Кто плачет, тот действует

Жив тот, кто плачет. Тело находится в движении. Дыхание ускоряется. Эмоции бушуют. Движение встряхивает сердце, и слезы поднимаются как вода в роднике. Поток слез освежает душу, вода притягивает воду. Напротив, большинство позиций «Диагностического и статистического руководства по психическим заболеваниям» определяет этот процесс как «Расстройство настроения», «Тревожное расстройство» и «Соматоформные нарушения». В этих случаях психика парализована застывшей пылью эмоциональной бури; это не психическая деятельность; застывшая патока тяжелых прилипчивых переживаний не сдвинется с места. Когда же возникает активность (как в ажитированных фазах депрессии), это больше похоже на маниакальную активность, а не на эффективную деятельность. Несомненным признаком депрессивного состояния является отсутствие развития действия; внутренний экран показывает одинаковые стандартные картины снова и снова, история крутится вхолостую, смена образов прекращается. Когда депрессия уходит корнями к бессознательному выбору остановки в развитии – оставаться требовательным ребенком, – обычно кто-то из внешнего мира, кто хочет или кто вынужден, играет роль Великой Матери. Это делает склонность к депрессии даже более сильной, потому что больной может сдаться и предоставить возможность действовать своей сиделке. Следствием такой пассивности становится жизнь, проведенная в ожидании – ожидании, когда пройдет депрессия, ожидании любого добровольца, который будет иметь дело с миром. Тому, кто сдался, нет смысла что-то делать.

Роль Великой Матери была и есть во многих традиционных культурах, и эта роль в основном, или даже исключительно, женская. Не так давно жизнь была короче, детей было больше, домашние дела были чрезвычайно трудны, возможность все изменить – ограничена. Такое положение вещей породило чувство, что необходимо прожить всю жизнь в заботе о детях, стариках, больных, доме, огороде и курятнике. На самом деле это не так, и вот почему миф о матери требует тщательной перепроверки, снова и снова. Теория психологии только сейчас начинает пост-феминистский пересмотр мифа о матери, и в этом вопросе, я считаю, преуспели юнгианцы, благодаря их взглядам на архетипы.

Я знаю шестерых мужчин, которые самостоятельно растили своих детей. Обстоятельства поставили их перед необходимостью сыграть роль Великой Матери. Оказалось, что они лучше чувствуют баланс между домом и работой, их собственными потребностями, требованиями общества и потребностями своих детей; они понимали свои обязанности лучше, чем любая женщина, которую я знаю, включая меня. Их дети, будучи очень маленькими, работали на мойке машин, готовили соус для спагетти, мясо с луком для бутербродов, ланч из всего, что попалось под руку, и чувствовали себя уверенно, когда оказывались одни вне дома. Все эти мужчины ограничивали время просмотра телевизора и разговоров по телефону. Они отказывались воспринимать ценности жертвенного материнства. Все имели хорошее чувство юмора и сердились на неудачи своих детей в школе и обществе. Никто из них не сделал детей абсолютным центром существования. Никто не требовал канонизации, потому что они действовали как мать. Они научили меня великой способности жертвовать тем, что менее важно. Они были образцовой Великой Матерью.