Игорь Минаков. Шарахнуло будь здоров. Кабинет окутался дымом

Шарахнуло будь здоров. Кабинет окутался дымом. Кисло запахло порохом. Выстрел из пугача произвел эффект. Хватаясь за сердце, Перельман закатил глаза и рухнул на хорасанский ковер.

Марк Козловски пристально посмотрел на распростертое тело. Признаков жизни не обнаружил. Инфаркт? Вряд ли. Глава правления «GLX Corporation» слишком хорошо знал своего подчиненного, чтобы поверить в это.

– Сьюзи, – обратился Козловски к прибежавшей на шум секретарше. – Распорядись, чтобы убрали это дерьмо. А когда очухается… Впрочем, я еще подумаю, что с ним делать…

* * *

– Рады слышать вас снова, Земля! – возгласил Аникеев, стараясь придать голосу побольше жизнерадостности.

– …ать твою, Аникеев! – прохрипели динамики спустя какую-то минуту, и дело было не столько в запаздывании сигнала, сколько в растерянности оператора ЦУПа. – Что у тебя стряслось?!

– Отказ главной антенны, – не моргнув глазом, доложил командир «Ареса». – Сбой центрального компьютера. Только что починили. Основные системы работают нормально. Самочувствие экипажа отличное. Продолжаем выполнение программы полета.

– Вас понял, Топаз, – буркнул ЦУП. – Не вижу данных телеметрии.

– Телеметрию чиним.

– Вас понял, Топаз, – повторил оператор. – Консультация спецов требуется?

– Пока нет, Земля, – ответил командир «Ареса». – Потребуется, запрошу. Если вопросов больше нет, то до связи.

– Отставить, – остановил его ЦУП. – На линии глава Совета.

– Вас понял, – отозвался, нарочито помедлив, Аникеев.

Он оглянулся на Булла. Тот пожал плечами: выкручивайся, дескать.

Ах ты, щучий сын, подумал командир, плечами пожимаешь? Твое дело сторона, так? А любопытно бы узнать, почему твой Хьюстон помалкивает? Не видит проблемы в отсутствии связи с экипажем? А почему не видит? Потому что связь… есть? Но какая? Загадочная «выделенка»? Вряд ли. Без центрального компа хрен бы ты получил, а не связь. Тем не менее Хьюстон подозрительно безмятежен…

– Топаз, говорит Центр управления полетами, – снова заговорила Земля, на этот раз голосом Ирины Александровны Пряхиной. – На связи глава президентского Совета по космонавтике.

– Слушаю вас, Ирина Александровна! – откликнулся Аникеев, не принимая официального тона. – Прошу прощения, что без картинки. Визуалка барахлит.

– Поздравляю с успешным выходом на расчетную траекторию.

Однако. А где втык за самоуправство? Неужто Пряхина поверила в повреждение антенны? Это тебе не дежурный оператор, ее байками не проймешь.

– Служим России! – сказал командир «Ареса», подмигнув нахмурившемуся американцу.

– Уж послужите, ребята, – откликнулась глава Совета. – Самое время постоять за честь Родины.

Булл помрачнел окончательно, но, видно, и Пряхина не намерена была блюсти политкорректность.

– Если все пойдет как надо, Ирина Александровна, – сказал Аникеев, – будем на Марсе раньше расчетного. Отработаем торможение. Выйдем на орбиту, удобную для расконсервации посадочного модуля.

– Замечательно, Слава, – ответила Пряхина, – но, боюсь, прибудете вы вторыми.

– What in the world?! – не удержался Джон Булл, мигом позабыв об оскорблении, только что нанесенном его чувству национального достоинства.

– Sorry, мистер Булл, – без тени злорадства произнесла первая леди русского космоса. – Первой будет «Лодка Тысячелетий».

– Вот ведь гадство… – вырвалось у Аникеева. – Простите, Ирина Александровна.

– Прощу, Слава, – отозвалась та, – если оставите китайских товарищей с их плоским носом.

– Рады бы, но как?!

– Думайте, Топазы, думайте, – сказала Пряхина. – Раз уж понесло вас к Марсу, так доберитесь до него первыми. Учтите: это не пожелание, а приказ! И на этот раз я не потерплю невыполнения.

– Вас понял, госпожа глава Совета!

– Отлично, – отозвалась Пряхина. – Параметры новой траектории китайского корабля и другие необходимые данные сообщит дежурный Центра управления полетами. Спокойного космоса, парни!

– Не потерпит она! – огрызнулся командир, ожидая, когда на связь выйдет оператор ЦУПа. – Угробить нас решила, что ли, а, Джон?

– Не знаю, командир, – отозвался Булл. – Могу сказать только одно: есть в этом что-то странное.

– Что ты имеешь в виду?

– Сначала приказывает прервать полет. Теперь – обогнать китайцев.

– ПМС, – буркнул Аникеев.

– Все может быть, – философски заметил Булл. – Но внешнюю телеметрию я бы пока не запускал.

Он поднялся, хлопнул Аникеева по плечу:

– Служу России!

И покинул рубку.

* * *

Это было невероятно, но они все-таки летели к Марсу. Нарушив приказ Пряхиной о переходе на низкую орбиту, едва не гробанувшись из-за дурацкого заправщика, но летели. Ай да Аникеев, ай да сукин сын!..

Карташов украдкой, хотя шторка, отделявшая его спальный отсек от остальных помещений корабля, была плотно задернута, кончиками пальцев погладил старую открытку.

Пожелай нам удачи, товарищ Соколов!

Настроение было каким-то смутным. После сеанса связи с ЦУПом командир собрал экипаж и оглушил известием. «Лодка Тысячелетий» – по общему мнению, сырой проект и по совместительству самый дорогой способ самоубийства – проявила завидную прыть. На низкой орбите состыковалась с хваленой «Жемчужиной Небес», оказавшейся жилым модулем длительного полета. И теперь вовсю шпарит к Марсу. Сообщив это, Аникеев вдруг даровал экипажу двенадцатичасовой отдых. Даже обязательные занятия на тренажерах отменил. Не говоря уже о программе научных исследований, которая и так трещала по швам. Это было приятно. После давешних перегрузок и без тренажеров все кости ломило. И совсем не хотелось возиться с научным оборудованием. Для полной расслабухи недоставало невесомости, все-таки двигатели продолжали разгонять корабль, но это тоже было приятно. По крайней мере, пожрать можно почти по-человечески. И «астро-космонавты», не считая вахтенных, предались блаженному ничегонеделанию. Впрочем, и вахтенные ни черта не делали, так только, отслеживали параметры работы основных систем. «Арес» теперь управлялся герром Иоганном Кеплером и сэром Исааком Ньютоном, вернее – неумолимыми их законами. То есть пока все шло отлично. Вентиляция доносила запахи экзотического блюда, которое Пичеррили терпеливо выпекал – или что он там с ним делал? – вот уже битый час, а Жобан репетировал что-то новенькое на своем «органе» – европейцы готовились к торжественному ужину. На вахте «стояли» американцы. Командир закрылся в своем отсеке. И только это мешало Карташову чувствовать себя вполне счастливым. Недоговаривал что-то командир, сюрприз какой-то готовил. Узнать бы, о чем они там говорили с Землей. Но ни сам Аникеев, ни присутствовавший при этом Булл ни словечком не обмолвились.

Дабы отвлечься от тревожных мыслей, Карташов решил сделать запись в блог, чего давненько уже с ним не случалось. Нехорошо это. Так популярные блогеры не поступают. А Карташов без ложной скромности считал себя едва ли не самым популярным. Сравниться с ним мог разве что какой-нибудь поп-идол нетрадиционной ориентации, охотно делящийся подробностями своей интимной жизни…

«Вам когда-нибудь предлагали слетать в космос? – погрузился Карташов в блоготворчество. – Представьте ситуацию. Москва, ВДНХ, вечер пятницы, летнее кафе. Все столики заняты, но за вашим есть свободное место. Погода теплая, состояние расслабленное, мысли после рабочего дня текут вяло и непоследовательно, своевольно переключаясь с одного на другое. К вашему столику подходит незнакомец, одетый не по сезону – в черную молодежную куртку, черные джинсы, черные туфли. На фоне такой одежды необычно бледным кажется простоватое открытое лицо. Человек в черном спрашивает у вас разрешения занять свободный стул. Вы снисходительно киваете, хотя и не рады неожиданному соседству – скорее всего придется поддерживать пустой необязательный разговор в духе тех, которые ведут временные попутчики. Человек в черном садится напротив и спрашивает: «Вы хотели бы слетать в космос?»…»

В шторку не слишком деликатно постучали. Карташов нехотя оторвался от планшетки.

– Что случилось?

– Синьор Карташов, – раздался голос итальянца. – Командир приглашает вас на торжественный ужин.

– Бегу и падаю!

– Scusi?

– Непременно буду!

* * *

Что ни говори, а ЗА столом ужинать гораздо удобнее, чем НАД столом. Точнее, без стола вообще. Двигатели создавали ничтожную тягу, но ее хватало, чтобы не чувствовать себя младенцем, поминутно упускающим то ложку, то тарелку. Правда, наиболее опытные по привычке фиксировали любой предмет, прежде чем выпустить его из рук.

Пичеррили сотворил нечто умопомрачительное не только по вкусу, но и по названию. Тальятелле с соусом болоньезе – на трезвую голову и не выговоришь. Да и не на совсем трезвую – тоже. Во всяком случае, после той гомеопатической дозы коньяка, что выделил командир в честь праздничка.

Сосредоточенное чавканье вскоре сменилось одобрительным хмыканьем и благодарственным потряхиванием могучего плеча довольного собою повара. Благодушие охватило экипаж «Ареса». Даже предложение Жобана перейти к пище духовной не вызвало протеста. Скорее всего потому, что некоторые вознамерились слегка вздремнуть под органные упражнения француза. Но Жан-Пьер удивил не менее своего итальянского коллеги.

– Маленькое предисловие, месье, – объявил он. – В студенческие времена я близко сошелся с одной русской девушкой…

– Ну-ну, Жан-Пьер, – поощрил его Гивенс, – угости нас love story!

– Как-нибудь в другой раз, – отрезал француз. – Я о другом. Эта девушка замечательно пела и научила меня одной русской песенке. Она утверждала, что это песня студенческой юности ее родителей. Сегодня я ее вспомнил. По-моему, она очень кстати сейчас…

Он начал наигрывать простенькую душещипательную мелодию и запел:

Марса шарик оранжевый,

Бархатистый на ощупь,

Мне пора, выпроваживай,

Я люблю тебя очень…

Сердце скачет воробышком,

Расставаться не хочет,

До свиданья, хорошая,

Я люблю тебя очень…

И вправду, кстати, подумал Карташов. Он прислонился к переборке, закрыл глаза, чтобы увидеть лицо Яны, каким оно было в тот вечер… Но вместо нее он увидел непроницаемо-спокойные глаза тайконавта Ху Цзюня, с которым встречался в Пекине на Международном конгрессе по астронавтике в 2018 году.

Над пустынями стылыми

Лун мерцающий росчерк,

Обними меня, милая,

Я люблю тебя очень…

Расстоянье не главное —

Между числами прочерк —

Скоро встретимся, славная,

Я люблю тебя очень…

Китаец ни в какую не хотел уступать место Яне, и Карташов со вздохом выпрямился, невольно бросив взгляд на монитор внешнего обзора, словно мог увидеть в нем вызывающую уважительный трепет громаду «Лодки Тысячелетий», с неслыханной до сих пор скоростью преодолевающую черную лагуну космоса.

– И на Марсе будут яблони цвести, – сказал вдруг Аникеев. – Китайские.

Музыка смолкла. Лирическое и просто хорошее настроение стремительно иссякло.

– Я не сказал вам главного, парни, – продолжал командир «Ареса». – Нам приказано обогнать китайцев. Во что бы то ни стало. Отдохнули, наелись? А теперь думайте. Решение должно быть.

* * *

Вот тебе и сюрприз. Удивил командир, нечего сказать. Догоним и перегоним Китай в космосе. Объедем на хромой кобыле…

Чтобы лучше думалось, Карташов закрылся у себя, вынул заветную флешку. С отборными фантазиями. Воткнул в компьютер, пробежал пальцами по сенсорной клавиатуре. Развернул монитор так, чтобы на белую изнанку шторки спроецировалось изображение.

Майкл Уэллан, обложка романа Айзека Азимова «Роботы утренней зари». Безмятежно потягивающийся металлический человек на фоне безмятежного рассвета.

Рябь. Подрагивание. На грани сознания. Бледный мираж несуществующего. Снова оно. Скосил глаза на монитор – так и есть. В «теневом режиме» – неизвестная директория [CENSORED]. Мигает красным. Не входить? Шевельнул пальцем, вошел.

Роботы сменились странной картинкой – угловатый узор разноцветных линий, творение безумного паука. Линии дрогнули, неуловимо меняя узор, зашлись в неистовом танце. Страшно. Отвратительно. Отвратительно и страшно.

Голова закружилась, к горлу подкатила тальятелле, в угасающем сознании вспыхнула странная аббревиатура: ГПсМ…

* * *

– Андрей! Андрей!.. – взывал по интеркому голос Аникеева.

Гипоталамическая пси-модуляция. Я знаю, что я знаю, что это такое, но откуда я знаю, что это такое, и откуда я знаю, что я знаю, – я не знаю… Ох и дела!

– Я в порядке, командир. – Конечно, Аникеев по внутренней телеметрии отследил состояние члена экипажа. – Кратковременная потеря сознания.

– Зайди в рубку.

На шторке снова красовался Майкл Уэллан. Карташов выдернул флешку и надел на шею. Лучше пусть будет при нем. И выбрался в коридор-шахту.

По случаю официальной «ночи» рубка освещалась лишь индикаторами и мониторами.

– Докладывай, – без обиняков приказал Аникеев.

– Губная помада, – ответил Карташов.

– Снова?

– Да.

– Что думаешь?

– По нам кто-то долбит психотроникой. Вряд ли с Земли. Это должна быть какая-то супер-пупер-фантастическая разработка. Скорее, кто-то из наших. Или на борту что-то есть.

Тихий звон с пульта контроля за состоянием экипажа заставил обоих вздрогнуть.

– Кто?! – невольно воскликнул Карташов.

– Гивенс, – снимая показания с датчиков, отозвался Аникеев. – Те же симптомы.

– Надо проверить, не за компьютером ли он!

Гивенс-младший был за компьютером. И шарахнуло его куда сильнее. В наполненной охами-вздохами каютке, у монитора, набитого клубком голых тел, американец лежал неподвижно, бессмысленно закатив глаза. Аникеев выдернул флешку, изображение погасло.

– Accept for survive… – хрипло сказал пилот. – OGK…

– Эдвард, говори по-русски, – потребовал Аникеев.

– Impossible… understand everything… can’t speak… a few minutes… leave me alone… Leave me alone!!! – Гивенс сорвался на крик.

Командир и астробиолог переместились из отсека в коридор.

– Поражение речевого центра, – пробормотал Карташов. – Худо. Если только не…

– Симуляция?

– Хрен знает. Надо его в медотсек.

В этот момент шторка каюты Булла открылась, и оттуда выглянуло хмурое лицо первого пилота.

– Кэп! – воскликнул он. – А я как раз к тебе. Я знаю, как обогнать китайцев!