Russian orphans mention tortures, abuse 1 страница

— Так я и думал. Они начали раскручивать нашу тему в прессе, — вздохнул Севастьян Куприяныч.

— Действуют по обычной схеме: сначала бульварные лондонские газеты, по­том «Дэйли Миррор» и «Гардиан», а через день со ссылкой на британскую печать — по всем телеканалам Америки.

Он вздохнул, заглянул в пустой кофейник и продолжил:

— А потом — снежный ком: по утрам в радионовостях, ве­чером — в ток-шоу, а в выходные будет огромный слезоточи­вый репортаж по Си-эн-эн и получасовое интервью с детдо­мовцами по Би-би-си. Плюс, разумеется, миллион грязных бредовых заметок по всему Интернету.

— Трёхминутная готовность к выходу! — послышался зыч­ный генеральский голос. Начальник училища вырос на поро­ге кухни:

— Надеть рюкзаки! Через минуту — построение в коридоре!

Кадет как ветром сдуло. Иванушка влетел в комнату, бро­сился к здоровенным, в рост человека, рюкзакам — и приоста­новился: что-то было не так. Один из рюкзаков — Петрушин — почему-то лежал на боку.

«Должно быть, ночью сам собой повалился», — подумал Иванушка.

— Ух ты, — удивился Тихогромов, приподняв с пола упав­ший рюкзак. — За ночь, видать, силушки прибавилось. Вече­ром вроде тяжелее казался!

В коридоре уже виднелся лейтенант Быков со звонкими автомобильными ключами в руке.

— Куда? На Киевский, товарищ генерал? — уточнил он.

— Нет, не на Киевский, — вдруг послышалось в ответ. — Планы поменялись. В Жуковском вас ждёт транспортный самолёт. Вылет через час — поспешайте.

Кадеты недоуменно переглянулись: летим на самолёте? А как же тоннель под Ла-Маншем?

— Ну, молодцы, суворовцы! — Тимофей Петрович тем вре­менем придирчиво оглядел кадет с головы до ног. — На вас вся надежда. Главное: не делайте резких движений.

— Работаете глазами и ушами, — из-за квадратного гене­ральского плеча появилось узкое лицо доктора Савенкова. Севастьян Куприяныч в свою очередь просканировал кадет внимательным взглядом. — Никакой неуместной инициативы. И чтобы всё тихо. Договорились?

— Так точно! — кадеты вытянулись по струнке. — Разреши­те ехать, товарищ генерал!

— С Богом, братцы, — глухо ответил Еропкин, и вдруг доба­вил быстро, но чётко: — Вперёд, родные. Вива кадет!

Генералы не машут подчинённым в окно, даже если им очень хочется.

Доблестные кадеты не знали, что за ночь в раскладе сил кое-что поменялось. Лиге колдунов удалось одержать важ­ную победу: прошедшей ночью на территории замка Мерли­на была задержана сотрудница ФСБ России Александра Гле­бовна Селецкая.

Гендальфусу Тампльдору не пришлось долго уговаривать очаровательную разведчицу сотрудничать с Лигой. Девушка сразу призналась, что приехала в академию Мерлина по заданию российских спецслужб. Более того, она назвала про­фессору Гендальфусу своего бывшего начальника — доктора Севастьяна Савенкова.

А ещё Александра Селецкая поведала старому ведуну Ген­дальфусу о том, что доктор Савенков собирался заслать в ака­демию совсем мелкого казачка из числа московских кадет.

— Маленький шпион приедет под личиной юного музыкан­та, — с лёгким смешком сказала она. — Таков «гениальный» план маразматика Савенкова. Ансамбль называется «Петруш­ки», первый концерт этого младенческого дерьма в кокошни­ках состоится в детском театре Глазго через пару дней. Ах да, ещё важный момент: прикрывать мелюзгу будет старый матёрый волчара из бывших десантников…

Сообразительная и очень бойкая Александра Селецкая была самой молодой сотрудницей Отдела по борьбе с дест­руктивными культами ФСБ России. Генерал Савенков месяц назад отправил её в Мерлин с тем же заданием: установить контакт с российскими детдомовцами. Теперь Селецкая пила кремовый ликёр в кабинете профессора Гендальфуса и вни­мательно читала предложенный ей контракт. Согласно кон­тракту, с сегодняшнего дня она поступала на высокооплачи­ваемую работу в академии Мерлина. С наслаждением поглядывая на черноглазую девушку, мудрейший профессор Гендальфус нажал кнопку телефонного пульта и, услышав в на­ушнике знакомое потрескивание, попросил секретаршу соеди­нить его с деканом факультета наступательной магии.

— Декан Колфер Фост слушает, — послышалось через мгновение. Голос был гладкий и колкий, точно треснув­шая стекляшка.

— Господин Фост сейчас соединится с нашими людьми в Глазго, — медленно выпячивая губы, произнёс профессор Ген­дальфус Тампльдор. Это была его фирменная манера прика­зывать: проректор избегал повелительного наклонения, он просто изрекал подчинённому его ближайшее будущее. — Гос­подин Фост обратит внимание на детский ансамбль из Рос­сии. Группа называется «Петрушки». Один из мальчиков — рус­ский шпион.

Я хорошо понял Вас, проректор, — с удовольствием от­ветил голос молодого, но очень уважаемого декана Фоста. — Мы посканируем детишек, понюхаем что к чему.

— И Вы доложите мне сразу, в любое время суток.

— Разумеется, проректор.

— Важно не допустить ошибки, декан Фост. Мальчика бу­дет прикрывать опытный русский офицер, очень опасный. Вы посоветуетесь с тангалактической общественностью, чтобы изучить слабые места этого офицера. И потом Вы постарае­тесь убрать его на расстоянии.

— Конечно, проректор.

— Мы понимаем, что наше наступление на московском на­правлении остаётся главной задачей, господин Фост. Но нельзя забывать про оборонительные меры. Русские пытаются нанести ответный удар. Мы дадим им по рукам очень сильно. Чтобы Москве навсегда расхотелось засылать к нам шпионов.

— Разумеется, проректор. Мы нейтрализуем взрослого агента и найдём Вам мальчика, а потом Вы сами определите его судьбу.

***

Посеревшая от пыли генеральская «Тайга» резко, не сбав­ляя скорости, свернула с трассы под указатель: «АВКП-105. Проезд закрыт». Солдатики на воротах заметили долгождан­ную машину издалека и заранее распахнули ржавые желез­ные створки с побуревшими звёздами.

Машина вылетела прямо на лётное поле, юркнула под кры­ло пузатого транспортника, и через минуту кадет, как нашко­дивших котят, за шкирки втащили на борт. Рюкзаки погрузи­ли куда более бережно: кто знает, что за груз у мальчишек, — может быть, там дорогостоящая техника?

— Эге, вот и пионеры, — послышался чуть насмешливый голос. Невысокий человек в выгоревшей форме десантника разглядывал кадетов, придирчиво щуря левый глаз.

Загорелое лицо подполковника Телегина показалось Ване неприятным. Глаза смотрели цепко и холодно, точно любого собеседника Телегин воспринимал как потенциальную цель — говорит с тобой, даже улыбается криво, а сам будто прики­дывает, как удоб­нее загнать в шею собеседника десант­ный нож. Улыбку портил железный зуб сбоку. Пожалуй, только усики понра­вились Ване — лихие и немного заносчи­вые, как у казачьего ротмистра со старой дореволюционной фотографии.

Телегин, и вер­но, происходил из терских казаков — его прадед был раз­ведчиком-пласту­ном, мастерски ре­зал глотки чеченским разбойникам и туркам.

— Здравия желаю, товарищ подполковник! — Иван как стар­ший в кадетской паре сделал шаг вперёд. — Суворовцы Цари­цын и Тихогромов прибыли!

— Где ж вы шляетесь, соколики? Командир корабля уже нервничает, — усмехнулся подполковник, демонстрируя круп­ные, пожелтелые от курева зубы. У глаз десантника собра­лись задиристые морщинки:

— Ну что, солдаты будущего? Я гляжу, оружия вам ни хре­на не выдали. Я-то, дурак, надеялся, вы с ракетными ранцами прибудете, с лазерными пушками…

Вместо ответа Царицын снова отбил строевой шаг — так что едва не зазвенело в позвоночнике:

— Какие будут приказания, товарищ подполковник?!

— Ух ты… — искренне поразился десантник, озадаченно схватился за кончик уса. — Совсем маленькие, а уже вона как умеют! Молодцы. Значит так, господа суперкадеты, слушай мою команду. Во-первых, сняли рюкзаки и сели. Во-вторых, зовут меня подполковник Телегин. Повиноваться мне нужно беспрекословно. Правила у меня такие: не ныть, не жаловать­ся, боли не чувствовать. Записали в мозжечки?

Турбины завыли, как буран в степи, — воздушный транс­порт мелко завибрировал и тихо-тихо качнулся в разбег. Ива­нушка глянул в иллюминатор — сразу увидел Быкова, кото­рый прощально махал рукой из окошка «Тайги».

— Ещё, господа кадеты, — подполковник Телегин нахмурил­ся. — Спиртного не пить, чужого не брать, онанизмом не за­ниматься. Иначе сразу бью в рыло и насмерть. Вопросы есть?

— Никак нет! — хором гаркнули кадеты. Подполковник на­чинал положительно нравится мальчишкам. Царицын пожи­рал восхищённым взглядом рябое усатое лицо: вот настоя­щий офицер! Не высокий, не крупный — а весь гибкий, как из тросов железных скручен. Зверь, сущий зверь. Вот бы таким стать!

— Ну, вроде всё рассказал, — подытожил Телегин. — Теперь послушаю вас. Генерал-полковник Савенков обещал найти лучших кадетов в столице. И нашёл вас. Небось, вы у меня крутые? Каратисты, акробаты и снайперы?

Юные разведчики потупились.

— Не понял, — нахмурился подполковник. — Ну хоть верто­лётом-то управлять умеете?

— Никак нет… — промямлил Тихогромов. — Это мы не про­ходили…

— То есть как «не проходили»? А дешифровку кода тоже не изучали? Неужто и блюмбизацию шторфингов не умеете выполнять грамотно? Да чему вообще учат в вашем училище?

— Товарищ подполковник, разрешите доложить! — Цари­цын почти обиделся. — Я немножко знаю самбо, ещё увле­каюсь борцовским стилем Кадочникова, вот. Пару-тройку ключевых приёмов могу применить довольно чётко. Мой на­парник Петр Тихогромов — неплохой боксёр, гребец и штангист. Стрелять нас учили только из пистолета Макарова, а также из АКМ и немного из пулемёта.

— Ещё мы бегаем быстро, — поспешно добавил Петруша. И зачем-то набычился.

— Во-во, это вам как раз пригодится, — десантник закусил ус. — Похоже, всё пропало. С такими, как вы, кашу из топора не сваришь. Я-то думал, молодых суперменов пришлют. А тут… не разведчики, а гимназистки какие-то.

Царицын чуть зубами не заскрипел с досады. Боевой под­полковник издевается над уровнем их подготовки, а им и воз­разить нечего! Какой позор для русского кадетства!

— Я песни могу петь, — вдруг сказал Петруша. Телегин уставился, мрачно покусывая ус.

— Песни — тоже важно, — серьёзно сказал он. — Ладно, бу­дем работать с тем материалом, который есть. Слушайте все­ми ушами, барышни-кадеты.

И подполковник Виктор Телегин рассказал «барышням», почему они не поехали на поезде под Ла-Маншем. К счастью, на Лубянке вовремя узнали о том, что колдуны перевербова­ли Александру Селецкую. Савенков не шибко доверял экс­центричной особе, которая делала карьеру в его отделе бла­годаря выдающимся актёрским способностям и потрясающей наглости. Вы спросите, зачем тогда Савенков послал в Мер­лин именно её? Всё очень просто и грустно. Селецкая прихо­дилась внучкой знаменитому Якову Цельсу, очень уважае­мому ветерану госбезопасности, который в своё время был одним из лучших учеников самого старика Кагановича[6]. Па­паша Александры Селецкой, многоуважаемый Глеб Яковле­вич, в свою очередь, был не последним человеком в одной крупной государственной корпорации. Папаша понимал, что командировка в замок добрых волшебников — задание не слишком опасное. Риска для жизни почти никакого, а в случае успеха — карьерный рост обеспечен.

Не последнюю роль сыграло и то, что в свои двадцать лет рыжая Сандрочка, как прозвали её коллеги (или Саррочка, как обращались в домашнем кругу), выглядела от силы на шестнадцать. Тощенькая, с неразвитой фигурой, с огромны­ми удивлёнными глазами и кудрявыми хвостиками, она впол­не могла сойти за старшеклассницу. И доктор Савенков, пе­рекрестившись, отправил её в Мерлин под видом учащейся.

— Рыжая подлючка знала, что у Савенкова есть план за­бросить в замок пару кадет под видом танцоров детского ан­самбля, — рассказывал подполковник Телегин небрежно, точ­но сплевывая слова сквозь зубы. — Она сообщила об этом противнику. Стало быть, способ проникновения в страну надо менять. Новый вариант, конечно, посложнее для вас будет. Но зато уж точно поинтереснее. Раз в триста, по моим оценкам.

Кадеты восторженно переглянулись: впереди было настоя­щее приключение! Иван прикрыл глаза и подумал: а ведь не случайно из сотни кадет выбрали именно его. Не снайпера Гену Шапкина, не бычка Разуваева, не каратиста Горбылёва… Мудрый Савенков почувствовал в Иване Царицыне тот самый воинский дух Империи, который Ванька так взращи­вал в своём сердце. Царицын уже наизусть выучил всё, как ему казалось: полки и ордена, старые знамёна и названия давно погибших линейных кораблей. Он переживал боль и славу забытых сражений, как события собственной жизни. И чем больше Царицын влюблялся в царское офицерство, тем пламеннее он ненавидел современную пошлую, торгашеско-бандитскую Федерацию. Царицын уходил в старые книги, в дореволюционные военные мемуары — как в мечту, освобож­давшую его от современной удушливой вони.

— Не спать! — рявкнул Телегин. — Снижаемся.

Мальчишки прилипли к иллюминаторам: самолёт снижал­ся… прямо в горбатую гору, заросшую лесом! Сверху каза­лось, будто по горному хребту гигантским рубанком про­шлись — здесь была вырублена короткая взлётно-посадочная полоса, уходящая в чёрную дыру тоннеля. Это был секрет­ный сербский аэродром, который судорожно искали натовцы во время войны с сербами в 1999 году. Единственный объект, который Москва продолжала контролировать после того, как тактические ракеты и силовая дипломатия блока НАТО из­гнали из Косова сначала сербов, живших здесь искони, а за­тем и русских десантников, которые безуспешно пытались сербам помогать.

Шасси весело ударили в бетон, взревели двигатели, изо всех сил тормозя машину. Телегин вскочил, на ходу поправ­ляя выцветший, видать, ещё советский, голубой берет:

— Барышни-кадеты, внимание! Мы на Медной горе. Про­шу вышвыриваться.

Ребята соскочили на бетон, размеченный жёлтой краской. Телегин выпрыгнул следом — невысокий, ловкий, в полной разгрузке, а в руке — ух ты! — характерный чемоданчик…

«Кофр для мини-автомата «Вал»! — быстро и радостно по­думал Ванька. — Ого-го! Совсем по-взрослому!»

— Видите, они бомбили это место очень активно, — Теле­гин указал на рытвины и воронки, изуродовавшие склон у входа в тоннель.

— Кто бомбил, товарищ подполковник? — спросил Петруша.

— Натовцы, кто ж ещё? — огрызнулся Телегин, поправляя «берцы» на ногах. — Отставить глупые вопросы…

Он подтолкнул кадетов ко входу в тоннель.

— Вперёд, барышни. Эта гора — особенная. Сербы в этом тон­неле прятали свою эскадрилью двадцать девятых «МиГов». Ну и… кое-какую другую технику, засекреченную.

Подполковник перекинул кофр со снайперским автоматом через плечо и улыбнулся: из подземной дыры навстречу бе­жали два радостных рязанских десантника.

— Нас уже встречают. Жаль, что времени в обрез… Ну лад­но, пусть рязанские сгружают свои ящики с тушенкой, а нам надо на вертушки пересаживаться.

Сказав это, он несильным, но метким пинком направил в сторону тоннеля зазевавшегося Тихогромова.

В русских сказках Иван Царевич пересаживается на се­рого волка. Нашему Ивану Царевичу предстояло оседлать. «Чёрную осу».

В подземном ангаре до сих пор хранились рабочие образцы секретной техники — складные микрокоптеры «Ка-56УМ» с роторно-поршневым двигателями. Миниатюрные вертолёты были разработаны для специальных операций ещё в советское время и закуплены Югославией в 1985 году. Двадцать лет они дремали здесь, в продолговатых цилиндрических контейнерах.

В 1999 году сербы уходили с этой базы поспешно и при­хватить микровертушки не успели. А натовцы так и не доб­рались до «Чёрных ос» — помешали русские десантники, ко­торые пришли сюда на полтора часа раньше британских разведчиков.

Телегин щёлкнул парой стальных запоров и распахнул первый саркофаг. Одноместный вертолётик раскладывался подобно зонтику. Наверху цеплялись лопасти, а внизу при­делан бензобак и сиденье с рычагами управления.

Кадеты ходили вокруг собранного вертолётика кругами — и правда, было чему подивиться.

— Для диверсий, да? — спросил Ваня.

— Для разведки, — строго ответил Телегин и тут же под­мигнул: — Также идеально подходит для точечных ударов по тыловым объектам противника. Одно плохо: такая вертушка может нести не более 80 килограммов. А значит, пилот дол­жен быть лёгким, иначе — и полверсты не пролетишь.

— Простите, товарищ подполковник, а разрешите прока­титься? — Петруша поднял на начальника невинный незабудковый взор.

— Что значит «прокатиться»?! — возмутился Телегин. — Вам что здесь, парк культуры? Нет, барышни, вы не кататься сюда прибыли. Вы прибыли, чтобы использовать боевую технику для решения специальных задач! Поэтому быстро взяли плос­когубцы — и радостно начали собирать второй вертолёт! И чтобы в десять минут уложились! Время пошло.

Кадеты накинулись на второй контейнер. К чести Тихогромова надо заметить, что он почти не мешал Ване. Всего четыре раза наступил Царицыну на ногу и только единожды зацепился штанами за рычаг управления. Ровно через одиннадцать минут второй летательный аппарат был пол­ностью собран.

— Вы опоздали на пятьдесят восемь секунд, — вздохнул Те­легин, жмурясь на солнце. — Враг прибыл минуту назад и рас­стрелял вас раньше, чем вы поднялись в воздух.

Сказав это, подполковник вновь удалился в чёрную пещеру тоннеля. Вернулся, волоча пыльный ворох старых пилотских курток с нашивками югославских ВВС. Кадеты с восторгом об­лачились в лётные кожанки, а Тихогромову даже достались со­хранившиеся в единственном экземпляре пилотские очки. Очки были выиграны у Царицына в честном поединке по схеме «камень-ножницы-бумага». Петруша нацепил слегка закопчённые окуляры и стал похож на удивлённого медвежонка-мутанта из далёкого будущего. «Вот балбес!» — насмешливо сощурился Ива­нушка. Царицын застегнул молнию на лётной куртке и с удо­вольствием прочитал надпись на рукаве: «ратни галеб».

Телегин сказал, что это название югославской эскадрильи, полностью уничтоженной во время войны с НАТО. «Ратни галеб» по-сербски означает «боевая чайка», — добавил он.

— Значит, не полностью, — гордо шепнул Ваня приятелю.

— Что не полностью? — не понял Петруша.

— Не полностью они уничтожили эту эскадрилью, — по-партизански сощурился Ваня. — Последние «ратные галебы» — это мы с тобой, Тихогромыч.

Петруша с минуту соображал, потом понял, что Ваня имел в виду — и тоже горделиво приосанился, косясь на белую чай­ку, вышитую на предплечье.

Управлять «осой» было не намного сложнее, чем мотоцик­лом — только болтает посильнее, да скорость вдвое больше. Первые фигуры были выполнены кадетами на «отлично». «Интересно, а способна ли эта машинка забацать мёртвую петлю? — размышлял Царицын, осторожно маневрируя у са­мой земли. — Ребята в училище умерли бы от зависти. Эх, жаль нет камеры…»

— Ну что, полетаем чуток по окрестностям? — спросил Те­легин после обеденного перерыва, когда кадеты прикончили холодную гречневую кашу в котелке. — Следовать строго за мной. Если что случится — делайте, как я.

Кадеты что есть мочи проорали: «Есть!» — и побежали к ма­шинам. Три тарахтелки взревели и, загребая небо винтами, вска­рабкались метров на сто пятьдесят. Поначалу рулить было со­всем легко, но боковой ветер вскоре усилился, начало кидать не на шутку. Постоянно приходилось ложится на бок, чтобы выправить машину. Впрочем, Иван чувствовал, что истомив­шаяся в тесном контейнере «оса» страшно рада наконец под­няться в небо и готова подчиниться любой команде маленького пилота. Шли резво, под двести километров в час. Царицын гля­нул вниз — и поёжился. Неприступные горы превратились в се­рые пыльные кочки, поросшие лесом, точно мхом. Взлётная полоса казалась теперь размером с чертёжную линейку.

Ваня подумал о том, что на эту крошечную чёрную полос­ку придётся вскоре приземляться… «Становится немного страшно», — произнёс он вслух, благо, никто не мог услышать его из-за треска двигателя да свиста лопастей.

Легендарное Косово поле медленно раскатывалось под ногами, будто старинный серо-зелёный ковёр, затоптанный чужими ботинками и прожжённый. Чуть вдали россыпью ку­биков желтел полумёртвый посёлок, над окраиной дыбился бурый хвост дыма. Блеснула колкая искорка — это автомаши­на едва ползёт по горной дороге: лобовое стекло бликует.

Сверху Царицыну было видно и дороги, и потрёпанный лес на гребне, и вертлявые, будто оловянные, речки, и даже мёрт­вые туши разбитых тракторов на обочине грунтовки. Глядя на Косово поле, Ваня не мог отделаться от странного впечат­ления, что он находится… на родине. Только не в настоящей России, а в… будущей. Словно не на транспортном самолёте, а на машине времени кадеты перелетели в собственное взрос­лое будущее. Природа была очень родной, и даже дороги ле­жали как-то привычно, а сгоревший детский сад вон там, у подножия холма, и вовсе был страшно похож на Ванин, да и взорванная албаноидами церковь — на старенький храм в ря­занской деревне, куда водила его в детстве баба Тоня.

Каким далёким, мелким и несущественным вдруг показал­ся ему отсюда болтливый тележурналист Артемий Уроцкий вместе со своими доберманами, пиццами и глупой женой Эве­линой! Сейчас, когда Ваня летел над измученной косовской землёй — возможно, под прицельными взглядами албанских бандитов, засевших вон там, на склонах, — он вдруг поразился своей нелепой возне с сорокапятками, электрическими кабе­лями и прочей дребедени. Как же всё это было несерьёзно, глупо, по-детски… А если бы Ваню поймали? Ради чего он рисковал кадетскими погонами, своим офицерским будущим? Конечно, каждый русский мальчик обязан защищать честь своей великой Родины, родной армии, память непобедимого графа Суворова. Но только не совсем так, как пытался де­лать это Иванушка.

Как хочется мне сказать нашему юному герою: дружище, послушай! Если ты, русский Царевич, действительно любишь Родину и хочешь научиться побеждать её недругов, не трать попусту драгоценного времени на борьбу с легионами мелких болтливых негодяев. Наука побеждать начинается с науки ви­деть настоящих врагов. Не трать патроны на трусливую трёх­копеечную шантрапу. Она сама собою рассеется как дым, если — как сказал бы милый сердцу моему Севастьян Куприянович Са­венков — ты овладеешь не только добрым мужским искусством метко стрелять, но и гораздо более слож­ной наукой: не ошибаться в том, в какую цель мы должны метить в пер­вую очередь.

Внезапно… Телегин круто повер­нул машину — и кадеты один за дру­гим припали на левое колено. «Никак, случилось что?» — пробормотал Цари­цын. И вмиг понял: да, случилось. Он увидел внизу — чуть впереди, где пе­ресекались жёлтые ниточки двух грунтовых дорог, — россыпь мелких пятен. Пятна движутся, это… живот­ные, это козы, они разбегаются. А вот и люди… Три, четыре… пять человек! Суетятся вокруг повозки… Ну точно! Теперь вид­но, что на телеге сидит женщина в платке, а вокруг точно шершни вьются пятеро мужиков. Какие-то рыжие повязки на руках… Смотрите! У одного в руке блеснуло лезвие!

Царицын понял, что мужики с кинжалами — это албанские боевики.

Глава 12

Галебы вернулись

Тарас указал сыновьям на малень­кую, черневшую в дальней траве точку, сказавши: «Смотрите, дет­ки, вон скачет татарин!» Малень­кая голова с усами уставила издали прямо на них узенькие глаза свои…

Н. В. Гоголь. Тарас Бульба

«Чёрная оса» Телегина с рёвом спикировала в гущу событий. Ударом ветра вздыбило пыльное облако, вер­толёт прошёл метров десять на бреющем, у самой земли и — с размаху толкнул железным брюхом приземистого парня, ко­торый размахивал ножом перед лицом старухи. Остальные кинулись врассыпную. Один на бегу обернулся и метнул нож — потоком ветра от лопастей железку отшвырнуло вбок. Доб­лестный кадет Царицын решительно пошёл на посадку, на­мереваясь подобно Телегину таранить одного из разбегавших­ся подонков. Он уже настигал драпающего мужика — и вдруг понял, что это подросток в грязной серой майке с мокрыми кругами у подмышек.

Таранить не получилось — подвешенный снизу рюкзак за­цепился за кустарник. Машина дёрнулась и коряво, боком повалилась на дорогу. Ваня поспешно заглушил двигатель и выпутался из ремней, собираясь немедленно вступить в бой.

Поздно. Негодяев и след простыл. Товарищ подполковник, придавив протараненного парня коленом, скручивал ему руки за спиной. Царицын поспешно подбежал, сплёвывая пыль, закричал:

— Товарищ подполковник! Разрешите подняться в воздух и догнать противника!

— Лучше предложите помощь бедной бабушке, — глухо сказал Телегин, потуже затягивая ремнём локти повержен­ного албанца.

Царицын побежал к телеге. По пути перескочил через что-то грязное, мохнатое и окровавленное, валявшееся на доро­ге. Судя по рогам, это была коза. Негодяи прирезали её — долж­но быть, собирались забрать с собою.

Сбоку с грохотом приземлился Тихогромов.

— Ванюша! — тонким голосом закричал он. — Не бойся! Я спешу к тебе на помощь!

«Вот балбес, — подумал Царицын на бегу. — Я и не думал бояться».

Из-за телеги выскочила маленькая, совершенно высох­шая старушка в чёрной запыленной юбке и таком же чёрном платке.

— «Галеби»! «Ратни галеби» повратили се! [7] — радостно за­пищала она, хватая Царицына за локти. Глаза у неё были свет­лые, а зубов не было совсем. «Какая сгорбленная, — подумал Царицын, — и какая сильная: бегает, как молодой суворовец». Старая сербка чуть не прыгала от радости: хватала Царицы­на за рукава, быстро поглаживала по локтям, поминутно за­кидывала кверху смуглое сморщенное личико и, кажется, наглядеться не могла на мальчика в сербской лётной форме:

— Сини мои, момци добри, мило ми йе, добро се повратили куче! [8]

— Мы не сербы, мы русские, — тихо сказал Ваня.

— Не надо, Вань. Не говори ей, — прошептал на ухо Тихогромыч, который подошёл сзади и теперь пыхтел за спиной. — Не огорчай, пусть порадуется. Пусть думает, что её любимые «чайки» вернулись.

— Где ж вы были столько лет! Мы так ждали вас. Никто не дождался, — бабка причитала по-сербски, но кадеты почему-то понимали каждое слово. — Внучку зарезали албаны, дядю Зорана расстреляли, капитана Марко Зизича расстреляли в машине из ружей, ночью. И даже всех монашек на горе уби­ли, всех, а монастырь сожгли, нет теперь монастыря. Ах, ка­кое горе было, внуки. Но слава Богу, вы вернулись, родные. Только я одна дождалась из всего села, только я, старая дура, осталась… И за что меня Бог оставил одну… Ах, какая ра­дость! Мои «галебы» вернулись! Вот возьми скорее моло­ка и сыра, у меня осталось немного. И козу возьмите себе, албаны её зарезали, бедную, а вы покушайте на здоровье. Я молиться за вас буду всю ночь! Скажите мне ваши име­на, скажите!

Старуха смотрела на них, вытирая слёзы кончиком чёрно­го платка.

— Займитесь-ка делом, суворовец Тихогромов. — Телегин начальственно махнул рукой. — Хватайте вот этого связанно­го гражданина за ноги и тащите к дороге. Положите на обо­чину, пусть там полежит, подумает о своём поведении. Кто-нибудь проедет по дороге, да подберёт его, негодяя.

Он похлопал себя по карманам:

— Вот незадача. Ни денег, ни продуктов никаких не взяли. Бабке-то и дать нечего.

Петруша, обливаясь потом, потащил связанного албанца к дороге. Связанный что-то мычал и даже пытался дёргать ногами. «Надо же, какой попался, — думалось Тихогромову, — нахулиганил и ещё вихляется. Дать бы тебе коленом под зад, да нельзя кадетам пленных бить».

Петруша аккуратно уложил пленника на обочине, в тени старой сливы. Даже под спинку ему поваленное брёвнышко подложил, чтобы негодяю видно было, не едет ли кто по до­роге. Петруша напоследок глянул на албанского паренька — и вздохнул. Паренёк был грязный, блестящий от пота и лип­кий. Глаза чёрные, подвижные и жалостные. «Надо бы хоть тряпку изо рта у него вынуть, — подумал Петруша. — А то и крикнуть не сможет, чтобы его заметили».

Он протянул руку и осторожно вытащил изо рта пленни­ка бурую вонючую тряпку (кажется, это был один из носков албанца). В ту же секунду связанный начал говорить — точно пробку из бочонка выбили.

— Руски, руски! Хорошо, хорошо! — завизжал парнишка. — Русия хорошо, Сербия хорошо!

Пленник повалился набок. Показывая Петруше скручен­ные за спиной локти, зашевелил пальцами и завизжал по-сербски. Каким-то чудом Тихогромов понял, что албанец виз­жит ему про змей и одичавших собак, которые обязательно съедят его здесь, у дороги.

«И правда, помрёт ведь он здесь связанный, — Тихогро­мов со вздохом почесал затылок и поглядел вдаль — туда, где возился и расхаживал вокруг вертушек подполковник Телегин. — Товарищ подполковник не велел развязывать. Но ведь по этой дороге редко кто проезжает… Не ровен час и впрямь сожрут парня какие-нибудь волки. Или, ска­жем, шакалы».

— Обещайте, что больше не будете на людей нападать, — нетвёрдо предложил Петруша. — Я тогда развяжу вам руки.

— Гут, гут! — албанский паренёк закивал чёрной взъеро­шенной головой. — Сербиа хорошо! Москва гут!

Тихогромов подошёл, нагнулся над пленником и с трудом распутал узлы. Албанец сразу перестал визжать, засопел и, едва только высвободились руки, начал сам развязывать себе колени, раздражённо дёргая узлы и глухо бормоча. Потом со злостью отбросил ремни в сторону и вдруг — на четверень­ках, часто оглядываясь в ту сторону, где виднелись вертолё­ты, — пополз к Петруше: