Глава 21. Каменная Балка

Путешественник, чей путь лежит через Чилтернские холмы, нередко, поднявшись на вершину гряды, видит кругом себя кольцо гор, а глубоко внизу — замкнутую со всех сторон, круглую, как чаша, долину.

Эти ложбины среди холмов бывают иногда довольно значительных размеров, в несколько сотен акров. В них иногда можно увидеть притаившийся в глубине скромный крестьянский домик с обработанным участком, а иногда и дворянскую усадьбу, раскинувшуюся среди зеленых пастбищ, окруженных со всех сторон стеной леса, опоясывающего вершины холмов.

Эти прелестные пейзажи похожи на живописные картины в круглой раме.

Такую картину некогда представляла собой долина Каменной Балки: красивый дом посреди густо разросшегося цветущего парка, в зеленой рамке букового леса, окаймляющего склоны холмов.

Было время, когда и парк и дом в Каменной Балке содержались в образцовом порядке. Теперь то и другое носило следы запустения и упадка. Так картина, оставшаяся висеть на стене опустевшего дома, покрывается пылью и краски ее тускнеют от времени.

И самый дом, и примыкавшие к нему дворовые строения — все казалось заброшенным и имело какой-то нежилой вид. Если бы не дым, поднимавшийся иногда из одной-единственной уцелевшей трубы, то, глядя на этот дом с вершины холма, можно было бы с уверенностью сказать, что здесь никто не живет. Кусты в парке превратились в непроходимые заросли, луга, поросшие дроком, пучками колючей травы и чертополохом, напоминали скорее дикий пустырь, чем цветущее пастбище, а козы, бродившие по этому пустырю, стали такими же пугливыми, как лани, щипавшие траву рядом с ними, которые, едва заслышав чьи-нибудь шаги, мгновенно исчезали в лесной чаще.

В ограде усадьбы не видно было ни домашней скотины, ни птицы, и редко-редко человеческий голос раздавался в этой пустынной тишине, где слышно было только пронзительное верещанье сойки, доносившееся из ближнего леса, звонкий свист дрозда в зарослях кустарника да однообразное карканье грачей на вершинах высоких вязов, которые темной стеной стояли вокруг дома, сплошь унизанные гнездами.

И в самом деле, в усадьбе «Каменная Балка» давно уже никто не жил, если не считать седовласого сторожа, старого, отставного солдата, который считался не столько обитателем дома, сколько его постоянной принадлежностью. Он и его пес, такой же дряхлый, как и он сам, и не менее почтенный кот были на протяжении многих лет единственными хозяевами Балки.

Никто из окрестных селений не знал, кому, собственно, принадлежит усадьба. Даже в то время, когда она была еще обитаемой, последние жильцы только арендовали дом, а хозяин, как говорили, поселился в чужеземных краях, чуть ли не где-то в колониях, в Виргинии, если верить слухам.

Да вряд ли кто особенно интересовался этим: Каменная Балка лежала в стороне от проселочных дорог, и редко кому случалось проходить мимо нее. Очень немногие могли бы сказать, что видели заброшенную усадьбу собственными глазами. Даже в селениях, лежащих всего в каких-нибудь пяти милях от этого места, были люди, которые вовсе не знали об ее существовании, или, может, когда-то знали, да забыли.

Но с некоторых пор о старом доме в Каменной Балке стали поговаривать. О нем пошли толки на рынках и в других местах, где имели обыкновение сходиться поселяне.

Это объяснялось тем обстоятельством, что в один прекрасный день внезапно обнаружилось, что неизменная принадлежность дома — старик сторож куда-то исчез, а на его месте водворился новый жилец.

Неизвестный, поселившийся в Каменной Балке, его образ жизни, его загадочное появление — словом, все, связанное с ним, было окружено какой-то таинственностью.

Кое-кто из поселян, сумевших под тем или иным предлогом побывать в доме, рассказывал, что новый жилец привез с собой всего-навсего одного слугу, краснокожего, с длинными, прямыми, черными, как смоль, волосами, а зовут его Ориоли, и похоже — он из тех самых индейцев, которые однажды приезжали в Англию из заокеанских колоний.

Рассказывали еще, что этот Ориоли то ли не хочет, то ли вовсе не умеет говорить на английском языке. Во всяком случае, никто из побывавших в Каменной Балке не смог выведать у него ничего относительно его хозяина.

Однако сам хозяин довольно скоро познакомился с окрестными крестьянами. Встречаясь с ними на деревенском базаре или на праздничных гуляньях, он охотно вступал с ними в разговор, интересовался условиями их жизни и не упускал случая объяснить им, что они должны отстаивать свои права, а не потакать насилию и несправедливости. Эти беседы находили отклик в сердцах чилтернских жителей, ибо они затрагивали то, что у них давно наболело в душе, то, что они давно уже чувствовали сами, но не решались высказать из страха перед «Звездной палатой». Человек, который не боялся высказать эти чувства вслух, не мог не снискать уважения честных фермеров Бэкингемского графства. Таким образом, не прошло и месяца после водворения нового жильца в старом доме Каменной Балки, как он уже завоевал расположение окрестных жителей.

Этот человек обладал многими качествами, способствовавшими его популярности среди поселян. Он был из хорошей семьи, прекрасно воспитан. Его поведение, его манеры не позволяли в этом усомниться; крестьяне на этот счет обладают верным чутьем. Кроме того, у него была благородная внешность, которая поражает взор не красотой черт, а неукротимой смелостью и мужественным самообладанием, внушающими невольное восхищение. Одевался он без излишней роскоши, но все на нем было дорогое и отличного качества. Он прекрасно ездил верхом, и его великолепный вороной конь был под стать своему всаднику. Со всеми простой и приветливый, без тени того барственного снисхождения, которое так отталкивает деревенских людей, Генри Голтспер, отличавшийся чистосердечием и бескорыстием подлинно благородного человека, не мог не завоевать любовь и уважение жителей Чилтернских холмов. Вот каков был победитель в поединке, который пронзил руку капитана Скэрти и сердце Марион Уэд!

***

Наступила ночь. Празднество в усадьбе сэра Мармадьюка Уэда окончилось рано. Неожиданное появление кирасиров и последовавшие за тем волнующие события положили конец играм и развлечениям.

После таких трагических происшествий никого не привлекало метание колец в цель или игра в мяч. Даже борьба и фехтование и те казались скучными после этого захватывающего поединка, который едва не окончился смертью одного из участников.

Задолго до того, как стемнело, толпа разошлась с площадки. В парке еще спустя некоторое время можно было увидеть кучки людей, оставшихся не ради развлечения, а просто из любопытства или для того, чтобы поговорить о том, что творится в доме сэра Мармадьюка Уэда, куда капитан кирасиров направился со своим отрядом тотчас же после того, как было прочитано вслух ироническое воззвание короля к гостеприимству хозяина замка.

Победитель в поединке одним из первых покинул праздник. Он, по-видимому, не сразу вернулся домой; или, может быть, ему пришлось еще раз уехать из дому, потому что в этот поздний час он только что свернул с проезжей дороги на тропинку, которая, как уже описывалось выше, вьется по склонам холмов и ведет к Каменной Балке; по взмыленному коню всадника можно было сказать, что он проделал немалый путь.

Так как тропинка почти все время бежит лесом, кругом стоит глухой мрак, хотя на небе светит яркий месяц. О чем думает всадник, догадаться нетрудно. Кто, как не Марион Уэд, которую он так часто встречал на этой тропинке, владеет сейчас его мыслями!

Вот он выехал на просеку и, остановившись под развесистым буком, снял шляпу с головы и смотрит не отрываясь при свете луны на белую перчатку под султаном из черных перьев.

На лице его глубокая нежность, которая вдруг сменяется страхом, как будто он то верит, то сомневается. Трудно понять эту смену выражений на его лице, если не знать всех перипетий его жизни. Никто, кроме него самого, не сумел бы сказать, что за этим скрывается.

У Генри Голтспера есть над чем призадуматься, но сейчас его больше всего удручает мысль о той, которая подарила ему эту перчатку, — он все еще верит, что это не случайность, а дар, — но только она почему-то не хочет ни вспоминать об этом, ни видеться с ним. Шесть дней прошло с тех пор, как он получил от нее этот дар, и за все это время, до праздника, он ни разу не видел ее. Она не показывалась из-за ограды парка, и на этой лесной тропинке он ни разу не обнаружил следов ее лошади.

Почему она прекратила прогулки и так внезапно положила конец этим сладостным встречам в лесу?

Все время Генри Голтспер не переставал задавать себе этот вопрос и никак не мог найти на него ответа.

Юный Уолтер Уэд и не подозревал, какую радость доставил он своему спутнику, пригласив его на праздник. Сколько надежд возлагал Генри Голтспер на этот день! Его познакомят с Марион, и, конечно, она объяснит ему все — ведь достаточно одного слова, чтобы эти мучительные сомнения, одолевавшие его, рассеялись, как дым.

И вот наконец этот день настал. Его познакомили с Марион, и на этом все кончилось. Какое злосчастье! Все так и осталось, как было, и поведение Марион по-прежнему необъяснимо. И как она была холодна с ним во время этой короткой встречи! Голтспер с горечью вспоминал о своем разговоре с нею.

При всей своей опытности и достаточном знании женского сердца Голтспер, видимо, заблуждался относительно Марион. Возможно, будь это более заурядная женщина, он был бы прав в своих рассуждениях. Скитаясь по разным странам, Голтспер в своей жизни одержал немало побед, но никогда еще он не чувствовал себя в таком плену, в каком держала его эта синеглазая золотоволосая девушка, похитившая у него не только сердце, но и, по-видимому, разум. Он смотрел на ее перчатку вопрошающим взором, как если бы он ждал, что она ответит ему: упала ли она случайно под этим деревом или ее уронили нарочно для него, чтобы он ее поднял и хранил?

Конь его нетерпеливо бил копытом о землю, словно требуя ответа.

— Ах, Хьюберт! — вздохнул всадник. — Как ты ни дорог мне и как ни велика услуга, которую ты мне оказал сегодня, я был бы готов расстаться даже с тобой, лишь бы узнать правду: могу ли я считать эту тропинку самым священным местом на всей земле? Но едем, мой друг! Тебе уже давно пора быть в стойле. Ты, верно, устал после поединка, да еще проскакав потом двадцать миль. Да, правда, я и сам устал. Едем-ка домой отдыхать!

И, чуть тронув коленями бока своего послушного коня, понимавшего каждое его движение, всадник медленно поехал прочь с этого места, полного для него сладостных воспоминаний, которым он и хотел и не смел верить.