Грамматика и смысл

Грамматический анализ (разбор) и синтез (порождение) предложений, с одной стороны, и смысловой анализ и синтез речевых высказываний, с другой, в центральной нервной системе разделены между двумя полушариями. Левое полушарие анализирует (разбирает) и синтезирует (порождает) предложения, используя всю грамматическую информацию и лишь ту (относительно небольшую) часть информации о значении слов, которая прямо примыкает к грамматике. Так, к функциям левого полушария относится различение предлогов «над» и «под» — не по отношению к конкретной модели мира, а в достаточно общем смысле, пригодном для любых ситуаций, где применимы эти слова.

Конкретная смысловая информация о внешнем мире, содержащаяся в толковых словарях естественных языков (и в аналогичных «тезаурусах» информационных машин), хранится и обрабатывается в правом полушарии. Приблизительную количественную оценку числа словарных единиц в этом массиве информации можно попробовать получить на основании данных о том, что словарь иероглифов (письменных знаков, передающих смысл отдельного слова) и соответствующих им образных жестов (в языке глухонемых) хранится в правом (неречевом) полушарии.

Как показывает лингвистическая статистика, число знаков в таких словарях (например, в полном словаре китайских иероглифов) можно оценить как k·10⁴ (при 1 ≤ k ≤ 10), где k — коэффициент, определяемый многообразием сфер употребления языка или «энциклопедичностью» передаваемых с его помощью сведений. Величина k·10⁴ близка к среднему размеру неспециализированного словаря слов естественного языка.

Реальный объем той словарной (смысловой) информации, которая хранится в правом полушарии, значительно больше, потому что при каждом слове, очевидно, запоминаются ассоциированные с ним «толкования» или «пояснения» этого слова, в частности с помощью соответствующих зрительных (или вообще пространственных) и иных образов. Значительная часть этой информации (в отличие от собственно языковой) кодируется в правом полушарии в несловесной форме, что особенно затрудняет сколько-нибудь реальную количественную оценку. Оценить только лишь длину (в словах) словарного толкования типа «стакан» — «сосуд для жидкости» недостаточно, потому что, кроме этой информации, со стаканом ассоциированы в правом полушарии и конкретные образы разных стаканов, виденных или использованных человеком на протяжении его жизни. Кроме того, очень большое (если не преобладающее) число зрительных и иных конкретно-пространственных образов, хранящихся в правом полушарии, может описываться не одним словом, а двумя (например, «железная дорога») или целыми предложениями, а то и пространными текстами.

Но число порядка k·10⁴ позволяет очень приблизительно охарактеризовать те связи между двумя полушариями, которые касаются словаря естественного языка. Каждое из слов этого словаря в целом, хранящегося со всей конкретной смысловой — не собственно языковой — информацией в правом полушарии, должно иметь свое представительство в левом полушарии. В нем хранятся звуковые и буквенные (в современных письменных языках, где буквы соответствуют с той или иной степенью точности звукам) формы этих слов с соответствующей грамматической и абстрактной смысловой информацией.

То, что именно левое полушарие является хранилищем конкретных «оболочек» слов, отчетливо видно из новейших работ, посвященных функциям левой лобной доли мозга (в отличие от правой, нарушение работы которой ведет к потере способности изобретать любые произвольные фигуры). При поражении левой лобной доли больной теряет способность быстро воспроизводить слова заданной длины, начинающиеся с определенной буквы [28, с. 468]. Способность, дающая возможность заполнять клетки кроссворда, принадлежит левому полушарию, тогда как правое хранит в себе ключ к кроссворду— сведения о реальном мире.

Число порядка k·10⁴ характеризует, таким образом, набор словарных соответствий между левым и правым полушариями, хотя этими соответствиями отнюдь не исчерпывается та информация, которой два полушария могут друг с другом обмениваться. Особый интерес представляет вопрос о форме, в которой информация из одного полушария передается в другое.

На основании опытов на животных (главным образом обезьянах и кошках) высказывается гипотеза, по которой при наличии мозолистого тела информация записывается в одном полушарии (речевая — в левом, пространственная — в правом) и по мозолистому телу передается из этого полушария в противоположное [24, с. 75—86]. Частичное доказательство этой гипотезы от противного дает открытие Сперри, недавно подтвердившего, что при врожденном отсутствии мозолистого тела одинаковая речевая информация записывается в обоих полушариях [36].

При передаче по соединительным путям (комиссурам) информации из одного полушария в другое наблюдается явление зеркально симметричного воспроизведения. Наглядным примером может быть зеркальное письмо (в частности, у левшей), при котором правое полушарие воспроизводит зеркальный образ символа (буквы), находящегося в левом [32].

Эксперименты на обезьянах показали, что разрушение части одного полушария, вызванное воздействием алюминиевой пасты, передается при участии мозолистого тела в зеркально соответствующую часть другого полушария. Предполагается, что причиной изменений в этом последнем может быть видоизмененная рибонуклеиновая кислота [37, с. 63], в которой многие видят носителя памяти.

Память человека во многом определяется наличием соединительных связей между левым полушарием, в котором хранятся слова в их звуковых оболочках, и правым полушарием с его запасом зрительных образов. Это наглядно видно на примере чудодейственной памяти С. В. Шерешевского. Объясняя способности своего восприятия слов, позволяющие ему запоминать разные их комбинации, он говорил: «Когда я услышу слово «зеленый», появляется зеленый горшок с цветами; «красный» — появляется человек в красной рубашке, который подходит к нему. «Синий»—и из окна кто-то помахивает синим флажком»… [38, с. 20].

Самые тонкие наблюдатели психической жизни человека — писатели, мыслители, художники — описывают ее как непрерывный поток зрительных образов, у многих людей напоминающий кинофильм, который человек непрерывно смотрит внутри самого себя. Согласно представлению о правом полушарии как основном вместилище зрительных образов, именно там этот кинофильм и должен развертываться. Тогда осмысление человеком любого словесного высказывания можно было бы представить себе как установление соответствий между этим высказыванием и определенным отрезком кинофильма. По аналогии с моделями, предложенными для перевода с одного языка на другой [39, с. 11—12], можно предложить обозначения: T_l — множество словесных высказываний, T_r —множество фрагментов «внутреннего кинофильма», f_l —функция, отображающая T_r на T_l.

Для каждого фрагмента t, входящего в T_r (t ∈ T_r), может быть составлено его словесное описание t', такое, что t' ∈ T_r. Для осмысленных высказываний на естественном языке справедливо и обратное: каждому высказыванию t' (t' ∈ T_i) можно сопоставить некоторое t (t ∈ T_r). Нет доказательств тому, что перевод осмысленного высказывания во фрагмент кинофильма и обратно может осуществляться пословно: скорее, можно предположить более сложный характер функции f_l.

Рис. 14. Сложные иероглифы, получаемые с помощью «монтажа» простых

Некоторые указания относительно характера кодирования значений в T_r могут быть извлечены, например, из строения иероглифов в таких письменностях, как китайская. Особые знаки для передачи глаголов в этих системах письма могут и отсутствовать, их могут заменять сочетания двух знаков, обозначающих предметы и соответствующих в звуковом языке существительным: знаки для «уха» и «двери» вместе могут означать «слушать» («подслушивать»), знаки для «воды» и «глаза» вместе могут означать «плакать» и т. д. (рис. 14). Такой способ изобразительной передачи того, что казалось бы неизобразимо, в иероглифических системах письма исследовал С. М. Эйзенштейн (1898—1948)—один из крупнейших наших режиссеров и теоретиков кино. По его мысли, такой монтаж изображений предметов может передавать любую сколь угодно сложную идею и вместе с тем соответствует ходу ассоциативного мышления, где глагол родится из столкновения двух результатов — начального и конечного [40, с. 153].

Австрийский (а позднее английский) логик Витгенштейн, оказавший огромное влияние на современный логический анализ языка, считал, что в каждой языковой картине мира сцепление двух предметов передает отношение между ними (т. е. соответствует по смыслу глаголу). Эти гипотезы представляют особый интерес в свете новейших данных, по которым правое полушарие (недоминантное) почти не понимает глаголов в отличие от существительных. Зрительные и пространственные образы, которыми занято правое полушарие, — это прежде всего образы предметов. Свойства и признаки, а также действия позднее выделяются при анализе образов предметов.

«Безглагольность» (именной или телеграфный стиль) характерна и для некоторых типов расстройств речи при сенсорной афазии (расстройствах ввода). Один из больных с афазией этого типа, исследовавшихся в Институте нейрохирургии им. Бурденко, рассказывая о своей службе во флоте, не мог употребить без подсказки ни одного глагола: война… моряк… крейсер… Ленинград… год, два, три… корабль уже… крейсер большой… много мальчиков (в смысле: мужчин)… народа много (воспроизвожу повторенный больным дважды рассказ по двум записям, сделанным мной 15 лет назад).

Хотя в подобных особых случаях психологический механизм, позволяющий говорить одними существительными без глаголов, выступает особенно отчетливо из-за недуга, не подлежит сомнению, что и у здоровых людей в норме всегда существует эта возможность. Иначе трудно было бы объяснить, почему оказывается возможным использование именного (безглагольного) стиля для передачи внутреннего хода ассоциаций. Так, Достоевский в конце «Кроткой» сбивчивый внутренний монолог вдовца, жена которого только что покончила с собой, передает последовательностью безглагольных именных предложений: «Только одна эта «горстка крови». Десертная ложка, то есть. Внутреннее сотрясение». Любопытно, что Эйзенштейн именно в таких местах «Кроткой» видел наибольшее приближение к тому внутреннему ходу ассоциаций, которые он сам (вслед за «Улиссом» Джойса) хотел передать в своем киноискусстве [40, с. 120—121].

В поэзии XX века как русской, так и западноевропейской [41], именной стиль стал характерной чертой крупнейших лирических поэтов, Хотя он был намечен уже у таких больших лириков XIX века, как Фет (достаточно напомнить его «Шепот, Робкое дыханье…», «Это утро, радость эта»), его распространение связано с поздним периодом творчества Блока. Именной стиль обнаруживается в тех стихотворениях, строфах, строках, где выступает запись ощущений поэта как таковая:

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.

Бессмысленный и тусклый свет.

В. Б. Шкловский вспоминает слова Блока о том, что ему самому писание стихов напоминало перевод текста на его собственном языке в текст на языке обычном, причем иногда перевод не доводился до конца. Можно предположить, что именным стилем часто писались наиболее индивидуально-лирические фрагменты, как бы сохраняющие строение первоначального текста.

В современном русском языке именные предложения всегда воспринимаются в плане настоящего времени. В них можно видеть конкретную пространственно-временную локализацию речи, что подчеркивается и частым включением указательного местоимения этот. Поэтому с чисто лингвистической точки зрения кажется вероятной гипотеза о том, что в именном стиле могут сказаться характерные черты значений, соотносимые с правым полушарием, которое связано с ориентацией в реальном пространстве — времени.

Известный французский математик Р. Том, занимающийся построением топологической модели языка, высказал гипотезу, по которой так называемая «глубинная структура» языка (основное смысловое строение фразы) — это наше чувственное восприятие внешнего мира, тогда как «поверхностная структура» (отражаемая в реальных грамматических формах) принадлежит самому языку [42, с. 121]. Это предположение с точки зрения структуры мозга равносильно допущению, что зрительные и другие наглядные восприятия, образующие «кинофильм», демонстрируемый в правом полушарии, описываются посредством звукового языка в левом полушарии.