Глава 10. – Хорошо, – сказал я после непродолжительного раздумья

«Березки»

– Хорошо, – сказал я после непродолжительного раздумья. – Я сделаю это.

– И чтобы без фокусов, – желчно сказал Дядя.

До базы было недалеко. По плану Дяди с Валерьяном, попасть туда требовалось вечером, чтобы нас оставили внутри на ночь. Предполагалось, что никто не выгонит сталкеров ночью в глухую Зону. Я сильно сомневался, что режим секретности, действующий на базе, позволит это, но спорить не стал. Не до того было: рассматривал схему «Березок» и внимательно слушал объяснения Валерьяна, одновременно лихорадочно пытался сообразить, как выкрутиться из этого положения. Не мог я допустить, чтобы эти подонки грохнули Пригоршню, – но убивать невинных людей на базе тоже был не способен. Они мне ничего не сделали, эти охранники и ученые, девяносто девять процентов их даже не подозревало о моем существовании – а я буду их уничтожать вместе с наемниками? Нет уж! Надо что-то придумать, чтобы обвести бандитов вокруг пальца, спасти Пригоршню и население базы.

Но как? Сколь бы внимательно ни слушал, сколько ни изучал план – ни одной мало-мальски подходящей мысли пока не приходило. Одно ясно: сначала надо попасть на базу. Пока что сосредоточусь на этой задаче.

План был из технической документации, я посмотрел на подписи и печати – оригинал. Красным поверх плана были сделаны пометки: количество охранников, расписание дежурств, маршруты передвижения. Валерьян все время повторял: «наш человек», – стало ясно, откуда такая детальная информация.

Шнобель все перекладывал свои артефакты, стараясь упаковать рюкзак поудобнее, – контейнеры разъехались после тряски во время бури. Песец с Перцем оставались снаружи лодочной станции, охраняя, Боцман сторожил Пригоршню. Мой напарник, сидя в углу со связанными руками, бледный, с кругами под глазами, тем не менее не унывал, или не подавал виду, что унывает, и подавал комментарии.

– Все, – сердито сказал Дядя, – вам пора.

– Стойте, – сказал я. – Мне нужны гарантии, что когда я сделаю то, что вам надо, Пригоршня будет жив.

– Ну, и что ты хочешь? – Дядя зло уставился на меня.

– Не волнуйся, Химик, я так просто не дамся! – весело закричал Никита, но я видел, что веселье его было напускное.

Валерьян вручил Шнобелю АК-104.

– И мне ствол дайте, – сказал я. – А то охрана на базе заподозрит что-нибудь. Сталкер без оружия в Зоне? Кто в такое поверит!

Они с Дядей переглянулись, и Дядя, скривившись, кивнул. Тогда главарь наемников, после секундного колебания, взял другой «сто четвертый», выщелкнул магазин, пошарив по разгрузке, достал другой – пустой, – вставил и отдал ствол мне.

Шнобель осторожно встряхнул рюкзак, уминая контейнеры, взялся за лямки.

– Куда! – прикрикнул на него Валерьян. – Тебе этот, – и подтолкнул ногой к носатому наемнику другой рюкзак, поменьше, который чуть раньше Перец загрузил снаряженными магазинами и коробками с патронами.

Ясно, значит, теперь артефакты тащить мне… Впрочем, какая разница? Я вделся в апельсиновый рюкзак Шнобеля и крякнул. Вот это вес! А наемник тащил и не охнул ни разу. Да еще на руках висел с ним и не хотел снимать! По-новому я взглянул на фигуру наемника. Плечи широкие, но особенно мускулистым он не выглядел. Однако выходит, что силища у него приличная, раз он так легко тащил все эти контейнеры. Мне они показались сейчас просто чугунными.

Еще вдруг стало ясно, почему цвет у рюкзака такой вызывающий: чтобы идущие следом наемники видели нас издалека.

Дядя выглядел недовольным, он поглядывал на часы. Валерьян опять заторопил нас.

– Шнобель, у тебя два сухпайка лежит, пожрете в дороге. А больше – шиш. Чтоб соблазна не было не дойти. Ночевать на базе – и точка. Усек?

Я тоже бросил взгляд на свои командирские, в водонепроницаемом корпусе. Действительно, пора было выходить, чтобы успеть к «Березкам» к шести. Поправив рюкзак, я взялся за ручку двери. Солнце давно освещало помещение лодочной станции, день обещал быть теплым.

– Эх, Андрюха! – воскликнул вслед Пригоршня. – Куда ты без меня?

И он поспешно отвернулся, махнув рукой.

Мы со Шнобелем вышли на яркий солнечный свет.

* * *

Шнобелю в моей компании было явно не по себе. Он болтал больше обычного и шутил неудачно, причем сам это чувствовал. Пару раз разражался неестественно громким смехом вслед своей же шутке, но потом замолкал и мрачнел. Наконец наемник не выдержал:

– Ты, Химик, пойми! Ничего личного, вы мне понравились, нормальные парни. Я бы с вами в Зону пойти не побоялся. Но у меня своя команда, и я не могу подвести их. Вот вы с Пригоршней сколько вместе работаете?

Я молчал. Мы шли по нескошенному лугу, сухая трава давно полегла, прибитая ночными заморозками, ноги частенько путались в переплетении стеблей. Дядя с наемниками и Пригоршней следовали за нами где-то далеко сзади.

– Вот, – назидательно продолжал Шнобель так, будто получил ответ. – А мы пять лет вместе. Каких только дел не делали, куда не ходили! И в Тунгуску забирались, и… да что там говорить! Даже Крыса, уж на что гнилой человек, а и тот спину всегда прикроет. Прикрывал…

Он заткнулся, вспомнив, как погиб Крыса, помрачнел. Глинистая земля была твердой, как камень. Перевалившее через зенит солнце уже прилично припекало, да еще этот тяжеленный рюкзак с артефактами… я взмок. Спасал только сильный ветер, дующий через равнину, он охлаждал лицо, высушивал капли пота на лбу. Пожухлая трава громко шуршала под подошвами, пахло сеном и глиной. Шнобель после паузы продолжил:

– Ты, Химик, пойми, нет объективно плохих парней. Для себя каждый хорош. Просто у каждого свои методы, свои цели… Вы, которые считаете себя хорошими парнями, для нас можете быть плохими парнями. Ну, ты понимаешь. Лохи, тормоза, отсталые, своей выгоды не понимаете, над какой-то честью трясетесь… А это все другие парни придумали, про честность и прочее. Чтобы такие честные, как ты, свою выгоду видеть стыдились бы. И дорогу другим не перебегали бы. Сечешь фишку? Ну а потом эти честные парни называют себя хорошими, а парней, которые на правила для лохов плюют, – плохими. Но мы не плохие. Это вы нас так назвали.

– Может, ты еще и Гегеля читал? – не удержался я. – Развел тут диалектику. А сам сейчас пойдешь и положишь двадцать ни в чем не повинных людей. – Мне хотелось достучаться до него, Шнобель казался мне человеком с остатками совести, не окончательно потерянным.

– Ни в чем не повинные? – делано удивился Шнобель, поворачивая ко мне длинное лицо с поднятыми бровями. – Думаешь, они в жизни не украли, не убили, у ребенка конфету не отобрали, с чужой женой не переспали?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я! Они тебе ничего не сделали.

– Ты тоже убивал таких, – с дьявольской кротостью возразил Шнобель. – Если даже кто-то собрался тебя пристрелить – он же еще не ничего не сделал, верно? Только собирался. А ты его завалил!

– Иезуит, тоже мне. Не дается тебе, Рома, софистика. Право на самооборону даже в законе прописано. А то, что ты собираешься совершить, называется преднамеренным убийством.

– Ты мне законами не тыкай. – Шнобель почти обиделся, из чего я заключил, что он, возможно, имел в большом мире столкновения с этим самым законом. – Ты по совести скажи. Эти, на базе, пристрелят тебя и не задумаются, когда узнают, что собираешься сделать ты. А что ты друга спасал, это они спросить не успеют.

Он замолчал. Мы шли уже давно, солнце клонилось к горизонту. Я пару раз оглядывался: Дядя с наемниками и Пригоршней по-прежнему шли сзади на приличном расстоянии.

– А по совести это ты мне скажи: вот зачем ты туда сейчас идешь, в «Березки»? Ради дружбы?

Шнобель оживился:

– Ты сам посчитай: за арты база отвалит хороший куш, потом на базе можно будет поживиться оружием, артов еще набрать, может, у начальства в сейфе заначено чего… Ствол прикуплю, снарягу обновлю… Дядя, опять же, обещал подкинуть, если мало хабара будет.

Я критически осмотрел простое снаряжение наемника.

– Мало? Да если базу обнести, можно увешаться стволами, как елка игрушками!

Тут Шнобель поскучнел и отвернулся.

– Батя у меня в параличе лежит, – буркнул он. – Я деньжат подкидываю. Врачи говорят: может расходиться. У него ведь только левая сторона парализована. Но лекарства нужны, такие, спецом для мозга. Знаешь, какие дороженные? Мать с ним убивается, старенькая она. А так сиделку наймет.

Я не сразу нашелся, что сказать, а когда придумал, Шнобель уже повеселел:

– Да и вообще, нравится мне тут. Хабара надыбал, снарягу обновил – и в новый поход. Весело живем! Не жалею я, что в Зону попал. Настоящая жизнь, без этих ваших… преднамеренное, непреднамеренное… или ты, или тебя, все по-честному.

Вдалеке показались уже холмы, среди которых и лежала цель нашего похода. Мы прибавили шаг.

– Скажи, Шнобель, – спросил я серьезно, – ты с этим Дядей знаком. Он вообще кто? Сначала я думал, он твой дядя, теперь смотрю – кличка это его, так? Он вообще слово держит? Он моего напарника не замочит, пока мы с тобой базу берем?

– Я уже не Рома, да? – понимающе улыбнулся наемник. Затем поморщился. – Да фиг его знает, – честно ответил он. – Я бы с ним в сложную локацию не сунулся. Умный он слишком. – Шнобель покосился на меня и прибавил: – Ты тоже умный, Химик, но не слишком, не чересчур. Ну, то есть, не глуп, не, я-то чую. Недаром рубильник у меня такой, – усмехнулся он, пошевелив носом. – А Дядя вот – слишком.

– И как это влияет?

– Да вот попробуй объясни, – развел наемник руками. – Просто чую я так. Нормальные люди живут по понятиям, ну, ты понял. А он мыслями своими. И в какую сторону его мысли повернут, не угадаешь. Но вроде Валерьян ему доверяет. А я Валерке доверяю. Пять лет мы с ним ходим, и ни разу он с заказчиком не прогадал, всегда у нас и хабар был, и команда почти без потерь. Правда, – тут наемник помрачнел, – в этот раз трех человек потеряли. И фигня эта странная творится…

Тут я забеспокоился. На часы посмотрел. Обычно «фигня странная», которую Шнобель упомянул, начиналась днем. Не то чтобы как часы, но довольно уверенно, каждый день. А сегодня идем – и ничего. Или чего? По времени мы уже к холмам должны подходить – а холмы по-прежнему на горизонте маячат, до них еще пилить и пилить.

– Что такое, что ты на меня зыришь? – забеспокоился и Шнобель. – Что я не так сказал? Долго еще шкандыбать?

– Это ты правильный вопрос задал, дорогой товарищ. – Я достал компас, лежащий в нагрудном кармане куртки и привязанный шнурком к петлице, благодаря чему он не потерялся во всех наших передрягах. Хотя собирался достать уже в холмах. – Сейчас попробую выяснить…

– Постой! – он схватил меня за рукав. – Это что за фигня?

Впереди от далеких (по-прежнему таких далеких!) холмов на нас катилось красное марево. Оно приближалось, темнело. Мы остановились, попятились.

– Что это?.. – начал было Шнобель – и тут марево накрыло нас. Будто кто-то громко хлопнул в ладони. Мы ощутили толчок ударной волны, присели. Я развел руки, расставил ноги, чтобы не упасть, Шнобель вообще плюхнулся на задницу. Все вокруг побагровело. Заложило уши. Красная пелена окутала нас, небо казалось рубиновым, а тучи – почти черными. Я закричал, но не услышал собственного крика. Увидел разинутый рот Шнобеля – он тоже кричал. Земля мелко дрожала под нами – а потом все разом прошло. Мгновенно закончилось, будто и не было ничего. Над головой снова чистое небо в легких облаках, никакого марева вокруг. Выпрямившись, я потрогал уши, для пробы сказал:

– Так, так…

– Что «так»? – заорал Шнобель. – Что это за хрень, что творится? Каждый день такая нелепая фигня происходит!

– Не знаю, – отрезал я. – Сам ничего не понимаю. В этот раз хоть не опасное, просто странное.

– И на том спасибо, – проворчал наемник, поднимаясь. – Руки-ноги целы, и никто не напал.

Мы обернулись. Позади люди Дяди поднимались с земли – их тоже накрыло. Переглянувшись, мы со Шнобелем продолжили путь.

* * *

Вошли в холмы. Они были невысокие, кое-где поросшие смешанным, преимущественно лиственным лесом.

– Тут вроде Туманная Падь недалеко? – блеснул знанием местности Шнобель.

– Она и есть, – кивнул я.

Местность была сырая, в низинах собирался туман.

– Так здесь никакой базы нету! – возмутился наемник. – Ты куда, Сусанин хренов, завел нас?

– Попрошу без необоснованной критики, – на ходу глядя в компас, отозвался я и смахнул непрошеную слезу. Через минуту и Шнобель, шмыгнув носом, спросил:

– Слышь, Химик, тут воздух не отравленный какой-то? Что-то у меня глаза слезятся…

Мы шагали по колено в тумане. Сквозь серую пелену едва просвечивала мокрая трава. Наемник беспокоился все сильнее.

– Слышь, мы туда вообще идем?

– Все правильно, – успокоил я его. – Ты, главное, ровно за мной иди, не сворачивай.

Он поежился, повертел головой. Слева и справа возвышались гладкие зеленые склоны. Мы петляли между холмами, если бы не компас, я бы уже давно потерял направление.

Шагавший сзади Шнобель как-то по-детски подергал меня за рукав:

– Я совершенно уверен, что мы сбились с дороги. Нам туда не надо, нам явно левее. Или правее? Эй, Химик! Мне че-то неуютно…

Я его очень понимал, самому приходилось тяжело. В голове с каждым шагом шумело все сильнее, стрелка и буквы на циферблате компаса расплывались, двоились, появлялись и исчезали. И желание свернуть, обойти, а лучше – развернуться и бежать отсюда – одолевало со страшной силой, росло с каждым шагом.

А Шнобель, похныкав, начал злиться:

– Куда ты меня завел, гад? А ну быстро топаем назад! Быстро, кому сказал!

По интонации было ясно, что он схватился за оружие. В таком неуравновешенном состоянии он запросто мог выстрелить, так что я прикрикнул:

– Не дури! Почти пришли, сейчас увидишь.

А сам в компас уставился, чтобы не сбиться. Здесь это раз плюнуть.

Холмы стали ниже, затем расступились – и мы вышли к самой Туманной Пади.

– И что я должен увидеть? – спросил наемник, подозрительно вертя головой и невольно пятясь.

– Избушку видишь?

– На курьих ножках, что ли? Нет, а должен?

– Давай за мной, – напомнил я, потому что Шнобель маленькими шажками, медленно, но верно двигался обратно в холмы.

Подгоняя наемника, я подбадривал и себя. Давно не был здесь без защиты и подзабыл уже, как мозги крутит. Смотреть вперед даже не пытался, иногда только бросал взгляды искоса, повернув голову боком.

Домик вынырнул из-за тумана внезапно. И дело было, конечно, не в тумане.

– Эй, что это?! – Шнобель от неожиданности схватился за автомат.

– Тихо, тихо, – успокоил я его. – Пришли, считай.

– Да это ж не база! Развалюха какая-то, небось и не жилая…

Покосившаяся избушка стояла в густых кустах малины, которые выросли под самые окна. Бревенчатые стены поросли клочками мха. Подходя к невысокому, на три ступеньки, крыльцу, я прищурился. Подозвал Шнобеля:

– Встань сюда. Повернись лицом к двери, а сам краем глаза посмотри дальше, за дом. Да не таращься! Искоса глянь, будто и не туда смотришь, а на дверь. Ну, разглядел?

– Ух ты ж, твою мать! – воскликнул наемник, последовав моим наставлениям. – Это и есть «Березки», да?

За избушкой метров на пятьсот простиралось ровное поле, за которым земля довольно резко уходила вниз, образуя широкую и длинную лощину – ту самую Туманную Падь. По склонам Падь заросла елками, их вершины торчали на краю поля, словно живая изгородь. И дальше, за деревьями, виднелся блестевший под лучами заходящего солнца купол.

В центре его торчала едва различимая антенна, на вершине которой мерцал алый сгусток. Я прищурился, глядя на него.

Это был пси-артефакт «Сглаз» – он генерировал излучение, вызывающее непреодолимое желание убраться куда подальше и все те неприятные эффекты, испытанные нами со Шнобелем на пути сюда. Именно артефакт не позволял никому близко подобраться к базе и увидеть ее.

* * *

Дверь избушки, перед которой мы остановились, внезапно распахнулась. На пороге стоял крепкий старик в камуфляже. На голову, поверх короткого ершика седых волос, была натянута металлическая крупноячеистая сетка. У старика был только один глаз – другой давно вытек, веки стягивал неровный шов.

– Кто это тут пожаловал?.. А, Химик! Давненько тебя не было видно, совсем забыл старика. Кто тут с тобой? Пригоршня, что с твоим носом? И вроде ты постарше стал?

Он пронзительно взглянул на наемника.

Я скинул рюкзак.

– Привет, Дед. Это Шнобель.

– Сменил напарника?

Шнобель бросил на меня предостерегающий взгляд, совершенно излишний.

– Пригоршня не смог прийти, – сказал я. – Пустишь? Ох и долго мы до вас добирались. И трудно.

Старик еще посверлил Шнобеля единственным глазом, после чего посторонился.

– Поздновато вы, – сказал он, закрывая за нами дверь. Голос у него был низкий и скрипучий. Дед повредил голосовые связки в той же заварушке, где потерял глаз. – Теперь только завтра пущу на базу.

Я втащил порядком осточертевший рюкзак на середину небольшой комнаты, довольно, надо сказать, уютной. В одном углу стояла небольшая, сложенная из красного кирпича печь, в темном зеве печи мерцали угли. Напротив, у глухой стены, располагалась аккуратно заправленная кровать. Под окном был стол, под салфеткой явно скрывались остатки ужина. На подоконнике стояли горшки с цветами – невинное хобби спецназовца на пенсии.

– Рабочий день еще не закончился, успеем, – заявил я. – Ты, главное, позвони, Дед. У меня такой товар…

Шнобель топтался у двери, не участвуя в разговоре. Хозяин избушки, заметно прихрамывая, прошел к лавке у стола, сел, отставив не гнущуюся в колене ногу.

– Ишь ты, шустрый какой, – проскрипел он. – Авось подождет до утра твой товар. Садитесь лучше, картошка еще теплая. Огурчиков достану…

Наемник оживился, но я не поддался соблазну, помня про моего друга, оставшегося в лапах Дядиной бригады. Они сейчас остановились лагерем в лесу неподалеку от холмов и ждут условленного часа, чтобы ворваться на базу.

– Телефон доставай, – напирал я на старика.

– Поздно, – упорствовал Дед. Сунув руку под салфетку, вытащил картофелину в мундире, надкусил. – Мне потом выговор будет, почему, мол, на ночь глядя шушеру всякую сталкерскую пускаю.

– На этот раз тебе премию выпишут, точно говорю, – я похлопал по боку рюкзака. – Звони давай.

Старик вздохнул, положил картофелину на стол, вытер руки о салфетку.

– Вот настырная молодежь пошла, никакого уважения к возрасту…

Он поднялся, опершись широкой морщинистой ладонью о стол, и захромал к печке. Весь его вид говорил при этом, что на молодежь он плевал с высокой колокольни и в случае прямого столкновения задал бы нам жару.

У печки, над маленьким кухонным столом, возле алюминиевого умывальника, висел шкафчик. За дверцами вместо полок оказался видеофон. Старик потыкал кнопки, набирая номер, подождал с минуту, после чего проскрипел в трубку мое имя и настойчивое желание сегодня же сдать товар. Маленький экран, померцав, разгорелся, показав лицо дежурного. Шнобель подошел ближе, с любопытством заглянул мне через плечо.

– Свяжитесь с Киреевым, скажите, Химик принес «везувий» и еще много чего, – влез я.

Дежурный быстро нашел Химика в своих списках, после чего согласился соединить с научным сотрудником, который ведал скупкой у сталкеров артефактов.

Как и ожидалось, у ученого загорелись глаза от одного упоминания «везувия». А когда Киреев увидел рюкзак – я открыл его, показав, что он доверху набит контейнерами, – его затрясло.

– Немедленно пускайте! – распорядился он.

– Так рабочий день почти закончился, – почти в один голос воскликнули дежурный охранник с Дедом.

– Давайте, давайте его сюда! – поторопил Киреев, словно не услышал. – Уже бегу в Будку.

И бросил трубку. Дежурный, пожав плечами, стал нажимать какие-то кнопки. Старик, ворча, отключился. Отодвинув потертую дорожку в центре комнаты, он поднял крышку люка:

– Ну, лезьте.

Надев рюкзак, я начал спускаться по вбитым в стенки бетонного колодца скобам. Среагировав на движение, зажегся тусклый свет. Шнобель карабкался следом. Путь на базу был открыт.