лице? -- Машину занесло, ударился об ручку двери, -- ответил Варенуха, отводяглаза. " Лжет! " -- воскликнул мысленно финдиректор. И тут вдруг его глазаокруглились и стали совершенно безумными, и он уставился в спинку кресла. Сзади кресла, на полу, лежали две перекрещенные тени, одна погуще ипочернее, другая слабая и серая. Отчетливо была видна на полу теневая спинкакресла и его заостренные ножки, но над спинкою на полу не было теневойголовы Варенухи, равно как под ножками не было ног администратора. 
" Он не отбрасывает тени! " -- отчаянно мысленно вскричал Римский. Егоударила дрожь. Варенуха воровато оглянулся, следуя безумному взору Римского, за спинкукресла и понял, что он открыт. Он поднялся с кресла (то же сделал и финдиректор) и отступил от столана шаг, сжимая в руках портфель. -- Догадался, проклятый! Всегда был смышлен, -- злобно ухмыльнувшисьсовершенно в лицо финдиректору, проговорил Варенуха, неожиданно отпрыгнул откресла к двери и быстро двинул вниз пуговку английского замка. Финдиректоротчаянно оглянулся, отступая к окну, ведущему в сад, и в этом окне, заливаемом луною, увидел прильнувшее к стеклу лицо голой девицы и ее голуюруку, просунувшуюся в форточку и старающуюся открыть нижнюю задвижку.Верхняя уже была открыта. Римскому показалось, что свет в настольной лампе гаснет и чтописьменный стол наклоняется. Римского окатило ледяной волной, но, к счастьюдля себя, он превозмог себя и не упал. Остатка сил хватило на то, чтобышепнуть, но не крикнуть: -- Помогите... Варенуха, карауля дверь, подпрыгивал возле нее, подолгу застревая ввоздухе и качаясь в нем. Скрюченными пальцами он махал в сторону Римского, шипел и чмокал, подмигивая девице в окне. Та заспешила, всунула рыжую голову в форточку, вытянула сколько могларуку, ногтями начала царапать нижний шпингалет и потрясать раму. Рука еестала удлиняться, как резиновая, и покрылась трупной зеленью. Наконецзеленые пальцы мертвой обхватили головку шпингалета, повернули ее, и рамастала открываться. Римский слабо вскрикнул, прислонился к стене и портфельвыставил вперед, как щит. Он понимал, что пришла его гибель. Рама широко распахнулась, но вместо ночной свежести и аромата лип вкомнату ворвался запах погреба. Покойница вступила на подоконник. Римскийотчетливо видел пятна тления на ее груди. И в это время радостный неожиданный крик петуха долетел из сада, изтого низкого здания за тиром, где содержались птицы, участвовавшие впрограммах. Горластый дрессированный петух трубил, возвещая, что к Москве свостока катится рассвет. Дикая ярость исказила лицо девицы, она испустила хриплое ругательство, а Варенуха у дверей взвизгнул и обрушился из воздуха на пол. Крик петуха повторился, девица щелкнула зубами, и рыжие ее волосыподнялись дыбом. С третьим криком петуха она повернулась и вылетела вон. Ивслед за нею, подпрыгнув и вытянувшись горизонтально в воздухе, напоминаялетящего купидона, выплыл медленно в окно через письменный стол Варенуха. Седой как снег, без единого черного волоса старик, который недавно ещебыл Римским, подбежал к двери, отстегнул пуговку, открыл дверь и кинулсябежать по темному коридору. У поворота на лестницу он, стеная от страха, нащупал выключатель, и лестница осветилась. На лестнице трясущийся, дрожащийстарик упал, потому что ему показалось, что на него сверху мягко обрушилсяВаренуха. Сбежав вниз, Римский увидел дежурного, заснувшего на стуле у кассы ввестибюле. Римский пробрался мимо него на цыпочках и выскользнул в главнуюдверь. На улице ему стало несколько легче. Он настолько пришел в себя, что, хватаясь за голову, сумел сообразить, что шляпа его осталась в кабинете. Само собой разумеется, что за нею он не вернулся, а, задыхаясь, побежалчерез широкую улицу на противоположный угол у кинотеатра, возле которогомаячил красноватый тусклый огонек. Через минуту он был уже возле него. Никтоне успел перехватить машину. -- К курьерскому ленинградскому, дам на чай, -- тяжело дыша и держасьза сердце, проговорил старик. -- В гараж еду, -- с ненавистью ответил шофер и отвернулся. Тогда Римский расстегнул портфель, вытащил оттуда пятьдесят рублей ипротянул их сквозь открытое переднее окно шоферу. Через несколько мгновений дребезжащая машина, как вихрь, летела покольцу Садовой. Седока трепало на сиденье, и в осколке зеркала, повешенногоперед шофером, Римский видел то радостные глаза шофера, то безумные свои. Выскочив из машины перед зданием вокзала, Римский крикнул первомупопавшемуся человеку в белом фартуке и с бляхой: -- Первую категорию, один, тридцать дам, -- комкая, он вынимал изпортфеля червонцы, -- нет первой -- вторую, если нету -- бери жесткий. Человек с бляхой, оглядываясь на светящиеся часы, рвал из рук Римскогочервонцы. Через пять минут из-под стеклянного купола вокзала исчез курьерский иначисто пропал в темноте. С ним вместе пропал и Римский. Данная страница нарушает авторские права?