Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Иван Бунин. Легкое дыхание
На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крестиз дуба, крепкий, тяжелый, гладкий. Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодныйветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста. В самый же крест вделан довольно большой, выпуклыйфарфоровый медальон, а в медальоне -- фотографический портретгимназистки с радостными, поразительно живыми глазами. Это Оля Мещерская. Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневыхгимназических платьиц: что можно было сказать о ней, крометого, что она из числа хорошеньких, богатых и счастливыхдевочек, что она способна, но шаловлива и очень беспечна к темнаставлениям, которые ей делает классная дама? Затем она сталарасцветать, развиваться не по дням, а по часам. В четырнадцатьлет у нее, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошообрисовывались груди и все те формы, очарование которых ещеникогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слылауже красавицей. Как тщательно причесывались некоторые ееподруги, как чистоплотны были, как следили за своимисдержанными движениями! А она ничего не боялась -- ничернильных пятен на пальцах, ни раскрасневшегося лица, нирастрепанных волос, ни заголившегося при падении на бегуколена. Без всяких ее забот и усилий и как-то незаметно пришлок ней все то, что так отличало ее в последние два года из всейгимназии, -- изящество, нарядность, ловкость, ясный блескглаз... Никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах неухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любилитак младшие классы, как ее. Незаметно стала она девушкой, инезаметно упрочилась ее гимназическая слава, и уже пошли толки, что она ветрена, не может жить без поклонников, что в неебезумно влюблен гимназист Шеншин, что будто бы и она его любит, но так изменчива в обращении с ним, что он покушался насамоубийство. Последнюю свою зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума отвеселья, как говорили в гимназии. Зима была снежная, солнечная, морозная, рано опускалось солнце за высокий ельник снежногогимназического сада, неизменно погожее, лучистое, обещающее ина завтра мороз и солнце, гулянье на Соборной улице, каток вгородском саду, розовый вечер, музыку и эту во все стороныскользящую на катке толпу, в которой Оля Мещерская казаласьсамой беззаботной, самой счастливой. И вот однажды, на большойперемене, когда она вихрем носилась по сборному залу отгонявшихся за ней и блаженно визжавших первоклассниц, еенеожиданно позвали к начальнице. Она с разбегу остановилась, сделала только один глубокий вздох, быстрым и уже привычнымженским движением оправила волосы, дернула уголки передника кплечам и, сияя глазами, побежала наверх. Начальница, моложавая, но седая, спокойно сидела с вязаньем в руках за письменнымстолом, под царским портретом. -- Здравствуйте, mademoiselle Мещерская, -- сказала онапо-французски, не поднимая глаз от вязанья.-- Я, к сожалению, уже не первый раз принуждена призывать вас сюда, чтобыговорить с вами относительно вашего поведения. -- Я слушаю, madame, -- ответила Мещерская, подходя кстолу, глядя на нее ясно и живо, но без всякого выражения налице, и присела так легко и грациозно, как только она однаумела. -- Слушать вы меня будете плохо, я, к сожалению, убедиласьв этом, -- сказала начальница и, потянув нитку и завертев налакированном полу клубок, на который с любопытством посмотрелаМещерская, подняла глаза.-- Я не буду повторяться, не будуговорить пространно, -- сказала она. Мещерской очень нравился этот необыкновенно чистый ибольшой кабинет, так хорошо дышавший в морозные дни тепломблестящей голландки и свежестью ландышей на письменном столе.Она посмотрела на молодого царя, во весь рост написанного средикакой-то блистательной залы, на ровный пробор в молочных, аккуратно гофрированных волосах начальницы и выжидательномолчала. -- Вы уже не девочка, -- многозначительно сказаланачальница, втайне начиная раздражаться. -- Да, madame, -- просто, почти весело ответила Мещерская. -- Но и не женщина, -- еще многозначительнее сказаланачальница, и ее матовое лицо слегка заалело.-- Прежде всего, --что это за прическа? Это женская прическа! -- Я не виновата, madame, что у меня хорошие волосы, --ответила Мещерская и чуть тронула обеими руками свою красивоубранную голову. -- Ах, вот как, вы не виноваты! -- сказала начальница.--Вы не виноваты в прическе, не виноваты в этих дорогих гребнях, не виноваты, что разоряете своих родителей на туфельки вдвадцать рублей! Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете извиду, что вы пока только гимназистка... И тут Мещерская, не теряя простоты и спокойствия, вдругвежливо перебила ее: -- Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват вэтом -- знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат АлексейМихайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне... А через месяц после этого разговора казачий офицер, некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего стем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил еена платформе вокзала, среди большой толпы народа, только чтоприбывшей с поездом. И невероятное, ошеломившее начальницупризнание Оли Мещерской совершенно подтвердилось: офицер заявилсудебному следователю, что Мещерская завлекла его, была с нимблизка, поклялась быть его женой, а на вокзале, в деньубийства, провожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему, чтоона и не думала никогда любить его, что все эти разговоры обраке -- одно ее издевательство над ним, и дала ему прочесть тустраничку дневника, где говорилось о Малютине. -- Я пробежал эти строки и тут же, на платформе, где онагуляла, поджидая, пока я кончу читать, выстрелил в нее, --сказал офицер.-- Дневник этот, вот он, взгляните, что былонаписано в нем десятого июля прошлого года. В дневнике былонаписано следующее: " Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула, но тотчас же проснулась... Нынче я стала женщиной! Папа, мама иТоля, все уехали в город, я осталась одна. Я была таксчастлива, что одна! Я утром гуляла в саду, в поле, была влесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и я думала, такхорошо, как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый часиграла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду житьбез конца и буду так счастлива, как никто. Потом заснула у папыв кабинете, а в четыре часа меня разбудила Катя, сказала, чтоприехал Алексей Михайлович. Я ему очень обрадовалась, мне былотак приятно принять его и занимать. Он приехал на паре своихвяток, очень красивых, и они все время стояли у крыльца, оностался, потому что был дождь, и ему хотелось, чтобы к вечерупросохло. Он жалел, что не застал папу, был очень оживлен идержал себя со мной кавалером, много шутил, что он давновлюблен в меня. Когда мы гуляли перед чаем по саду, была опятьпрелестная погода, солнце блестело через весь мокрый сад, хотястало совсем холодно, и он вел меня под руку и говорил, что онФауст с Маргаритой. Ему пятьдесят шесть лет, но он еще оченькрасив и всегда хорошо одет -- мне не понравилось только, чтоон приехал в крылатке, -- пахнет английским одеколоном, и глазасовсем молодые, черные, а борода изящно разделена на дведлинные части и совершенно серебряная. За чаем мы сидели настеклянной веранде, я почувствовала себя как будто нездоровой иприлегла на тахту, а он курил, потом пересел ко мне, стал опятьговорить какие-то любезности, потом рассматривать и целоватьмою руку. Я закрыла лицо шелковым платком, и он несколько разпоцеловал меня в губы через платок... Я не понимаю, как этомогло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что ятакая! Теперь мне один выход... Я чувствую к нему такоеотвращение, что не могу пережить этого!.." Город за эти апрельские дни стал чист, сух, камни егопобелели, и по ним легко и приятно идти. Каждое воскресенье, после обедни, по Соборной улице, ведущей к выезду из города, направляется маленькая женщина в трауре, в черных лайковыхперчатках, с зонтиком из черного дерева. Она переходит по шоссегрязную площадь, где много закопченных кузниц и свежо дуетполевой воздух; дальше, между мужским монастырем и острогом, белеет облачный склон неба и сереет весеннее поле, а потом, когда проберешься среди луж под стеной монастыря и повернешьналево, увидишь как бы большой низкий сад, обнесенный белойоградой, над воротами которой написано Успение божией матери.Маленькая женщина мелко крестится и привычно идет по главнойаллее. Дойдя до скамьи против дубового креста, она сидит наветру и на весеннем холоде час, два, пока совсем не зазябнут ееноги в легких ботинках и рука в узкой лайке. Слушая весеннихптиц, сладко поющих и в холод, слушая звон ветра в фарфоровомвенке, она думает иногда, что отдала бы полжизни, лишь бы небыло перед ее глазами этого мертвого венка. Этот венок, этотбугор, дубовый крест! Возможно ли, что под ним та, чьи глазатак бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальонана кресте, и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное, что соединено теперь с именем Оли Мещерской? -- Но в глубинедуши маленькая женщина счастлива, как все преданныекакой-нибудь страстной мечте люди. Женщина эта -- классная дама Оли Мещерской, немолодаядевушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ейдействительную жизнь. Сперва такой выдумкой был ее брат, бедныйи ничем не замечательный прапорщик, -- она соединила всю своюдушу с ним, с его будущностью, которая почему-то представляласьей блестящей. Когда его убили под Мукденом, она убеждала себя, что она -- идейная труженица. Смерть Оли Мещерской пленила ееновой мечтой. Теперь Оля Мещерская -- предмет ее неотступныхдум и чувств. Она ходит на ее могилу каждый праздник, по часамне спускает глаз с дубового креста, вспоминает бледное личикоОли Мещерской в гробу, среди цветов -- и то, что однаждыподслушала: однажды, на большой перемене, гуляя погимназическому саду, Оля Мещерская быстро, быстро говориласвоей любимой подруге, полной, высокой Субботиной: -- Я в одной папиной книге, -- у него много старинныхсмешных книг, -- прочла, какая красота должна быть у женщины...Там, понимаешь, столько насказано, что всего не упомнишь: ну, конечно, черные, кипящие смолой глаза, -- ей-богу, так инаписано: кипящие смолой! --черные, как ночь, ресницы, нежноиграющий румянец, тонкий стан, длиннее обыкновенного руки, --понимаешь, длиннее обыкновенного! -- маленькая ножка, в мерубольшая грудь, правильно округленная икра, колена цветараковины, покатые плечи, -- я многое почти наизусть выучила, таквсе это верно! -- но главное, знаешь ли что? -- Легкое дыхание! А ведь оно у меня есть, -- ты послушай, как я вздыхаю, -- ведьправда, есть? Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этомоблачном небе, в этом холодном весеннем ветре. 1916
| <== предыдущаЯ лекциЯ | | | следующаЯ лекциЯ ==> |
| | | Комплекс необходимых мероприятий. |
Данная страница нарушает авторские права?