Восьмидесятые 4 страница

Все изменилось несколько лет назад, когда некий воин из Атлантиды, тридцати пяти тысяч лет от роду предположительно, появился на кухне самой обыкновенной домохозяйки.

Местные жители, исповедовавшие принцип «живи и давай жить другим», долго старательно смотрели в другую сторону, чтобы не замечать ни «ребят со странностями», которые стали приезжать в Йелм (многие из них на дорогих машинах и в одежде от известных дизайнеров — эдакие голливудские красавчики), ни таблички с надписью «ПРОДАНО», появлявшиеся на лучших земельных участках.

Когда пошли разговоры о том, что Дж. З. Найт хочет построить своего рода комплекс, который включал бы в себя школу, объединяющую всех ее последователей, оказалось, что терпение местных жителей истощилось. Согласно данным, поступившим от шефа бюро студии в Саут-Саунд, теперь люди пикетировали собственность Найт. «Толпа», выступившая против предполагаемого строительного проекта, оказалась кучкой из десяти человек, держащих щиты с надписями и вполне мирно переговаривающихся друг с другом. Все это больше походило на встречу любителей поговорить за чашкой кофе, но лишь до тех пор, пока не показался в конце улицы фургон телевизионной службы новостей. При виде его толпа тут же начала маршировать и скандировать.

— Волшебная сила СМИ, — отметил Матт, вылезая из фургона. Он повернулся к Талли:

— Сейчас будет то, чему тебя наверняка не учили в колледже. Надо внедриться в толпу. Ввинтиться в нее. Даже если похоже, что может начаться заварушка, ты все равно должна быть там. Продолжай задавать вопросы, просто разговаривать с людьми. Но как только я дам тебе знак, выметайся прочь из кадра.

Сердце Талли учащенно забилось, когда она поняла, что означают указания Мата.

Протестующие устремились к фургону. Все говорили одновременно, старались, чтобы услышали именно их, и толкались локтями.

Матт как следует толкнул Талли. Она сделала несколько шагов вперед и буквально налетела на широкоплечего, огромного детину с бородой как у Санта-Клауса, держащего плакат с надписью: «Просто скажите „нет“ Рамте».

— Я — Таллула Харт, канал Кей-си-пи-оу. С какой целью вы здесь собрались сегодня?

— Спроси его имя! — пророкотал Матт.

Черт! Талли поморщилась.

— Я — Бен Неттлмэн, — охотно представился детина. — Моя семья живет в Йелме уже лет восемьдесят, и нам не нравится смотреть, как его превращают в супермаркет для извращенцев нового времени.

— Хватит с них Калифорнии! — закричал кто-то в толпе.

— Расскажите мне о Йелме, каким вы его знаете, — предложила парню Талли.

— Это — тихое местечко, где каждый сам за собой следит. Мы начинаем день с молитвы, и нас обычно не волнует, что делают соседи, пока они не начинают строить разное дерьмо, привлекающее сюда психов целыми автобусами.

— Вы считаете их психами, потому что они…

— Психи и есть. Эта самая леди утверждает, что ей является мертвый парень, который говорит, что жил раньше в Атлантиде.

— Я тоже могу подделать индейский акцент. Но я не стану от этого Рамтой! — выкрикнул кто-то из толпы.

Следующие двадцать минут Талли занималась тем, что всегда умела делать лучше всего: разговаривала с людьми. Минут через шесть-семь она обрела почву под ногами и вспомнила то, чему ее учили. Она слушала и задавала вопросы, которые могла бы задать этим людям в любой самый обычный день. Она понятия не имела, правильные ли это вопросы и всегда ли она стоит так, чтобы Матт мог снять ее в выгодном ракурсе, но после третьего интервью оператор перестал давать ей указания и предоставил действовать самой. Талли чувствовала себя великолепно. Люди раскрывались перед ней, делились с ней своими чувствами, поверяли свои страхи.

— Хорошо, Талли, — произнес за спиной девушки голос Матта. — Все. Мы сняли репортаж.

И толпа тут же рассыпалась.

— Я сделала это, — прошептала Талли, и ей тут же захотелось прыгать и кричать. — Какая удача!

— Ты все сделала хорошо, — похвалил Матт, одарив Талли улыбкой, которую она никогда не забудет.

В считаные секунды он собрал оборудование и забрался в фургон.

Талли была невероятно возбуждена.

И тут она увидела знак палаточного городка.

— Сверни здесь, — сама не понимая, что делает, попросила Талли.

— В чем дело? — удивился Матт.

— Моя мама… она путешествует. И остановилась в этом кемпинге. Дай мне пять минут поздороваться с ней по-быстрому.

— Я пока перекурю. Это даст тебе минут пятнадцать. Но потом нам придется поторопиться.

Фургончик остановился возле стойки администрации кемпинга.

Талли обратилась к дежурному за стойкой с вопросом о своей матери. Мужчина кивнул.

— Номер тридцать шесть. И скажите, что ей пора платить, когда ее увидите.

Шагая по дорожке в глубь леса, Талли несколько раз была готова повернуть обратно. Талли не видела свою мать и не говорила с ней с похорон бабушки, и хотя Талли стала в восемнадцать лет душеприказчиком бабушки и отвечала в том числе за выплату ежемесячного содержания матери, она ни разу не получила от нее ни строчки благодарности за переведенные деньги. Только приходили иногда открытки, сообщавшие, что Дороти переехала и деньги надо слать по новому адресу. Последним был адрес палаточного городка в Йелме.

Талли увидела мать с сигаретой в зубах возле туалетных кабинок. На ней были грубый серый свитер с индейским орнаментом и брюки, похожие на пижамные. Дороти выглядела как заключенная, сбежавшая из женской тюрьмы. Годы не прошли даром для ее красоты, впалые щеки избороздила сеточка морщин.

— Привет, Облачко, — сказала Талли, подойдя поближе.

Ее мать затянулась и медленно выдохнула дым, глядя на Талли из-под полуприкрытых глаз с припухшими веками.

Талли увидела во всех удручающих подробностях, как ужасно выглядит ее мать, как состарили Дороти наркотики. Ей ведь не было еще сорока, а можно было дать пятьдесят. Глаза ее, как обычно, казались стеклянными, взгляд был несфокусированным — типичный взгляд наркомана.

— Я здесь по заданию группы новостей канала Кей-си-пи-оу.

Талли старалась, чтобы в ее голосе не звучала гордость. Она отлично знала, что от матери не стоит ожидать одобрения, и все же во взрослой Талли Харт по-прежнему жила маленькая и жалкая одинокая девочка, которая исписала двенадцать тетрадей, чтобы в один прекрасный день ее мама могла прочесть их и понять, что может гордиться своей дочерью.

— Это был мой первый репортаж для эфира. Я ведь говорила тебе, что когда-нибудь меня покажут по телевизору.

Тело матери едва заметно раскачивалось, словно в воздухе звучала музыка, слышная только ей одной.

— Телевидение — опиум для народа.

— Ну что ж, если кто и разбирается в наркотиках, так это ты.

— Кстати, об этом. У меня плоховато в этом месяце с деньгами. Есть у тебя наличка?

Талли полезла в сумочку, достала пятьдесят долларов, которые всегда держала в бумажнике на случай чего-то непредвиденного, и протянула их матери.

— Только не отдавай все одному дилеру.

Дороти протянула дрожащую руку и вцепилась в бумажку.

Талли пожалела, что пришла сюда. Она ведь знала, чего ожидать от своей матери: ничего. Так почему же она очередной раз забыла об этом?

— Я пришлю денег на твой следующий реабилитационный курс, — сказала Талли. — В каждой семье есть свои традиции, верно?

С этими словами она повернулась и направилась обратно к фургону.

Матт уже ждал ее. Бросив сигарету, он втоптал ее каблуком в землю и спросил, улыбаясь:

— Мамочка гордится примерной дочкой?

— Шутишь? — ответила в тон Талли, лучезарно улыбаясь и вытирая глаза. — Она плакала, как младенец.

Когда Талли и Матт вернулись, все завертелось в сумасшедшем темпе. Все четверо засели в монтажной и превратили двадцать шесть минут записи в резкое и беспристрастное тридцатисекундное сообщение. Кейт старалась думать о работе, только о работе, но мысли о Джонни мешали ей сосредоточиться. Ланч с ним перевернул ее, сделал ее чувства более возвышенными. Кейт теперь знала, что увлечение вчерашней студентки своим шефом переросло после этого ланча во что-то иное.

Когда они закончили работу, Джонни позвонил менеджеру канала в Такому. Поговорив несколько минут, он повесил трубку и повернулся к Талли:

— Они вставят это сегодня в десятичасовой эфир, если ничего не случится.

Талли запрыгала и захлопала в ладоши:

— Мы сделали это!

Кейт почувствовала укол зависти. Как бы ей хотелось, чтобы Джонни хоть разочек взглянул на нее так же, как смотрит на Талли.

Если бы только она сама была такой, как ее подруга, — уверенной в себе, сексуальной, готовой завоевать все и всех, кого хотела. Тогда у нее был бы шанс, но мысль о пустом взгляде Джонни, когда он смотрит на нее, не замечая, заставляла Кейт держаться в тени. В тени Талли, если быть точной. Кейт была вечной певичкой из хора, который никогда не выйти в круг прожектора, освещающего солистку на сцене.

— Давайте отметим это дело! — воскликнула Талли. — Плачу за обед!

— На меня не рассчитывай, — сказал Матт. — Меня ждет Дарла.

— Я не могу в обед, но как насчет девяти вечера? — предложил Джонни.

— Мы сможем, — уверенно заявила Талли.

Кейт знала, что должна сказать «нет». Последнее, что ей хотелось делать, это сидеть за столом и наблюдать, как Джонни смотрит на Талли. Но разве у нее был выбор? Кейт выкинули на обочину, ей было предопределено следовать за Талли, куда бы та ни шла, даже если ей было при этом нестерпимо больно.

Собиралась Кейт тщательно. Белая маечка, черный винтажный жаккардовый жилет, джинсы в обтяжку, заправленные в тугие сапожки.

Волосы она зачесала на одну сторону и завязала в хвост. Кейт оставалась довольной своим видом до тех пор, пока не вышла в гостиную и не увидела Талли, надевшую зеленое платье из джерси с подплечниками и широкий ремень цвета металлик, которая стояла, покачиваясь в такт игравшей музыке.

— Талли, ты готова?

Талли перестала танцевать, выключила проигрыватель, взяла подругу под руку.

— Пошли. И так уже опаздываем.

На улице их уже ждал Джонни, привалившись к своему черному «эль-камино». В потертых джинсах и футболке с логотипом рок-группы «Аэросмит» выглядел он потрясающе сексуально, хотя и не на гламурный манер.

— Куда пойдем? — спросила Талли, беря Джонни под руку.

— У меня есть план, — сказал Джонни.

— Люблю мужчин с планами, — заявила Талли. — А ты, Кейт?

Слово «люблю» в сочетании с намеком на Джонни больно резануло Кейт. Она старалась не смотреть на него, когда ответила:

— Да, я тоже.

Втроем они направились пешком по мощеной улице в сторону рынка.

У искрящегося неоновыми огнями секс-шопа на углу они свернули направо.

Кейт нахмурилась. По Пайк-стрит проходила невидимая линия, что-то вроде экватора.

К югу район становился ужасным. Туристы старались не забредать сюда, если только им не нужны были наркотики или уличные проститутки. Магазины и другие заведения по обе стороны улицы выглядели весьма сомнительно.

Они прошли мимо двух книжных магазинов для взрослых, порнокинотеатра, где шел сиквел «Дебби едет в Даллас» в очередь с «Трахом в субботу вечером».

— Как здорово! — воскликнула Талли. — Мы с Кейт никогда сюда не забредали.

Джонни остановился возле обшарпанной деревянной двери, очевидно покрашенной когда-то в красный цвет.

— Готовы? — спросил он с улыбкой.

Талли кивнула.

Джонни открыл дверь, и наружу вырвалась оглушительно громкая музыка.

На табурете у входа сидел огромный негр.

— Удостоверение личности, — потребовал он и включил фонарик, чтобы изучить их водительские права. — Проходите.

Талли и Кейт предъявили свои водительские права, затем направились внутрь и прошли по узкому темному коридору, увешанному флайерами, постерами и наклейками.

Коридор привел их в длинную прямоугольную комнату, набитую людьми. Все они были одеты в черную кожу с металлическими заклепками. Кейт никогда еще не видела в одном месте столько странных личностей. Здесь были десятки людей с пятнадцатисантиметровыми ирокезами, пропитанными лаком до состояния лезвия и окрашенными во все цвета радуги. Джонни провел своих спутниц через танцплощадку, мимо нескольких деревянных столов к бару, где девушка с волосами цвета фуксии, подстриженными так, что они торчали в кажущемся беспорядке во все стороны, и пирсингом в щеке, приняла у них заказ. В дальнем углу бара висел на стене огромный телевизор, включенный в данный момент на канале Эм-ти-ви. Никто не обращал на него ни малейшего внимания.

Когда барменша вернулась, Джонни дал ей солидные чаевые и одарил лучезарной улыбкой, затем повел Талли и Кейт за столик в углу, прямо под телевизором.

Талли тут же подняла бокал с коктейлем и произнесла:

— За нас. Сегодня мы наконец-то встряхнули их всех.

Они чокнулись и выпили. Потом еще. И еще. К третьему разу Талли была уже пьяна, и, как только начиналась подходящая музыка, она вскакивала на ноги и, не нуждаясь в партнере, танцевала одна прямо тут же, у столика.

Кейт хотела бы вести себя так же непринужденно, но двух порций выпивки было явно недостаточно, чтобы настолько изменить ее. Она сидела за столиком и наблюдала, как Джонни смотрит на Талли.

На Кейт он вообще не смотрел, пока Талли не отправилась в туалет.

— Она никогда не замедляет темп, да? — спросил Джонни.

Кейт постаралась придумать ответ, который увел бы разговор в сторону от ее лучшей подруги и, может быть, даже продемонстрировал страстную сторону ее собственной натуры. Но кого она пыталась обмануть? Не была она страстной натурой. Талли была подобна шелку яркой экзотической расцветки, она же, Кейт, была похожа на бежевую хлопчатобумажную ткань.

— Да, — пробормотала она в конце концов.

Талли примчалась из туалета, чуть не врезавшись в стойку бара.

— Эй, уже десять. Можем мы переключить канал на телевизоре? Никто его все равно не смотрит.

— Как скажете, — второй бармен, похожий на персонаж фантастического фильма, забравшись на стремянку, переключил канал.

Талли подошла к телевизору с видом неофита, приближающегося к самому Папе Римскому.

И в этот момент на экране вдруг возникло ее лицо.

«Таллула Харт из Йелма, Вашингтон. Этот тихий городок стал сегодня местом проведения марша протеста. Сторонники Джей Зед Найт и древнего духа, прожившего тридцать пять тысяч лет, которого она называет Рамта, столкнулись с местными жителями, возражающими против строительства комплекса…»

Когда репортаж закончился, Талли повернулась к Кейт и, волнуясь, спросила:

— Ну как?

— Просто потрясающе! — искренне ответила Кейт. — Превосходно!

Талли крепко обняла подругу, затем схватила ее за руку:

— Пойдем! Я хочу танцевать! И ты тоже, Джонни. Мы можем танцевать втроем.

На площадке были мужчины, танцевавшие вместе, и женщины, двигавшиеся в такт «Секс Пистолз». Девушка рядом с Кейт в черной мини-юбке из кожзаменителя, солдатских ботинках и чулках в сетку вообще танцевала одна.

Талли начала танец первой, затем к ней присоединился Джонни, затем Кейт. Сначала она чувствовала себя неловко — как пятое колесо в телеге, — но к концу песни настроение ее улучшилось. Алкоголь расслабил тело, Кейт вошла во вкус, а когда музыка сменилась на более медленную, она, уже нимало не смущаясь, обнялась с Талли и Джонни. Они двигались в такт музыке с естественной грацией, в которой была заразительная сексуальность. Кейт смотрела на Джонни, который смотрел на Талли, и мечтала о том, чтобы он хоть раз взглянул и на нее.

— Я никогда не забуду этот вечер, — объявила Талли.

Джонни, нагнувшись, поцеловал Талли. Кейт была достаточно пьяна, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать происшедшее. А потом пришла боль.

Талли попыталась уклониться от поцелуя.

— Плохой Джонни! — капризно произнесла она, шутливо оттолкнув Райана.

Тогда Райан повернулся к Кейт, обнял ее и крепко прижал к себе.

— А что не так с плохими парнями? — не выпуская Кейт из своих объятий, спросил он с усмешкой.

Прежде чем Талли успела ему ответить, кто-то окликнул ее по имени, и девушка обернулась.

Чад пробирался к ним через толпу танцующих. Со своими длинными волосами, в футболке с Брюсом Спрингстином, он выглядел как бывалый рокер среди ребят «новой волны».

Талли радостно кинулась к нему, и они поцеловались так, словно были в этом зале одни. Кейт услышала, как ее подруга, смеясь, сказала:

— Отведи меня в койку, старичок!

И они оба направились к выходу, не оглянувшись и не помахав рукой на прощание. А Кейт по-прежнему оставалась в объятиях Джонни. Тот ошалело смотрел им вслед, словно ожидал, что Талли вот-вот вернется, крикнет что-нибудь про первое апреля и опять будет танцевать с ними.

— Она не вернется, — тихо произнесла Кейт.

Джонни вздрогнул, как от удара. Отпустив Кейт, он вернулся за столик и заказал еще две порции выпивки, после чего надолго замолчал. Кейт смотрела на Райана, мысленно умоляя его: «Взгляни же на меня!»

— Это был Чад Уили, — то ли спрашивая, то ли утверждая, проговорил Джонни.

Кейт кивнула.

— Неудивительно… — Джонни отрешенно смотрел в ту сторону, куда ушли Талли и Чад.

— Они уже давно вместе.

Кейт на секунду подумала о том, не сделать ли первый шаг, не протянуть ли ему руку. Может быть, ей удастся отвлечь его от мыслей о Талли и обратить внимание на себя. Ей уже было безразлично, что она для него всего лишь незаметная серая мышка, подружка великолепной и яркой Талли. И пусть в крови бушует алкоголь. Любовь ведь может возникнуть из чего угодно, разве не так?

— Ты думал, что вы с Талли могли бы…

Джонни не дал ей закончить фразу.

— Пошли, Муларки, я провожу тебя домой.

Всю дорогу до их с Талли квартиры Кейт уговаривала себя, что все, что ни делается, делается к лучшему.

— Спокойной ночи, Джонни, — сказала она перед дверью.

— Спокойной ночи. — Он направился к лифту, но вдруг остановился и обернулся: — Муларки?

— Да? — встрепенулась Кейт.

— Ты отлично выглядишь, я уже говорил тебе? И ты — одна из самых способных молодых женщин, пишущих сегодня. Поверь, я знаю, что говорю.

— Спасибо, Джонни, — смущенно пролепетала Кейт.

Позже, лежа в кровати, она вспоминала его слова и то, как он смотрел на нее, когда произносил их. Что ж, Джонни Райан по-своему отметил ее сегодня. Может быть, все было не так безнадежно, как ей казалось.

С того момента, как Талли впервые вышла в эфир, все изменилось. Они стали великолепной четверкой — Кейт и Талли, Матт и Джонни. Два года они постоянно были вместе — в офисе, когда работали над репортажами, когда колесили, как цыгане, по всей стране. Вторая новость, которую освещала Талли, была про снежную сову, свившую гнездо на уличном фонаре на Капитолийском холме. Они освещали предвыборную кампанию губернатора Бута Гарднера, и хотя Талли была лишь одной из десятков репортеров, работавших с кандидатом, казалось, что Гарднер чаще и охотнее отвечает именно на ее вопросы. К тому моменту, когда первые миллионеры из «Майкрософт» стали гонять по городу на своих новых «феррари», слушая эксцентричную музыку в огромных наушниках, стало понятно, что Талли не задержится надолго на маленьком местном канале.

Они знали об этом все, но Джонни, наверное, ощущал это особенно остро. И хотя они никогда не заговаривали о будущем, все чувствовали его приближение, и каким-то странным образом это давало им ощущение радости и значительности от проведенного вместе времени. В те редкие вечера, когда они не были заняты работой, Джонни, Талли и Кейт встречались в «Голдиз», чтобы поиграть в пул и выпить пива. К концу проведенных вместе двух лет они знали друг о друге все. По крайней мере все, чем каждый из них готов был поделиться.

Кроме разных вещей, имевших значение в этой жизни, Кейт часто с иронией думала о том, как это три человека, постоянно ищущие крупицы истины в царящих вокруг хаосе и суете и даже сделавшие это своей работой, могут быть такими упрямо слепыми, когда речь идет об их собственных жизнях.

Талли понятия не имела, что Джонни хочет ее. Сам Джонни и не догадывался, как сильно хочет его Кейт.

Так что их странный треугольник продолжал нерушимо существовать. Талли часто спрашивала Кейт, почему та ни с кем не встречается. Кейт очень хотелось открыться лучшей подруге, рассказать Талли всю правду. Но всякий раз, когда она готова была приступить к исповеди, что-то останавливало ее. Как она могла рассказать правду о Джонни после всех тех глупостей, которые наговорила когда-то Талли по поводу Чада? Влюбиться в босса. Это, пожалуй, еще похуже, чем в преподавателя.

К тому же что знала Талли о безответной любви? Подруга наверняка начнет уговаривать Кейт объясниться с Джонни. И что скажет ей на это Кейт? «Я не могу — он влюблен в тебя?» И где-то в глубине ее души жил страх, в котором она не решалась признаться себе, но он мучил ее во сне, в ночных кошмарах. Кейт не верила в это при свете дня, но по ночам, одна, она волновалась, что, если Талли узнает о ее любви, то сама обратит на Джонни более пристальное внимание и оценит его обаяние. Отличительной чертой ее подруги было не только то, что Талли всегда хотела получить то, что она не могла иметь. Талли хотела всего, и рано или поздно она получала все, что хотела. Кейт не могла рисковать. Она готова была смириться с тем, что Джонни не с ней, но мысль о том, чтобы потерять его, уступив Талли, была для нее невыносимой.

Поэтому Кейт ходила с опущенной головой, старалась занять себя работой и прятала подальше мечты о взаимной любви. Она только улыбалась, когда мать, отец или Талли начинали поддразнивать ее за необщительность, говорила, что стандарты у нее просто повыше, чем у некоторых знакомых, — ответ, неизменно вызывавший добродушный смех.

Кейт старалась не оставаться без крайней необходимости наедине с Джонни, чтобы не мучить себя. Она уже больше не мямлила и не роняла предметы в его присутствии, но всегда знала, что Джонни — личность довольно чувствительная, и опасалась, что он может догадаться о том, что она так тщательно пыталась скрыть.

И все шло хорошо, пока однажды в ноябре тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года Джонни вдруг не вызвал Кейт к себе в кабинет.

В тот день они были в офисе вдвоем; Талли и Матт отправились на полуостров Олимпик поискать в местных лесах снежного человека.

Кейт поправила свой ангорский свитер, приготовила вежливую улыбку и вошла в кабинет. Джонни сидел возле окна.

— Что такое, Джонни?

Он выглядел ужасно — казался каким-то изможденным и осунувшимся.

— Помнишь, я рассказывал тебе об Эль-Сальвадоре?

— Конечно.

— У меня остались там друзья. Один из них — отец Рамон — исчез. Его сестра думает, что его схватили и пытают. А может, даже уже убили. Она хочет, чтобы я приехал, — вдруг я смогу помочь напасть на его след.

— Но ведь это очень опасно.

— Опасность — мое второе имя. — Джонни улыбнулся, но улыбка его была словно рябь на воде.

— С такими вещами не шутят, тебя же могут убить. Или и ты можешь исчезнуть, как тот журналист в Чили во время мятежа. Его ведь так и не нашли.

— Да знаю я, — сказал Джонни. — Я ведь был там, помнишь? И мне известно, как это, когда тебе завязывают глаза и расстреливают. — Джонни повернул голову. Взгляд его был каким-то блуждающим и мутным. «Интересно, о чем он вспоминает сейчас?» — подумала Кейт.

— Я не могу повернуться спиной к людям, которые защитили меня, когда я был там. Вот ты бы могла отказать Талли, если бы она умоляла тебя о помощи?

— Я бы помогла ей, и ты отлично это знаешь. Но я надеюсь не увидеть ее в зоне военного конфликта, если, конечно, не считать ежегодной распродажи в «Нордстроме».

— Я так и знал, что ты — моя девушка. Так ты последишь тут за делами, пока меня не будет?

— Я?

— Как я однажды заметил, ты — очень ответственная девушка.

Кейт ничего не могла с собой поделать — она подошла к Джонни и посмотрела на него снизу вверх. Он уезжает, и его могут там ранить или даже хуже.

— Женщина, — произнесла она.

Джонни смотрел на нее без улыбки. Их разделяло лишь несколько сантиметров. Ничего не стоило просто протянуть руку и прикоснуться.

— Женщина, — эхом повторил Джонни и оставил ее стоять у окна, окруженную призраками слов, которые она так и не осмелилась произнести.

Когда Джонни все-таки уехал, Кейт поняла, каким изменчивым может быть время. Оказалось, оно может тянуться так медленно, что минуты начинают казаться часами. Теперь она жила в постоянном напряжении, всякий раз, когда звонил телефон, Кейт вздрагивала. В первые после отъезда Джонни дни у нее чудовищно болела голова.

За это время Кейт усвоила еще один урок: жизнь продолжается. Начальство из Такомы продолжало названивать, был назначен специальный продюсер, который следил теперь за заданиями, выполняемыми их группой. Хотя, по правде говоря, работал он так, что Кейт пришлось взять часть продюсерских обязанностей на себя. Матт и Талли доверяли ей, и она знала, как все организовать при их весьма скудном бюджете. Ее сердечные страдания двух последних лет начали окупаться неожиданным образом. Она так пристально наблюдала за Джонни, что теперь сама отлично справлялась с его обязанностями. Конечно, она была своего рода скромной портнихой, а он — кутюрье, но она, безусловно, успела стать профессиональной портнихой. К середине первой недели новый назначенный продюсер сдался, сказал, что у него есть дела поважнее, чем ездить целыми днями с сумасшедшими, и вернулся в Такому.

В пятницу Кейт впервые сама выступила в роли продюсера. Репортаж был не особенно выигрышным — о сегодняшней жизни бывшей звезды детского телевидения Брейкмане Билле, — но он был ее, и он вышел в эфир.

Она испытала прилив адреналина, увидев на экране дело своих рук. И вовсе не переживала о том, что зрители ничего о ней не узнают, а запомнят лишь лицо и имя Талли. Она позвонила родителям, и те приехали, чтобы посмотреть репортаж вместе с Кейт и Талли. После просмотра они подняли тост «за мечту» и признали, что девушки стали теперь гораздо ближе к ее осуществлению.

— Я всегда думала, что мы с Кейти будем вместе выходить в эфир, станем двумя ведущими, но теперь я вижу, что ошибалась, — сказала Талли. — Кейт станет в один прекрасный день продюсером моего шоу. А когда Барбара Уолтерс будет брать у меня интервью, я скажу, что ничего не смогла бы добиться без Кейти.

Кейт чокалась и пила. Когда это требовалось, улыбалась изо всех сил и старалась не обращать внимания на болтовню Талли. Она гордилась собой, гордилась по-настоящему. Ей нравилось то, что она делала, нравилось отмечать сегодня с родителями и подругой свой первый успех. Это чувство было особенно острым, когда мама отвела ее в сторону и сказала:

— Я горжусь тобой, Кейти! Теперь ты твердо встала на свой путь. Ты ведь рада, что не сдалась в минуту слабости?

Но весь вечер Кейт невольно отмечала ход минутной стрелки на часах и мысленно сетовала на то, как медленно тянется время.

— Ты выглядишь ужасно, — сказала ей на следующий день Талли, вываливая на стол перед Кейт гору пленок.

Стук футляров о стол неприятно резанул слух Кейт. Она поняла, что снова смотрит на часы.

— Ну да, просто от твоего пения скулы сводит, — поддразнила она подругу.

Талли рассмеялась:

— В жизни каждого есть что-то, чего он не умеет делать. — Она оперлась ладонями о стол и наклонилась к Кейт: — Мы с Чадом идем сегодня в «Бэкстейдж». Играет Кадиллак-младший. Хочешь с нами?

— Не сегодня.

Талли внимательно посмотрела на подругу:

— Да что с тобой случилось? Ты уже больше недели ходишь как в воду опущенная. Я знаю, что ты плохо спишь, слышу, как ты по нескольку раз встаешь посреди ночи. И ты никуда не желаешь ходить. Нельзя же так, Кейти!

Кейт непроизвольно взглянула на дверь кабинета Джонни, потом снова подняла глаза на подругу. Все сжималось у нее внутри. Если бы она только могла сказать Талли правду! Признаться, что, сама того не желая, влюбилась в Джонни и теперь ужасно беспокоится за него. Она сняла бы с души чудовищный груз. За последние десять лет это было единственное, что Кейт скрыла от Талли, и скрывать это было для нее почти физически невыносимо.

Но ее чувства к Джонни были такими хрупкими, что Кейт понимала: тропический ураган по имени Талли прольется на них с неистовой силой и все погубит.

— Я просто устаю, — сказала она. — У продюсера тяжелая работа. Вот и все.

— Но тебе ведь нравится?

— Конечно! Работа потрясающая. А теперь иди, встречайся с Чадом. Я здесь все закрою.

После ухода Талли Кейт задержалась в пустом офисе. Странная вещь — ей нравилось здесь находиться. Так она чувствовала себя ближе к Джонни.

— Ты — идиотка, — громко произнесла она вслух.

Честно говоря, в последнее время Кейт произносила эти слова не меньше двух раз в день. Она вела себя будто покинутая любовница, но ведь их отношения с Джонни существовали только в ее воображении. И она не должна забывать об этом.

Кейт отправилась домой одна. Автобус высадил ее на углу Пайк и Пайн. Здесь, пробираясь в разношерстной толпе туристов и хиппи, она купила еду к ужину. В квартире Кейт свернулась калачиком на диване, съела свой ужин прямо из картонных коробочек и начала смотреть по телевизору вечерние новости. Потом она сделала кое-какие наброски для будущих репортажей, поговорила по телефону с матерью и переключила телевизор на канал Эн-би-си, чтобы посмотреть «Династию» и «Сент-Элсвер».